Buch lesen: «Нам в жизни многое отмерено»

Schriftart:

Поэтический айсберг

Поэзия Сергея Бусахина – часть огромного айсберга русской лирики. Айсберг этот силён цельностью своей породы и нескончаемой подводной частью подтекста. Следуя тропами русской исповедальной лирики, автор этой книги находит в ней свой путь, обозначает свои поэтические отпечатки пальцев, определяет оттенки своего уникального поэтического тембра. Книга небольшая, она не поделена на циклы, она вся целиком единое высказывание, единый вдох поэтических лёгких, где кислород – это слово, русское слово.

Зрение лирического героя, его возможность подмечать, его эмоциональная мобильность определяют первые тексты в книге. В них красота метафор на первом месте:

И крылами скрывая созвездья
Светозарных рассветных лучей,
Над озёрами из поднебесья
Устремляется клин лебедей.

Картины, которые рисует Бусахин с помощью слов, способны заворожить. В первой части книги помещены стихотворения, навеянные впечатлениями от великого русского сакрального места, острова Валаама. Всю красоту, загадочность, одушевлённость этого места Бусахин щедро демонстрирует читателям. Ощущаем мы и его личное отношение, проникаемся его восхищениями, его стремлением выверить и выстроить свою жизнь рядом с этим чудом.

Конец сезона. Валаам устало
Застыл в воде. Нахмурились леса.
И сколько ни живи – всё будет мало.
Уходит теплоход, и меркнут небеса.

У поэта Бусахина удивительное чутьё на детали. Он романтик, и потому мир и природу воспринимает через романтическую призму. Каждая его стихотворная зарисовка – это идеальный, желанный мир, который существует скорее в воображении поэта, чем наяву, но спасибо ему, что он нам его дарит.

Радуга над Ладогой выгнулась дугой.
Весело летают чайки над водой.
Сизой пеленою скрыты небеса.
Облака в Финляндию унесла гроза.

По этому фрагменту легко понять, что автор книги не сужает, а расширяет читательский окоём. Это видно и по работе с аллитерациями, и по расставлению пауз, и по самому движению впечатлений, где важно не только происходящее, но и то, что будет происходить. А также безграничность неба, которое несёт облака, куда захочет.

В пейзажную лирику Бусахин добавляет пленительную объективность. Всё происходящее в природе имеет значение, только если сопоставляется с переживаниями главного героя.

Мне сегодня не спится, и вновь над водой
Поднимается птица в мир сторонний, иной.
Сквозь ночную прохладу, у краснеющих скал,
Обнаружив преграду, тихо месяц дремал.

В этом есть и мудрость, и наивность, и понимание, что природа отвечает твоим переживаниям. Поэтическая условность в правильном количестве никогда не портила общее литературное блюдо.

В сборнике есть и стихотворения иного тона, иного напряжения. Они объединены в цикл «Стихотворения разных лет». В них мы видим поэта, метаморфозы его взглядов, его поэтическое взросление.

Видно, что поэт много экспериментировал с образностью. Он искал в метафорах несопоставимое, предельно расширял лексический и образный метафорический ряд, рисковал:

Нам в жизни многое отмерено,
Но мы, впустую тратя дни,
Живём бездумно и умеренно,
Как догнивающие пни.

Почти всегда Бусахин ставит во главу угла ритм. Он умело пользуется музыкальностью русской речи, умеет из строк сплетать завораживающее ритмическое кружево. Он понимает, что влияние поэзии на человека – это не только смыслы, но и тайна. Тайна сочетания слов, особый их порядок, особое ощущение от их движения, а также стопроцентное заполнение формального объёма, когда форма не только схема, но и дополнение к образности и основной идее.

Ветер воет. Вечерний город.
Вдруг душа замерла тревожно.
Где-то поезд пронёсся скорый
И при этом гудел безбожно.

Бусахин много рассуждает о человеческой сущности. Его тревожат философские основы бытия. Он способен остановиться и посмотреть на себя и на мир беспристрастно. В его философских стихах нет назиданий, есть лёгкость и горький вкус проходящего времени, которое не повернуть вспять.

Пришла пора, и кто нас остановит —
Менять былое, отдавать сполна?
Забудется всё страшное и злое,
Забудется и выплеснет до дна.

Закружат вихрем снежные метели.
Укроют прошлогоднюю траву,
Но зазвучат весенние свирели,
Нарушив вековую тишину.

Очень часто Бусахин обращается к фольклорным интонациям. Здесь для него почвой для вдохновения становится городской фольклор. Прямо чувствуется, как он ловко вплетает интонации песни в свои стихотворения. Особо хочется отметить, как он виртуозно работает на короткой строке, нигде не сбивается, не нарушает законов лаконичного высказывания, не противоречит изначально полистилистической задумке:

Мне сегодня не спится.
Прозвенела синица.
В небо синего ситца
Я смотрю из окна,
А внизу городские
Бродят страхи ночные.
Фонари голубые
Их пугают слегка.

Тут есть и ирония, и точная стилистическая имитация.

Особе место в книге занимают стихи о любви. В них раскрывается душа поэта, его страстность, его романтическое понимание чувств, которые не только дают счастье, но и наполняют жизнь и литературу своими целительными соками. Эта книга поднимет вам настроение и заставит задуматься о том, достаёт ли красоты в вашей жизни и не стоит пойти за красотой к русской поэтической школе.

Максим Замшев,

главный редактор «Литературной газеты»,

Председатель Правления МГО Союза писателей России,

Президент «Академии поэзии», член Совета по развитию гражданского общества и защите прав человека при Президенте РФ

Мой чудный остров Валаам!

«Эти скалы кофейного цвета…»

Эти скалы кофейного цвета
Укрывают зелёные мхи.
Призадумались в поисках лета,
Растревожились серые дни.

И крылами скрывая созвездья
Светозарных рассветных лучей,
Над озёрами из поднебесья
Устремляется клин лебедей.

Криком стайным пронзается небо,
И росою звенит тишина,
Иероглифом сосны, и небо
Опускается на острова.

Над туманным мерцаньем залива
Пролетает торжественно клин,
И звонарь-черноризник лениво
Ударяет в небесную синь.

Благовестят прозрачные дали,
Отражаясь в златых куполах.
И мы слушали, мы замирали,
Цепенея в осенних садах.

Ах, какие мы слышали звуки!
И какие мы видели сны!
Валаама дороги-разлуки
Нас уводят в другие миры.

«Туманный вечер тих и серебрист…»

Туманный вечер тих и серебрист.
Огни зажгли за садом, и в тумане
Они чуть светятся теплом,
На дымных ветках матово блестят
Поблёкшие листы,
И капли влаги медленно
Текут по ним к земле,
Где опадающие листья
Желтеют на траве,
Пожухшей и набухшей от дождя…
Осенний день прошёл,
И первые туманы
Окутали притихший Валаам,
Тоскующий о пролетевшем лете.
Мне тоже грустно в этот день осенний,
И, сидя за столом, мечтаю,
Глядя, как сентябрь
Окутывает лето туманной пеленой.

«Темнеет рама старого окна…»

Темнеет рама старого окна.
Чуть справа и немного впереди
Краснеют стены Воскресенского скита:
Ограда, треснувшие кирпичи,
Полоска леса, жемчуг облаков,
Дым из трубы сиреневым столбом,
Сиянье золочёных куполов
Как очищение Божественным огнём.
Всё это вижу я из келии своей.
Мне отчего-то грустно и легко.
Вдруг птичка Божия мелькнёт среди ветвей,
И я подумаю: «Как это хорошо!»

«Прошли весенние дожди…»

Прошли весенние дожди.
Угасли палевые ночи.
Дни всё теплее и короче,
А там уже и осень жди.

На Валааме – благодать!
Я с радостью пишу этюды,
Лесную чащу или луды —
Стихами всё не передать.

Среди расщелин древних скал
Я вижу сказочные травы,
Под солнцем – мшистые дубравы,
Лесного озера овал.

Какой восторг – среди цветов
Заметить бабочку цветную
И, постигая жизнь иную,
Услышать звон колоколов!

«На рассвете волнуются чайки…»

На рассвете волнуются чайки,
На рассвете туман над водой.
Парусов линялые майки
Вдалеке проплывут чередой.
Что за радость – рассветные зори:
Берег виден едва-едва.
Розовеет Ладога-море,
И последняя тает звезда.

«Там, где Шишкин бродил и Куинджи…»

Там, где Шишкин бродил и Куинджи,
Там сегодня брожу и я.
Вижу тот же пейзаж Куинджи
И пишу его для себя.
Скалы, камни, лесные чащи.
Берег, синий набег волны.
«Местность Кукко» я видел раньше —
Наяву это или сны?
Я не знаю, в каком я веке,
Я не помню, в какой стране,
Я узрел себя в человеке
И дал волю своей душе.
Что со мною? Но нет ответа,
Только чаек беспечный гам.
Словно это другая планета,
И зовут её Валаам!

«Когда на Ладоге штормит…»

Когда на Ладоге штормит,
Я в тёмной келье жгу свечу.
Моя душа тогда не спит,
А тихо просится к огню.

Я подношу свечу к окну:
Там лес шумит, несёт листву.
Душа тоскует и молчит,
Мне ничего не говорит,
И я молчу…

«Над Валаамом, как в огне…»

Над Валаамом, как в огне,
Закат пылает над водой,
И, словно огненной рекой,
Течёт по Ладоге ко мне.

Всё стихло, только свет огней,
Вокруг сиреневая мгла,
И одинокая скала —
Краснеет в сумраке теней.

Закат темнеет на глазах.
Последний всполох золотой,
И над вечернею звездой
Как будто ангел в небесах.