Buch lesen: «Сибирское дело»

Schriftart:

ГЛАВА 1

Восемнадцатого марта 1586 года в Кремле, в приказных палатах, стряпчий Разбойного приказа Маркел Косой, а с ним Котька Вислый, того же приказа подьячий, сидели у себя на службе и играли в зернь. Запершись, конечно. Маркел выигрывал уже три алтына и две деньги, посмеивался и говорил, что скоро Котька побежит за водкой. Котька сопел, помалкивал. А после вдруг сказал, что сегодня как раз ровно два года с того дня, как великий государь Иван Васильевич преставился. Маркел вздрогнул, перестал трясти стаканчиком, задумался, потом недобрым голосом сказал:

– Вечно ты что-нибудь под руку брякнешь. Испортил игру!

И в самом деле, рука у Маркела стала как свинцом налитая, трясла неловко, а кидала ещё хуже. И то! Ведь сколько сразу всего вспомнилось: дядя Трофим, ведьма-покойница, Аграфена, нянька царская… Маркел насупился, начал проигрывать. Поэтому когда в дверь постучали, он даже обрадовался, велел Котьке идти открывать, а сам быстро спрятал кости и стаканчик. Вошёл Степан, второй подьячий, и сказал, обращаясь к Маркелу, что его кличет боярин – спешно. Маркел устало вздохнул, перекрестился, сгрёб шапку в кулак, вышел в сени и подошёл к двери напротив. Рында открыл её. Маркел вошёл туда и первым делом поклонился, а уже после, распрямившись, увидел князя Семёна, своего боярина, а рядом с ним какого-то важного дьяка в высокой куньей шапке. Перед дьяком, на столе, лежала толстенная книга. Маркел ещё раз посмотрел на дьяка и теперь узнал его. Это был думный дворянин Черемисинов Деменша Иванович, казначей Казённого двора. Что принесло его сюда, настороженно подумал Маркел и мельком глянул на боярина. Тот смотрел просто, не сердясь. А, уже спокойнее подумал Маркел, глядя как Черемисинов разворачивает книгу, это он, наверное, про свечи, мы их за зиму нажгли немало…

И так оно и оказалось, ибо Черемисинов уже нашёл в той книге нужное место, приложил туда перст и, глядя на Маркела, сказал:

– Вот тут на вас написано: воску взято шесть фунтов. Куда вам столько?!

– Так это, – сразу же сказал Маркел, – по ночам сидим, корпим. А…

Черемисинов грозно махнул рукой. Маркел притих.

– Ладно, – строго сказал Черемисинов. – С воску мы не обеднеем. Да я и не за тем пришёл. – И замолчал.

Маркел подумал: а вот это не к добру!

И опять не ошибся. Черемисинов продолжил мягким голосом:

– Надо сыскать три вещицы. Снесли из государевой казны. Вещицы такие: шуба, пансырь кольчатый и сабля.

– Кто снёс? – спросил Маркел.

– Э! – нараспев ответил Черемисинов. – Кабы знали, кто, к тебе бы не ходили. – Опять взялся за книгу, перелистал её почти что в самое начало, поводил перстом, нашёл, что искал, и начал читать со значением: – «Сабля турская булатная, по обе стороны от черена до елмана золотом наведена, а в навод слова татарские и травы золотом. Ножны и черен хоз серебряный, чеканен; огнивцо и на ножнах оковы и устье и нижняя окова и огнивцо на черену оклад серебряный…».

Маркел слушал внимательно, запоминал и думал: это же какая сабля дорогущая! А Черемисинов, кончив читать про саблю, сразу же продолжил:

– «Пансырь немецкий, битый в 5 колец мудростно, на гвоздь; рукава по локоть, ожерелье хрещавое, пущен в два ряда медью; на хребте мишень набита, медная, образиною; сзади ожерелья кольцо медное мишенью…».

Черемисинов читал неспешно, смакуя слова. Ещё бы! Такие вещицы! А прочитав, посмотрел на Маркела. Маркел робко вздохнул. Ибо, подумал, с того, что вещицы очень дорогие, сыскать их будет тяжело.

А Черемисинов уже опять начал читать:

– «Шуба камка червчатая кармазин, чешуйчатая, на черевах на песцовых на чёрных; кружево и петли немецкое золото с серебром, колёсчатое; четыре пуговицы дорожёные, серебряные золочёные, с чернью, да четыре пуговицы серебряные чешуйчатые золочёные…».

Мать честная, подумал Маркел, а у самого аж дух перехватило, и не удержался и опять спросил:

– У кого это искать? Или ещё не знают?

– Знают, – строго, со значением ответил Черемисинов. – Взял все эти три вещицы вор разбойник Ермак Тимофеевич.

– Это который из Сибири, что ли?

– Он самый.

– Так как это он мог взять? – спросил Маркел с недоумением. – Его же самого давно убили. Ещё прошлым летом.

– А он взял ещё раньше, – сказал Черемисинов. – Три года тому назад.

– Как это взял? – спросил Маркел. – Он, что ли, в государеву казну пробрался и сам оттуда вынес?

– Ну, не то чтобы сам вынес, – нехотя ответил Черемисинов. – Но это с него всё началось. Прислал он от себя посольство, поклонился Сибирским царством. Покойный государь Иван Васильевич ему поверил, одарил шубой, саблей и пансырем, Ермак их принял… А Сибирь-то на проверку оказалась не его! Сибирь отложилась, Ермака убили, и пропали царёвы вещицы. Нет, даже хуже того! Может, теперь сибирский царь Кучум ходит в нашем царском пансыре и со стены Кашлыкской вниз на наших стрельцов поплёвывает!

Боярин князь Семён не удержался и сказал:

– Стрельцов в Сибири уже нет.

– Вот в том-то и беда, что нет! – с жаром воскликнул Черемисинов. – Профукали Сибирь! Сперва Ермаковых казаков побили, после царёвых стрельцов, а теперь у кого ни спроси, мы, отвечают, никого туда не посылали, знать ничего не знаем, и, может, вообще никакого посольства Ермакова из Сибири не было!

– Как это так? – удивился Маркел.

– А вот так! – сердито хмыкнул Черемисинов. – Не было такого, говорят, посольства. – И тут же спросил: – Вот ты посольство Ермаково видел?

– Нет, – растерянно сказал Маркел. – Я тогда в Москве ещё не жил. Рославльский я…

– Вот так все теперь открещиваются, – со злом подхватил Черемисинов. – Никто не видел, говорят!

– А ты? – спросил Маркел. – Ты видел?

– Я тогда в Астрахани был, – ответил Черемисинов. – А так бы видел, конечно.

Маркел подумал и спросил как можно проще:

– Так, может, в самом деле не было того Сибирского посольства?

– Тогда и шуба была бы на месте, – так же просто ответил ему Черемисинов. – А так её нет. Вот здесь написано, – и он ткнул пальцем в книгу. – Шуба! Кармазиновая. Чешуйчатая. С золотыми пуговками. Есть! А сундук откроешь – нет. И это в государевом добре такая недостача – шуба.

– Чьей рукой написано, что шуба есть? – спросил Маркел.

– Дьяка Семейки Емельянова рукой. Да что Семейка, с него какой спрос! У него спроси, и он ответит: что ему сказали, то и записал.

– А кто ему сказал?

– Сказал наш бывший первый казначей, окольничий, Головин Володимир Васильевич, когда он царёво добро пересчитывал ещё при великом государе Иване Васильевиче. Ну а как Иван Васильевич преставился, а на его место взошёл его любимый сын Фёдор Иванович, так Головина, как вы все знаете, попёрли, прости, Господи. Вместо него у нас теперь, как тоже всем известно, первым казначеем думный дворянин Трохониотов Иван Васильевич. И он, на это место заступив, тоже опять давай всё пересчитывать! Но государева казна немалая, поэтому только сейчас до этих сундуков дошли… А в них и нет ничего! А здесь, – и Черемисинов опять ткнул в книгу, – есть! Почему это так? Посмотрели, а тут сбоку, вот смотри, головинскою рукой приписка: «про шубу спросить у Богдана».

– Ну так и спросили бы, – сказал Маркел.

Черемисинов сердито хмыкнул и так же сердито продолжил:

– Спросили. Головин сказал, что Богдан – это Бельский. Ну да Бельский теперь кто? Тоже ведь, как только государь преставился, его сразу… Да! А тогда он был в силе, ого! Ну и мы к нему пошли. И он сказал, что да, было посольство Ермаковское, кланялись они Сибирским царством, но царь не стал их принимать, сказал, что ему это не в честь, и послал их к Бельскому. И он, Бельский, их принимал и одаривал. А когда мы у Бельского спросили, чем он их одаривал, он ответствовал, что царской шубой, царской саблей и царским же пансырем. Вот! Слово в слово, как у нас в книге записано! А дальше, у него спросили, что с теми дарами было? А дальше, он сказал, ермаковы люди их забрали и свезли в Сибирь, а что в Сибири с ними стало, то ему не ведомо. Ну да мы и сами это знаем: Ермак дары забрал, а злого царя Кучума злые люди Ермака подстерегли, убили и ограбили. И тогда это уже не нашего, Казённого, а вашего, Разбойного приказа дело, потому что это же разбой! – Тут он мельком глянул на боярина и быстро продолжал: – Так вот теперь нужно туда пойти, найти царские вещицы и вернуть обратно, и мы их снова в эту нашу книгу впишем.

Маркел молчал, смотрел то на князя Семёна, то на Черемисинова, моргал, а потом-таки собрался с духом и спросил:

– Так это мне теперь, что ли, в Сибирь идти и там искать?

– А что поделать? – сказал, разводя руками, Черемисинов. – Это же кого убили? Того, кто в царской шубе хаживал. Такое спускать нельзя! Да и место там известное, казаки знают, где Ермак убит, расскажут, там поищешь.

– И что? – тихо спросил Маркел.

– Что, что! – сердито передразнил Черемисинов. – Не найдёшь, вернёшься, так тогда здесь и напишем: «царёвы подарки в нетях, Богдан не скривил».

– А не вернусь? – спросил Маркел.

– Ну, – замялся Черемисинов и обернулся на князя Семёна.

Князь Семён подумал и сказал:

– Ты не робей, Маркел. Тебе сейчас только до Устюга скорей добраться, а там, мне наши люди донесли, Ермаковы казаки уже новую ватагу собирают, вот к ним и пристанешь, придёшь на реку Иртыш, найдёшь там саблю, пансырь… Ну и шубу, если таковая сыщется, и сразу можешь обратно. И мы отблагодарим тебя здесь так, как ты и не чаял.

Маркел молчал, смотрел на князя. А Черемисинов опять заговорил:

– Давай, давай, езжай, не сомневайся! А мы пока что будем говорить, что Разбойный приказ ищет. А не вернёшься, скажем, не нашёл.

Маркел вздохнул и снова посмотрел на князя. Князь строго сказал:

– Не зли меня. Чем скорей вернёшься, тем меньше разозлишь. И я ещё от себя додам подарков твоим Прасковье с Нюськой. А пока два дня тебе на сборы. И больше не мозоль глаза!

Маркел поклонился, развернулся и вышел.

ГЛАВА 2

Маркел жил тут же, в Кремле, от приказов через площадь, в князя Семёновых палатах, в подсоседях. При князе Семёне жить было вольготно: ни о харчах себе не думай, ни о дровах, ни о многом ещё чём другом.

Ну а тогда, в тот день, когда Маркел шёл из приказа, он и вовсе ни о чём своём не думал, а только о Ермаке. Да вот много думать у него не получалось, ибо он о Ермаке почти что ничего не знал. Не до Ермака ему было. Ну, разве что иногда только слышал, что, мол-де, гулял такой на Волге атаман казачий, Ермак Тимофеевич, много кого побил, пограбил, а после как будто одумался, пошёл в дикую страну Сибирь, там тоже всех побил, покорил тамошнее Сибирское татарское царство и поднёс его покойному государю Ивану Васильевичу, покойный государь царство принял и Ермака щедро за это жаловал, а сибирские люди, татары, на Ермака зло затаив, его подстерегли и убили, и Ермаковы казаки, увидев такой оборот, сразу все из Сибири вышли и теперь сидят тишком, не знают, как им дальше быть. Ну, ещё да, к Ермаку на подмогу царь два раза посылал стрельцов, но стрельцов быстро побили – и они тоже из Сибири выбежали. Нет теперь в Сибири православных, теперь один Маркел туда пойдет искать Ермакову могилу. Тьфу, пропади оно всё пропадом!

Подумав так, Маркел увидел, что уже пришёл, поэтому поднялся на крыльцо, подошёл к своей, третьей в ряду двери, толкнул её, вошёл – и увидел Параску. Она сидела за столом, смотрела пристально. Ну да ещё бы не смотреть! Они с Маркелом были же не венчаны, так просто жили, в воровстве, грешили. А как было не грешить, когда жили они рядом, через стенку, а Параскин муж, Гурий Корнеевич, сотенный начальный голова Государева Стремянного полка, уже восьмой год сидит в плену в ливонской крепости Венден, в яме, и ливонцы не хотят его менять, хоть наши и сулят за него немало денег. А, может, и не сулят. Или он там давно помер, а воевода венденский молчит, кто знает?..

И вот тут пришёл Маркел к себе, снял шапку и перекрестился на икону. Параска сразу быстро-быстро заморгала и накуксилась.

– Чего ты это так? – спросил Маркел. – Случилось что-нибудь?

– Да как не случилось! – сказала Параска, утирая слёзы. – Чем ты им не угодил, псам этим?

– Чем-чем! – строго сказал Маркел, садясь на своё место. – Служба такая. Накрывай. Я голоден.

Параска поднялась и стала накрывать. Маркел взялся есть. Ел через силу, без всякой охоты.

– Знаю я! – вдруг сказала Параска. – В Сибирь они тебя сослали.

– Ещё не сослали.

– Так сошлют!

Маркел только пожал плечами и начал зачерпывать почаще и поглубже. Параска стояла рядом и помалкивала. Маркел наконец спросил:

– Что у вас там про эту Сибирь бают?

– Бают, что Ермак сам виноват, – в сердцах ответила Параска. – Когда он Кучума, того сибирского царя, побил, Кучум предлагал мировую. Я, говорил, даю тебе, Ермак, свою любимую младшую дочь замуж, и пол-Сибирского царства в придачу, будем Сибирью вместе править, а как я помру, заберёшь всё под себя и дальше правь сам как хочешь! А Ермак, ваш дурень, отказался. Кучум осерчал и убил Ермака.

– Га! – весело сказал Маркел. – Слыхали. Так уже было про турецкого салтана.

– К салтану Ермак не ходил!

– Ладно, – не стал спорить Маркел. – Не ходил так не ходил. Теперь я к Ермаку пойду.

– Зачем? – строго спросила Параска. – Его же убили.

– Вот потому и пойду, что убили. Убили и ограбили. Надо найти злодеев.

– Ой-ой! – наигранно запричитала Параска. – Ограбили его, ага! Весь царёв двор смеётся. Кучум его ограбил, да! Да Кучум и не видал того, что грабить. Так и Ермак не видал. А грабили: Богдашка Бельский, это раз, Черемисинов Демешка, это два, и Трохониотов Ванька, три!

– А Головин? – спросил Маркел насмешливо.

– А этот не успел, этого они оттёрли, – уверенно ответила Параска. – А тебя нарочно шлют в Сибирь. Чтобы ты оттуда не вернулся. Чтобы концы в воду. А шуба кармазиновая – сто рублей, пансырь кольчатый – ещё полста, и сабля – ещё семьдесят, вот сколько на троих поделят. А ты ехай в Сибирь, дурень!

– Я не дурень! – осадил её Маркел. – А я на службе.

– Ну, служи-служи.

И больше она ни слова не сказала. Маркел, тоже обозлясь, ушёл за загородку, лёг и отдыхал после обеда. Думал. Параска ушла куда-то. Маркел ещё немного полежал, поднялся, вышел, сел к столу, достал засапожный нож и начал его натачивать.

Приходила Нюська, толклась по углам, играла с цветными тряпками, смотрела на Маркела. Тот молчал, занимался ножом. Нюська, ничего не говоря, ушла к себе за стенку. Маркел отложил нож и подумал, что нехорошо это, надо было дитя приголубить – сирота же, Гурий Корнеевич её теперь небось и не узнает, если вдруг вернётся. Вспомнив про Гурия Корнеевича, Маркел тяжко вздохнул. И, правда, тут же подумал, что да как он мог Гурия Корнеевича вспомнить, если он его не видел никогда, ибо Гурий Корнеевич уже восемь лет сидит в Ливонии, а Маркел всего два года как в Москву приехал. Как раз, кстати, приехал к тому дню, когда государь Иван Васильевич преставился. Или, правильней сказать, его преставили злые люди. Вот где было тогда дело так дело, сколько людей оно сгубило насмерть, Господи, спаси и сохрани, сам уже думал, что живым не выбраться… А всё же выбрался и заматерел, у самого князя Семёна на задворках подселился, а тут ещё соседка-ягодка, а тут…

И тут без стука вошёл Филька, горький пьяница, тоже сосед, но напротив. Маркел в сердцах подумал: принесла нелёгкая!

И угадал. Филька снял шапку, подошёл к столу, спросил:

– Говорят, тебя в Сибирь послали, это верно?

– Верно, – нехотя сказал Маркел. – И не дури мне голову, мне завтра ехать.

– А я и не дурю, – ответил Филька. – Я, может, со своим пришёл.

Тут он и в самом деле достал из-за пазухи небольшую глиняную баклажку и выставил её на стол. Маркел нахмурился. Филька сказал:

– Привыкай. В Сибири без этого нельзя.

– Почему? – спросил Маркел.

– Потому что помрёшь без неё. Замёрзнешь. Знаешь, какие там морозы? Земля трескается. А там простой земли нет, одни камни. И ничего на камнях не растёт, а только мох, называется ягель. Люди этот ягель собирают, перетирают в жерновках и варят. И скотины никакой там нет, не водится. Одни дикие собаки белые. Люди этих собак в силки ловят, варят вместе с ягелем, солью посыпают и едят. Соли там много, ага. И запивают вот этим!

Тут он постучал по баклажке. И сразу спросил:

– Налить?

Маркел молчал. Тогда Филька поднялся, взял, где надо, два шкалика, отломил хлеба, вышелушил пару луковиц, снова сел к столу и налил по шкаликам. Они молча чокнулись и выпили. Филька широко утёрся и сказал:

– Страшно на тебя смотреть, Маркел. Ты будто уже покойник.

И опять налил. Маркел не перечил. Они ещё раз выпили. В голове немного зашумело. Маркел усмехнулся и спросил:

– А ты про Сибирь откуда знаешь?

– Так это я знаю давно, – важным голосом ответил Филька. – Это когда ещё от них посольство приезжало.

– Посольство?

– Ага. Три года тому. Тебя тут ещё не было, а они уже приехали: Черкас Александров со товарищи, как говорится.

– Какой ещё Черкас?

– Обыкновенный. Ермаковский есаул. Он грамоте умел, вот Ермак его и снарядил. Дал ещё двадцать казаков в придачу, дал ясаку побольше… Ясак был славный – соболя, двадцать пять сороков. И восемь шертных грамот – это значит, что восемь тамошних князьков государю поклонились. А девятый поклон был от всего Сибирского царства – вот такой сеунч расписанный, про все победы, а внизу всё Ермаково войско руки приложило, а кто не умел подписаться, тот ставил крестик. И этих крестиков было ого! Как лес! Да только царь этот сеунч даже смотреть не стал. Сказал, ему это не в честь – с ворами якшаться.

– И что? – спросил Маркел.

Филька молчал. Маркел взялся за баклажку. Баклажка была уже пустая. Маркел вздохнул, сходил за загородку, принёс добрую бутыль, принёс ещё хлеба и голяшку мяса. И налил. Филька выпил и продолжил:

– Вот! Не стал царь-государь с ворами якшаться. Призвал Бельского и говорит: «Якшайся ты». Бельский пошёл якшаться, спрашивает: «Чего взамен хотите, казачки?» Они отвечают: «Зелейного заряда, и поболее, и пушку, и также пищалей, и сабель, пансырей, ножей, бердышей, и просто железа хоть бы сколько». Бельский говорит: «Э, нет! Этого вам царь не даст, этого он даст своим стрельцам, и пошлёт их вам на подмогу. А вам вот: каждому по новой шапке, по отрезу доброго сукна и по паре сапог кызылбашских. Берите!»

– Взяли? – спросил Маркел.

– Взяли бы, да им не дали, – сказал Филька. – Царь не велел. Велел дать только Ермаку.

– Что Ермаку? Что ему дали?

– Я этого не ведаю, – честно признался Филька. – Я только ведаю, что казаки сильно обиделись, в тот же день собрались и ушли в Сибирь обратно. А вскоре царь послал в Сибирь стрельцов. А казаки тех стрельцов перебили. Тогда царь послал ещё, теперь уже с воеводой Мансуровым. Но пока эти пришли, Ермака уже убили Кучумовы люди – и на Мансуровских стрельцов накинулись! Ну, Мансуровские и побежали от них. И казаки, которые от Ермака остались, с теми стрельцами тоже побежали. И сейчас они все, или по отдельности, сидят одни в Вологде, другие в Устюге, и снова в Сибирь собираются. Да туда не очень соберёшься! Там же не только мороз, а там ещё и ночь всё время. Темнотища! Вот какое это место проклятущее – Сибирь. Там и замёрзнешь, и ослепнешь на хрен.

И Филька опять потянулся к бутыли. Маркел дал ему налить. Филька налил…

Но тут как раз вошла Параска. Филька сразу встал, взялся за шапку.

– Иди-иди, – строго сказала Параска. – И так вон надышал как густо!

Филька, обойдя Параску, вышел. Параска убрала бутыль, смахнула крошки со стола и повернулась к Маркелу.

Но тут опять явилась Нюська. Параска, ничего не говоря, взяла её под локоть и увела к себе. Маркел после ещё долго слышал, как они за стенкой переговариваются. А сам он пока сидел и, скуки ради, строгал чурочку. Вспоминал, как жил в Рославле, как после вырвался в Москву и здесь остался, хоть говорили: лучше уезжай, зарежут тебя здесь на такой службе. А вот и не зарезали! Два года как сыр в масле катался… Но вот теперь, правда, в Сибирь отправили. За что?! Маркел отбросил чурочку, нахмурился.

И тут вернулась Параска. Теперь она была одета во всё новое, дух от неё стоял очень пахучий, щёки были нарумянены, брови наведены. В руках у неё был графинчик с наливкой. Они сели выпивать и разговаривать. Разговор был о пустом, неважном. После они стали миловаться. Параска просто аж горела вся.

А после заснула. Маркел лежал, ворочался. В хоромах было тихо-тихо. Маркел смотрел по сторонам, везде было темно, только лампадка под Николой чуть светилась. Маркел широко перекрестился, прочёл Отче наш. После вдруг снова вспомнился Гурий Корнеевич. Маркел махнул рукой, Гурий Корнеевич унялся. Маркел стал думать про Сибирь, про тамошние холода и темноту, про то, что уезжает он туда надолго, на год, а то и на два, или на все три, но и это уже будет славно, если даже пусть через три года он сюда вернётся… И вдруг узнает, что Гурий Корнеевич уже давно здесь. А что! А вот наши заплатят за него как посулили, и воевода венденский, Ивахим фон Крюк, его и отпустит. Или уже поздно отпускать, ибо давно уже преставился Гурий Корнеевич, Царство ему Небесное, Маркел перекрестился… И тут же подумал, что это нехорошо такое загадывать, не по-христиански, а надо бы…

Ну и так далее. Долго ещё Маркел лежал, раздумывал, и сон никак его не брал. Тогда он перестал раздумывать, а начал вспоминать и повторять, чтобы лучше запомнить, приметы пропавших вещиц: сабля булатная, пансырь немецкий, шуба кармазиновая, чешуйчатая, на черевах песцовых, а пансырь бит в пять колец, а сабля золотом наведена, а пансырь рукава по локоть, а…

И так, пока всё не запомнил, не заснул. Зато после заснул как убитый.