Buch lesen: «Транзит»

Сергей Байбородин

Schriftart:

Стрела Амура

Голова

Непрерывный стук в дверь в конце концов заставил капитана Родина оторвать голову от подушки.

Шатаясь и проклиная раннего гостя, он подошёл к двери. На пороге стоял замначальника розыска Кожин.

Родин, потирая глаза, с упрёком и недовольной гримасой выпалил:

– Иваныч, какой леший тебя принёс в такую рань?! Дай хоть девятого мая отдохнуть!

Кожин, за многие годы службы привыкший к такому отношению оперов, как и к фамильярному обращению, безапелляционно заявил:

– Собирайся, поехали! Там голова на заборе висит.

Родин почесал грудь и непонимающим взглядом посмотрел на Кожина.

– Иваныч, ты что, перепил вчера? Какая голова?

Кожин шагнул в коридор, достал из внутреннего кармана пиджака бутылку пива, открыл её об угол стоящего в коридоре аквариума, протянул Родину и невозмутимо ответил:

– Обыкновенная, человеческая, отрезанная.

Родин приложился к бутылке, вместе с влитым пивом пришло прояснение сознания, которое с сожалением констатировало, что преступление неординарное и отвертеться не удастся. Родин проводил раннего гостя в крохотную кухоньку однокомнатной хрущёвки и попросил:

– Иваныч, сделай кофе, я пока душ приму.

Ванная, по размерам ещё меньше, чем кухня, совмещала собственно саму ванну и унитаз. Родин протиснулся между ними и открыл душ. Прохладная струя воды принесла облегчение.

– Говорил же Родьке: «Четвёртая лишней будет!» – пробубнил он, ловя струи воды.

Растёршись докрасна махровым полотенцем, Родин вышел из ванной, достал из шкафа аптечку, выломал из пачки четыре таблетки аспирина, запил их остатками пива и прошёл на кухню, где уже соблазнительно пахло кофе. Отхлёбывая из кружки, Родин посмотрел на Кожина:

– Шеф, пока кофе пьём, введи в курс дела.

– Да я сам не больше твоего знаю: позвонил дежурный, сказал, что на заборе десятой школы висит человеческая голова, жилец из дома напротив гулял утром с собакой и обнаружил.

– Так, может, это манекен, что он там спросонья понять-то мог?

– Он врач, Серёга, поэтому ошибка исключена, он даже рассказал, что голова отрезана профессионально, между позвонков…

– Иваныч, ты помнишь что-нибудь похожее?

– Ну, была у нас расчленёнка раза три, а такого не помню.

– Я, помню, где-то читал, что индейцы вешали отрезанную голову напротив дома врага для устрашения или назидания. Может, какой-то псих книжек начитался?

– Чего там думать, сейчас поедем и посмотрим.

Перед домом стояла свеженькая «Нива» Кожина. Как-то, примерно год назад, её угнали, тогда Родин, который руководил группой по борьбе с преступным автобизнесом, перевернул весь город, но вернул начальнику «железного коня». С тех пор он был на особом, привилегированном положении. Ему часто прощали его дружбу с Бахусом, его загулы. С другой стороны, Родин, возвращаясь с орбиты, как он сам любил это называть, мог за неделю раскрыть преступлений столько, сколько весь отдел не раскрывал за месяц. Но более притягательным было то, что два свободных кабинета в отделе всегда были доверху забиты изъятыми запчастями, и все, включая Кожина и начальника угла Саенко, время от времени подкармливались кто трамблёром, кто аккумулятором.

Когда подъехали на место происшествия, там уже были все, включая судмедэкспертов.

Закин, которого по имени никто не знал – так долго он работал в СМЭ, вынес свой вердикт:

– Голова отрезана от трупа, время смерти между тремя и четырьмя часами ночи, – и как бы между прочим добавил:

– Думаю, нападавший либо мясник, либо охотник, очень уж умело отделил голову от туловища. Да, на голове отсутствует правое ухо, зачем оно ему понадобилось, думайте сами.

На заборе между пролётами действительно висела человеческая голова, лицом обращённая к дому семнадцать по улице «Дружбы Уродов», как шутейно любил называть улицу Дружбы Народов Веселов Серёга, оправдывая свою фамилию, – остряк и весельчак.

Веселов стоял рядом с головой, в одной руке держа булочку, в другой – бутылку молока. Работа в убойном отделе лишила его брезгливости, он пытался в уме набросать очередной рассказ.

«Пасмурное утро явило городу отрезанную голову Коли Рябы», – цитировал он.

В этот момент все обратили внимание на висевшую голову и как один узнали в ней лицо известного уголовника Николая Рябченко по кличке Ряба.

Этот факт придал бодрости операм: Ряба – личность скандальная, все его связи в угро известны, поэтому раскрыть преступление большого труда не составит. Ободрённые этим обстоятельством, оперативники принялись осматривать примыкающую территорию.

Минут через десять из-за школы раздался голос Родина:

– Сюда!

Начальник убойного – Коля Саенко, родной брат начальника угла – обратившись к напарнику, сказал:

– Он что, дерьмо в детстве ел, что ли, почему ему всегда везёт?!

Пряхин курил сигарету и, направляясь в ту сторону, откуда кричал Родин, ответил:

– А ты не завидуй, просто он фартовый.

Подойдя к Родину, который стоял возле мусорных баков за школой, увидели распростёртое на земле обезглавленное тело, виднелись следы волочения, из чего можно было сделать вывод, что убийство произошло в другом месте.

Пряхин посмотрел на Родина, улыбнулся:

– Слышь, Серёга, Саенко говорит, ты дерьмо в детстве ел, поэтому тебе везёт. Может, ты на фортуне и место убийства найдёшь, чтоб нам здесь до второго пришествия не шакалить?

Родин осмотрелся: ночью прошёл дождь, следы волочения видны только возле трупа, собака, вероятно, след не возьмёт.

– Если найду, с тебя пузырь конины, – сказал он Пряхину

– Договорились, – ответил Пряхин, – только уговор: пьём вместе.

Осматривая труп, обнаружили, что у него отрезана правая кисть.

– Он что, коллекционер, что ли? – вслух размышлял Пряхин, – на кой она ему? Ухо ещё… Первый раз такое вижу, ей-богу!

– Не поминай имя Господа всуе, – философски заметил Родин и удалился зарабатывать себе на коньяк.

Тем временем замначальника угла Кожин решил взять быка за рога. Прихватив с собой двух оперов, отправился по месту жительства матери Рябы.

Дверь открыла женщина средних лет, ухоженная, было понятно, что она на себе не экономит.

Не дав ей времени собраться с мыслями, Кожин с порога заявил: «Твоему сыну голову отрезали, знаешь, кто это мог сделать?»

Выронив из рук плойку, побледнев, Ольга Николаевна – так звали мать Рябы – прислонилась к стене и стала оседать на пол, теряя сознание. Вспомнив, что у неё слабое сердце, Кожин вызвал бригаду скорой помощи. Прибывшие медики привели Ольгу Николаевну в чувство, и Кожин продолжил дознание.

Слегка напуганный обмороком матери Рябченко, Кожин немного отпустил удила и уже спокойно спросил:

– Ольга Николаевна, когда вы последний раз видели сына?

– Вчера. Он вечером ко мне в ресторан заезжал, привёз коробку французского вина для банкета. Сказал, что сидит с друзьями в «Полёте», отмечают день рождения Вандяки какого-то.

Исчерпав вопросы, Кожин поехал к Рябе домой. В квартире дверь никто не открыл, что ещё больше убедило оперов, что на заборе была голова Рябченко.

Когда Кожин вернулся, осмотр места происшествия закончился, тело и голову отправили в морг.

Родин каким-то невероятным чутьём нашёл-таки место убийства – как раз напротив ресторана, которым заведовала мать Рябы, и тем самым добавил лишнюю монету в копилку для голосования «Кто за Рябу?».

Итак, по результатам первоначальных мероприятий было установлено: убит мужчина тридцати – тридцати пяти лет ударом ножа в сердце со спины. Предположительно, Николай Рябченко, уголовный авторитет, вызывающий оскомину на зубах оперов одной своей фамилией. От трупа отделены голова и кисть, причём отделены они профессионально. От головы, в свою очередь, отделено ухо. Кисти и уха на месте не обнаружено.

Собрав всю эту информацию, оперативники выдвинулись в Управление внутренних дел для организации розыскных мероприятий.

Саенко

Начальник уголовного розыска Саенко Владимир Викторович, высокий, плотный, лысый мужчина сорока – сорока пяти лет, на свою должность был назначен недавно. Причём назначили Саенко не из-за связей, как это обычно делается, – Владимир Викторович, так сказать, «дослужился». Злые языки утверждали, что Саенко назначили из-за отсутствия альтернативы. Ведь руководить оперативным подразделением желающих действительно было не много. Приговорить себя к жизни в кабинете и постоянным взбучкам от начальства мало кто хотел. Но что бы там ни злословили, Саенко, нужно отдать ему должное, был хорошим опером, да и начальником стал неплохим. Но отрицательная сторона в нём всё же была – он, по поводу и без, орал на подчинённых.

В розыск Саенко пришёл по собственному желанию, сразу после школы милиции, что называется, «с пелёнок».

И вот теперь, сидя в кабинете, накручивая пуговицу на пиджаке, он, молча осматривая оперов, определил для себя жертву.

Как мы уже знаем, начальник убойного отдела был родным братом Саенко, поэтому разбор по запчастям его не касался, начинали обычно с его заместителя Пряхина. Пряхин встал и доложил то, что, в общем-то, всем было известно. Саенко обратился к Вале, единственной женщине в отделе, отвечающей за информационное обеспечение.

– Сазонова, через полчаса мне бумаги по Рябченко.

– Владимир Викторович, через полчаса не получится, компьютер опять завис.

– Сазонова, почему, когда я обращаюсь, у вас всё зависает? Залипает? Затихает? Отвисните его, а то я действительно определю, что компьютер вам не нужен. Мы в своё время без всякого компьютера за пять минут любую информацию находили.

– Пряхин, надеюсь, в этот раз без заведения ОПД обойдёмся, но три рабочие версии для прокуратуры нужны, какие соображения?

Пряхин обозначил три версии, которые напрашивались сами собой:

– Думаю, первой версией будет убийство Рябченко его подельниками. Она же основная. Зная характер Рябченко, думаю, он насолил кому-то из своих кентов, вот его и вальнули, морду-то они ему регулярно били.

– Отработайте на всякий случай версию убийства Рябченко третьим лицом, маловероятно, конечно, но пусть будет как рабочая версия, – сказал Саенко.

– И убийство неизвестного лица неизвестным лицом, – добавил Пряхин.

Тут поднял руку Родин.

– Владимир Викторович, я думаю, что это не Рябченко и не убийство, совершённое с целью устранения кого-то.

– Родин, как ты меня утомил своими фантастическими идеями!.. И почему ты думаешь, что это не Рябченко?

– Ряба ростом был метр в прыжке, а рост трупа, если голову приставить, где-то сто восемьдесят сантиметров будет…

– Вот ты сам сказал «был», значит, нет его?

– Ну случайно, ну шутя сбился с верного путя, но ведь я ж дитя природы, хоть дурное, но дитя, – схохмил Родин.

– Вот именно, что дурное! Ты мне смотри, до конца квартала раскрываемость угонов не повысишь – выгоню и на Кожина не посмотрю! Ладно, Юра Мурин, съезди дактилоскопируй труп, и сразу на экспертизу. Родин, Варкун, возьмите кого-нибудь из его кентов и съездите на опознание. На этом всё. В шесть вечера все на планёрке у меня и не бухать! Пряхин, тебя в первую очередь это касается. Шлейф на весь кабинет стоит – хоть закусывай.

– А чё сразу я, Викторович? – огрызнулся Пряхин, – вчера всем разрешили. Я не стукач, но молчать не буду. Под шашлычок даже язвенники и трезвенники пили. Я ещё пузырь Родину проспорил, если он один пить будет, я слюной захлебнусь.

Отпустив личный состав, Саенко направился к заместителю начальника криминальной милиции, а по совместительству – другу Ворошилову.

– Привет, Ваня, достал меня твой крестничек, всё фантазирует, умничает, дело-то очевидное.

– Не горячись, Володя, ты же знаешь, он часто, наперекор всему, прав бывает. Чутьё у парня, интуиция.

– У него чутьё, где бухают. Это он безошибочно найдёт. Хотя ты прав, его как будто кто-то направляет, никогда не видел, чтоб один человек столько преступлений мог раскрыть. И помнит все дела, все номера двигателей угнанных машин наизусть. Память у него феноменальная.

Ворошилов достал из сейфа початую бутылку армянского коньяка, лимон и две аппетитные, посыпанные зеленью котлетины, каждая размером с ладонь.

– Давай, Володя, за День Победы, за отцов и дедов наших по маленькой. Сегодня не грех.

Саенко залюбовался котлетами. Как их готовила жена Ворошилова, Лида, – никто не мог готовить. Из чистого мяса, с луком и зеленью, обязательно охлаждённые – они таяли во рту. Под них не то что коньяк – яд можно было выпить.

Ворошилов разлил коньяк по рюмкам, и оба встали за столом.

– Давай, не чокаясь, – предложил Ворошилов, – у меня дед под Сталинградом погиб.

– А у меня под Харьковом, – отозвался Саенко. Опорожнив рюмки, друзья закусили котлетами.

– Володя, не стесняйся, ешь, ещё есть. Лида, как всегда, с запасом наготовила, так что весь твой розыск накормить можно.

Выпив ещё рюмку, Саенко закурил, откинулся на кресле и мечтательно прикрыл глаза.

– Через две недели отпуск, домой помчу, там уже клубника, вишня будет. А помнишь, как начинали ещё в старом городе? Помнишь банду бурята, месяц ведь тогда в кабинетах жили, ведь ни один сучонок так и не сознался. Всё доказывать пришлось.

– Да уж, с нынешними не сравнить, одни только Червонец с Королём чего стоили, а Фантик – мошенник?

Подогретый коньяком, Саенко раскраснелся, подобрел. Уверенный в том, что убиенный – это Рябченко и опера до вечера раскроют убийство, он пребывал в хорошем настроении и не прочь был предаться воспоминаниям.

В дверь постучали. Зная, что кроме розыска в управлении никого нет, Ворошилов даже не предпринял попытку убрать бутылку.

Сказав: «Войдите!», он просто отошёл к своему рабочему столу.

В кабинет, держа в руках пухлую папку, вошла Сазонова Валя. Как бы оправдываясь за неловкую ситуацию, она протянула папку Саенко и сказала:

– Владимир Викторович, я посмотрела материалы, Гусев и Старовский три месяца назад обещали Рябченко голову отрезать и маме на блюде с голубой каёмкой принести. Какие-то у них разборки из-за денег были, вроде как Рябченко их кинул.

Саенко, крякнув от удовольствия, обратился к Ворошилову:

– Вот видишь, Ваня, всё до банального просто, а ты – «чутьё», «интуиция»… Молодец, Сазонова, буду рапорт на поощрение писать – обязательно тебя укажу!

– Рано делить шкуру неубитого медведя, – из угла кабинета парировал Ворошилов.

– Ваня, вечно ты стремишься настроение людям испортить, прямо как выкормыш твой. Всё же очевидно! Нет, вам надо ложку дёгтя подбросить обязательно.

В разговор вмешалась Сазонова:

– Владимир Викторович, Родин, скорее всего, прав. По описанию, у Рябченко на левом предплечье девушка наколота, а у трупа – роза.

– Идите вы со своим описанием, – не хотел расставаться с мечтой о скором завершении дела Саенко. – Небось, сами напутали, а теперь валите с больной головы на здоровую. Ладно, дождёмся опознания, там видно будет.

Рябченко

Николай Рябченко, мужчина тридцати пяти лет, трижды судимый за кражу, грабёж и вымогательство, но при этом благополучно избежавший лишения свободы, благодаря своей матери, жил праздной жизнью на её же деньги. Нигде не работал, был завсегдатаем ресторанов и казино. Регулярно являлся зачинщиком драк, разборок, но при этом всегда успевал скрыться до приезда милиции. Ряба был головной болью всего уголовного розыска, и именно поэтому оперативники хотели, чтоб трупом был именно он.

Собираясь в морг на опознание, напарник Родина – Родион Варкун – был на подъёме после удачно проведённой ночи.

Высокий, стройный, красивый Родион пользовался успехом у женщин, а его прибалтийский типаж и обходительность практически не оставляли шансов женскому полу.

Родин немного завидовал Варкуну, потому как в любой компании самая красивая девушка доставалась именно ему, но зависть эта не имела каких-то далеко идущих последствий, и помимо того, что Варкун с Родиным были напарниками, они ещё и дружили.

– Родька, кого на опознание возьмём? – обратился Родин к Варкуну.

– Давай Славу Хулигана. Сейчас позвоню ему, сто пудов ещё харю плющит дома, пусть свою задницу тащит сюда.

Набрав номер телефона Хулигана, произнёс:

– Привет труженикам уголовного фронта! Хулиган, кто-то твоему кенту усекновение главы произвёл. Надо на опознание съездить.

– Что такое «усекновение»?

– Да голову отрезали, блин, Рябе. Давай скорее. Подъедешь – дежурному скажи, чтоб нам позвонил.

– Какой необразованный криминальный контингент пошёл, – возмутился Варкун.

– Ты на себя-то посмотри, до сих пор твою «микрофилию» забыть не могу!

Это Варкун как-то в разговоре решил блеснуть эрудицией в знании, кто такой «некрофил».

– Может, пока чаю хлебнём?

– Давай. Хулиган после вчерашнего долго будет собираться.

– Родька, ты уверен, что это Коля Ряба? – отхлёбывая из стакана, спросил Родин.

– Да ты чё, Серёга?! Сам же видел! Это его башка. А в двойников я не верю.

– Нестыковок как-то много. Вот тело как будто не его, и рост, и комплекция… Мне ещё Валя с информационного сказала, что у Рябы была баба на предплечье наколота, а у трупа – роза.

– Серёга, что ты за человек, постоянно сомневаешься! Плохо тебе, что ли? Сейчас всю братву их соберём, колонём – и делу конец.

Зазвонил телефон: звонил дежурный, который сообщил, что подъехал Слюсарев – в простонародье Хулиган. Это известие прекратило спор друзей, они собрались и вышли из кабинета. Внизу возле дежурной части стоял Слюсарев, Родин завёл его в допросную. Нужно было перед опознанием уточнить несколько деталей.

– Ты помнишь, во сколько и с кем Рябченко ушёл из кабака?

– Точно не скажу, все уже угашенные хорошо были, по моим прикидкам, около трёх ночи.

– А с кем он ушёл?

– Да ни с кем, мы вышли с ним на улицу, он сказал «Мне хватит» и уехал на такси.

– Что за такси было?

– Точно не помню, но вроде хачик на зелёной семёре. Он постоянно пасётся возле «Полёта». – Слюсарев поморщился от головной боли и, растирая виски, спросил: – Мужики, может, кто другой съездит, а? Вон Сохатый тут рядом живёт…

– Хулиган, ты чё – зассал, что ли? – поинтересовался Варкун.

– Да хреново мне после вчерашнего, боюсь, вывернет.

– Раньше надо было бояться, когда каку кушал. Некогда нам, поехали.

Сев в служебную машину, Варкун кивнул Родину:

– Пока всё совпадает, и по времени тоже.

Родин промолчал, сделав вид, что не слышит, и продолжил разговор со Слюсаревым:

– Ряба с кем-то цеплялся, когда в кабаке был?

– Вы что, Рябу не знаете? Как напьётся, так все козлы, один он д'Артаньян. Так это всегда бывает, внимания никто не обращает уже. Ну, официанту в бубен дал за то, что тот у него рюмку перевернул. В общем, ничего выдающегося.

Когда подъехали к моргу, на крыльце стоял Закин в окровавленных перчатках и с удовольствием затягивался сигаретой, держа её хирургическим зажимом.

Хулиган кивнул на табличку, на которой было написано «МОРГ», и произнёс:

– Всегда, когда вижу это слово, удивляюсь: почему именно «морг»?

– Тёмный ты человек, Слюсарев, – ответил Родин. – «Морг» – это аббревиатура, расшифровывается как «место окончательной регистрации граждан».

– Ты серьёзно? Я думал, «морг», потому что мёртвые, «место окончательной регистрации»… сука, аж мурашки по коже… лучше бы не знал…

– Так для тебя и «моменто море» означает «мгновенная смерть».

– Само собой! А что, не так?

– Конечно, нет! Это выражение переводится «Помни о смерти».

Варкун заглушил машину, открыл дверцу.

– Привет, Закин, как там наш труп, не ожил? – схохмил он.

– Как говорил отец народов, «береги голову, без головы человек совсем инвалид», – философски изрёк Закин, приглашая внутрь.

В мертвецкой на полу лежал уже знакомый труп без головы, рядом в обыкновенном мешке из-под картошки лежала голова.

Варкун поднял мешок, вытряхнул голову, и она покатилась по полу как мячик. Родин ловким движением подхватил её и, подняв за волосы и приставив почти в упор к лицу Слюсарева, хладнокровно спросил:

– Это он?

– Он, – даже не ответил, а как-то выдохнул Хулиган и, теряя сознание, упал на пол.

– Ять, – матюкнулся Родин, – какой нежный уголовник пошёл, в обморок, как барышня, падает.

Подошёл Варкун, наклонился над Слюсаревым, ударил пару раз по щекам и, видя, что эффекта нет, позвал Закина.

Закин поднёс к носу вату с нашатырным спиртом, а когда Хулиган немного пришёл в себя, влил ему в рот самого лучшего, по его мнению, лекарства – рюмку чистого медицинского спирта. На Хулигана лекарство подействовало благоприятно – глаза прояснились, щёки зарозовели.

Родин ещё раз задал вопрос:

– Это точно Ряба?

– Сто процентов, – ответил Хулиган.

На лице Варкуна торжествовала победная улыбка. Родин взял Слюсарева за рукав, подвёл к трупу и спросил:

– Так был Ряба одет?

Слюсарев кинул беглый взгляд на труп и отрицательно кивнул головой:

– Нет, Ряба был в джинсе, кроссовках белых, а это лоховской какой-то прикид.

– Наколки какие у Рябы были, помнишь?

– Точно помню звёзды на коленях: «Никогда не встану на колени».

Родин задрал брюки у трупа выше колен – звёзд не было.

– Ничего не понимаю, – сказал Слюсарев, – голова точно Коляна, а тело не его.

Теперь уже приободрился Родин, потому что начали подтверждаться его сомнения, а выдвинутая им версия обещала стать одной из основных. Он уже предвкушал, как на очередной планёрке утрёт нос именитым сыщикам убойного отдела.

На обратном пути Родин спросил Хулигана:

– Где хачик-таксист живёт, знаешь?

– Не знаю, – как-то неуверенно сказал Хулиган.

Заметив, что тот врёт, Родин быстро сориентировался:

– Ты Рябченко последним видел, так что ты основной подозреваемый, закроем мы тебя пока на семьдесят два часа, или, может, вспомнишь адрес?

– Дав деревяшке он живёт на окраине города, Первостроителей, дом три, квартиру не знаю, машину всегда под окнами ставит.

– Родион, давай сразу заскочим по пути?

– Не вопрос, две минуты делов, – ответил тот и завернул на улицу Первостроителей.

Возле дома, как и говорил Слюсарев, стояла машина хачика, зелёный ВАЗ 2107. Самого его искать не пришлось, поскольку он был тут же, копался в моторе.

– Добрый день, Армен, Бог в помощь, – обратился к нему Родион, вылезая из машины.

– Варев дзес, – по-армянски приветствовал гостя Армен, – что-то опять не так? Живу честно, скупкой не занимаюсь.

– Не в этом дело, Армен, Колю Рябу из «Полёта» ты вчера забирал?

– Я, а что?

– Во сколько это было?

– Без десяти три, точно помню, у меня мотор стал барахлить, я решил: до трёх постою и домой поеду, на часы глянул, и тут Ряба подошёл.

– Куда довёз его, помнишь?

– Конечно! К «Трём медведям». Кабак мамаши его. Ещё подумал: «Тут пройти через перекрёсток сто метров, а он такси берёт».

– Он зашёл в ресторан?

– Нет, прикурил сигарету и остался стоять, а я уехал.

– Серёга, так «Три медведя» до двух только работает, на кой он туда припёрся? – сказал Варкун. – Да и мать говорит, что его не видела. Ничего не понимаю, детектив какой-то. Агата Кристи отдыхает. Чем больше разбираемся, тем больше загадок.

– Вот именно. Поехали в управу, есть у меня умная мысль, только кое-что узнать надо.