Buch lesen: «Под знамением Бога Грозы. Книга первая. Восставшая из пепла»

Немного о хеттах

Далеко за горизонтом греческой истории лежит империя хеттов, самая таинственная империя древних веков, погибшая задолго до рождения нашего календаря. И не только погибшая, а до недавнего времени совсем забытая – еще в большей мере, чем легендарная Атлантида!

Одним древним народам «повезло» больше, другим значительно меньше: например, историческая наука очень пристально и детально изучает Древний Египет, об Элладе уж и напоминать как-то неприлично, настолько исхожена Древняя Греция вдоль и поперек, – а вот народ, по «старшинству» примерно равный египтянам и значительно старший не только греков, но и их предшественников ахейцев, изучался до самого начала XX века лишь обрывочно и случайно. Речь идет, конечно, о хеттах, вписанных, наряду с египтянами, в Книгу Книг и не последнее место занимающих в Ветхом Завете. Более того: матушка самого Соломона, царя еврейского, была хеттеянка, жена Давида.

Библия, как исторический документ, особенно в том, что касается географии народов и царей, книга довольно точная. Если и вкрались в нее ошибки, то по вине зднейших пересказчиков и переписчиков. А по Библии хетты населяли не больше и не меньше, как всю Сирию – вплоть до берегов Евфрата!.. Ученые и сейчас не склонны признать за ними территорию слишком большую и считают, о этот уникальный народ жил, в основном, по берегам Кызыл-Ирмак (современное название), в прошлом античного Галиса. Зато из археологических находок и теоретических работ многих ученых, всерьез занявшихся, наконец, хеттами, следуют исключительные по своему значению выводы. Например, тот, что в отличие от империи Древнего Египта «страна Хатти» долгие века была конфедерацией стран. Или, допустим, тот, что хетты поклонялись настолько несметному количеству божеств, что это позволило назвать их (хеттов) – народом "тысячи богов". В отличие от других завоевателей, хетты не расправлялись с богами покоренного народа: они включали их в свой пантеон и даже поклонялись им. Еще одна уникальная черта, очень несвойственная жителям именно того региона – Малой Азии, Палестины, Сирии и Анатолии, – не подвергать побежденных не только пыткам, причиняющим боль и смерть, но даже моральным унижениям. Завоеванного и попавшего в плен царя того или иного народа "Великий царь" хеттов отпускал с миром и даже оставлял за ним его государство. С одним, правда, условием – чтобы тот вовремя и в надлежащем объеме платил дань. И не только: соотнес бы свои юридические уложения с новой обстановкой, то есть с юридическими законами Хатти. Одно царьку позволялось оставить неизменным – способ наказания за особо тяжкие преступления, которые у хеттов карались смертной казнью, не только самого преступника, но и всего его "дома". Блестящие воины, избравшие способом ведения боевых действий только встречу с противником в генеральном сражении, хетты редко проигрывали битву. При всей своей воинственности, они отличались мягким незлобивым характером, а те города, которые, по законам военного времени, было необходимо разрушить, разрушали, но при этом переселяли население этих городов на новое место. Значительно число исторических свидетельств о том, что хетты с некоторых вассалов брали дань в виде вооруженных отрядов и включали их в свою армию, не опасаясь бунта.

До сих пор ученые не пришли к единому мнению об общественном строе Хатти. Ни в одном из обнаруженных за полтораста лет текстов не говорится впрямую, были ли в стране хеттов рабы. Десятилетиями советские ученые спорили, считать или нет «слуг», постоянно упоминавшихся, особенно в юридических сводах, рабами. Многие историки склонялись к тому, что форма существования "слуги" скорее подходит под понятие "крепостнической" зависимости от хозяина. Если бы только от хозяина!.. Ученые, сами фактически закрепощенные государством, словно не замечали, что больше половины хозяйственного уклада страны Хатти составлял социалистический, государственный уклад. При недостаточном развитии производительных сил, характер производственных отношений у хеттов и впрямь номинальный. Например, соответствующая служба, как государственный институт принадлежащая царю, на целый месяц посылала жителей страны на сельскохозяйственные работы! Правда, в отличие от «самой лучшей из стран» где студенту или инженеру получить освобождение от сельхоза повинности можно было лишь по причине болезни, хетты давали освобождение всем, «у кого сквозь ворота во дворе виднелось вечнозеленое дерево». Имелась в виду необходимость ухаживать за этим растением в то же самое время, когда государству требовалось ухаживать за государственными деревьями! Попробовал бы кто-нибудь в недавнее советское время, дабы не ехать "на картошку", в качестве аргумента выдвинуть наличие у него личного дачного участка с картофельным клином!

Хеттский царь содержал множество государственных предприятий, очень похожих на совхозы (до колхозов, слава Богу, не додумался!.. Впрочем, были общинные земли). Они назывались "домами" – «дома дворца», «дома богов» (храмы, – а вспомните, сколько было у хеттов богов), "каменные дома" (видимо, храмы, посвященные погребальным ритуалам), "дома царя", "дома царицы" и так далее. Во всех этих «домах» необходимо было работать. Рабочих рук наверняка не хватало: хетты, не слишком грабившие побежденных, вряд ли были богаты, и использовать постоянную рабочую силу царю было трудновато. Вот и придумал повинность для всех жителей, что не могли достать и в одну ночь высадить на участке дерево, да еще вечнозеленое. Впрочем, насколько мог, рабочую силу царь «закупал»: расселяя тех же самых пленных или репатриантов. он давал каждой семье участок, оплачивал строительстве дома, подсобных хозяйственных сооружений, покупку тягловой силы и домашних животных – коровы, овцы, козы (причем, конечно, не в единственном числе каждого вида) За это "слуга" должен был отработать не менее, скажем, тридцати лет на государственном предприятии. Правда, существует мнение, что, когда изработавшийся «слуга» отходил от активной трудовой деятельности, все, чем он был наделен от царя, отбирали. Но, скорее всего, это заблуждение ученых, и в ближайшие пятьдесят-сто лет хеттология все поставит на места. Как бы то ни было, вот это прикрепление неимущих пленников к земле и было «хетгской крепостью», той самой «феодальной» кабалой. "Домов" в хеттском государстве было множество, и населяло их множество неполноправных людей. Кстати, «слуга», провинившись, выплачивал, согласно уголовному и гражданскому кодексам, зафиксированным в глиняных табличках, ровно половину ущерба в сравнении с тем, если бы ущерб (государству или частному лицу) был нанесен человеком полноправным.

Особым почетом и привилегиями в стране Хатти пользовались «люди орудия». Это ремесленники – гончары, кузнецы-металлурги, ювелиры и т. д., то есть люди, занимавшиеся каким-либо ремеслом и использовавшие конкретное орудие – ткацкий станок, плавильную печь или гончарный круг. Они не считались "слугами", они назывались "хозяевами".

Население страны представляло собой, можно сказать, содружество наций. Хеттов, быть может, и хотелось бы обвинить в чем-либо, но уж только не в национализме. Одной только официальной письменности в стране Хатти ученые различают восемь видов! Разнятся они не по способу письма (хотя их тоже два – иероглифический и клинописный), а по языкам. К тому же в этих восьми широко применялась так называемая «аллография» – использование в тексте совершенно чужих всем восьми языкам слов и начертаний, например, из шумерской письменности. Причем писцы применяли подобный способ написания как скоропись: им было легче начертать шумерский знак для шулерского понятия, чтобы читатель догадался вместо шумерского прочесть свое слово, писать которое значительно больше. Таким образом, вырисовываются сразу два совпадения с советской страной – широкий интернационализм и всеобщая грамотность. Правда, хетты, судя по всему знали иностранные языки значительно лучше советских людей, владевших ими в большинстве своем "со словарем". А со временем скоропись с применением чужих слов стала правилом, поэтому современные ученые столкнулись с большими трудностями при расшифровке хеттских текстов: некоторых слов из хеттского языка они просто не знают, – так переусердствовали писцы по сырой глине заточенным стилом, настолько облегчили задачу себе, что теперь хеттологам прочтение слов «овца», «женщина», «медь» и прочих по-хеттски не под силу.

Хетты общались со всем миром. Киприоты были вассалами царей страны Хатти, Микены не чуждались общения и торговли. С великим Египтом, после ряда «встреч» далеко не дружественного характера и крупной победы в Кадеше при реке Оронт над войсками Рамзеса II, хетты заключили договор о вечной дружбе и взаимопомощи и действительно «обменивались» даже принцами и принцессами, то есть «дружили домами». Более ортодоксальный Египет не мог до конца понять «широкой души» хеттов, поскольку интернационализм в Египте выражался разве что в применении рабочей силы иноземцев-рабов, которая не ценилась ни во что. А вот от принцев и принцесс не отказывался: похоже на то, что царица Тейе и ее высокопоставленный брат были хеттами. С нее-то и с мужа ее Аменхотепа III и началось сближение значения для государства царя и царицы. Она первая, а за ней Нефертити, Анхесенпаамон – стали непосредственно участвовать в государственных делах и по праву изображаться на троне рядом с фараоном. Роль женщины в стране Хатти очень приближалась к роли мужчины. Можно сказать, там было почти равноправие. Как и у нас: не отбирая у нее исконных и привычных обязанностей вроде стирки, уборки и кухни, мы милостиво (и давно!) разрешили женщине работать наравне с мужчиной у станка и на стройке. А есть еще женщины-пилоты!

Религия у хеттов играла первостепенную роль. В стране было множество храмов, в которых отправлялись различные культы многих и многих богов. Божества хеттов отвечали каждый за свою, вполне определенную сферу жизни. Бог Солнца – один бог, ему принадлежало неотъемлемое: он сотворил весь этот мир. Богиня Солнца – всем этим миром управляла. Ей поклонялись хетты, как главной, не забывая при этом, что главный – Он. Кроме того, были бог Грозы, бог Луны, богиня Духа пчелиного роя (!), божества Страха и Ужаса и так далее. Боги различались по функциям – периодически исчезающий бог плодородия Телепинус, женские божества Хебат и Иштар (да-да, совершенно чужая хеттам Иштар из Ниневии!), богиня Престол (престол у хеттов женского рода), боги-злаки, боги ремесла (Кузнец, Пастух и пр.).

Как католики латынь, а православные церковнославянский язык, так хетты для ритуалов использовали хурритский, на котором не говорили. Хурритская письменность, даже встречающийся на этом языке текст эпоса о Гильгамеше, – была только для религиозных дел, и ни для каких более.

Войтех Замаровский

Часть первая
Возрождённая из пепла

1

«Поглядите, превратился он в огромного Быка,

Поглядите, у него рог немного согнут!»

Спрашиваю: «Отчего рог немного согнут?»

Отвечает он тогда: «Я ходил в поход.

Загораживала путь нам гора большая.

Подошел тогда к ней Бык, гору он подвинул.

Море победили мы. Оттого и согнут рог!»

Из древнего хеттского текста

Суппилулиума вздрогнул. Крики доносились с улицы. Где-то на сторожевых башнях перекликались часовые. Сознание постепенно возвращалось, но глаза никак не хотелось открываться. Уже утро? Еще бы поспать. Но он боялся вновь провалиться в кошмары, которые мучили его всю ночь и не отпускали даже сейчас, после пробуждения. Он, подобно Богу Грозы, сражался со змеем Иллуянкой¹, жутким чудовищем с холодной, скользкой чешуей и огромными клыками. Но у него не было столько сил, как у Бога Грозы, и змей Иллуянка его раз за разом опрокидывал на землю. Он вставал, вновь бросался в схватку, и вновь был повергнут… Вдруг оказался пред полчищем врагов, один. Защищался от стрел, летевших со всех сторон. Стрелы вонзались в щит и превращались в ядовитых змей. Змеи пытались жалить… Потом убегал от кровожадных зверей, но ноги не слушались, а за спиной раздавался жуткий рев, доносилось смрадное дыхание…

Суппилулиума с облегчением вздохнул, поняв, что вырвался из объятий кошмара. Никакого звериного рыка… Никаких змей… Приятная ночная тишина…

Крики повторились. Призывы звучали все ближе и настойчивее. Это уже не сон! Почему затеяли перекличку в столь поздний час? Предчувствие чего-то недоброго закралось в душу холодной скользкой гадиной. Теперь он уже явственно услышал: «Вестовой к наместнику Суппилулиуме!» Усилием воли юноша заставил себя окончательно стряхнуть остатки сна и открыть глаза. Темные своды еле вырисовывался в скудном свете масляной лампадки. Сквозь узкое окошко под потолком заглядывала любопытная луна, бросая холодный отблеск на каменный пол, устланный шкурами, на стены с пестрыми коврами.

«Вестовой к наместнику Суппилулиуме!» – где-то рядом под окном прокричал караульный. Сердце громко ухнуло. «Что-то произошло!» Вестовой с пустяшным поручением не будет тревожить среди ночи наместника города Куссары². За дверью послышались быстрые тяжелые шаги. Оруженосец Цула ввалился в покои с факелом в руке. Никто не мог так сотрясать пол, как этот великан. Суппилулиума сел на ложе, прикрывая глаза рукой от яркого света факела.

– Повелитель, прости, что нарушил твой сон, – выпалил Цула, тяжело переводя дух. – Прибыл гонец из Верхней страны с плохой вестью.

– Говори! – Суппилулиума засунул ноги в холодные кожаные сапоги и ощупью искал шерстяную андули³.

– Племена каскийцев⁴ перешли реку Куммесшахи⁵ и быстро движутся к Хаттусе⁶.

Голова моментально прояснилась. В груди все похолодело.

– К Хаттусе? – Суппилулиума подскочил с ложа. – Созывай воинов! – распорядился он. – Всех, что у нас есть, даже наемников из Ахиявы⁷. Пусть запрягаю колесницы. Выступаем немедленно.

– Ты не оставишь небольшой отряд для защиты Куссары? – Поинтересовался Цула, помогая повелителю одеться.

– Нет! Пусть ремесленники защищают город. Если Хаттуса падет, то и Куссаре долго не простоять.

Звезды яркими огоньками проткнули черное покрывало ночного неба. Бог Кушух⁸ неторопливо правил печальной лунной ладьей, унося в Страну Забвения души усопших навеки. В темноте еле угадывались очертания горных вершин. Тявкали шакалы, деля добычу. Среди скал отрывисто и громко раздался рык ночного охотника. Шкалы затихли.

Стук копыт и скрип колес нарушил тишину. Пляшущий свет факелов выхватил каменистую дорогу, петляющую среди холмов. По обочинам шапки кустов и серые безликие валуны. Несколько легких боевых одноосные колесниц ощупью пробирались по дороге. Усталые лошади тяжело дышали, роняя пену. За колесницами топали пешие воины, неся за спиной большие овальные щиты из переплетенных прутьев кизила, в руках короткие копья с тяжелыми бронзовыми наконечниками.

– Стой! – скомандовал юноша в передней колеснице. Возничий натянул вожжи.

Юноша внимательно прислушался к ночным шорохам. С ним поравнялась вторая колесница. Ей правил высокий крепкий воин. Могучая грудь казалась еще шире от кожаного нагрудника, украшенного медными пластинами. На голове медный шлем с высоким гребнем из конских волос.

– Осталось совсем немного. Я узнаю эти места, – взволновано произнес юноша.

– Но, повелитель, ничего не видно в такой темноте, – возразил великан, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди.

– Я и слепой найду дорогу к родному дому. Сейчас мы спустимся в долину, перейдем вброд реку, затем взберемся на гряду вон тех холмов и увидим огни на сторожевых башнях Хаттусы.

– Наш дозор долго не возвращается. Не угодить бы в засаду, – встревожился великан. Он принюхался – Пахнет гарью.

– Может это от костров. Каскийцы где–то близко, – понизил голос юноша. – Слышишь? Стук копыт. Я вижу, мелькает факел.

– В боевой строй! – Рыкнул великан.

Копьеносцы тут же встали шеренгами, сомкнув щиты, и перегородили дорогу. Лучники выбежали вперед, заняли позиции, готовясь к стрельбе.

– Это наш дозор, – успокоил всех Суппилулиума.

Из-за холма вылетел всадник на взмыленном коне. В руку пылал факел. Дозорный резко осадил храпевшего скакуна.

– Повелитель, беда! – прокричал всадник. – Враг взял Хаттусу.

– Гони! – крикнул юноша.

Возничий хлестнул лошадей, и колесница рванулась с места, грохоча по камням, оббитыми медью колесами.

К стенам Хаттусы добрались с рассветом, когда Небесный Бог Солнца только выкатывал из моря огненную колесницу. Вершины гор вспыхнули, словно охваченные пламенем. Ночная прохлада отступала куда–то в долины вместе с клубами желтого тумана.

На вершине холма показались незыблемые оборонительные стены с массивными квадратными стрелковыми башнями. Но сторожевые огни не пылали на башнях. И часовых не видно. Вообще вокруг – никого. Ни звука, только карканье воронья.

Хлопья пепла кружились в воздухе серым снегом. Горький запах гари мешался со сладковатым, тошнотворным духом тлена. Юноша спрыгнул с колесницы и быстро подошел к склону, где начиналась широкая дорога, мощенная камнем. Дорога упиралась в центральные Ворота Лабарны⁹. Меж высоких сторожевых башен черной брешью зиял проход. Дубовые створки валялись, разнесенные в щепки. С них уже содрали золотую чеканку. Кругом лежали обезображенные трупы.

По смуглой гладкой щеке юноши скатилась слеза, оставляя мокрую дорожку. «Опоздал!» – еле слышно произнес он дрожащими губами.

К нему подошел великан Цула. Он снял медный шлем, черные жесткие кудри рассыпались по широченным плечам.

– Здесь каскийцы прорвались в Хаттусу, – указал юноша на Ворота Лабарны.

– Южный склон – самое уязвимое место, – согласился Цула. – Дорогу мостили камнем для торжественных выездов правителя во время праздников. Здесь и склон пологий. Каски подкатили тара, да взломали ворота. Раньше Южную стену защищал земляной вал, но за ним давно никто не следил, размыло дождями.

– Почему же стену вновь не укрепили?

– Жители Хаттусы забыли, когда последний раз враг стоял у ворот. Давненько война сюда не докатывалась. Со времен лабарны Мурсили¹⁰ столица не помнит осады. Почти три сотни лет прошло. С восточной и западной стороны стены высокие. С северной – крутой обрыв. Внизу река. С осадными орудиями не подобраться. А здесь, южная стена совсем низкая.

– И все же я не могу понять, почему так быстро пала Хаттуса. Не простояла и трех дней, – возмущался юноша. – Гарнизон хорошо вооружен. Одни стражники храмов чего стоят, да еще три тысячи копьеносцев Богини Вурусему.¹¹ Могли не меньше года держать оборону. Почему каскийцы так быстро сумели взять город?

Суппилулиума поднялся по склону и, затаив дыхание, прошел сквозь сводчатую арку Ворот Лабарны. Узкий ход меж высоких стен вел ко вторым, внутренним воротам. Всюду лежали тела павших воинов. В конце, у выхода в город возвышался завал из мертвецов. Здесь особенно жарко кипел бой. Сраженным некуда было падать. Они умирали стоя, продолжая сжимать оружие в окоченевших руках.

Пришлось выволакивать мертвецов наружу. Когда удалось проникнуть за оборонительную стену, Суппилулиума чуть не свалился без чувств. Вместо чистых улочек, опрятных домиков и цветущих палисадников перед взором предстал хаос из груд камней и тлеющих головешек. Остались лишь узкие проходы, напоминая, что здесь когда-то были улицы. Кругом растерзанные тела защитников, лежавшие среди руин.

Суппилулиума поспешил в Верхний город, стараясь не смотреть по сторонам. Здесь убитых было меньше: большинство защитников пало, у стен. Но в Верхнем городе среди мертвых попадались женщины и даже дети. Обугленные тела то тут, то там виднелись в развалинах. Суппилулиуму начало мутить. Он едва сдерживался, чтобы окончательно не потерять рассудок. Он зашагал к Северной цитадели. Может она устояла? Хаттуса состояла из Нижнего города, который защищала Южная стена, и Верхнего, стоявшего на возвышенности. Прорваться через городские стены – одно дело, но чтобы взять хорошо укрепленную Северную цитадель, построенную на скале – надо приложить немало усилий.

Твердыня гордо и угрюмо возвышалась над разрушенным, опустошенным городом. Суппилулиума поднялся к входу в цитадель, защищенному двумя высокими стрелковыми башнями. И здесь кругом убитые. У ворот бились отчаянно. Позолоченные створки безжалостно снесены. Суппилулиума, осторожно переступая через тела, прошел внутрь. В цитадели все разгромлено и сожжено. От величественной халентувы¹² остались лишь почерневшие каменные стены. Деревянные перекрытия рухнули. Сквозь пустые закопченные глазницы окон проглядывало голубое небо. Еще тлели угли, источая едкий дым. Вместо цветущего фруктового сада торчал частокол черных стволов. Чудесные цветники погребены под слоем серого пепла.

Суппилулиума остановился в растерянности. Он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он не мог поверить в то, что происходит вокруг. Не мог принять реальность… Почерневшие от пожара стены – все, что осталось от дворца, где он родился и вырос. Ему знаком здесь каждый уголок, каждое деревце… Но теперь все убито, безжалостно разрушено, сожжено. Чтобы не сойти с ума, Суппилулиума плотно сомкнул веки и попытался привести себя в чувство. Надо что-то делать! Хоть что-нибудь! Но что? Правитель! Надо найти тело правителя, если каскийцы его не нашли раньше и не растерзали.

– Ищите тело лабарны¹³ Арнуванды, – словно в бреду приказал он воинам. – Правителя надо разыскать и похоронить со всеми обрядами.

– Обязательно найдем, повелитель, – заверил его Цула. Великану тоже было не по себе. Лицо бледное, словно кусок мрамора, в глазах растерянность.

– Я буду проклят! – Суппилулиума больше не мог сдерживать себя. Слезы брызнули из глаз. – Я жалкая, ничтожная тварь, недостойная называть себя братом божественного лабарны. Арнуванда погиб как герой, сражаясь плечом к плечу с воинами Великой Хатти, а я приплелся, когда от столицы остался один пепел. Я в отчаянии! Что скажу матери – солнцеликой таваннанне¹⁴? Что? Расскажу, как беспомощно взирал на развалины Хаттусы? Все, даже водоносы и блудницы будут тыкать в меня пальцем: Смотрите – это Суппилулиума. Он не помог брату. Предал его, чтобы захватить власть. Великий Арнуванда погиб, защищая храмы Хаттусы. Он надеялся, что Суппилулиума придет к нему на помощь, но зря надеялся…

– Не кори себя, повелитель, – возразил Цула. – Можешь гневаться, но я с тобой не соглашусь. У нас всего десять колесниц, три сотни копьеносцев, да кучка кое-как вооруженных ремесленников. Вряд ли нашей помощи хватило бы, чтобы отстоять Хаттусу. Если уж войско Богини Вурусему не сдержало каскийцев… мы-то, чем могли помочь?

– Ты не понимаешь, – горячо воскликнул Суппилулиума. – Если бы я подоспел вовремя, то погиб, как герой, как мой брат, подобно великим сыновьям Хатти. Наши души были бы чисты перед Богами. А что теперь? Мое имя опозорено навеки! – не унимался юноша.

Вдруг великан прислушался.

– Или я схожу с ума, или слышу голоса погибших душ, стремящихся к небу.

– О чем ты? – не понял Суппилулиума.

– Кто-то поет, – несмело повторил Цула.

Суппилулиума напряг слух.

– Слышу! Поют гимн Богу Солнца. Душам умерших не дозволено петь этот гимн. Солнце восхваляют только живые.

– Мавзолей Лабарны! – сообразил Цула.

Они обогнули развалины халентувы и оказались перед усыпальницей древнейшего правителя Хатти, божественного Лабарны. Высокие стены, сложенные из неотесанного камня на известняковом растворе, остались целыми. Под ними лежало множество каскийцев. Валялись изломанные штурмовые лестницы. Самшитовые ворота носили следы ударов тараном, но не поддались. За стенами на древнем хеттском языке охрипшие голоса вдохновенно восхваляли Бога Солнца:

Небесный Бог Солнца, мой господин, пастырь человечества!

Ты встаешь, Бог Солнца, из моря и восходишь на небо.

О Небесный Бог Солнца, мой господин, каждый день ты вершишь

Суд над человеком, свиньей, собакой и над зверем диким.

Ты вдохновенный вершитель справедливости и неутомим в своем судилище¹⁵.

По нестройному пению можно было сразу догадаться, что гимн исполняли не жрецы. Заслышав шаги, поющие смолкли. Над выщербленными стенами показались хмурые настороженные лица.

– Кто такие? Не подходи близко! – раздался грозный оклик.

– Носитель жезла Бога Грозы, Суппилулиума, брат великого лабарны Арнуванды.

Загрохотал засов. Заскрипели ворота. Перед Суппилулиумой предстали человек двадцать измученных людей: почти без одежды, лица перепачканы сажей. На некоторых еще держались кожаные доспехи, изрядно посеченные в бою. Вперед всех, слегка шатаясь, вышел крепкий воин. Его обнаженный торс сплошь покрывали раны. Бурыми пятнами на холщевой рваной андули запеклась кровь. Вьющиеся черные волосы слиплись на лбу. В правой руке он сжимал короткий бронзовый меч. Воин встал на одно колено, как положено мешедю¹⁶ перед носителем священного жезла Бога Грозы и хрипло произнес:

– Приветствуем тебя, носитель жезла.

– Как имя твое. – Суппилулиума вглядывался в чумазое лицо, поросшее густой спутанной бородой, но никак не мог вспомнить, кто перед ним.

– Я старший над мешедями лабарны Арнуванды. Мое имя Фазарука.

– Неужели – ты! – обрадовался юноша. – Поднимись немедленно! Ты – герой! Это я должен встать перед тобой на колени. Ты не позволил врагу осквернить мавзолей Лабарны.

– Со мной еще два десятка отважных защитников. Мы обороняли священную гробницу, пока пожар не заставил каскийцев убраться из города. Прости, что не смогли уберечь Хаттусу.

– А где мой брат? Жив ли правитель? Может в плену? Говори! – требовал Суппилулиума, с тревогой заглядывая в глаза Фазаруки.

– Если ты спрашиваешь о божественном лабарне Арнуванде… – Воин замялся

– Отвечай! – требовал Суппилулиума.

Фазарука опустил глаза и тихо произнес:

– Он бежал.

– Бежал? – Суппилулиума отшатнулся, словно его ударили по лицу. – Думаешь ли ты, что говоришь? Он не мог! Он должен был погибнуть вместе с Хаттусой, умереть как герой или отстоять святыню! Что ты придумываешь? Я должен разыскать его тело …

– Не гневайся. – Фазарука с сожалением пожал плечами. – Тебе не найти тело лабарны среди руин.

– Где же он?

– Как только враг появился под стенами Хаттусы, Арнуванда покинул город, прорвался сквозь каскийцев с отрядом боевых колесниц и войском Богини Вурусему. Да, это – правда, горькая правда. Мало того, что ушел сам, еще увел три тысячи копьеносцев Вурусему, при этом не забыл прихватить все золото из халентувы.

– Я не верю! – воскликнул Суппилулиума. – Как он мог! Хочешь сказать… Нет! Такое невозможно! Арнуванда, как и я, из рода божественного Лабарны. Опозорить род – страшнее смерти.

– Могу поклясться перед Богами, – вздохнул воин, тяжело поднимаясь с колен.

– Он должен был бесстрашно сражаться во главе войска, – все не мог поверить Суппилулиума. – О, Боги! Какай позор! Мой брат… Потомок великого Лабарны… А я собрал всех своих мешедей… Шел днем и ночью без отдыха… – Его гневный взор обжег Фазаруку. – Почему позволил ему уйти? Ты – старший над мешедями лабарны. Почему не удержал его?

– Не гневайся, повелитель. Не в моей власти указывать лабарне, что ему делать. Тем более, он хорошо скрывал свой план. Перед побегом приказал мне возглавить оборону ворот Лабарны. Там ждала верная смерть. Я чудом уцелел.

– Прости! – Остыл Суппилулиума. Долго размышлял, оглядывая уцелевших воинов, и совсем обреченно произнес: – Значит, такова воля Богов.

– Но, что теперь? – тревожно спросил Цула. – Неужели Хатти больше не существует? Храмы Хаттусы разгромлены. Статуи Богов осквернены. Как Всевидящие могли такое допустить?

– Только они и могут на это ответить, – рассудил Суппилулиума. – Я хочу спросить у них самих. Проведите меня в мавзолей.

Суппилулиума и Цула вслед за Фазарукой вошли в мрачное низкое каменное строение мавзолея. Пройдя несколько маленьких темных комнат, они очутились в целле – небольшом квадратном зале без окон, со сводчатым потолком в виде купола. Стены украшали головы быков. Длинные изогнутые рога, покрытые золотом, отражали слабый свет масляных лампад. Вместо глаз сияли драгоценные камни. В стенных нишах застыли изваяния двух божеств в человеческом обличии, выточенные из черного базальта: Страх и Ужас. Эти два божества всегда сопровождают Бога Грозы. Посреди зала находилась статуя самого Бога. Постаментом служил священный камень хуваси. Огромный куб, вытесанный из глыбы серого базальта, не имел изъянов. Грани густо покрывали надписи, содержащие древние молитвы и заклинания. На камне хуваси стояли два величественных быка из белого мрамора с синеватыми прожилками и напоминали облака. На их спины ногами опирался Бог Грозы. Бронзовое тело укрывала длинная пурпурная андули, расшитая золотом. Высокая круглая тиара, украшенная бирюзой, венчала голову. Суровый внимательный взгляд устремлен даль, поверх голов молящихся. В одной руке Бог держал золотой калмус¹⁷, в другой – связку разящих стрел-молний. Перед камнем хуваси находилась истанана¹⁸ в виде большой гранитной чаши. Чашу наполняло жертвенное масло. В масле плавал фитиль. Горело вечное священное пламя бога Агниса, бросая отблески на темные своды. Возле истананы располагался стол для жертвоприношений, покрытый желтой льняной скатертью.

За спиной у Бога Грозы два гранитных льва охраняли вход в пещеру. Туда разрешалось входить только посвященным жрецам. Ход вел в погребальную камеру, где в золотом кувшине покоился прах божественного Лабарны – основателя Великой Хатти.

Справа на стене мерцал светильник над каменной чашей, в которой плескался источник из подземного царства Бога Ярри – повелителя болезней и колдовства.

Вся обстановка в целле напоминала человеку, попавшему сюда, что он всего лишь – жалкая тварь. Каждый вошедший чувствовал себя беззащитным перед грозными ликами Богов. Его судьба находилась в руках высших вершителей. От них нельзя ничего утаить. Они следят за каждым твоим шагом, знают все твои мысль…

Суппилулиума остановился со смиренным видом перед изваянием Бога Грозы. Прочитал долгую молитву. Затем налил из своей глиняной фляги вина в жертвенный сосуд. Из дорожной сумки достал лепешку ячменного хлеба и, разломив ее пополам, положил на стол для жертвоприношений. Горсть душистой туххессары юноша бросил в священный огонь. Пламя затрещало, принимая пожертвование. Сладковатый аромат благовоний наполнил целлу. Суппилулиума зачерпнул воды из источника Ярри в глиняный ритуальный сосуд в виде свернувшейся змеи и отпил несколько глотков. Священная вода подействовала. Суппилулиума почувствовал, как успокаивается, и к нему возвращается способность здраво мыслить. Он попросил Фазаруку рассказать обо всем, что творилось в городе.