Buch lesen: «Иерусалим. Биография»

Schriftart:

* * *

Моей дорогой дочери Лили Батшебе

Иерусалим – это история мира; и даже больше: это история неба и земли.
Бенджамин Дизраэли. Танкред

Многое пережил Иерусалим. Город был разрушен, отстроен, разрушен и вновь отстроен. Иерусалим – это старая нимфоманка, которая с широким зевком стряхивает с себя одного любовника за другим, предварительно выжав их до конца. Это паучиха, разрывающая в клочья тех, кто ею овладевает, прежде чем они успевают оторваться от нее.
Амос Оз. Повесть о любви и тьме

Эрец-Исраэль посредине мира. / А Иерусалим в самом центре Эрец-Исраэль. / Храм посредине Иерусалима, / Святая Святых в центре Храма, / Ковчег Завета посредине Святая Святых, /А под Ковчегом – Краеугольный камень, / На котором основан мир.
Мидраш Танхума. Кедошим 10

Святилище мира – Сирия; святилище Сирии – Палестина; святилище Палестины – Иерусалим; святилище Иерусалима – Скала; святилище Скалы – место богопочитания; святилище места богопочитания – Купол Скалы.
Таур ибн Язид. Фадаиль

Иерусалим – самый прославленный город. Но есть у Иерусалима и недостатки. И потому о нем говорят: “Иерусалим – это золотой кубок, полный скорпионов”.
Мукаддаси. Описание Сирии, включая Палестину

Предисловие

История Иерусалима – это в определенном смысле история всего мира, но одновременно это и хроника провинциального городка, затерянного среди холмов Иудеи и не раз на протяжении веков терпевшего лишения и невзгоды. Иерусалим издавна считался центром мироздания, и сегодня это определение кажется едва ли не более уместным, чем когда-либо прежде. Поле битвы трех авраамических религий, желанный трофей для набирающих силу христианских, иудейских и исламских фундаменталистов; арена столкновения цивилизаций, линия фронта, проведенная между атеизмом и верой, точка магнетического притяжения тысяч людей; излюбленный объект для конспирологических спекуляций и интернет-мифотворчества, залитая светом софитов авансцена, на которую 24 часа в сутки нацелены камеры всех новостных агентств мира, – все это Иерусалим. Религиозные и политические противоречия пересекаются и подпитывают друг друга, а медиа помогают удерживать Иерусалим в фокусе столь пристального внимания, которым он не пользовался никогда на протяжении своей истории.

Иерусалим – Святой город, но при этом он всегда был и остается гнездом суеверий, религиозного шарлатанства и фанатизма; вожделенной целью империй – пусть он и не имеет никакого стратегического значения; космополитическим приютом множества общин, каждая из которых считает, что Иерусалим принадлежит лишь ей одной. Этот город носил и носит множество разных имен, но каждая религиозная традиция настолько фанатична в своем самоутверждении, что не приемлет никакую иную. Этот город настолько утончен и изощрен, что священные иудейские тексты иногда именуют его в женском роде, уподобляя Иерусалим то чувственной красавице, то бесстыдной блуднице, а иногда – уязвленной принцессе, покинутой своими возлюбленными.

Иерусалим – город Единого Бога, столица двух народов, святыня трех религий. И это единственный город, существующий одновременно в двух измерениях – на земле и в Небесах, и даже несравненная красота земного города меркнет рядом со славой и величием Града Небесного. Эта двойственная природа означает, что Иерусалим в принципе может существовать где угодно: разнообразные “Новые Иерусалимы” не раз возникали в самых разных уголках света, и каждый из них демонстрирует собственное представление о Небесном Граде. Пророки и патриархи, Авраам, царь Давид, Христос и Мухаммед ступали, как говорят, по этим камням. Здесь зародились авраамические религии, и здесь же в Судный день мир земной придет к своему концу.

Иерусалим, священный город для народов Книги, и есть город Книги: Библия во многих смыслах представляет собой семейную хронику Иерусалима, а ее читатели – от иудеев и первых христиан до мусульманских завоевателей, крестоносцев и современных американских евангелических проповедников – не раз пытались перекроить историю города, чтобы исполнились библейские пророчества. Когда Библию перевели на греческий язык, на латынь, а затем и на другие языки, она стала всемирной Книгой, а Иерусалим стал принадлежать всем. Каждый могущественный правитель стал царем Давидом, каждый великий народ мнил себя новым народом Израиля, а каждая величественная цивилизация воображала себя новым Иерусалимом – городом, который не подвластен никому (хотя каждый из нас воображает его своим личным достоянием). В этом заключена трагедия Иерусалима и одновременно магия его притяжения: каждый, кто мечтал об Иерусалиме, каждый его гость во все времена готовится увидеть город подлинно древний, самобытный и неповторимый, и испытывает горькое разочарование, увидев Иерусалим реальный – изменчивый, знавший времена расцвета и упадка, многократно разрушенный и отстроенный заново. Но коль скоро речь идет об Иерусалиме, всеобщем достоянии, то каждый считает свое видение и восприятие единственно верным; а коль скоро реальность не отвечает нашим ожиданиям, то реальность следует изменить: наделить реальный Иерусалим чертами, существующими исключительно в нашем воображении. И многие пытались сделать это – увы, очень часто огнем и мечом.

Ибн Хальдун, арабский историк XIV века, свидетель и участник некоторых событий, описанных в этой книге, говорил о важности истории для всех без исключения: “Обычные люди стремятся познать ее, цари и правители соперничают за то, чтобы войти в нее”. Это особенно верно в случае Иерусалима. Невозможно написать биографию этого города без осознания того, что Иерусалим – место силы мировой истории, ее краеугольный камень, самая ее суть. В наш век, когда правит бал интернет-мифология, а в арсенал фундаменталиста наряду с кривой саблей входит суперсовременная компьютерная мышь, установление исторических фактов – дело еще более важное, чем во времена Ибн Хальдуна.

Писать историю Иерусалима – значит погрузиться в исследования сущности святости. Слова “Святой город” слышны всякий раз, когда произносящий их хочет подчеркнуть свое благоговейное отношение к святыне, однако у этих слов есть и более глубокий смысл: они подразумевают, что Иерусалим есть главное место на Земле для общения между Богом и человеком.

И нам предстоит ответить на вопрос: почему из всех поселений мира подобная роль досталась именно Иерусалиму? Ведь этот городок, стоящий среди негостеприимных скалистых обрывов, удален от главных торговых путей Средиземноморья и страдает от нехватки воды, летом его безжалостно палит солнце, а зимой он стынет под порывами ледяного ветра. Однако выбор Иерусалима в качестве города-Храма был и результатом сознательных личных решений, и естественным эволюционным процессом: чем дольше этот город почитался святым, тем более упрочивалась его святость. Ведь святость – это не только вопрос духовности и веры, она должна быть общепризнанна, легитимна и опираться на ту или иную традицию. Радикальный пророк, несущий в мир новую благую весть, должен истолковать значение минувших столетий и оправдать собственное откровение на понятном каждому языке и в контексте сакральной географии – мест, где прозвучали более древние пророчества, мест, которые давным-давно почитаются святыми. Ничто не заостряет святость места больше, чем оселок новой религии.

Многих атеистов, посещающих Иерусалим, его пресловутая святость отталкивает, они видят в ней лишь прилипчивое суеверие, одно из проявлений ханжеской набожности, которой болен этот город. Но думать так – значит отрицать насущную и глубокую потребность людей в религии, без которой невозможно понять Иерусалим. Религия призвана объяснить мимолетные радости и бесконечные страхи, которые смущают и сбивают с толку людей. Нам необходимо ощущать присутствие некой Силы, превосходящей нашу собственную. Мы уважаем смерть и уже давно стремимся постигнуть ее смысл. И как место встречи Бога и человека Иерусалим мыслится именно той точкой, где эти вопросы должны разрешиться, когда наступит Конец света, последняя битва между Христом и Антихристом; когда Кааба будет перенесена сюда из Мекки; когда мертвые воскреснут с приходом Мессии, который установит Царство Небесное – новый, Горний Иерусалим.

Все три авраамические религии верят в то, что наш мир конечен. Лишь детали разнятся в концепциях различных конфессий и общин. Атеисты могут считать апокалипсис древней возвышенной выдумкой, но следует признать: апокалиптические идеи сегодня более чем актуальны. В век иудейского, христианского и мусульманского фундаментализма вера в апокалипсис становится просто одним из инструментов мировой политики.

Смерть – наш постоянный спутник: многие столетия паломники приходили в Иерусалим, чтобы умереть здесь и быть похороненными у Храмовой горы или на Масличной горе, чтобы первыми восстать из могил, когда ангел протрубит конец мира. Приходят они сюда за тем же и ныне. Иерусалим окружен кладбищами и стоит на кладбищах; здесь поклоняются мощам древних святых: иссохшая, почерневшая рука Марии Магдалины до сих пор выставлена в греческой части церкви Гроба Господня. Многие святилища, даже многие частные дома стоят среди могил. Но мрачность этого города мертвых демонстрирует не только изрядную долю некрофилии, но и своего рода некромантию: ведь мертвые здесь – почти живые, пусть они еще только дожидаются воскресения. Вечная борьба за Иерусалим – все эти массовые убийства, хаос, войны, террор, осады и катастрофы – превратила этот город в поле битвы, или, по словам Олдоса Хаксли, в “скотобойню религий”. Флобер уподоблял город “склепу”, Мелвилл – черепу, осажденному “армией мертвецов”, а Эдвард Саид вспоминал, что его отец ненавидел Иерусалим, потому что тот “напоминал ему о смерти”.

В истории этого святилища Небес и земли не всегда удается усмотреть последовательную волю Провидения. Великие религии внезапно для окружающих рождались из искр, высеченных харизматическим пророком – Моисеем, Иисусом или Мухаммедом. Гигантская империя строилась в одночасье, а неприступный город бывал стерт с лица земли волей и удачливостью одного энергичного полевого командира. Решения личностей, начиная с царя Давида, и сделали Иерусалим Иерусалимом.

Вероятность того, что крошечная цитадель Давида, столица маленького царства, превратится в путеводную звезду для всего мира, была, безусловно, невелика. И по иронии истории именно разрушение Иерусалима Навуходоносором заложило почву для создания Святого города, потому что эта катастрофа побудила евреев начать записывать свою историю и воспевать лучезарную красоту Сиона. Подобные катаклизмы в древности обычно приводили к полному исчезновению побежденного народа, но поразительная жизнестойкость евреев, их неизменная преданность своему Богу, а главное – то, что они записали в Библии свою версию истории, – все это заложило основу славы Иерусалима. Библия заменила евреям и государство, и Храм и стала, по слову Генриха Гейне, “переносным отечеством” иудеев, их “переносным Иерусалимом”. Ни у какого другого города не было собственной Книги, и никакая книга не предопределила в такой степени судьбу какого-либо города.

Идея святости Иерусалима произросла из идеи об исключительности евреев как избранного народа. Иерусалим стал избранным городом, Палестина – Землей Обетованной, и эта концепция исключительности была затем унаследована христианами и мусульманами. Святость Иерусалима и Палестины скоро стала общепризнанной и отразилась в идее возвращения евреев в Израиль, поддержанной сионистским энтузиазмом Запада – одержимость этой идеей нарастала в Европе со времен Реформации и вплоть до 1970-х годов. После этого трагический поворот истории палестинцев, для которых Иерусалим занял место их Потерянного рая, изменил восприятие Израиля в мире. И западная фиксация на том, что этот город принадлежит всем одновременно, оборачивается для него и благословением, и проклятием. Сегодня эта одержимость выражается в небывало пристальном внимании к Иерусалиму и палестино-израильскому конфликту: он вызывает гораздо большее эмоциональное напряжение, чем любой другой конфликт на земле.

Но не все так просто, как кажется. История часто видится как поступательное движение, в котором периоды прогресса сменяются временами жестокой реакции. А я хотел бы показать, что Иерусалим – это город преемственности и сосуществования, гибридная столица, в которой среди разномастной архитектуры живут перемешавшиеся между собой народы, которые трудно распределить по жестким категориям, что бы ни говорили тут древние религиозные предания и националистические нарративы более поздних времен. Потому я и пытаюсь, когда это возможно, прослеживать историю Иерусалима через историю династий, родов, семейств и кланов: от Дома Давида до Маккавеев и Иродиадов; от Омейядов к династиям крестоносцев и дому Саладина, к семействам Хусейни, Халиди, Спаффордов, Ротшильдов и Монтефиоре.

Такой подход позволяет органически отобразить течение обычной жизни, которая не любит резкого деления на периоды, скучает без ярких деталей и редко бывает беспристрастна. Но Иерусалим – это вовсе не противостояние двух разных культур; это множество культур, наложившихся одна на другую и сплетенных воедино: тут и православные арабы, и арабы-мусульмане, и евреи-сефарды, и ашкеназы, и харедим (религиозные евреи), принадлежащие, в свою очередь, к великому множеству разных “дворов”. Тут и светские евреи, и армяне-монофизиты, и православные греки, русские, грузины и сербы, а также копты, эфиопы, протестанты, католики… Один и тот же человек тут вполне может иметь несколько самоидентификаций и хранить верность сразу нескольким традициям – словно человеческий аналог перемежающимся слоям иерусалимских камней и праха в мостовых и стенах города.

Вот что существенно для нашей истории: важность города в окружающем мире то умалялась, то усиливалась, но всегда была изменчива, текуча, находилась в процессе трансформации, подобно растению, что меняет свою форму, размер, даже цвет – но при этом всегда остается укорененным на одном и том же месте. Сейчас мы, похоже, находимся в “апогее важности”, сегодня Иерусалим – это медийный Святой город, сакральный центр трех мировых религий, подмостки круглосуточного новостного шоу. Но проходили целые столетия, когда Иерусалим, казалось, утрачивал всякое религиозное и политическое значение. И во многих случаях вовсе не божественное откровение, а прозаическая политическая необходимость вновь вызывала к жизни очередной приступ религиозного исступления.

Однако всякий раз, когда Иерусалим, казалось, предавали забвению и он становился “городом из старинной книжки”, никому не важным и не интересным, – находились люди в отдаленных землях, будь то Мекка, Москва или Массачусетс, которые проецировали свою искреннюю веру на Иерусалим. Любой город – это окно, которое позволяет хотя бы бегло заглянуть в чужой менталитет и образ мышления, но Иерусалим – это не окно, а двустороннее зеркало: он выставляет напоказ собственную жизнь, отражая в то же время в себе все проблемы внешнего мира. И в любую эпоху – идет ли речь о временах всеобщего богопочитания или о строительстве империй, о днях евангельского Откровения или эпохе светского национализма – Иерусалим становился символом этой эпохи и ее вожделенным трофеем. И, как это бывает в кривых зеркалах, отражения часто получались искаженными, а иногда и уродливыми.

Иерусалим способен разочаровать и разозлить и завоевателя, и простого гостя. Контраст между реальным городом и Небесным Иерусалимом настолько разителен, что психиатры города принимают в год сотни пациентов, страдающих “иерусалимским синдромом” – временным умопомешательством, возникающим из-за несбывшихся ожиданий и разбитых вдребезги иллюзий.

Правда, у “иерусалимского синдрома” есть и неожиданный политический аспект, который часто проявляется в процессе мирных переговоров: Иерусалим отрицает здравый смысл, логику практической политики и разумных стратегий, предпочитая язык страстей и эмоций, с которыми разум неспособен совладать. Тактическая победа лишь раззадоривает победителя. Здесь правит закон непредвиденных последствий.

Никакое другое место не пробуждает такого страстного желания владеть им полностью. Но в этом ревностном рвении заключена большая ирония истории, поскольку большинство иерусалимских святынь (и преданий, связанных с ними) заимствованы либо просто украдены адептами одной религии у приверженцев другой, которой эти святыни принадлежали прежде. Многое в прошлом города – очень часто лишь продукт воображения. Буквально каждый камень некогда был частью давно позабытого храма иной веры. Большинство завоеваний (но не все они) сопровождались инстинктивным стремлением стереть с лица земли следы других религий, одновременно узурпировав их обычаи, предания и святыни. Конечно, бывало так, что учинялись страшные разрушения, но гораздо чаще завоеватели не разрушали то, что было создано до них, а переосмысливали трофейное наследие и добавляли к нему что-то свое. Такие важные места, как Храмовая гора, Цитадель, Город Давида, гора Сион и храм Гроба Господня не демонстрируют разные слои истории в их отдельности, а более напоминают неоднократно переписанный палимпсест или вышивку, в которой шелковые нити настолько плотно переплетены, что расплести их сегодня невозможно.

Соперничество за обладание столь заразительной святостью приводило к тому, что некоторые места становились священными для всех трех религий, сначала последовательно, а потом и одновременно. Цари отдавали приказы, и рабы покорно умирали, выполняя эти приказы, но ныне и те, и другие почти забыты. Гора Сион была величайшей святыней и для евреев, и для христиан, и для мусульман, однако сегодня там редко встретишь мусульманских или еврейских паломников – она вновь преимущественно христианская.

В Иерусалиме истина часто менее важна, чем миф. “Если речь об Иерусалиме, то умоляю, не расспрашивайте меня о фактах, – говорит известный палестинский историк Назми аль-Джубех. – Уберите вымысел – и от истории Иерусалима вообще ничего не останется”. История здесь обладает такой мощью именно потому, что она постоянно искажается. Археология сама по себе представляет здесь одну из сил истории, и археологи не раз выступали как солдаты, перед которыми была поставлена боевая задача: раскопать именно такое прошлое, которое необходимо политикам именно в данный текущий момент. Археологию, дисциплину, претендующую на объективность и научность, можно, оказывается, использовать для “объективного” обоснования религиозно-этнических предрассудков и оправдания имперских амбиций. Израильтяне, палестинцы и империалисты-евангелисты XIX века – все они самым противоположным образом истолковывали одни и те же находки, пытаясь представить свои интерпретации как несомненные факты. Посему история Иерусалима просто вынуждена была стать сплетением правды и вымысла. Но исторические факты все же существуют на самом деле, и цель этой книги – честно рассказать о них, какими бы неприятными они ни были для той или другой стороны.

Я задался целью написать общую историю Иерусалима для широкого круга читателей – атеистов и верующих, христиан, мусульман, иудеев, – избегая всякой политической повестки, – даже при том, насколько она сегодня раскалена.

В изложении событий я придерживаюсь хронологического принципа, рассказывая историю через жизнь людей – мужчин и женщин, воинов и пророков, поэтов и царей, крестьян и музыкантов, – а также кланов и семейств, которые создали Иерусалим. На мой взгляд, это лучший способ показать город как можно более живо и продемонстрировать, что самые, казалось бы, неожиданные извивы его истории суть следствия скрытых, но важных причин.

Смысл хронологической последовательности в том, что она помогает избежать соблазна оценить прошлое сквозь призму пристрастности настоящего. Я также старался избегать телеологического подхода – то есть представления об истории как предопределенном процессе, в котором каждое событие будто бы было неизбежным. А поскольку каждое изменение есть следствие какой-то причины, то хронология – лучший способ осмыслить эту эволюцию, ответить на вопрос “почему именно Иерусалим?” и показать, почему люди действовали именно так, а не иначе. К тому же мне думается, что это и самый увлекательный способ изложения истории. Да и кто я такой, в конце концов, чтобы портить – как сказали бы в Голливуде – “величайшую из когда-либо рассказанных историй”? Четыре эпохи – Давид, Иисус, крестоносцы и арабо-израильский конфликт – вроде бы должны быть достаточно хорошо знакомы читателям и зрителям, благодаря Библии, кинофильмам, романам и выпускам новостей, но и они зачастую остаются недопонятыми. Что касается остального, я искренне надеюсь, что расскажу много полузабытых, а то и вовсе не известных читателю вещей.

Эта книга – история Иерусалима как центра мировой истории. Но она не претендует на то, чтобы быть энциклопедией всех сторон жизни города, равно как и путеводителем по каждой нише, капители или портику в каждом здании. Я также не задавался целью написать подробную историю православных, католиков или армян, исламских правовых школ ханафитов или шафиитов, историю хасидов или караимов либо рассказать о ком-то из них с какой-нибудь специальной точки зрения.

Жизнью мусульманского города от мамлюков до Мандата историки часто пренебрегают. Иерусалимские кланы подробно изучены палестинскими учеными, но популярные западные историки о них пишут редко. Хотя судьбы этих семейств были и остаются чрезвычайно важными, переводов некоторых ключевых источников на английский до сих пор не существует. Но я частично перевел их сам и лично беседовал с представителями всех этих кланов, чтобы услышать их голоса и их истории. Однако все это лишь часть мозаики.

Эта книга также – не история иудаизма, христианства или ислама, не исследование природы Бога в Иерусалиме: подобные темы блистательно раскрыты другими авторами, например, Карен Армстронг в ее недавно вышедшей замечательной книге “Иерусалим. Один город, три религии”. Эта книга также – не детальная история израильско-палестинского конфликта: ни одна другая тема сегодня не изучается столь дотошно.

Но я поставил перед собой поистине пугающую цель – рассказать обо всем об этом. Надеюсь, что я сделал это в правильной пропорции. Моя задача – следовать фактам, а не разгадывать тайны разных верований. И я совершенно точно не претендую на то, чтобы судить о том, насколько “достоверны” божественные чудеса или священные тексты трех великих религий. Каждому, кто изучает Библию или Иерусалим, приходилось замечать, что существует как бы несколько уровней истины. Догматы чужих религий и чужих эпох кажутся нам странными, в то время как привычные обычаи нашей современности воспринимаются по большей части как в высшей степени разумные и обоснованные. Даже XXI век, который многие считают веком победы Разума и здравого смысла, имеет свои бытовые суеверия и квазирелигиозные догмы, которые, скорее всего, будут казаться совершенно абсурдными нашим правнукам. Однако влияние религий и чудес на историю Иерусалима, безусловно, совершенно реально, и невозможно понять Иерусалим, не испытывая хотя бы в какой-то степени уважения к религии.

В истории Иерусалима есть века, о которых известно крайне мало, а все, что известно, крайне противоречиво. Споры ученых и археологов всегда полны колкостей, ядовитых выпадов, а порой столь ожесточенны, что в результате приводят иногда к весьма враждебным личным отношениям. А уж что касается событий последних пятидесяти лет…

Если говорить о раннем периоде в истории Иерусалима, то историки, археологи и писатели в равной степени стеснены почти полным отсутствием источников и одинаково вольно обращаются с немногими имеющимися в их распоряжении – лишь бы обосновать собственную теорию, которую они затем отстаивают как абсолютно достоверную. Я во всех случаях изучал оригинальные источники и ознакомился с множеством теорий, прежде чем сделать выводы. Если бы я хотел наверняка оградить себя от любой критики, то самыми частыми словами в этой книге были бы “возможно”, “вероятно”, “скорее всего”, “по-видимому” и “может быть”. Я не использовал их при каждом удобном случае, но прошу читателя поверить, что за каждой моей фразой, за каждым суждением стоит колоссальный объем изученной литературы. Все разделы этой книги были прочитаны и выверены специалистами. И я счастлив, что в работе над ней мне помогали многие из самых известных профессоров нашего времени.

Самые непримиримые из всех противоречий древней истории связаны с фигурой царя Давида, потому что они имеют политический подтекст, который сегодня чрезвычайно актуален и вызывает большое напряжение. Даже на академическом уровне полемика о Давиде отличается драматизмом и ведется с бóльшей резкостью, чем споры по любым иным темам и предметам, за исключением разве что вопросов о природе Христа или Мухаммеда. Источником сведений о Давиде является Библия. Его историческое существование нам долгое время приходилось принимать на веру. В XIX веке интерес империалистических христианских империй к Святой земле вдохновил археологические поиски города Давида.

С образованием в 1948 году государства Израиль христианская направленность этих поисков изменилась, поскольку они получили чрезвычайную религиозно-политическую значимость из-за роли Давида как основателя еврейского Иерусалима. Поскольку, повторюсь, источников X в. до н. э. крайне мало, некоторые израильские историки-ревизионисты сильно преуменьшили размер и значение Города Давида. Иные из них даже задавались вопросом, а существовал ли вообще Давид как историческая фигура, – к праведному гневу иудейских традиционалистов и ликованию палестинских политиков, поскольку эти сомнения явно подрывали притязания евреев на город. Однако обнаружение в 1993 году стелы Тель-Дана доказало, что царь Давид действительно существовал. Библия хоть и не замышлялась в первую очередь как историческая хроника, но, тем не менее, является историческим источником, которым пользовался в своем повествовании и автор этих строк. Площадь Города Давида и надежность Библии в качестве исторического источника обсуждаются в основном тексте книги, а о нынешнем конфликте из-за Города Давида мы поговорим в эпилоге.

Обращаясь к гораздо более поздним временам, работая над историей Иерусалима XIX столетия, постоянно вспоминаешь книгу Эдварда Саида “Ориентализм”. Эдвард Саид, палестинец-христианин, родившийся в Иерусалиме и ставший профессором литературы в Колумбийском университете Нью-Йорка и оригинальным политическим голосом в мире палестинского национализма, считает, что “утонченная и упорная евроцентристская предубежденность против арабо-исламских народов и их культуры”, особенно у таких путешественников XIX века как Шатобриан, Мелвилл и Марк Твен, “принижает арабскую культуру и оправдывает империализм”.

Однако труд самого Саида подвигнул некоторых его последователей попытаться исключить западных “гостей” из истории Ближнего Востока. Абсурдность таких попыток очевидна. Да, эти гости мало что видели и плохо разбирались в реалиях арабского и еврейского Иерусалима, и, как я уже писал выше, мне пришлось потрудиться, чтобы, насколько возможно, воссоздать современную им реальную жизнь местного населения. Но цель моей книги – не полемика с Саидом: просто любой историк Иерусалима должен увидеть и признать доминирующее влияние романтическо-империалистической культуры Запада на город, поскольку именно это влияние объясняет, почему Ближний Восток приобрел такое значение для великих держав.

Точно так же я подробно остановился на развитии британского просионизма, светского и евангелического – от Пальмерстона и Шафтсбери до Ллойд Джорджа, Бальфура, Черчилля и их друга Вейцмана, – по той простой причине, что именно эти просионисты оказали самое большое влияние на судьбу Иерусалима и Палестины в XIX–XX веках.

Я заканчиваю основную часть моей книги 1967 годом, ведь именно Шестидневная война создала ситуацию, которая существует и по сей день, и мне показалось правильным на этом остановиться. В эпилоге я даю беглый очерк политических событий последующих десятилетий и заканчиваю книгу картиной типичного иерусалимского утра у трех святынь города.

Но ситуация постоянно меняется. И если бы я решил довести историческое повествование до сегодняшнего дня, то у книги не могло бы получиться логичного и ясного финала – либо его пришлось бы переписывать едва ли не ежечасно. Я же хотел всего лишь показать, почему Иерусалим продолжает оставаться и главной целью, и основным препятствием на мирных переговорах.

Эта книга, в сущности, – обобщение, построенное на обширном чтении оригинальных источников (как древних, так и современных), на консультациях автора со специалистами, личных встречах с профессорами, археологами, членами иерусалимских семей и государственными деятелями, а также на бесчисленных поездках в Иерусалим, посещениях его святынь и мест археологических раскопок. В процессе работы мне посчастливилось найти несколько новых или редко используемых источников. Моя работа принесла мне три особенно счастливых переживания: во-первых, я проводил много времени в Иерусалиме; во-вторых, я прочитал захватывающие сочинения таких литераторов, как Усама ибн Мункыз, Ибн Хальдун, Эвлия Челеби, Вазиф Джавгарийе, Вильгельм Тирский, Иосиф Флавий и Томас Эдвард Лоуренс; а в-третьих, мне довелось познать дружбу, щедрость и сердечность – особенно ценные во времена суровых политических кризисов – буквально всех помогавших мне людей: палестинцев, израильтян, армян, мусульман, иудеев и христиан. Многие из них стали моими друзьями.

У меня и сейчас чувство, что я готовился к написанию этой книги всю свою жизнь. Я интересовался Иерусалимом с детства. Благодаря родственным связям, которых я тоже касаюсь в книге, “Иерусалим” – это девиз моей семьи. Но независимо от этих личных связей, я хотел воссоздать прежде всего прошлое Иерусалима – как разворачивались события и во что верили люди. И если вернуться к тому, с чего мы начали, то повторю еще раз: всегда существовали два Иерусалима: один – земной и тленный, второй – горний и вечный. И обоими правили скорее вера и эмоции, нежели разум и факты. И в результате Иерусалим как был, так и остается центром мира.