Buch lesen: «Молчуны»

Пролог

Маленький бар на углу улицы был единственным живым местом в раннее воскресное утро. В нем были двое: долговязый молодой бармен и пожилая дама в коричневой шляпе. Дама расположилась у окна с чашкой кофе, бармен сидел за барной стойкой, лениво постукивая ложечкой в стакане чая. Утреннюю тишину прерывало лишь мерное гудение электрических ламп и легкое позвякивание ложки, которое пожилая дама сопровождала неодобрительными взглядами в сторону бармена. Внезапно пол кафе задрожал. Где-то вдалеке раздался странный шум, словно тысячи босых ног шлепали по асфальту. Бармен удивленно закрутил головой, но тут с потолка в его стакан упал таракан, и бармен всецело сосредоточился на этом инциденте. Упавший таракан вызвал у молодого человека негодование – он пробормотал что-то вроде «все сдохло, кроме этих тварей» и брезгливо подвинул стакан к мойке. И снова где-то отдаленно задребезжало и пол кафе качнулся. В этот раз толчок был такой силы, что чай выплеснулся, а вместе с ним и таракан. Насекомое быстро сориентировалось и поползло прочь, оставляя за собой тёмный след.

Пожилая дама встревожилась. Она вытянула шею и завертела головой по сторонам, пытаясь рассмотреть улицу. Несколько мгновений ничего не происходило, но внезапно все вокруг наполнилось монотонным гудением. Зазвенели стекла, входная дверь с грохотом распахнулась, с полок посыпалась посуда. Бармен и пожилая дама синхронно бросились к окну. За окном творилось странное – черные быстрые тени метались вдоль улицы, пронизывая стены стоящего напротив здания. Прямо на глазах плотная кирпичная стена трансформировалась – по всей ее поверхности расползались дыры, делая стену похожей на тряпку, изъеденную молью. Молодой человек первым почуял неладное. Он попятился в глубь кафе и нырнул за барную стойку, и это его спасло, потому что через секунду взорвалось окно. Сотни осколков взметнулись вверх и смертоносным градом осыпали все пространство вокруг. Звон падающего стекла смешался с коротким чавкающим звуком. Бармен осторожно выглянул и бросил быстрый взгляд в сторону окна и дамы. Дамы на прежнем месте не было – напоминанием о ней осталась лишь коричневая шляпа, валяющаяся на полу. Окна тоже не было, а фронтальная стена зияла рваными краями пролома. Бум! Перед глазами бармена метнулась тень… Бум! Ледяная волна воздуха окатила лицо… Бум! Рухнули остатки фасада… Бармен упал на пол и быстро-быстро пополз к черному выходу, судорожно вихляя задом. Раз-два, раз-два, раз-два, считал он про себя и уже потянулся к ручке двери… Бум! Вонзилась в него незримая тень, на мгновение превратив его тело в кровавый фейерверк.

Черные призраки заполнили пространство… Сквозные дыры расползлись по стенам кафе… Жуткое гудение усилилось, и здание рухнуло.

Глава 1

Серость – слово, которым можно описать все вокруг: небо, землю, природу, дома и даже людей. Люди бледны и серы: солнечные лучи давно не касались их кожи. Мир застыл на стыке ночи и дня, между черным и белым, навсегда погрязнув в серых безрадостных красках.

Павел стоял на перроне, прячась под прозрачным защитным навесом. От нечего делать он смотрел на небо. Оно было затянуто плотными слоями облаков, наложенных друг на друга почти ровными чешуйками, и казалось похожим на тусклый серебристый бок рыбины. Но уж лучше так, чем солнце. Павел болезненно поморщился, вспоминая о редких солнечных днях, когда пробивающиеся сверху лучи нагревали и испаряли влагу. Находиться даже несколько минут в такой бане было невыносимо.

Гусеничкой подползла старая электричка, распахнув двери в свое чрево. Павел устроился возле окна, испытывая удовлетворение, что в вагоне почти нет людей. Он прижался лбом к прохладному стеклу, не пытаясь рассмотреть что-либо в сумеречной дали, и только когда поезд ворвался в Хикаю, он отодвинулся, чтобы ухватить взглядом пролетающую мимо картину. В городе сумрак терялся. Он растворялся в бурлящих неоновым цветом рекламах, в сияющих окнах магазинов и ресторанов, в огнях, бегущих вдоль аллей парков, в настойчивом мигании автомобильных фар. Искусственный свет от пронизывающих город электрических артерий ошеломлял и зачаровывал. Павел покачал головой. Чего-чего, а электричества теперь в избытке – спасибо молчунам. Люди привыкли к электрическому безумию и совсем позабыли о существовании темноты.

Электричка летела по свайному мосту, меняя направление так стремительно, что у Павла с непривычки кружилась голова. Парящие в воздухе мосты на тонких, но крепких сваях обвивали столицу густой сетью. Большая часть невысотных строений оставалась где-то внизу. А там, где высились десятиэтажные здания, траектория электрички лежала почти у самых стен, и иногда можно было уловить движения чужой жизни за окнами.

 Он вышел на одной из центральных станций и с удовольствием осмотрелся. Стены и потолок станции сияли теплым янтарным светом, создавая иллюзию солнечного. Поговаривали, будто желтые ониксовые панели вывезли из какого-то известного театра Санкт-Петербурга перед затоплением. Жаль, что нельзя везде использовать такой же дизайнерский прием, подумал Павел. Это почти как солнце, только не сжигает.

 Улицу, несмотря на раннее время, заливал электрический свет, холодный и мертвый, в отличие от теплого света станции. Первые этажи, закрытые рекламными экранами, сочились яркими цветами и бегущими надписями. У лифтов, поднимающих посетителей в рестораны, торчали механические зазывалы с меню и скалились в пространство пластиковыми улыбками. Людей почти не было, лишь по широкой трассе полз поток электрокаров.

С неба посыпались крупные тяжелые капли, и Павел привычным движением накинул капюшон плаща. Он двигался вдоль улицы, старательно пряча лицо не столько от ливня, сколько от электрического света рекламных мониторов, поэтому видел совсем небольшой отрезок дороги перед собой. Резкий толчок от столкновения заставил его остановиться и снять капюшон. Мужчина с грязными всклоченными волосами ухмылялся в лицо Павлу, распахивая рот и демонстрируя черные провалы вместо зубов:

– Денюююжку! Дай денюююжку! – голос его звучал напевно, почти нежно.

Павел от неожиданности шарахнулся в сторону. Попрошайка не тронулся с места, лишь потянулся распахнутой ладонью и снова принялся клянчить. Павел молча развернулся и двинулся дальше. Денег у него не было. Пройдя несколько шагов, он услышал сдавленный крик позади и обернулся. Двое мужчин в форме держали попрошайку за руки и тащили в сторону. Попрошайка слабо сопротивлялся, но его доволокли до электрокара, скрутили и кинули внутрь. Лучше уж так, подумал Павел: за решеткой сухо и есть кусок хлеба.

Он уже почти дошел до конца улицы, как снова наткнулся на человека. Молодая девушка, почти девочка шла без накидки и зонта. Все ее худенькое детское личико, облепленное мокрыми прядями волос, излучало страх и отчаяние. Она держала перед собой небольшой предмет, и Павел понял, куда делся ее дождевик – прозрачная ткань накрывала коммуникатор с электронным изображением женщины. Он бегло бросил взгляд – с экрана смотрела женщина с короткой стрижкой.

– Мама! Вы не видели? Не встречали? Мою маму…, – в контрасте с голосом попрошайки голос девушки звучал низко и хрипло.

– Нет. Вы бы шли домой, а то заболеете, – пробормотал Павел.

– Мама! Мама ничего не помнит! Я на минутку вышла! Вернулась, а ее нет! Маму! Маму не видели? – в отчаянии повторяла девушка.

– Идите в полицию, – Павел покачал головой, наблюдая, как она развернулась и бросилась в темнеющий проем между домами.

Через несколько минут он вышел на городскую площадь. В центре высилась хрустальная прозрачная колонна с плавающими внутри малахитовыми скульптурами мужчины в высокой тюркской шапке и женщины с длинными косами и узкими глазами. «Памятник основателям Хикаи» светилась надпись на панели перед колонной. Парящие внутри фигуры двигались, создавая иллюзию танца и притягивая взор, но Павел прошел мимо, не обратив на колонну внимания.

Бизнес-центр «Хикая» считался самым высотным зданием: в нем было пятнадцать этажей. Он, как все здания столицы, стоял на сваях, но, в отличие от других, его первый этаж не был нашпигован рекламными мониторами. Фасады нулевого этажа украшали темные благородные панели в цвет состаренного дерева. Двери сливались с панелями, и Павел некоторое время беспомощно стоял под дождем и ощупывал стены перед собой в поисках кнопки вызова. Новомодный лифт поднял его на последний этаж за несколько секунд плавным незаметным движением.

В приемной он с любопытством осмотрелся. Белые стены, серебристый металл в отделке мебели, кожаные диваны, искусственная сакура в стеклянном кубе у стены. За стойкой секретарша – красивая блондинка с правильными чертами лица, но Павлу почему-то запомнился только ее нос – ровный, с узкой переносицей и слегка вздернутым кончиком. Он отдал ей пригласительную визитку и уселся в неудобное широкое кресло. Блондинка проводила его долгим пристальным взглядом. Она оценила высокий рост, изящную аристократическую худощавость, упрямую челюсть и спокойный взгляд карих глаз из-под соломенных бровей. Ненаигранное равнодушие визитера задело ее, и она запустила все известные ей элементы обольщения. Но ее долгие вздохи, влажные взгляды и даже расстёгнутая верхняя пуговица кофточки, обнажившая пышные полушария грудей, не возымели действия, и она с раздражением указала Павлу на дверь, куда нужно было войти для собеседования.

Двери Павел не любил с детства. Для кого-то они – символ безопасности или новых возможностей. Для Павла каждая дверь таила за собой очередной жизненный подвох. Однажды дверь закрылась за отцом, и он навсегда исчез из жизни Павла. Потом перед ним распахнулись двери школы, в чей колючий социум он мучительно пытался встроиться долгие десять лет. В последний год перед окончанием школы очередная дверь навсегда скрыла за собой маму: в тот день ее насмерть сбил электрокар. Потом были двери в университет, где он учился и работал; в банки, обкрадывающие клиентов кредитами; в магазины, продающие некачественную одежду и просроченные продукты. Павел и сам не понимал, почему связывал все скверное с дверьми, но ассоциация была устойчивой и анализу не поддавалась. Единственная дверь, которая не была ему ненавистна, была дверь его дома, но тоже с условием: он любил входить в нее и не любил выходить. И теперь новая закрытая дверь, за которой неизвестность клубилась пока еще неоформленной материей.

– Да войдите уже, – пробурчал глухо голос, и Павел дернул за ручку, распахивая перед собой переход в новую реальность.

Человек, сидящий за столом, напоминал ящерку. Маленькая голова с вытянутым вперед лицом замерла при появлении Павла, черные глаза, не мигая, застыли, крючковатые ручки с длинными тонкими пальцами сжались, подцепив и смяв документы. Павлу показалось, что сейчас бледные губы разомкнутся и между ними появится длинный раздвоенный язык, ищущий добычу. Но человек-ящерка слегка улыбнулся и кивнул на стул перед собой.

– Павел Александрович? Присаживайтесь.

Павел молча устроился на стуле.

– Так, живете… Вы живете не в городе?

– В пригороде. На ферме родителей.  Бывшей…, – добавил он и заметил, как у человека-ящерки промелькнуло брезгливое выражение на лице.

– Так-так… Допустим. Ваш послужной список весьма…, – человек-ящерка почавкал губами, будто пробуя что-то на вкус, – весьма разнообразный. Окончили университет – факультет естественных наук, преподавали на университетской кафедре пять лет. Потом вас уволили, – он многозначительно замолчал. – Уволили же? – уточнил он с еле заметной усмешкой.

– Уволили, – согласился Павел.

– Так… После работали учителем в школе в старших классах. Продержались четыре года. Но вас опять уволили. Мда, и причины все те же: низкие коммуникационные навыки, неспособность работать в коллективе. Что ж, Павел Александрович, вы так плохо с людьми ладите? Не любите людей?

– Не люблю дураков, – Павел твердо выдержал немигающий взгляд.

– Между прочим, гордыня – один из смертных грехов, – усмехнулся человек-ящерка. Павел пожал плечами.

– Дальше работали не по специальности – санитаром в больнице. Гм, интересно. В этот раз иначе. Заведующий решил вас уволить, а коллектив врачей написал требование вас оставить.

– В этот раз дурак был один, – вежливо ответил Павел.

– Но вы все равно были уволены.

– Сам ушел.

– Понятно. Вам сколько лет? Тридцать пять?

– Тридцать шесть.

– Вот видите! Пора бы уже остепениться, – немигающие глаза ничего не выражали.

Павел промолчал.

– Что ж, давайте посмотрим ваши документы… Так. Заключение психолога службы найма: замкнут, необщителен, с низкими навыками коммуникации, высокий уровень интеллекта, аналитический склад ума, быстрая обучаемость, высокая трудоспособность, соблюдение нравственных принципов. Рекомендована работа вне социума. Поэтому мы и пригласили вас, – человек-ящерка отложил документ в сторону и уставился на Павла. Глаза все также не мигали, и Павел задумался, не мелькнет ли сейчас третье прозрачное веко.

– Я представляю службу найма компании «Pутина». Вам предлагается место смотрителя на фабрике молчунов.

Павел вздрогнул. Предложение было неожиданным.

– Но… Это ведь не просто… Мне казалось, что с молчунами работают какие-то специально обученные люди, – пробормотал он.

–Вот мы вас специально и обучим, – удовлетворенно кивнул человечек и, наконец-то, моргнул. – Ну так что? Готовы? Хочу предупредить, что работа предполагает проживание на территории фабрики. Жилье, питание и униформа входят в пакет. Помимо вас на территории будет еще один человек – дневной смотритель. Ваша позиция – ночной смотритель. Пересекаться будете нечасто.

Павел растерянно молчал. Все знали о молчунах, изучали в школе историю их появления, возносили им хвалу за спасение человечества, но Павел ни разу не встречал кого-то, кто бы видел молчуна. Молчуны были загадочной и неосязаемой субстанцией. К их незримому присутствию привыкли, как к наличию кислорода в атмосфере – он есть, им дышат, но не думают об этом.

– Ну так что? – человек-ящерка нетерпеливо дернул головой и замер.

–Я согласен, – Павел кивнул. Других предложений у него не было уже давно. А это предполагало не только деньги, но уединенную жизнь. Еще ему было любопытно, а он давно уже не испытывал любопытства.

– Прекрасно. Завтра утром вас будет ожидать электрокар у этого здания, – человек- ящерка потерял интерес к Павлу и принялся перебирать документы цепкими сухими пальцами.

Глава 2

О молчунах Павлу было известно еще из школьных учебников. Их появлению предшествовала глобальная экологическая катастрофа, возникшая в результате развития промышленности и применения горючих источников энергии. Большое количество производственных предприятий привело к накопительному эффекту «парниковой завесы», который вызвал массовое таяние ледников и повышение уровня мирового океана. Основная часть территорий материков скрылась под водой. Все прогнозы были чересчур оптимистичными: реальность оказалась страшнее, чем предполагали ученые. От Евразии остались часть Западно-Сибирского плато, Кавказские горы, горная система Гималаев, центральные части Китая и Индии. Полностью исчезли под водой Канада, западные и восточные части Штатов, большая часть Мексики. Южная Америка сохранила верхушки горных массивов, в которых ютились остатки населения. Австралия превратилась в россыпь отдельных островов, непригодных для жизни. Только Африка сохранила большую часть суши, хотя покрылась непроходимыми болотами.

Радикально изменившиеся климатические условия усложнили существование человечества на остатках земной поверхности. Средняя температура поначалу выросла, и поднимающиеся испарения затянули планету плотным облачным коконом, затем температура стала снижаться, и на Земле установилась «вечная осень» – почти все время шли дожди. Солнце периодически пробивалось лучами сквозь небесный панцирь, но это только усугубляло проблему: атмосфера нагревалась, испарения резко усиливались, воздух раскалялся. Было ясно одно – любая дальнейшая промышленная деятельность приведет к полному уничтожению экосферы планеты. Использование горючих источников энергии было запрещено: выделяемое при этом тепло усиливало парниковый эффект. Но и без энергии выжить было бы невозможно: планета постепенно остывала, и холод уничтожал все живое. Солнечной энергии больше не было, ветрогенераторы не компенсировали даже минимальную потребность. Человечество встало перед проблемой выживания и бросило все силы на поиски возможных источников энергии, которая бы не нарушала хрупкое равновесие земной атмосферы. И задача оказалась нерешаемой…

И вот тогда предкам пришла в голову ужасающая, но спасительная идея создания нового вида сверхчеловека: выносливого, не нуждающегося в сне, способного выжить при больших нагрузках, непосильных обычному представителю Homo sapiens. К сожалению, эксперимент закончился плачевно. Изменения на генетическом уровне привели к желаемому результату, но в качестве побочного эффекта возникло непредвиденное – человек превратился в рабочее орудие со сверхспособностями, но потерял эмоциональный интеллект, утратив навыки общения и восприятие действительности. Если откинуть научные термины, то в результате эксперимента возник человекоподобный робот – не нуждающееся во сне существо с силой десятерых.

Бесчеловечный эксперимент не получил продолжения, но появившийся новый вид людей оказался как нельзя кстати: их стали использовать для производства электроэнергии. Выносливость и неутомимость нового вида позволили полностью отказаться от использования нефти, газа и угля. Этот вид людей умел только одно – долго и эффективно совершать определенные действия. Гневная и справедливая критика недостойного поведения предков звучала и по сей день – в научных кругах муссировались темы возможной обратной трансформации генетически измененных особей, но пока научное возмущение не воплотилось в действие, решено было воспользоваться полученным результатом для собственного выживания. Тем более, что молчуны (так их назвали в свое время журналисты) жили и размножались, и природа их хоть и была обособленной от человеческой, но все же не относилась к животному миру.

И вот уже порядка ста лет существовали фабрики молчунов, где день и ночь они крутили педали, производя электричество и поддерживая жизнь человечества на планете. И слава им! И мы все благодарны им за их жертву! Лучшие условия, уход и заботу создает для них наше государство! Россия – единственная страна, производящая электричество в достаточных количествах! И жизнь большинства выживших на планете продолжается, благодаря ее немыслимому героизму и решительности!

Павел закрыл страницу информационного сайта и поморщился. Никакой новой объективной информации он не узнал, а вся эта романтическая чушь о бережном отношении к молчунам и всеобщей признательности уже давно набили оскомину. Истина одна – где-то существуют особые люди, за счет которых выживают остальные, и этим особым людям все равно, что о них думают, как к ним относятся и какие хвалебные оды поют. Они этого не понимают. Несправедливость в отношении них давно уже потеряла свое значение, и нет смысла прятать вину за благочестивыми лозунгами. Содеянного не исправить, остается только жить дальше с осознанием совершенной предками ошибки. Лучше уж тогда не устраивать электрические круглосуточные карнавалы, возможно, это уменьшит нагрузку на молчунов. Он откинулся на мягкую кожаную спинку сидения электрокара.

Человек- ящерка не обманул – утром Павла ожидали у офисного здания, и вот уже он несется по мокрой дорожной ленте прочь от переливающегося огнями города. Пейзаж за окном был предсказуемо скучен – серое марево густым киселем свисало с неба почти до земли, и было непонятно дождь ли это или густой туман, наполненный влагой. Павел прикрыл глаза и попытался представить молчуна. Сознание услужливо нарисовало тусклое безжизненное лицо, мощную шею, руки с бугрящимися мышцами и пальцы… Такие длинные и цепкие… И рот. Нет, рта нет! Вместо него кровавый разрез, сшитый черными толстыми нитками крест на крест. И разрез ширится, разверзается в стороны, разрывая кожу… Куски плоти болтаются, оголяя острые зубы, и внезапно из кровавой дыры доносится крик:

– Эй, ты! Вставай! Как там тебя? Проснись уже!

Ужас вырывает Павла из сна, он подскакивает, задыхаясь и всхлипывая. Электрокар не двигается, а в запотевшее стекло настойчиво стучит чей-то палец.

– Слышь? Приехали, говорю! Выходи!

Павел втянул пересохшим ртом воздух и закашлялся. Он открыл дверь, и густая влага ворвалась внутрь. Стучавший в окно человек отошел, и Павел видел только размазанный туманом силуэт в черном глухом плаще. Внезапно капюшон плаща распахнулся и забелело лицо.

– Пошли, что ли? Стоим тут в сырости, так и заболеть недолго!

Павел подхватил сумку и покорно побрел за плащом. Они прошли метров тридцать и уперлись в высокие металлические ворота, от которых единой линией разбегались такие же высокие стены. Выпуклые затертые буквы делили ворота на две части. Павел смог прочитать только первую часть «Lasciate ogni spe…», остальные буквы были неразличимы. Он недоуменно поднял брови: все упоминания о других языках были утеряны. Но его внимание снова переключилось на крепкие стены и сталь ворот.

Вот фабрика и спрятанные там молчуны. От кого их прячут? От людей? Или людей от них? Внутри неприятно заворочался страх. Павел с опозданием осознал, что согласился на то, о чем понятия не имеет. Он встревоженно оглянулся в поисках электрокара, но сквозь молочную дымку не было видно даже силуэта машины. Впереди идущий плащ внезапно исчез, и Павел растерянно остался стоять в одиночестве перед глухими створками ворот.

– Сюда, парень! Чего встал, как вкопанный! – откуда-то из стены раздался сердитый голос. И тут же мелькнула рука, ухватившая Павла за рукав, и потащила его в неприметный проем так быстро, что Павел не успел испытать привычную неприязнь к очередной двери. Он втиснулся, спотыкаясь и задевая локтями жесткие металлические ребра, и провалился в сухое тепло.

– Все, приехали! Можно снять плащ! Ну здравствуй, напарничек, что ли!

Павел скинул капюшон и обомлел: было сухо. Сверху все также нависало угрюмое ртутное небо, но дождя не было. И даже земля вокруг была сухой. Он изумленно потоптался на месте, проверяя упругость почвы, но почва не пружинила как обычно, а была плотной, словно камень.

– Что? Нежданчик? А у нас так! Это тебе не два пальца… Это, брат, молчуны! Для них все условия. Считай, в рай попал! Повезло, значит, – раскатисто хохотнул человек напротив. Павел поднял глаза. Мужчина снял плащ, оставшись в черном грязном комбинезоне с серебристой буквой P на левой стороне груди. Высокий, лет шестидесяти, с темными сальными волосами, спадающими на лоб. Длинное лицо будто вырезано ножом, оставившим глубокие прорези вокруг крупного носа и рта, широкие скулы плотно обтянуты бледной кожей, скошенный подбородок с густой щетиной. Внешняя неряшливость никак не сочеталась с внимательными прищуренными глазами, и Павлу не понравился такой контраст.

– Алексей Петрович я, дневной смотритель, – сообщил мужчина. – Вместе, значит, работать будем. Можешь просто Петровичем звать – я привыкший. А тебя как величать?

– Павел.

– А, ну Пашка, значит. Это хорошо. У меня приятель был Пашка. Давно уже сгинул. Хороший человек был. Ну так пошли что ли, покажу тут все тебе, – мужчина приглашающе махнул рукой.

Павел молча последовал за ним, бросая взгляды по сторонам. От ворот тянулась вереница приземистых домов вдоль широкой бетонной дороги. Здания были однотипны: с серыми покатыми крышами, узкими окнами с решетками, крепкими металлическими дверьми. За ними полукругом изгибалась серая крыша высокого ангара.

– Тут жилое. Раньше много народу работало: врач, повара, уборщики. Теперь все автоматизировано, – он запнулся на длинном слове, – двоих хватает. Ну, или жена может еще с мужем… У тебя же нет жены?

– Нет, – качнул головой Павел.

– Ага, я тоже бобылем. Племяш вот только со мной живет – Андрейка. Хороший парень, но горячий. Ничего, научим. Работа, опять же, хорошая останется ему, – Петрович оживленно размахивал руками во время разговора. Было видно, что он соскучился и рад поговорить.

– А куда прежний смотритель делся? – перебил его Павел.

– Так помер он. Старый был, Семен-то. Меня старше лет на десять. Сердце прихватило и помер. Пока врач приехал, он уже все. Старый…

Павел заметил, что жилые дома закончились.

– Вот тут в крайнем мы с Андрейкой живем. А ты напротив можешь. Там Семен жил. А можешь другой выбрать. Только который с краю не трогай – там медицинский центр. Лекарства всякие, да еще разная ерунда. А дальше склады. В них биоконцентрат для молчунов, а в том, напротив, столовая.

Павел с удивлением рассматривал крепкие кирпичные домики, аккуратные палисадники перед ними, свежевыкрашенные скамейки. Все выглядело мирным и уютным, словно хозяева покинули дома совсем недавно. Кое-где за стеклами окон виднелись цветастые занавески, и от этого еще больше казалось, что домики жилые, что сейчас выкатится из-за угла мяч, а за ним выскочит ватага пацанов с криком и хохотом. Даже дорожки перед дверьми были начисто выметены.

– Это Андрейка все, – пренебрежительно буркнул Петрович, – делать ему нечего. Все порядок наводит. Чтоб, дескать, как будто тут люди живут.

– Над головой купол? – Павел ткнул пальцем вверх.

– Ну вроде того. Силовое поле. Закрывает от дождя, тумана, да и вообще… От всего, – Петрович неопределенно хмыкнул.

Павла неприятно поразили его слова. Вся эта таинственная неопределенность вызывала в нем сознательное сопротивление: ему всегда требовалась ясность. Тут он почему-то сдался, погасил нарастающее возмущение и не стал задавать вопросы. Но внутренняя тревога никуда не делась, она так и осталась беспокоить его засевшей занозой.

Бетонная дорога свернула вправо, и Павел охнул, увидев высокий серебристый ангар. Его купол в высоту был метров пятнадцать, ширину и длину Павел оценить не смог. Ребристые стены делились на секции, в каждой был отдельный вход. Ангар издавал тихое монотонное гудение и еще какое-то шуршание, будто тысячи птиц взлетали одновременно.

– А вот и фабрика, – удовлетворенно крякнул Петрович, – тут вся наша с тобой работа.

Павел в ошеломлении рассматривал фабрику. Вот оно – место, где сосредоточено спасение человечества. Таинственное и загадочное, скрывающее неизвестных существ, производящих энергию. Почему-то образ мускулистого молчуна из сна исчез, и Павел представил, что внутри тысячи легких тел парят в воздухе, шурша стрекозиными крыльями, от которых во все стороны летят легкие светящиеся фотоны. Резкий тычок в плечо отрезвил его.

– Спишь что ли? – сердито поинтересовался Петрович. – Ты смотри мне! Нам спать в неположенное время нельзя!

Внезапно центральная дверь ангара распахнулась и из полутьмы выскочил кудрявый черноволосый парень в таком же черном комбинезоне, что и у Петровича.

– Дядь Леш, все, перезагрузил! Пока можно перекурить! – радостно сообщил он и смутился, увидев незнакомого человека.

– Вот, Андрейка – племяш. Мать его – сестра моя. Померла несколько лет назад. Хорошая женщина, только умничать больно любила. Ученая была… Да что там говорить. Эх! – горестно махнул рукой Петрович, словно сожалея не о смерти сестры, а о ее неподобающем на его взгляд интеллекте.

Павел внимательно рассматривал парня. Молодой, лет двадцати, хотя уже отличающийся не юношеской кряжистостью, предполагающую с возрастом массивность и тяжеловесность фигуры, с круглым курносым лицом и серьезным взглядом карих глаз.

– Здравствуйте! – застенчиво проговорил парень. – Добро пожаловать!

– Павел, – он протянул ему руку. Андрей ему понравился, и неприятное саднящее ощущение в груди немного отпустило. Несмотря на крепкую сбитую фигуру, парень выглядел совсем юным, лицо его было безмятежным и спокойным, и это придало Павлу уверенности, что ничего страшного в этом месте быть не может.

– Внутрь идти надо, – сердито сообщил Петрович, – скоро перезагрузка опять, а мы тут лясы точим! Давай-ка, Андрейка, все новому смотрителю покажем и расскажем, а ты потом его в дом поселишь.

Андрей кивнул и с готовностью шагнул к двери, но остановился, заметив, что новый смотритель не торопится. Павел подошел к двери ангара и прислушался к звукам и собственным ощущением. Петрович и Андрей с удивлением наблюдали за ним.

А Павел с горечью рассматривал новую дверь. Желание войти в нее, чтобы удовлетворить редкое в последнее время любопытство, боролось в нем с мыслью, что новое знание в очередной раз может изломать ту ровную жизненную линию, над которой он так долго бился. Что-то удерживало и не пускало его, требовало сделать шаг назад, развернуться, уйти. Но тут его взгляд остановился на Андрее, и Павел увидел в его глазах надежду, любопытство, что-то очень важное и значимое для себя, что не должно никак пропасть и потеряться. Что-то в этом наивном, все еще детском лице заставило сердце Павла сжаться, помчаться на минуту быстрее, а потом успокоиться и забиться ровно и сильно.

– Да. Давайте. Я готов, – сказал он и взялся за ручку двери.