Кому в эмиграции жить хорошо

V

 
Козлов сидел с коллегами
У милой Веры Павловны,
У тетушки своей,
И слушал, как расписывал
Приехавший из Африки
Российский эскулап
Житье свое гвинейское,
Похожее на взмыленный,
Бенгальско-экзотический,
Благополучный фильм.
Да-с… Земство наше черное,
Дремучее, просторное,
Не то что здешний быт.
Я тачку эмигрантскую
В Европе бросил к лешему, —
В просторах вольной Африки
Врач – первый человек…
Как шаха, на носилочках,
Внесут в село гвинейское,
Навстречу население
Гремит в жестянки ржавые,
Трясет задами в ракушках —
Приветствует врача…
Вождь лучшую мне хижину
Отводит средь селения,
Подносит в дар мне идола
С огромнейшим пупком,
«Бой» тащит фрукты, курочку
И столик раскладной…
Поешь, покуришь вволюшку,
Страж в очередь покорную
Для оспопрививания
Сгоняет весь народ.
Мой фельдшер – вакса черная,
Как колдуну заправскому,
Подносит мне почтительно
Всю огненную снасть…
Объедешь всю епархию,
В поселок свой воротишься, —
Ложись в гамак под пальмою
И виски дуй со льдом.
То в шахматы с учителем
Под баобабом срежешься,
То в теннис перекинешься
От скуки сам с собой…
Иль на охоту с неграми
В ночную пору тронешься, —
Осветят глушь прожектором,
Пали в любые встречные
Горящие глаза.
Домой придешь с трофеями:
Пантера, рысь ушастая…
И камушком завалишься
Под полог на кровать.
А утром, после душика,
Закажешь завтрак повару,
Для аппетита сделаешь
Турнэ велосипедное, —
Удав-подлец с тропиночки
Прочь в заросли ползет,
В ветвях мартышки щелкают,
Да бабочки гигантские
Трепещут над рулем…
Вернешься свежий, встрепанный,
Пойдешь в амбулаторию:
Волчанки, грыжи, зобики,
Слоновая болезнь…»
 

* * *

 
«Не служба, а варение.
Так, стало быть, вы счастливы?» —
Спросила Вера Павловна,
Козлову подмигнув.
Врач ухнул рому в чашечку
И стрелку перевел:
«Как вам сказать, сударыня…
В подводном царстве сказочном
Был счастлив ли Садко?
Без русского без берега
Какое, к черту, счастие!
Все дальше он, все мглистое, —
О чем тут говорить…
Как сыч в лесу таинственном,
Один я там торчу, —
При всем благополучии,
За два-три года в Африке
Лишь раз от попугая я
Добился русских слов…»
Врач посмотрел на чашечку
И, морщась, выдул ром.
 

VIII

 
Портной Арон Давыдович
Сидел за голой стойкою
И мял в руках задумчиво
Потертые штаны…
То вскинет их скептически,
На свет посмотрит, сморщится,
То с миной безнадежности
Двумя худыми пальцами
Откинет вверх очки…
Вдруг колокольчик бронзовый
Визгливо-истерически
Над дверью зазвенел.
Со сверточком под мышкою
В салончик тускло-кремовый
Приплелся из редакции
Клиент знакомый Львов.
Принес пальто в починочку, —
Подкладка сбоку лопнула;
Она ведь не двужильная,
Не век ей шов держать…
«Ну, как вы поживаете?» —
Спросил усталым голосом,
Усевшись, журналист.
 

* * *

 
«Такое поживание, —
Сказал Арон Давыдович,
Встряхнув пальтишко старое, —
Что лучше и не жить…
Где эти сумасшедшие,
Что из моей материи
По мерке платье новое
Заказывали мне?
За месяц хоть бы кто-нибудь
Хоть самые паршивые
Дешевые-триковые
Мне брюки б заказал!
Шью двадцать лет как каторжный,
Имею вкус и линию
И вдруг теперь починщиком
Из первых скрипок стал…
Как до войны в Житомире,
В Париже, – понимаете! —
Одними переделками
Оправдываю хлеб…
Двух мастеров, – подумайте,
Не мастера, а золото, —
Пришлось с сердечным скрежетом
Во вторник рассчитать…
Что ж это за история?
Где франты? Где все модники?
Куда девать материю?
Портной я или нет?
Вы там в газетах пишете
Про кризисы, про мизисы, —
Читал и перечитывал,
Аж вспухла голова!
Америка в истерике,
Германия и Англия
Донашивают старое
И штопают бюджет…
Где главные закройщики?
И в чем подкладка кризиса?
Как по фасону новому
Перекроить все старое?
Весь мир трещит по швам!»
 

* * *

 
«Вот вам для иллюстрации:
Студент мне брюки старые
Принес перевернуть, —
Какой-то добрый родственник