Buch lesen: "Не сдавайся!"

Моему отцу, который всегда говорил, что у меня все получится.

И Джеймсу, который напоминал мне об этом до тех пор, пока у меня не получилось.

«Не тревожься, дорогая! Из-за туч всегда покажется солнце».

Луиза Мэй Олкотт, «Маленькие женщины»

© Sarah Turner, 2022

This edition is published by arrangement with Hardman and Swainson and The Van Lear Agency LLC.

© Осминина А., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2025

© Макет, верстка. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2025

Март

Глава первая

Ключ щелкает в зажигании, машина не заводится, и у меня вырывается стон. Ну же! Вчера, по крайней мере, это щелканье перешло в более обнадеживающее тарахтение. А сегодня ни звука, и именно в тот день, когда у меня назначена первая встреча для оценки личностного роста на новой работе. На новой-новой работе. Папа говорит, что у меня вечный «зуд десятой недели» во всем, что касается работы. Я так и не отважилась ему сказать, что непреодолимое желание сбежать у меня появилось в конце четвертой недели, потому что он обязательно все передаст маме, а уж она устроит мне очередную лекцию об ответственности. «Тебе надо упорно работать и подольше оставаться в одной фирме. Важно хорошо себя зарекомендовать», – скажет она.

Включившееся радио сообщает новости о ситуации на дорогах: «На участке трассы А39 между Кликхэмптоном и Страттоном затруднено движение из-за поломки контейнера для перевозки скота».

Закатываю глаза. Жители нашей деревни всегда повторяют, как нам повезло, что мы живем именно здесь, и как было бы ужасно постоянно ездить на работу в большом городе, но в большом городе хотя бы не пришлось останавливаться, чтобы пропустить домашний скот. Я понимаю, что в жару метрополитен пахнет подмышками и носками, но сезон внесения навоза на поля в северном Корнуолле тоже не очень радует обоняние.

Снова пробую завести машину. Щелк-щелк-щелк – и ничего.

Нахожу в сумке бутылку воды, открываю и выпиваю в несколько глотков, проклиная себя за то, что опять забыла восстановить водный баланс организма перед сном. Сестра утверждает, что после вечеринок выпивает не меньше полулитра перед сном, – хотя, как я не устаю ей напоминать, ужин с мужем, парой друзей и разговорами о правильном сне детей и подаче документов в начальную школу вечеринкой не считается. Наша Эмми по уши увязла во всяких аутотренингах, и среди последних открытий – «Позаботься о будущем себе». Конечно, я всегда безжалостно дразню ее за это, но в душе мне кажется, что в этом что-то есть. Эмми из будущего уж точно будет довольна Эмми из прошлого и тем, как она все предусмотрела. А вот будущую Бет ждет вечное разочарование, ведь Бет из прошлого только и повторяет: «Тогда мне это казалось хорошей идеей». Так и вижу, как на моей могильной плите пишут: «Здесь покоится Бет. Любимая дочь, сестра, тетя и друг. С кучей идей, которые ей казались хорошими».

Пятый бокал вина был ошибкой. Думаю, может, написать Джори о неприятностях с машиной и спросить, нет ли похмелья и у него тоже, но рабочий день в школе уже начался. В будни из веселого лучшего друга он превращается в педантичного учителя и редко отвечает на мои сообщения в мессенджерах, которые я пишу от скуки. Как-то я ему на это пожаловалась, но он только рассмеялся: «Я же работаю. Вырастешь – тоже когда-нибудь поймешь». Опускаю голову на руль и прикидываю, что же делать. Мама с папой уехали, так что я не могу их попросить ни подвезти меня, ни одолжить машину, пока я разбираюсь со своей – или, точнее, пока с ней разбирается папа, – страшно подумать, сколько я и так ему уже должна за предыдущую починку. Родители отправились выполнять свой дедушко-бабушкин долг еще до того, как я проснулась, а это значит, что и сестра мне ничем не поможет. Эмми, конечно же, позаботилась бы о себе из будущего и для начала не купила бы ржавый старый «Воксхолл Астру» с подозрительной историей техобслуживания. «Ты же знаешь, Бет: скупой платит дважды». На что я без конца ей повторяю, что у скупых хотя бы деньги есть, а у меня – ни гроша.

Хотя вообще-то она права, как и всегда. Действительно стоило купить машину понадежнее, но я вроде как коплю на дом, или квартиру, или что угодно, только бы не жить с родителями. Весьма прискорбная ситуация, учитывая, что в прошлом году мне исполнилось тридцать. Пока мне оставалось в районе двадцати, все было не так уж плохо, но проснуться в свой тридцатый день рождения в комнате, где я выросла… Гордиться тут нечем. Так что я пошла и купила монстеру и вельветовое кресло горчичного цвета, пытаясь придать своей детской спальне более изысканный вид. Но, когда Джори помогал мне с оформлением и отделкой, мы забыли покрасить потолок, и теперь, лежа в кровати, я по-прежнему вижу синие следы липучки, на которую приклеила Джея из группы Five ¹. Джей мне пару раз чуть сердечный приступ не устроил, падая ночью с потолка прямо на голову, но я всегда приклеивала его обратно. Так он и смотрел на меня сверху вниз много лет, изогнув проколотую бровь.

Сейчас, оказывается, Джейсону «Джею» Полу Брауну уже сорок два года. Даже Брэдли из группы S Club 7 ² почти сорок. Мне точно пора съезжать.

Бодрый голос местного радиоведущего между песнями сообщает время, и я понимаю, что уже очень опаздываю. Остается только пешком пойти. Так я продемонстрирую усердие, может, это даже впечатлит моего нового начальника. «У Бет сломалась машина, но она все равно пришла. Так держать, Бет!» Вот только дело в том, что, пока я тут полчаса сидела, в голову закралась еще одна мысль. Я ведь могу просто не пойти. Немного приврать. Заменить «проблемы с машиной» на «легкое недомогание». Решение неидеальное, знаю, но, если сказать правду, босс может приехать за мной сам, а я не могу встретиться с ним с похмелья. Я и так сижу напротив его стола целый день, разбираясь с его же финансовыми сделками и вообще занимаясь всей черновой работой.

Что ж, это решает дело. Учитывая, что недели две назад я уже соврала и взяла выходной под вымышленным предлогом «женских дней», второй раз уже не прокатит, хотя сейчас они как раз начались на самом деле. Здесь должна быть какая-то мораль. Про то, что не надо кричать: «Женские дни!» – когда все хорошо. Расскажу потом Эмми.

Отправляю Малкольму сообщение с извинениями и прячусь обратно в дом, уже предвкушая целый день безделья. Может, в морозилке осталась пицца? Мама иногда покупает такие, похожие на мою любимую пиццу из доставки, по скидке (а то иначе это же «грабеж средь бела дня»). Нужно выключить телефон: вдруг будут звонить с работы, – но сначала стереть вчерашние сторис, где мы с Джори в пабе. Вряд ли кто-то из коллег подписан на меня в соцсетях, друзей за такое короткое время я еще не успела завести, но страничка-то открыта… Неловко будет, если они узнают про мою мигрень, а потом наткнутся в соцсетях на видео, где я несколько вызывающе танцую с бильярдным кием. Какой позор. Почему всегда, когда напьюсь, я кружусь именно так? В тот миг я наверняка думала, что выгляжу отлично, и, что еще хуже, попросила не такого пьяного Джори меня заснять. Он смеется в конце, и я улыбаюсь, надеясь, что из 237 просмотревших нет никого из «Хексворси финанс», а потом стираю сторис.

В ту же секунду, как выключаю телефон, я вспоминаю, что должна была написать Эмми, пожелать удачи ей с Дугом: они собирались брать ипотеку и сегодня как раз поехали на встречу. Черт. Вот почему родителей нет. Они у Эмми дома, обещали присмотреть за Тедом и посадить Полли на школьный автобус (хотя в четырнадцать лет Полли уже могла бы уехать самостоятельно). А ведь и правда, Эмми с Дугом решили выкупить собственный дом, тот, в котором жили уже пятнадцать лет, – стоит хотя бы проявить интерес. Мне в самом деле интересно, это очень важный шаг для них, просто за последнюю неделю я уже и так наслушалась от мамы: «Они столько трудились, они такие молодцы! Бет, ну разве твоя сестра не молодец?»

В доме царит тишина. Я завариваю себе чай и несу в гостиную, по дороге подхватив с кофейного столика ноутбук. Звонит домашний телефон, но я не обращаю на него внимания, устраиваясь на диване и укрывая ноги папиным пледом в шотландскую клетку. «В корнуоллскую клетку», – всегда поправляет меня папа, страшно удивляясь, почему подобные уточнения не вызывают у меня немедленного приступа нежности к указанному пледу. Отец очень гордится своими корнуоллскими корнями.

Чисто по привычке листаю вакансии – задачка непростая, учитывая, что я не знаю ни чем хочу заниматься, ни где жить (лишь бы не так и не здесь, в Сент-Ньюс, где главное событие года – танцы вокруг майского дерева ³). К началу утреннего телешоу я уже пролистала весь интернет и от безысходности полезла в «Фейсбук» ⁴, всегда отдающий годом эдак две тысячи шестым. Поколение моей племянницы – ребята, которые сейчас учатся в старшей школе, – уже не поймет, как самозабвенно мы часами загружали в соцсети целые альбомы фотографий с вечеринок, иногда и несколько от одного и того же дня (кто знает зачем?). Как и не поймут, с какой скоростью мы кидались удалять отметки своих профилей с самых неприглядных снимков.

К своему огромному удивлению, вижу сообщение от Джори. Кликаю на него и с разочарованием вижу только текст, никаких тебе эмодзи или мемов на тему похмелья. Сообщение звучит прямолинейно и, если честно, даже немного по-командирски:

«Бет, ты где? Срочно включи телефон».

А сам трубку никогда не берет! Ладно, рискнем – включу телефон, а там позвонит босс – ну, значит, позвонит. Через пару мгновений экран оживает, а в меня впиваются иголочки ужаса. Ох. Малкольм наверняка оставил голосовое сообщение. Проверяю. Так, одно на голосовой почте, неизвестный номер – скорее всего, с работы. Голосовое сообщение от папы. И от Джори. Джори? Он никогда не оставляет голосовых сообщений, с чего бы ему звонить из школы?

Я уже собираюсь прослушать все по порядку, но тут начинают приходить эсэмэс. За последние полчаса папа пытался позвонить мне семь раз. Прислал два сообщения: в одном спрашивал, где я, потом просил позвонить, как только смогу. Никаких тебе «Как дела?» или эмодзи с поцелуями. Может, он по какой-то причине звонил мне на работу, и там ему сказали, что у меня мигрень. Очень мило, что он так беспокоится, но не семь раз же звонить. Да и тому, у кого действительно мигрень, это вряд ли поможет. Набираю папин номер и иду в коридор, где сигнал получше. Он отвечает после двух гудков.

– Бет, это ты? – Голос у него ниже и тише, чем обычно. Теперь мне стыдно, что заставила его волноваться.

– Да, папа, это я. Ты звонил мне на работу? Прости, там про мигрень недопонимание…

Он перебивает меня, снова называет по имени. Три раза. И от его тона у меня бегут мурашки по коже.

– Папа, в чем дело? – Сердце начинает стучать чаще. – Где мама?

Он медлит. Комок ужаса в груди сжимается.

– Мама рядом, – очень медленно произносит он. – Ты не одна? Не за рулем?

– Нет, не за рулем. Я дома. Господи, папа, что случилось? – Меня уже всю трясет.

Он что-то кому-то говорит в сторону. Слышу приглушенный голос мамы, расстроенный. Фоном доносятся звуки мультика «Свинка Пеппа» – значит, они все еще у Эмми дома. Но там слышен и еще чей-то голос. Мужской, незнакомый – это не мой зять Дуг.

– Оставайся там, милая, держись, я буду, как только смогу. – Папа уже плачет.

Теперь и я плачу, не понимая, почему мы оба рыдаем.

– Нет. Что бы ни было, просто скажи мне, папа. Пожалуйста.

Он звонит не из-за моей головной боли. Семь раз он пытался дозвониться из-за чего-то еще, что хочет сказать мне лично, из-за чего он плачет. И похоже, случилось что-то совсем ужасное.

Наконец, он произносит:

– Мне так жаль, милая. Твоя сестра и Дуг… С ними произошел несчастный случай.

Глава вторая

Не помню, ни как Джори приехал, ни как поднял меня с пола, но, видимо, он это сделал, потому что сейчас я сижу на переднем сиденье его минивэна, а он держит мое лицо в ладонях. Что-то говорит, но звука нет. Я вижу, как медленно шевелятся его губы: как в детстве, когда мы пытались говорить под водой в бассейне и он так же чрезмерно артикулировал. Потом мы выныривали, смеясь и плескаясь, и рассказывали, как друг друга поняли. За почти двадцать лет дружбы я никогда не видела его таким обеспокоенным.

– Бет?

Звук возвращается, меня будто ударяет током, и я вспоминаю, почему лежала, свернувшись в комочек, на полу. Меня начинает трясти.

– Дуга больше нет. – Я произношу это как факт, но умоляюще смотрю на Джори, всей душой желая, чтобы он меня поправил или хотя бы предложил другую, не такую чудовищную версию, но он молчит. – Эмми тоже умрет, да?

Мне так отчаянно хочется, чтобы здесь была какая-то ошибка, чтобы они просто перепутали. Маловероятно, я знаю, но возможно же! Я начинаю торговаться. С Богом или кем угодно, кто меня слышит. Пожалуйста, пусть это будет неправда, я сделаю все что угодно. Верни Дуга, не дай моей сестре умереть, пусть этого несчастного случая не будет – и я никогда больше не стану жаловаться на свою жизнь.

У меня стучат зубы.

– Мы этого не знаем. Эмми сильная.

Руки Джори больше не касаются моего лица, а уже снимают пиджак и накидывают мне на плечи. Помню, как он делал то же самое в тот вечер, когда мой первый парень бросил меня после какой-то алкогольной вечеринки и ссоры. Меня тогда всю трясло от шока или адреналина – или всего вместе. Джори нашел меня, мы купили в фургончике у ночного клуба бургеры и уселись на бордюре. Джори тогда повторял, что все наладится. И я хочу, чтобы сейчас он тоже сказал, что все будет хорошо, но этого не случится.

Он заводит машину.

– Нам действительно уже надо ехать в больницу. Я только хотел сначала убедиться, что у тебя не паническая атака.

– Пожалуйста, поехали быстрее. Мне надо быть там. Сколько туда…

– Час двадцать пять, – отвечает он, передавая мне сумку. – Внутри бутылка воды и пластиковый пакет, если будет тошнить. Ты сказала, что тебе нехорошо. Очки твои я тоже взял, вдруг глаза заболят от линз. Не знал, что еще нужно, а ты просто кричала… – Он замолкает. И выглядит так, будто сам плакал.

Единственный раз, когда я видела Джори плачущим, – это еще в старшей школе, когда умер Брамбл, его спрингер-спаниель.

Держу на коленях вещи, которые он мне передал, пытаясь проглотить обжигающий комок в горле.

– Я не могу потерять ее, Джор. Она нужна Полли и Теду. Она нужна мне.

Он бросает на меня быстрый взгляд, но не отвечает.

Я терзаю и так уже обгрызенные ногти. Дуга больше нет. Эта фраза крутится в голове как на повторе. Я же видела его всего два дня назад. Вломилась к ним на ужин без приглашения, узнав, что они готовят лазанью. Моя сестра готовит лучшую лазанью в мире: корочка у Эмми получается хрустящей, как я люблю. Весь вечер я подкалывала Дуга по поводу его мешковатых джинсов, а Эмми – из-за ее садовых тапочек. А теперь в их кухне полиция, и они говорят то, что мы не хотим слышать. Как он мог умереть вот просто так?

Джори включает радио, но тут же выключает, услышав в новостях о смертельной аварии на шоссе М5. Остаток пути мы проводим в тишине, и комок в горле жжет по-прежнему.

Больница – настоящий лабиринт из коридоров и комнат ожидания. Мы идем так быстро, как только можем, едва не срываясь на бег. В какой-то момент я дергаюсь вперед, но чуть не врезаюсь в пациента, которого вывозят на коляске из лифта, и Джори меня перехватывает, заставляя идти медленнее.

– Уровень два, зона К, – повторяет Джори указания медсестры из реанимационного отделения. – Почти пришли.

Мама с папой еще не приехали. Им пришлось забрать Полли из школы и все ей рассказать, так что они только едут к нам. Тед о папе пока не знает, но его взяли с собой навестить маму. Нам не сказали, что с Эмми, только что все очень серьезно, и, если вдруг Теду нужно быть здесь, съездить за ним бы уже не успели. О детях я сейчас думать не могу: от этого в буквальном смысле разбивается сердце. Удивительно, как боль от этих новостей ощущается на физическом уровне – грудь словно сдавило тисками.

Толкаем дверь в наше отделение, и навстречу выходит медбрат, спрашивая, к кому мы. Мельком оглядываю коридор за его спиной; я уже навещала друзей в больнице, но это отделение ни на что не похоже. Пациенты не сидят в кроватях с виноградом и конфетами, не смотрят выдвижные телевизоры. Вместо этого здесь несколько отдельных комнат, двери закрыты – и полная тишина, прерываемая только пиканьем аппаратов.

– Мы к Эмми. Эмили Лэндер. Я ее сестра, Бет, – произношу я.

Медбрат кивает в знак приветствия и переводит взгляд на Джори.

– А это Джори, мой друг. – Судя по всему, этого недостаточно. – На самом деле скорее часть семьи.

Нас ведут мимо безмолвных палат в длинный коридор с рядом стульев напротив помещения, похожего на кабинет. Медбрат показывает Джори, где находится ближайший кофейный автомат. Я не хочу кофе. Сажусь, но тут же вскакиваю и начинаю ходить туда-сюда. Ждем мы недолго; из кабинета к нам выходит женщина.

– Бет? Я доктор Харгривс. Как я понимаю, ваши родители в пути.

Я киваю.

– Могу я увидеть сестру?

Доктор жестом предлагает мне сесть, и я нехотя подчиняюсь, сжимая кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Что-то случилось с тех пор, как они говорили с папой?

– Состояние вашей сестры совсем неважное, – тихо и сдержанно произносит она.

«Состояние неважное». Это означает, что Эмми жива. От одной этой мысли меня переполняет облегчение, несмотря на обеспокоенное выражение лица врача. «Самочувствие неважное» – так всегда говорила мама, когда мы подхватывали простуду. Теперь, когда это о моей сестре говорит настоящий врач, звучит определенно хуже.

Доктор садится рядом. За ухо у нее заткнута ручка. Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на ее словах.

– При аварии Эмми получила черепно-мозговую травму. Когда скорая прибыла на место, ваша сестра ни на что не реагировала, дыхание было редким.

У меня вырывается всхлип, я будто наяву вижу место аварии. Джори кладет руку мне на плечо и сжимает его.

– Она говорит? Она знает, где находится? Знает, что произошло? – «Она знает, что ее муж мертв?»

Доктор качает головой:

– У вашей сестры диагностировано глубокое нарушение сознания, ее подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Проще говоря, она в коме, хотя в случае травмы головного мозга ничего «проще» никогда не будет.

– Она умрет? – Я смотрю ей в глаза.

Мне необходим ответ, и в то же время я не хочу его знать. Знает ли доктор Харгривс, как нам важно, чтобы она вылечила Эмми? Думаю, знает, а еще у нее сотни таких семей сидели там, где сейчас сижу я, и они тоже слепо верили, что доктор спасет кого-то особенно важного для них, лежащего в этом бесцветном мрачном месте, где все пациенты чувствуют себя совсем неважно. Но все эти остальные пациенты – не моя сестра.

– Сейчас слишком рано что-либо утверждать. Состояние Эмми мы называем очень тяжелым, но стабильным. Это означает, что оно опасно для жизни, но основные показатели жизненно важных функций сейчас в норме. – Доктор Харгривс кладет ладонь мне на руку. – Я сделаю для вашей сестры все, что смогу. Пойдемте, провожу вас к ней?

Джори протягивает мне руку, и я цепляюсь за нее. На мне по-прежнему его пиджак, тот, в котором он должен был сейчас преподавать историю своему классу. Мы будто оказались в параллельной вселенной, и я больше всего на свете хочу вернуться в ту, другую, где Джори слишком занят преподаванием, чтобы отвечать на мои сообщения, а я прогуливаю работу, лежа под корнуоллским пледом папы, размышляя, что бы такого приготовить на ланч с похмелья. Какой же прекрасной была та, другая жизнь. И как глупо было с моей стороны принимать все как должное.

Мы возвращаемся в коридор с закрытыми дверьми. В дальнем конце на одной из них белая табличка, где написано: «Лэндер Эмили». Мы робко входим, и я тру глаза, вытирая слезы, иначе вообще ее не увижу. И когда наконец вижу, непроизвольно закрываю рот ладонью. Эмми в бинтах от подбородка до затылка, а светлые волосы спутались и потемнели от, как я догадываюсь, засохшей крови. Изо рта у нее торчит трубка, руки забинтованы, и от них тоже тянутся трубочки. Я наклоняюсь к сестре, взглядом спросив у доктора Харгривс разрешения. Она кивает, и я, опустившись на стул у кровати, осторожно беру ладонь Эмми в свои. Я думаю о Дуге. Он первая и единственная любовь Эмми, замечательный отец Полли и Теда, и сейчас он лежит где-то, я даже не знаю где, совсем один. Тихонько опускаю голову на краешек подушки Эмми.

– Я здесь, Эм. И Джори тоже, – говорю я.

Джори переступает с ноги на ногу, потом откашливается:

– Э-э, привет, Эмми. Как ты тут?

Она не шевелится. Аппарат рядом с кроватью негромко пикает.

– Она меня слышит? – спрашиваю я.

– Мы не знаем. – Доктор Харгривс успокаивающе поднимает ладони. – Нельзя точно сказать, в насколько глубокой коме Эмми находится в данный момент, но шанс, что она вас слышит, есть, и она скорее откликнется на знакомый голос, чем на наши.

Я киваю, не совсем представляя, что еще сказать. В коридоре слышатся голоса, и Джори выглядывает наружу.

– Твои родители здесь, – сообщает он. – И Полли с Тедом тоже.

– Хорошо, – отвечаю я. Все совсем не хорошо. Больше всего мне хочется, чтобы детям никогда не пришлось видеть свою маму вот такой.

Доктор Харгривс ведет нас в отдельную комнату с удобными креслами, куда уже проводили маму с папой. В креслах лежат подушки, посередине комнаты стоит кофейный столик с вазой с сухоцветами. В этой комнате разрушаются жизни. Не сомневаюсь, для хороших новостей подушки и цветы не нужны.

В таком маленьком помещении нас очень много. Мужской голос, который я до этого слышала при разговоре с папой, оказывается, принадлежит назначенному нам сотруднику по связям с семьей. Кивнув мне в знак приветствия, он протискивается к выходу, пообещав информировать родителей о ходе расследования. Папа раскрывает объятия, и я падаю в них. Его плечи начинают дрожать, и я обнимаю его за талию, сжимая изо всех сил. Шерстяной свитер пахнет так знакомо. Тридцать один год он прижимал меня к себе, обычно – когда я опять наломаю дров, и всегда напоминал мне, что утро вечера мудренее и все образуется.

– Ты видела ее? Она что-то сказала? – Папа отпускает меня и откашливается.

Я отвечаю, что мы пробыли у Эмми всего пару минут до их прихода и что она ни на что не реагирует. Он кивает, и еще раз, и еще, пока движения не становятся немного безумными.

Подходит мама с Тедом на руках и целует меня в лоб, а потом машет замешкавшемуся в коридоре Джори, приглашая войти. Ему явно неловко, и мама тянется погладить его по щеке. Она всегда любила Джори, с самого детства.

– Спасибо тебе, что привез Бет, – благодарит она.

Он поднимает взгляд, встречаясь с ней глазами:

– Мойра, мне так жаль…

– Я рада, что ты здесь, милый, – грустно улыбается она.

Полли стоит в уголке у окна, бледная, потрясенная, не успевшая распустить высокий хвостик после урока физкультуры, с которого ее забрали. Ей уже сказали про папу, я вижу по ее лицу. Смотрю на Теда, потом на маму, которая без слов понимает, о чем я спрашиваю, и качает головой: «Он еще не знает».

Доктор Харгривс приглашает всех сесть, хотя Полли отказывается, и начинает пересказывать то, что уже сообщила Джори и мне, но во второй раз я воспринимаю информацию лучше. Мы все очень хотим пойти к Эмми, но доктор объясняет, что по правилам отделения интенсивной терапии навещать пациентов в палате можно только по двое, так что мы решаем, что мама с папой пойдут вместе, а потом вернутся за Полли и Тедом по очереди.

– Ты согласна, солнышко? – мягко спрашивает мама у Полли. – Мы с твоим дедушкой пойдем навестим маму, а потом вернемся за тобой, хорошо?

Полли пожимает плечами и отворачивается.

Тед, за это время сумевший загнать свой игрушечный фургончик почтальона под кофейный столик, поднимает голову и сообщает:

– Мои мама с папой здесь!

Мы так и застываем на месте – все, кроме Джори, который нагибается и вытаскивает машинку.

– Ну-ка, дружок, хочешь посмотреть на машины скорой помощи? Их там много снаружи, пойдем глянем? – Он оборачивается к маме и папе: – То есть если это поможет? Я мог бы погулять с ним немного на улице, пока вы здесь, чтобы не мешать…

Все кивают. Тед крутит ручкой над головой, изображая мигалку.

– Уи-у, уи-у, уа-уа-уа! – пищит он, выходя с Джори из комнаты.

Мама с папой выходят следом за доктором Харгривс, оставив меня с Полли в комнате для плохих новостей.

Я верчу в руках подушку, не зная, как лучше заполнить тишину и что я вообще могу сказать своей племяннице. Наши отношения основываются на постоянном поддразнивании друг друга и совместном поддразнивании ее родителей. Я никогда не виделась с Полли без Эмми – я не из тех тетушек, которые водят племянниц по магазинам, или в парк, или попить горячего шоколада, и вообще меня оставляли с ней и Тедом от силы пару раз. Эмми перестала рассматривать меня на роль няни в тот вечер, когда они с Дугом рано вернулись со свидания и застали меня в компрометирующей позе с моим тогдашним парнем. Как же они разозлились! Даже хуже – они были разочарованы. Люди вообще часто разочаровываются во мне, как я погляжу.

Подхожу ближе к вставшей у окна Полли, открываю рот и снова закрываю, вместо слов осторожно гладя ее по спине. Какое-то время мы так и стоим.

– Тетя Бет, это невыносимо… – тихим срывающимся голосом наконец произносит она.

– Я знаю. – Пытаюсь подыскать нужные слова, чтобы как-то ее успокоить, но она только что узнала, что ее папа умер, а мама в коме, лежит в палате в конце коридора. Что бы я ни сказала, ей это не поможет.

Полли смотрит в пространство, и глаза у нее широко распахнуты.

– Папа должен был поехать на работу сегодня. Они никогда никуда не ездят в будни, никогда, и в этот единственный раз происходит такое.

– Не нужно так думать, – говорю я. – Мне больше всего на свете хотелось бы, чтобы в тот самый миг их не было на том самом месте, но они были, и никто из нас уже никак это не изменит.

Полли мотает головой.

– Я должна была убедить их остаться. Она умрет, да?

– Нет, – произношу я гораздо увереннее, чем чувствую на самом деле.

– Она очень плохо выглядит?

Соблазн преуменьшить степень собственного потрясения при виде Эмми велик, но Полли сама скоро ее увидит, так что, может, небольшая подготовка не помешает.

– Нет, не плохо, – осторожно начинаю я. – Просто она вся в бинтах, и потом, эти проводочки и приборы немного пугают. Не обращай внимания, просто смотри ей в лицо. Ты нужна маме, Пол. Доктор сказала, что она, возможно, слышит нас.

– А она знает? Про папу? – Полли начинает плакать, и это снова разбивает мне сердце.

– Вряд ли. Думаю, что нет.

– А вам сказали, куда они ехали? Полиция узнала? Они выяснили, как родители оказались на М5?

– Нет, – качаю головой я. – Но мы же и сами знаем. У них была назначена встреча по поводу ипотеки. Твоя бабушка считает, что они могли потом поехать в «Икею», поэтому и свернули на трассу. А магазин там не так и далеко. Бабушка теперь ужасно жалеет, что посоветовала им посвятить делу весь день. Но она ни в чем не виновата, и ты не виновата в том, что не остановила их. Вы не могли этого знать.

Полли снова и снова прокручивает произошедшее в голове, изводя себя, это видно. По дороге сюда я делала то же самое.

– Хочешь чего-нибудь? Я схожу нам за чаем или чем-нибудь еще.

Полли только качает головой.

– Ты уверена? Я все равно собиралась поискать туалет. Пойдешь со мной?

Не хочу оставлять ее одну. Но Полли снова качает головой, и я обещаю мигом вернуться.

Не успеваю выйти из реанимационного отделения, как слезы все же прорываются, крупными каплями стекают по щекам, и в этот раз я их не стираю. И не сдерживаю рыданий, хотя на меня уже поглядывают.

Из зеркала над раковиной на меня смотрит незнакомое лицо, и я вздрагиваю. Хватаю бумажное полотенце и вытираю слезы, потом поправляю выбившиеся из пучка непослушные пряди. Меня накрывает волной чистого ужаса, и теперь к нему примешивается парализующий страх, что это еще не все, что будут еще плохие новости. Я ничего не могу контролировать, потому паника только нарастает. В критической ситуации инстинкт всегда говорил мне бежать. Я беглянка, надежный член команды бегунов в ситуации «борись или беги». Но сейчас не сбежать, не исчезнуть на время, пока вновь не станет безопасно выходить. Нельзя прятаться. Я даю себе мысленный подзатыльник и как можно быстрее иду обратно в реанимационное отделение, к своей семье и нашему худшему кошмару.