Buch lesen: «Перекрестные сны»

Schriftart:

* * *

Третий круг

У каждого есть множество причин,
веских или не очень, ради которых
следует жить

Описываемое мною событие произошло пять-шесть лет назад в маленькой стране, находящейся в самой западной части Востока, окружённой большими странами, некогда представлявшими собой великие империи.

Шел 2065 год. Жизнь в Йэрсалане, столице Йэрсалана (кто-то давным-давно не стал заморачиваться и назвал столицу так же, как и страну, видимо, чтобы не путаться), изо дня в день шла по привычному сценарию – скучно и обыденно. С раннего утра толпы хорошо одетых горожан двигались по тротуарам, строго придерживаясь своей стороны, как если бы между противоположными людскими потоками была начерчена линия. Ближе к офисам, заводам, школам от большого потока отделялись ручейки поменьше. Часам к десяти напряжение спадало, и весь день городские улицы принадлежали неработающим гражданам, проводящим время в небольших симпатичных кафешках, мамашам с детьми и пенсионерам, гуляющим в ухоженных парках. Вечером утренняя история повторялась, только в обратном направлении.

Любой приезжий, оказавшийся в центре города, видел повсюду организованность и порядок в движении людей и автомашин, чистоту. Поражало отсутствие шума, присущего интенсивному городскому движению. Удивляло отсутствие запаха выхлопных газов. На протяжении последних двух столетий Йэрсалан значился в списке довольно богатых нефтедобывающих стран. Но здесь уже в течение пятнадцати лет постепенно отказывались от бензина в качестве горючего. Не являясь членом крупных союзов или содружеств, страна, тем не менее, имела прекрасные отношения с большинством государств мира и смогла искусно разрешить противоречия с некоторыми соседями. Граждане Йэрсалана без проблем посещали другие страны как граждане признанного самодостаточным и богатым государства. Остались позади те годы, когда целыми семьями люди уезжали отсюда за границу в поисках лучшей доли. Теперь, напротив, немало граждан, как из ближних, так и из дальних государств, стремились поселиться в этой теплой и спокойной стране. Власти этому не препятствовали, наоборот, старались поощрять. Йэрсалан был достаточно силен, чтобы позволить иностранцам приезжать сюда, здесь бдительно следили за порядком, не допуская ни малейшего отклонения от строгих правил, царивших в стране уже многие годы…

Касмерту, уроженцу Йэрсалана, для посещения исторической родины нужна виза, чего не требовалось для других бывших граждан этой страны. Требование получить визу не вызвало у него особого удивления. Будучи хорошим юристом и дисциплинированным человеком, он, по обыкновению своему, заблаговременно выяснил все детали и подготовил необходимые документы. Визу ему, естественно, выдали. И всё же сам факт необходимости её получения в страну, где он родился и вырос, вызвал у него поначалу некое чувство обиды. Да, он не любил Йэрсалан, но… А впрочем, Касмерт с этим чувством обиды быстро справился. Как человек честный и справедливый, он прекрасно понимал, что и у родины есть все основания недолюбливать бывшего «сына». В молодости он отказался проходить не только обязательную, но и альтернативную военную службу и попросту сбежал, из-за чего, вполне справедливо, считался нарушившим закон. В первые годы проживания за границей он получал различные запросы из Йэрсалана, связанные с урегулированием этой проблемы. Позже стало ясно, что власти даже готовы снять с него ответственность за уклонение от службы, однако Касмерт игнорировал эти письма, и в конце концов запросы прекратились.

Письмо, на этот раз от председателя парламента Йэрсалана, с просьбой принять участие в расследовании какого-то особого дела его несколько озадачило. Касмерт хотел было, по обыкновению, «не увидеть» и это письмо, но не стал этого делать по ряду причин. Во-первых, его приглашал сам господин Мурмут, человек известный и уважаемый в юридическом сообществе, а также близко знакомый с его покойным дядей. Естественным было предположить, что это обстоятельство гарантирует то, что его не станут привлекать к ответственности за уклонение от срочной службы, хотя, впрочем, и срок давности этой ответственности давно истёк. Во-вторых, он не держал зла на отчизну, и было бы интересно вновь оказаться на улицах города, по которым бегал в детстве. Приятным дополнением было то, что в конце письма сообщалось: на имя господина Касмерта приобретён авиабилет бизнес-класса в оба конца с открытой датой возвращения. Номер «сьют» в отеле «Хилтон Йэрсалан» оплачен и забронирован на всё время пребывания, без ограничения сроков… Но совершенно неотвратимой эту поездку делало то, что почти такое же письмо было отправлено и в адрес его руководства – начальнику Объединенного международного управления специальных расследований, в котором Касмерт работал последние пять лет в должности следователя-аналитика, и то, что начальник уже позвонил и поставил его в известность о том, что предстоит командировка в Йэрсалан.

У стойки регистрации отеля его встретили как дорогого и долгожданного гостя. Процедура оформления заняла не больше трех минут. Миловидная девушка-администратор, протягивая ему электронный ключ от номера, улыбнувшись, сказала:

– Ваши апартаменты, господин Касмерт, расположены на семнадцатом этаже. С террасы открывается прекрасный вид на город и озеро. Надеюсь, что пребывание в Йэрсалане будет приятным и запомнится вам надолго.

– Спасибо, – улыбнулся в ответ Касмерт, – я тоже на это надеюсь.

Войдя в номер, он сразу заметил дорогую кофемашину известной марки на сервировочном столике возле дивана (такая же стояла на кухне у него дома). Рядом лежали две упаковки кофейных капсул «Starbucks», пачка коричневого тростникового сахара и деревянная коробочка с имбирным печеньем «Grandma’s». Касмерт хмыкнул, сдерживая смех, и направился в ванную комнату, где уже рассмеялся в голос: на полочках стояли шампунь, гель для душа и другая косметическая мелочь именно тех брендов, которые предпочитал Касмерт. «Даааа! Ребята подготовились основательно, однако! Видимо, дельце намечается непростое. – Но смеяться ему почему-то сразу же расхотелось. – Видимо, совсем не простое». Выйдя на террасу, Касмерт убедился в том, что милая девушка-администратор не обманула. Ночной Йэрсалан, щедро усыпанный тысячами тысяч бриллиантов мерцающих огней, был великолепен. Вечер был уже не летний, но ещё и не осенний, один из тех, что часто выдаются в середине августа и располагают к воспоминаниям и осмыслению каких-то ситуаций и событий, для разбора которых не находится времени в водовороте обыденности и ежедневной рутины.

Распаковав сумку, разложив и развесив вещи, Касмерт приготовил себе двойной американо, прихватил коробочку с любимым печеньем и уютно расположился за бамбуковым столиком на террасе. Думать о том, что уже завтра предстоит заниматься проблемой господина Мурмута, совсем не хотелось. Позвонил жене. Сообщил, что долетел и устроился хорошо, а Суэд напомнила о том, что он обещал проводить дочку в школу и было бы хорошо, если бы обещание он сдержал – «Первый раз всё-таки!», – и передала трубку сыну, который очень хотел поделиться впечатлениями о последней игре любимой футбольной команды – оба были заядлыми фанатами. После разговора с женой остался легкий след тревоги. Вот об этом, пожалуй, и стоит подумать… Но об этом тоже не думалось.

Касмерт проснулся в половине седьмого утра и отправился на обязательную ежедневную пробежку. Привычка бегать по утрам у него появилась ещё в детстве. Он рос болезненным и слабым, бесконечно кашляющим и температурящим ребенком. Его верными друзьями были не мальчишки с мячом во дворе, а ангины с микстурами и таблетками. Мама и бабушка кутали его в шарфы и теплые свитера, всячески оберегали от сквозняков, закармливали фруктами и овощами, отпаивали бульончиками. Сколько бы это длилось, непонятно, если бы однажды утром отец не зашел в его комнату и не бросил на кровать пакет с ярким логотипом фирмы, выпускающей спортивную одежду. «Одевайся», – не предполагающим возражений тоном сказал он. Мама обеими руками схватилась за голову. Бабушка – за сердце: «Ну как же так? – простонала бабушка. – У ребенка только вчера было 37 и 2…» Зять, не глядя на тёщу, сказал: «Парень должен носить кроссовки, джинсы и ветровки, а не меховые тапки, гамаши и кутаться в верблюжий плед. Понятно?» Всем всё было понятно. Спорить никто не стал. С этого дня спортивная одежда фирмы «Nike» и бег по утрам стали непременными атрибутами его жизни…

Вернувшись в гостиницу, Касмерт принял душ и спустился в ресторан. Наскоро позавтракал, отметив для себя, что кофе и миндальный торт оказались выше всяких похвал, и в половине десятого вышел из гостиницы. До встречи с Мурмутом времени оставалось предостаточно – она была назначена на три часа дня, – и он решил пройтись по городу. Касмерт вовсе не собирался бродить по знакомым ещё с юности местам. Он был уверен, что весьма равнодушно относится ко всему, без сожаления оставленному двадцать лет назад. Просто хотелось оценить изменения, произошедшие за годы его отсутствия, и понаблюдать за жизнью города и горожан, что он, по своему обыкновению, делал всюду, где бывал.

Касмерт не спеша шел по тенистому бульвару, оглядываясь по сторонам так, как обычно и оглядываются туристы, выйдя на прогулку в город, о котором знали что-то, что-то слышали, смотрели рекламные проспекты и видеопрезентации и, оказавшись в нём теперь, пытались свои «знания» сравнить с тем, что увидели. Так могло показаться и, наверное, казалось со стороны. Но Касмерт сравнивал этот город с тем, из которого и от которого когда-то сбежал. Он смотрел и не узнавал Йэрсалан. Йэрсалан изменился. Широкие улицы. Красивые новые и ухоженные старые здания. Степенные и уверенные в своей значимости вывески брендовых магазинов. Удобные тротуары. И чистота! Она царила повсюду и была такой безупречной, что, казалось, даже опавшие с деревьев листья чувствовали себя очень неловко оттого, что могли показаться мусором, оброненным нерадивым прохожим. И люди… Люди тоже изменились. Они были по-другому одеты. Они даже двигались и разговаривали по-другому. Жители этого города, как показалось Касмерту, даже дышали, видимо, не так, как те, которых он видел на улицах того – оставленного когда-то без сожалений. Этот Йэрсалан стал целеустремленным, дисциплинированным и респектабельным во всём и везде: от центральных кварталов до внутренних двориков с детскими площадками и бельём, развешанным для просушки на балконах (во дворики Касмерт тоже заглянул). Этот город явно не терял время попусту. Устав от прогулки и впечатлений, Касмерт подумал, что было бы неплохо слегка перекусить и выпить кофе. На площади у старой крепостной башни он, присмотрев небольшой уютный ресторанчик с открытой верандой, расположился за столиком недалеко от входа, откуда вся площадь была как на ладони и можно было наблюдать за голубями, детьми и туристами.

Через минуту к столику подошёл официант. Довольно взрослый мужчина, лет пятидесяти.

– Вам помочь? Или господин готов сделать заказ? – предупредительно, но не подобострастно обратился он к Касмерту.

– Помочь? Да… нет. Пожалуй, не стоит. У вас готовят стейки?

– Да. У нас прекрасная австралийская мраморная говядина. Какой прожарки вы предпочитаете?

– Давайте сделаем так. Один стейк средней прожарки с брокколи, спаржей и кольраби. Два американо с интервалом в пятнадцать минут и две… нет, пожалуй, три… да! Три венские вафли с шоколадным соусом, взбитыми сливками и шариком ванильного мороженого. Вот так.

– Прекрасный выбор. Вот только, если позволите, я бы посоветовал к ванильному мороженому карамельный соус.

– Что ж! Я, пожалуй, соглашусь. Давайте карамельный. А вы, дружище, как я посмотрю, знаете толк в десертах? – почти смеясь, спросил Касмерт: мужчина явно был ему симпатичен.

– Да. Что есть, то есть, – слегка разведя руки и пожимая плечами (жест был скорее ироничный, чем извиняющийся), ответил официант и, впервые улыбнувшись за всё время их разговора, добавил: – Мясо будет готово через двадцать минут. Что-нибудь ещё?

– Пару свежих газет, если можно.

– Да, конечно. Одну минуту.

Касмерт наскоро пробежался по заголовкам газетных статей. Газеты много писали об успехах и достижениях йэрсаланцев в культуре, науке и спорте, немного о том, что ещё необходимо сделать, чтобы этих достижений было больше, и совсем чуть-чуть о происшествиях и криминале, которых совсем скоро уже не будет. И, судя по всему, даже если хорошие новости разделить на три, а плохие умножить на четыре, выходило, что жизнь в Йэрсалане и его окрестностях очень правильная и благополучная. Прекрасная погода, вкусная еда, отменный кофе и фантастический десерт вполне способствовали тому, чтобы можно было во всё это почти поверить.

Касмерт пытался оценить, даже скорее осознать свои первые впечатления от увиденного в этом нынешнем городе его прошлого. Всё сильно отличалось от того, что он слышал от родителей, проживших большую часть жизни в Йэрсалане, да и от того, что помнил сам. А помнил он времена пыльных днём и темных по ночам улиц, разбитых тротуаров и фонарей, парков с хилой растительностью и перекошенными скамейками – удобной и уютной зоной отдыха наркоманов, пьяниц и всяких других не очень просветлённых господ. Помнил времена презрительного чванства, спеси и самодовольства, подпитываемых повсеместным мелким жульничеством и хитростью, когда попытки придать себе особую важность царили не только в кругу элиты, но и среди обывателей.

Безусловно, то, что он увидел сегодня, разительно отличалось от тех «неизгладимых» впечатлений, которые он очень старался стереть из памяти. Сейчас всё было на первый взгляд правильно и грамотно организовано. Жить здесь стало удобно и комфортно. Хотя кое-что всё же осталось неизменным и… слегка настораживало – люди, как и много лет назад, не улыбались. Нет, не то чтобы они вовсе не улыбались. Улыбались, но это, пожалуй, были обязательные, предписанные улыбки. Улыбались тогда, там и тем, когда, где и кому это было делать положено и необходимо (девушка в гостинице, официант). Касмерт, как бывший йэрсаланец, несмотря на долгие годы жизни за границей, всё ещё мог легко отличить местных от приезжих – открыто и естественно улыбались только вторые. Вероятно, тогда, много лет назад, этот феномен поведенческой культуры объяснялся укоренившейся здесь за сотни лет борьбой за кусок хлеба, позже – разными несправедливостями и невозможностью жить сообразно своим амбициям и воззрениям.

Но ведь сейчас-то всё должно было бы обстоять по-другому: наверняка люди стали более образованными, в большинстве своем говорят на нескольких языках, имеют, судя по маркам машин и по тому, как одеты женщины и дети, хорошую и достойно оплачиваемую работу, да и общество, насколько позволяли судить первые впечатления, в целом, видимо, разрешило вопросы самоидентификации. Хотя, возможно, борьба за повышение уровня жизни, а также смена общественных устоев за исторически короткое время отняли много энергии и сил, и люди ещё не способны радоваться успехам. Все казались довольно вежливыми и разумными, но выражение лиц однозначно показывало желание дистанцироваться от окружающих. Даже персонажи на рекламных щитах были серьёзны, пожалуй, за исключением одной-единственной рекламы, где улыбающийся мужчина, стоя на коленях, надевал кроссовки «Jump» мальчику, который тоже улыбался. Увидев эту рекламу, Касмерт невольно улыбнулся и сам – что-то в этой рекламной сценке тронуло его, что-то показалось знакомым, даже важным… но сразу не вспомнилось…

Внимание Касмерта привлек новый посетитель. Пожилой мужчина, аккуратно и чисто, но очень скромно одетый, сел за столик рядом. Он открыл меню, но сразу же его закрыл, потом, подумав, незаметным движением указательного пальца слегка его отодвинул. На секунду Касмерту показалось во взгляде подошедшего к гостю официанта что-то похожее на пренебрежение, но нет… показалось – вон какой добротой и радушием светятся его глаза.

– Вы что-нибудь уже выбрали? – Вопрос прозвучал уважительно и доброжелательно.

– Пожалуй… да. Мне чашку чая. Зелёного. И немного – совсем немного – солёных крекеров, пожалуйста.

– Прекрасный выбор. Зелёный чай и крекеры. Немного.

Уточняя заказ, официант мило улыбнулся, но Касмерту послышалась в хорошо поставленном голосе усмешка или, точнее, насмешка. Или… всё же показалось?

Через пару минут, ставя перед стариком чай и вазочку с крекерами, так понравившийся Касмерту дружище-официант, чуть наклонившись, почти шепотом, не переставая улыбаться, прошипел:

– Я надеюсь, нищеброд, что ты быстро выпьешь чай, сжуёшь печеньки, вприпрыжку уйдёшь и больше здесь не появишься. – И уже громче добавил: – Приятного чаепития!..

Глянув на часы, Касмерт попросил счет, расплатился и направился в сторону здания парламента. Надо было поторопиться, чтобы не опоздать на встречу с председателем. Опаздывать он не любил. Ещё не очень любил общаться с очень официальными лицами. Не любил потому, что эти лица, как правило, говорили на особом языке недомолвок и условностей, стараясь сохранить лицо даже тогда, когда сроки «хранения лица» по всем признакам уже истекли. И ему тоже надо было старательно делать вид, что всё нормально, а самое неприятное – стараться говорить на таком же «нечеловеческом» языке.

Ровно в три часа дня Касмерт вошёл в кабинет господина Мурмута. Шестидесятипятилетний, высокий, довольно стройный, почти спортивный мужчина больше походил на почтенного преподавателя университета, чем на политика. К такому человеку, на вид доброму и способному сопереживать, студенты наверняка стали бы, не смущаясь, обращаться с вопросами и просьбами, и он терпеливо выслушивал бы каждого, даже если бы в чем-то с кем-то не был согласен. Кабинет Мурмута был именно таким, каким Касмерт себе его и представлял: отсутствие всякой роскоши, излишества и объектов почитания. Небольшой рабочий стол, удобное кресло и стол побольше для совещаний и приема посетителей.

– Ну, как вам наш город? Собственно говоря, это ведь и ваш город? – протягивая Касмерту руку для приветствия, спросил Мурмут.

– Ваш город? Город понравился. Очень изменился ваш город. Многие знакомые улицы я не сразу узнал. Ваш Йэрсалан сейчас более организованный, чем когда-либо, и людей будто подменили – деловитость и рациональность чувствуются везде и во всём. Кажется, не осталось и следа от показухи и надменности.

– Да, мы трудно шли к этому. Ах, сколько ошибок было совершено! Трудно, очень трудно было вести общество вперед и при этом держать события под контролем, чтобы наши достижения не были обесценены теми, кто враждебно относился к переменам. Наша дорога была нелегкой, но мы достойно пришли к тому, что имеем сегодня. И смею заметить, что все положительные изменения произошли без видимых эксцессов и революций, а ведь не каждое правительство способно на такое. – Мурмут словно выступал перед аудиторией. – Хотя у нас в последнее время прослеживается одна социальная, а может, даже уже в чём-то и криминальная проблема, которая может поставить под вопрос все наши достижения. По информации, которой я обладаю, вы – человек очень наблюдательный. Вы даже пишете рассказы. Писатели умеют наблюдать за людьми, событиями и анализировать происходящее. Вы приметили что-то еще в наших гражданах, помимо организованности и дисциплинированности?

– Что касается рассказов, то я писатель начинающий. Надеюсь, что когда-нибудь что-нибудь из этой затеи и получится. Относительно же моего недолгого наблюдения за жителями вашего города… – Касмерт опять выделил слово «вашего» и выдержал чуть заметную паузу. – Очень, знаете ли, меня удивило то, что я не слышал, чтобы кто-то сигналил. Я помню, как приходилось избегать центральных улиц, чтобы не оглохнуть от автомобильных сигналов нетерпеливых водителей. Помню, отец даже шутил по этому поводу: «Автомобильный сигнал для взрослых в Йэрсалане – то же самое, что погремушка для младенцев. Для забавы и успокоения». А так, люди вежливы и обходительны, – продолжил он. – Жаль, правда, что они не улыбаются, не улыбаются открыто и искренне. И тогда так не улыбались, не улыбаются и сейчас. Может быть, чтобы объяснить этот феномен, надо привлечь психологов? Предположим, раньше люди были злыми из-за того, что приходилось бороться за достойное существование. Сейчас, когда жизнь так изменилась в лучшую сторону, вроде должно быть меньше оснований для озлобленности. Или они уже научились скрывать свои эмоции – примета развитого общества. А может, они не улыбаются, боясь почему-то показаться открытыми к общению?

Мурмут, изобразив подобие улыбки, не стал как-либо комментировать замечания Камера.

– И что? Парламент серьезно взялся за проблему отсутствия улыбок на лицах граждан? – с едва заметной иронией спросил Касмерт.

– Нет, всё гораздо серьёзнее, к сожалению, – вздохнул Мурмут.

Он встал, вышел из-за стола. Подошёл к большому панорамному окну. Вернулся к столу. Достал из верхнего ящика яркую жестяную коробочку с леденцами для бросающих курить. Повертел её в руках, но конфету не достал.

– Вот видите, курить бросил давно, но иногда привычка к привычке, – Мурмут усмехнулся, – о себе напоминает… Я не так давно возглавил комиссию… Мне пришлось возглавить комиссию…

Мурмут снова отошел к окну. Несколько секунд он стоял спиной к Касмерту, который, глядя на то, как от кончиков седых волос до носков мягких замшевых туфель, напрягся его собеседник, понял, что дело ему предстоит…

– Так вот, я возглавил недавно комиссию по расследованию роста числа самоубийств, – прервав его мысли, выдохнул Мурмут.

Он в сердцах бросил бесполезную коробочку с леденцами обратно в ящик стола.

– Я вижу, вы удивлены… Мы тоже… поначалу были удивлены. А сейчас очень… – он секунду явно подыскивал слово помягче, – озабочены. Положение крайне тревожное. Ситуация может выйти из-под контроля, и лет через пять-шесть мы можем растерять всё то, что создавали десятилетиями. Нам дорого стоили все эти достижения. Нам очень дорого стоили эти достижения…

Каждое слово в последней фразе Мурмута разделяла пауза.

– Насчет сигналов… – Касмерту показалось, что Мурмут, заговорив совсем некстати о сигналах, пытается дать себе время собраться с мыслями. – Представьте себе, есть люди, которые устанавливают специальные устройства, имитирующие звук сигнала, внутри салона машины. Эти вежливые и учтивые к окружающим водители, приходя в ярость от какой-то проблемы, возникшей на дороге, что бывает крайне редко, по привычке вовсю жмут на клаксон, но звук сигнала, к счастью, слышат только они сами.

– Может, жесткие методы, которые были применены при изменении общества, и есть причина роста самоубийств? Иногда недолеченная болезнь дает о себе знать многие годы спустя. А о сигналах… О сигналах… Вам самому не кажется, что это какое-то весьма странное решение проблемы? – заметил Касмерт. – Вот и тут тоже… Жизнь вроде новая, а от старых привычек избавиться не получается…

– Может быть, вы и правы. Однако бог с ними, с этими сигналами. Давайте вернёмся к главному. В этих самоубийствах, даже при первом рассмотрении, прослеживается некоторая закономерность. Наличие этой закономерности скорее ощущается. Вы меня, я уверен, понимаете. Нам самим, ввиду устоявшихся правил общения, иногда трудно расспрашивать о некоторых деталях или открыто говорить о подробностях произошедшего, чтобы не задеть чувств некоторых персон. Вы же – человек со стороны, и вам, уверен, будет легче докопаться до истины. А тот факт, что ваши корни из Йэрсалана, надеюсь, сделает вас неравнодушным к проблеме, и мы…

Касмерт прервал его:

– Думаю… нет, я абсолютно уверен, что прежде чем меня пригласить, вы собрали достаточно информации, вплоть до сортов любимых печенья и кофе. Про шампунь и марку бритвенного станка я даже не говорю. Ваши люди узнали обо мне почти всё. А значит, узнали и то, что мне никогда не хотелось вернуться в Йэрсалан. Еще школьником я мечтал уехать отсюда. Говорю вам это для того, чтобы вы понимали, что у меня нет никаких эмоций по поводу того, что здесь происходит. Меня всегда и везде интересует только профессиональная сторона дела, а проявления чувств я стараюсь оставить другим. Ну или пытаюсь отобразить их в рассказах.

– Я ожидал подобной реакции. Вы правы, я обладаю достаточной информацией о вас. Однако хотите вы того или нет, Йэрсалан ваша родина, хоть и бывшая, как вы говорите. Здесь вы росли и ходили в школу. Здесь сформировались как личность, и сейчас вы являетесь авторитетным человеком в своей области, пусть и за пределами этой страны. Кто знает, возможно, своими достижениями вы обязаны годам, проведенным здесь. Я признаю, что наше общество в прошлом ставило барьеры талантливым и инакомыслящим. Однако хотел бы напомнить, что в незрелом обществе инакомыслие может затормозить процесс развития на долгие годы. Быть может, те барьеры сделали вас, как говорят, столь умным и проницательным. Не хотел бы затрагивать эту тему, но вы, как мне помнится, даже не удосужились отслужить полгода в армии Йэрсалана. Всего полгода! А мы с вами знаем, как это называется! – В голосе Мурмута появился еле уловимый звук металла.

Он снова открыл ящик стола, в котором лежала коробочка с леденцами.

– Идти служить в армию в восемнадцать-девятнадцать лет – это немыслимый идиотизм. Ваши, именно ваши законы, – подчеркивая статус собеседника как главы законодательной власти, довольно резко заметил Касмерт, – не разрешают вступать в брак даже в двадцать лет! А вот поручить вчерашнему мальчишке защиту страны – пожалуйста! В этом нет логики. Если восемнадцатилетний юноша не способен взять на себя ответственность за свою семью, как можно, по-вашему, возлагать на него ответственность за родину?

– Да, не спорю, было такое. Мы основывались на социальном заказе общества. Половина всех браков, заключённых в возрасте до двадцати лет, распадалась. Понимаете, что это такое? Вот потому мы и думали, что, чем выше будет возраст тех, кто получит разрешение жениться, тем осознаннее станет их отношение к созданию семьи. Впрочем, сейчас речь не об этом, – постарался смягчить тон беседы председатель парламента. – Я думаю, вас как профессионала должна заинтересовать наша проблема. В конце концов, у меня есть договоренность с вашим начальством, согласно которой вы будете помогать нам, а мы, в свою очередь, представим им доклад о вашем участии в решении вопроса, – многозначительно улыбнулся господин Мурмут. – А что касается кофе и всего остального, так мы просто хотели, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома. Кто знает, сколько времени займет это расследование? А нам бы хотелось, чтобы пребывание на земле бывшей родины было приятным и запомнилось надолго…

«Где-то я уже это слышал», – подумал Касмерт, а вслух произнес, тоже желая сгладить наметившийся было конфликт:

– Ну что ж, я постараюсь завершить это дело как можно быстрее. Хотелось бы уложиться в десять, – двенадцать дней, – улыбнувшись, сказал он. – Дочке предстоит первый раз пойти в школу, и она очень просила, чтобы я в такой важный для неё день был рядом. Надеюсь, что двух недель должно хватить.

– И я на это надеюсь, – ответил председатель парламента. Мурмут снова держал в руках коробочку и даже открыл её. – Все необходимые документы и полномочия будут вам предоставлены. Кабинет для работы находится здесь… И последнее. Чтобы как-то уменьшить давление на сознание людей, мы решили не использовать слова «самоубийство» и «самоубийца» в информации, новостях, деловых докладах, стараемся не использовать их и при общении. Вместо этого пользуемся словами «акт» и «свершитель». Прошу принять это во внимание. На основе характеристики, выданной вашим начальством, я уверен, что вы даже в мыслях будете использовать именно эти слова.

«Ну и артисты! – подумал Касмерт. – Суть скрывают под дешевыми нейтральными формулировками. Неудивительно, что одни сигналят внутри своих салонов, а другие никак не могут решиться закинуть леденец в рот или выбросить коробочку».

Но для себя решил, что следовать указанию Мурмута, как человек дисциплинированный и привыкший соблюдать инструкции, он будет.

На следующее утро Касмерт обосновался в комнате рядом с кабинетом председателя парламента. Он был приятно удивлен четкой работой технического отдела. На столе уже лежали все необходимые документы: личные дела «свершителей», результаты предварительных расследований, опросы свидетелей, различные справки, которые могли ему понадобиться, и список телефонных номеров чиновников Йэрсалана. Он мог беспрепятственно контактировать с любым членом правительства. В конце каждого дня, как было обговорено, Касмерт должен был докладывать господину Мурмуту о проделанной работе. Отчитываться можно было как при личной встрече, так и по телефону, даже если председатель парламента находился дома.

Судя по документам, только за последние три месяца было совершено двадцать девять актов. Свершителями в основном были люди молодого и среднего возраста, вполне дееспособные, зачастую имевшие стабильный и солидный доход. Ни у одного не было неизлечимой болезни. Двадцать четыре из них посещали специальный клуб – закрытое сообщество людей, склонных к суициду. Этот факт сразу показался Касмерту заслуживающим внимания.

Клуб, как следовало из приложенной справки, когда-то состоял из четырех или пяти членов, плата с которых не взымалась, но вскоре так разросся, что содержать его стало сложно, и пришлось сделать платным. Основателем клуба был Инкет, бывший инженер. Он и сам был подвержен суицидальным настроениям и поэтому был уверен, что обладает достаточным практическим опытом по преодолению душевного кризиса, а значит, в состоянии помочь себе подобным. С помощью личных знакомств он собрал вокруг себя людей с психологическими проблемами и в подвальчике небольшого спортивного комплекса организовывал по вечерам трехчасовые сеансы так называемой психологической помощи. Однако скоро власти наведались в клуб и указали на то, что проводить подобные сеансы имеет право только профессиональный психиатр или психолог. Тогда Инкет пригласил на работу психолога Эвкаю. Но, даже имея специалиста в штате, Инкет считал, что психологической поддержкой членов клуба и организационной работой должен заниматься именно он, человек «с практическим опытом». Чем и продолжал заниматься, считая присутствие психолога чистой формальностью и даже недоразумением.