Адийоги. Источник Йоги

* * *

Позвольте напомнить. Это напоминание лишь для тех читателей, которые, как и я, являются искателями. Для тех, кто пытается преодолеть свое сопротивление, вызванное страхом потерять независимость и свободу.

«Зачем нужен гуру? Почему бы не учиться у самой жизни?» – спросила одна воодушевленная девушка после моего выступления в Лондоне. Этот вопрос понятен моему сердцу. Было время, когда я тоже его задавала.

Я могла бы ответить, что гуру высвобождает те части вас, которые скрыты, лишены права голоса, забыты и недоступны жизни. Он помогает открыть те двери, которые вы открыть боитесь, а также те, о существовании которых вы даже не подозревали. И я не имею в виду те порталы, на которые обычно указывают психотерапевты.

Я знала, что вопрос той девушки серьезен и достоин подробного, полноценного ответа. Косвенно эта книга может послужить таким ответом.

Когда в 2004 году я встретила Садхгуру, я мало что о себе знала. Знала, что нахожу большую часть ответов в поэзии и искусстве. И что мне повезло зарабатывать на жизнь любимым делом. Границы между работой и досугом были, к моему счастью, размыты. Жизнь в большом городе под названием Бомбей или Мумбаи, этом мегаполисе со многими именами и ликами, была насыщенной, захватывающей, всепоглощающей. Мне нравились ее разнообразие, яркость, непредсказуемость.

Но было и то, что мне не нравилось в себе. Я думала, что поэзия постепенно заполнит эти пустоты. Но оказалось, что пустота и есть суть поэзии. Этого я не ожидала. Мне потребовалось время, чтобы понять: поэзия – темное искусство, потому что, по сути, представляет собой высказывания, полные пустот.

Увлекшись в детстве поэзией, я ощущала головокружительное вдохновение от стремительного полета слов. Текстура речи, подобная то взбитым сливкам, то хрустящим чипсам, то легкому шелку, приносила мне высшее чувственное наслаждение.

Но потом вмешалась жизнь. И постепенно градус наслаждения снизился. Некоторые друзья из культурной среды тоже этому поспособствовали. Мы убеждали себя, что живем как творцы. В отличие от большинства людей, мы не так уж зависели от страховок, клубных карт и отпусков. Но, как бы я ни нуждалась в творческом окружении, я видела его невысказанное беспокойство, имперские замашки и ритуалы самовосхваления. Я была частью всего этого.

Тогда я решила (возможно, ошибочно), что большинство счастливых людей вокруг меня не очень-то интересны. Они были либо чрезмерно возбужденными, либо банально скучными. Я не доверяла ни тем, ни другим. Казалось, что первые пребывают в отчаянии, а вторые живут как послушные овцы.

В стихах есть паузы, подобные пробелам между словами на странице. В какой-то момент я нырнула в один из этих кратеров. И поняла, с чем приходится иметь дело алхимикам речи: они вынуждены сойти с колеи. Я начала открывать пустые, пугающие сферы самой себя, которые не могла определить словами.

Должен быть другой путь.

Всеядное штудирование философии больше не помогало. Я начала осознавать, что не могу жить полноценной жизнью, используя лишь одну часть своего мозга. Мне стало очевидно: нужен путь, который задействует не только фрагменты ума или сердца, но все мое существо, полностью. Если я не хочу жить раздробленной жизнью, нужно принять тот факт, что я заблудилась.

Так я стала искателем – осознанным искателем. Я могла продолжать обманывать себя, утверждая, будто учусь у жизни. Бо́льшую часть времени я старалась не совершать прежних ошибок, а все оставшееся время я их совершала. Я могла говорить себе, что я – резкая и оригинальная, но в действительности то и дело воспроизводить многолетние паттерны самозащиты.

Меня потянуло к людям, которые задавали вопросы и сталкивались с ужасами жизни, лишенной смысла. Эти люди ставили под сомнение то же, что и все мы, но им хватило безумия превратить свою жизнь в знак вопроса. Эти безумцы и бунтари были мистиками. И все они, похоже, уже умерли.

Участие в медитациях и программах самопомощи не поднимало мой дух. После них я чувствовала себя жалкой. Ведь я опустилась до того, что всегда презирала: искала ответов у стильных самопровозглашенных профессионалов, хотя раньше гордилась тем, что я – независимая индивидуальность, свободный искатель. И теперь, в свои тридцать с лишним лет, спрашиваю их о «смысле жизни»? Это было унизительно.

Но вопросы продолжали меня терзать. И постепенно прогрызли в жизни огромную дыру. Так что, когда я в 2004 году пришла на публичную лекцию человека по имени Садхгуру в Южном Мумбаи, я уже превратилась из убежденного дилетанта в побитого жизнью искателя. Я еще не была готова раствориться в самоотрицании, но хотела, чтобы меня удивили.

Садхгуру меня поразил: он был первым, в ком я увидела сочетание разумности и ощутимой радости. И, несмотря на все его знание, он не утратил способности удивляться. Это помогло усмирить сомнения, которые регулярно возникали относительно его общепризнанной самореализации.

Кроме того, его радость не была раздражающе монохромной. Он был способен как на мистическое откровение, так и на грубоватый здравый смысл. Он мог быть как мудрым взрослым, так и ребенком. Молчаливым и взрывным, глубоким и игривым, созерцательным и страстным. И я понимала, что все эти состояния друг друга не исключают. Его осведомленность о внутренней жизни казалась неисчерпаемой, а жажда знаний – безграничной. Он был единственным «просветленным», которого я когда-либо видела, и при этом не вел себя так, будто «достиг цели». Похоже, он знал внутренний мир от А до Я и при этом не был пресыщен. Подтверждением тому служили любознательность и живость, которые он привносил в каждый момент.

Он был живым доказательством того, что свежесть восприятия и опытность могут сосуществовать. Или, говоря метафорически, того, что нирвана и сансара, эдемский сад и миры падших взаимосвязаны гораздо больше, чем я могла вообразить. Дело не в том, что он был идеальным. Это было бы скучно. Он казался – и это единственное определение, которое приходит мне на ум, – целостным.

Я поняла, что не обязана все время с ним соглашаться (в делах, не связанных с духовностью, у нас были разногласия, порой довольно жаркие, и они не утихли). Меня поразило, что он не ищет поклонников. Не ищет помощников. Вообще, насколько я видела, он не ищет никого и ничего. То, насколько комфортно он чувствовал себя в собственной шкуре, заинтриговало меня. Может быть, он действительно такой, как о нем говорят, – освобожденный?

Жизнь вокруг него всегда сбивает с толку. «Никаких правил», – так он однажды охарактеризовал свой образ действий. Это жизнь ускоренных внутренних открытий. Точно так же чувствуешь себя в машине, когда он сидит за рулем. Импульсивность и контроль, беспечность и точность, радостное возбуждение и аккуратность – как водитель машин и навигатор судеб, рядом с которым волосы встают дыбом, Садхгуру воплощает собой все противоположности в одном безумном замесе.

Он ворвался в мою жизнь, как вихрь. В стихотворении, которое я написала в то время, сказано, что я как будто открыла кофеварку и обнаружила, что у меня сносит крышу. Когда я оправилась от страха и радости этого потрясения, ветра вокруг задули сильнее, и я поняла, что больше не могу жить двойной жизнью обычного поэта и тайного искателя. Если я хочу отправиться в путешествие к целостности, то должна принять свою неопределенность, привыкнуть к «безбашенности».

Я больше не могла жить в мирах, которые казались либо полностью светскими, либо непроницаемо сакральными. Мне требовалось что-то между ними. Мост. «Двойное гражданство» вдруг стало необходимостью – опасное и пугающее, оно лучше всего соответствовало моему состоянию.

Следующие двенадцать лет с Садхгуру были посвящены пониманию того, что, помимо книг и исследования мозга, есть и другие пути познания. Пребывание рядом с мистиком позволило увидеть более глубокие источники для наполнения, тонкие методы понимания себя, пути к подлинности. Как я потом поняла, выбрасывать прочь все «духовное», руководствуясь недоверием к ложной набожности, – все равно что вместе с водой выплескивать ребенка.

Кто-то однажды сообщил мне, что в моем отношении к Садхгуру недостает скептицизма. Я задумалась. Парадоксально, но я подозреваю, что некоторые преданные воспринимают меня как довольно нетипичную ученицу: слишком угловатую, слишком дерзкую. Я постоянно была готова противоречить, спорить, задавать неудобные вопросы, даже когда осознала, что самые глубокие ответы Садхгуру – всегда невербальные.

Я поняла, что для меня скептицизм не сводится к рассудительности. Я ценю возможность сомневаться, но мои сомнения обусловлены не только логикой. Я ценю свободу задавать вопросы, но не ищу общедоступности, не требую освещения с яркостью в сто ватт.

Так что я не скептик, если быть скептиком означает стремиться «расшифровать» Вселенную. Я достаточно знаю о поэзии (и о любви) чтобы понимать: лучший способ познать что-то – это объять, а не разобрать на части. Но я скептик в том смысле, что ощущаю потребность задавать вопросы, жгущие меня изнутри. Вопросы, которые я задаю Садхгуру, порождены не только лихорадочной любознательностью или терзающей меня тревогой, но и простым изумлением. И это изумление не нуждается в корсете нормальности или чопорности благоразумия, во взломанных кодах и решенных кроссвордах. Его обитель – сфера мистики.

Я чувствую потребность усилить его. Это не ложная невинность и не фальшивое «благородное дикарство», а трепет от возвращения к переживанию «мир чудесен». И, чтобы это ощущать, вовсе не обязательно тяжко трудиться.

* * *

Итак, вернемся к Адийоги.

Эта книга состоит из трех частей. Две из них написаны от лица Садхгуру. В первой он представляет нам Адийоги и рассказывает о своем неизменном увлечении этой фигурой. В текст включены истории, заимствованные из обширной сферы легенд и сказаний о Шиве.

Во второй части Садхгуру ведет повествование, сплетая узоры йогических и мистических нарративов. Когда я записывала на диктофон его рассказы, а затем соединяла их друг с другом, было трудно понять, где заканчивается предание и начинается живая духовная стенография. Таков Садхгуру – сказитель и мастер, канал и духовный проводник в одном лице. Стержень второй части – йогическая история, которая тоже перемежается с мифами, глубоко проникшими в память Индии.

Я должна сразу подчеркнуть, что граница между «волшебным» и «логическим» здесь размыта, и это неизбежно. При всех различиях между мистиками и йогами, и те и другие – каждый в своем ключе – безжалостно и глубоко исследуют человеческую субъективность. Каждый применяет свою логику. Миф – это чары, укорененные в глубокой экзистенциальной истине. Йога – это наука, но она субъективна. И миф, и йога открывают путь к одним и тем же тайнам. И то и другое – приглашение в запредельное.

Большая часть активности Садхгуру посвящена утверждению «йогических наук» и «внутренней инженерии». Все это очень прагматично. Однако его подход к жизни, по сути, не утилитарен. Послушайте, как он рассказывает историю, и вы почувствуете, что перед вами человек, который очень серьезно относится к мастерству рассказчика. «Индийская культура всегда выражала истину восторженно, образно, многослойно, – часто говорит он. – Вот почему предание столь богато и красочно. Каждая история воплощает глубокую истину».

Если речь идет о Шиве, то легенды о нем несут особый заряд. Образ Адийоги в изложении Садхгуру может смутить читателя. Причиной тому – способность рассказчика перемещаться от личного к внеличностному, от прозы к поэзии без малейшего предупреждения.

Но кое-что очевидно. Бесформенный или воплощенный, небесный или земной, мистический герой или историческое лицо, ШИВА ДЛЯ САДХГУРУ РЕАЛЕН. Он присутствует прямо сейчас, как вечно клокочущий родник.

Последняя часть книги посвящена обсуждению этой тайны. Поскольку некоторые из наших диалогов развернулись во время паломничества к горе Кайлаш, эта часть – приглашение в путешествие с мистиком. Шанс увидеть мир, пусть и мельком, его глазами. Шанс услышать, как он говорит об идеях и образах, разрушая границы между мирским и мистическим.

И, наконец, есть сам Адийоги – далекий и близкий, легенда и реальность. Для Садхгуру Адийоги – это Наивысшее. А для меня он часто был просто поводом побыть рядом с живым йогом и послушать рассказы о существе, в котором любые противоречия – жизнь и смерть, сейчас и потом, время и вечность – объединяются в великое, бурлящее, продолжительное настоящее.

В этих диалогах я задаю вопросы, которые, на мой взгляд, могут быть близки читателям. На одни вопросы я получала ответ, на другие – нет, третьи только повлекли за собой новые вопросы. Но я чувствовала, что правильно оставить некоторые вопросы без ответа, позволить им и дальше скрываться в той тишине, которая часто сопровождает присутствие мистика.

Я убеждена, что в основе всех этих бесед лежит один-единственный вопрос, который мне приходилось задавать самыми разными способами во время подготовки книги. Зачастую я произносила его в отчаянии. И всегда получала разные ответы – с каждым разом они становились все яснее, но и все более дразняще-загадочными.

Этот вопрос я по-прежнему задаю, но теперь – с возрастающим чувством увлеченности и изумления: КТО ЖЕ ОН, АДИЙОГИ?

Часть I. Адийоги. Садхгуру

Начало

Более пятнадцати тысяч лет назад на вершинах Гималаев, где снега никогда не тают, а небо касается земли, появился некто.

Люди никогда не видели такого существа. Девять футов ростом^[3], покрытый пеплом, со спутанными развевающимися волосами. Иногда он сидел совершенно неподвижно. А иногда танцевал. Этот танец не поддается описанию: дикий и экстатичный, он будто вдыхал радость во всю Вселенную. Планеты и звезды, реки и леса, горы и океаны – все вокруг наполнялось энергией жизни. Когда он сидел неподвижно, казалось, что он стал безвременным молчанием, царящим в самом сердце всего творения. Само́й жизнью.

Никто не знал, кто он, откуда появился, каково его происхождение.

Толпы людей приходили к нему, потому что его присутствие ощущалось как нечто невероятное. Было очевидно: он не с этой планеты, хотя и сидит перед ними. Люди ждали и надеялись на чудо.

Ничего не происходило.

Бо́льшую часть времени он просто сидел неподвижно, совершенно безучастный ко всему вокруг. Он не проявлял никаких признаков жизни, лишь слезы блаженства иногда скатывались по его щекам.

У людей на глазах происходило чудо, но они его не заметили. Не смогли понять: то, что он сидит неподвижно много дней и месяцев, и есть настоящее чудо. Все ждали фейерверка. Фейерверка не случилось. И все разошлись.

Остались лишь семеро. Они не могли уйти. Этот таинственный некто стал не просто центром их мира. Казалось, он стержень самой Вселенной, ключ ко всем тайнам мироздания.

Когда он наконец открыл глаза, они принялись умолять его поделиться опытом. Он прогнал их.

«Это не для людей, которые ищут развлечений. Уходите», – сказал он.

Но они не ушли.

Прошло много лет. Он не мог оставаться равнодушным к их непоколебимой преданности и сияющей открытости. И тогда Адийоги – или первый йог, как его потом назвали – смягчился. Он направил свое внимание на этих семерых жаждущих искателей и начал передавать им знания о природе жизни.

Это случилось в полнолуние – первое полнолуние после летнего солнцестояния. Так началось исследование механики всей жизни на планете. В ту ночь Адийоги стал Адигуру, первым гуру. Этот день и сегодня празднуют на Индийском субконтиненте как Гуру Пурнима.

Почему же этот день так важен?

Именно тогда в людское сознание было засеяно семя освобождения. В этот день, впервые в истории человечества, было объявлено: биология – это не судьба. ЧЕЛОВЕК СПОСОБЕН РАЗВИВАТЬСЯ ОСОЗНАННО. Ограниченное может превратиться в бесконечное. Часть – во Вселенную. Одержимость – в осознанность. Часть творения может слиться с его источником. Человеческое существо может стать божеством.

Это откровение не породило веру. Вместо веры оно породило науку. Науку, благодаря которой человек станет властелином своей жизни, архитектором своей судьбы. ПРАЗДНИК ГУРУ ПУРНИМА СТАРШЕ РЕЛИГИИ. Он возник еще до того, как идея религии посетила человеческий ум. Этот процесс не требовал веры в определенный набор выводов. Он был посвящен исследованию – бесстрашному исследованию глубочайших тайн человеческого сознания. Высшей целью был не бог. Высшей целью было освобождение.

Этим семерым ученикам Адийоги передал основы науки радикальной самотрансформации под названием «йога», то есть «союз». Йога зародилась на Земле в тот день, живет уже тысячи лет и ведет людей к расцвету их высшего потенциала. ЦЕЛЬ ЙОГИ – МУКТИ: СВОБОДА ОТ ФИЗИЧЕСКОГО РАБСТВА И ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ОГРАНИЧЕНИЙ. Цель йоги – сама жизнь: ревущая, безудержная, восторженная, необъятная, бесконечная жизнь.

И эта свобода, провозгласил Адийоги, доступна каждому человеческому существу.

Биография пустоты

В йогической традиции мы, говоря о Шиве, можем подразумевать одно из двух значений. Мы обращаемся к Ши-ве в буквальном смысле – как к «тому, чего нет», к изначальной пустоте. Или же мы обращаемся к Шиве как к Адийоги – самому первому йогу, тому, кто прежде всех познал пустоту.

Это может показаться непонятным. Как «то, чего нет» и первый йог могут быть одним и тем же?

Давайте посмотрим на это так.

Йога означает «союз». Это означает, что НЕЛЬЗЯ ОТДЕЛИТЬ ВОСПРИНИМАЮЩЕГО ОТ ТОГО, ЧТО ОН ВОСПРИНИМАЕТ. Поскольку первый йог пережил единство бытия, он стал единым с «тем, чего нет». Стал единым с Ши-вой, абсолютной пустотой. Их ничто не разделяет. Говоря про Адийоги, я легко перемещаюсь между этими двумя измерениями. Я не могу разъединить их, потому что в моем восприятии они слиты.

Следующая часть книги посвящена истории этого выдающегося йога, который ступал по земле тысячи лет назад. Но прежде чем мы погрузимся в рассказ, давайте обратимся к еще более древней истории. К истории «того, чего нет». К биографии пустоты. К йогическому мифу о творении.

Как у абсолютной пустоты может быть биография? И что я вообще имею в виду, говоря «абсолютная пустота»?

Я вовсе не упражняюсь в метафизической акробатике. Говоря «то, чего нет», я подразумеваю экзистенциальное – саму основу вашей жизни. Это измерение всегда доступно, но большинство людей слишком заняты или рассеянны, чтобы обратить на него внимание.

Для начала просто посмотрите на ночное небо. Прежде всего вы увидите Луну. Ее таинственность веками очаровывала влюбленных, поэтов и мистиков. Вы также увидите россыпи звезд – некоторые из них сияют ярко, некоторые – едва различимо. Но если вы будете долго смотреть в небо, то постепенно осознаете, что между этими светящимися точками – пустота. Необъятное пространство, в котором звезды – лишь крохотное явление. Солнца, планеты – все эти небесные тела появляются и исчезают. Целые солнечные системы и галактики возникают и растворяются. Но эта темная пустота вечна.

«То, что есть» всегда конечно. А «то, чего нет» может быть только тьмой. Свет возникает тогда, когда что-то сгорает. То, что сгорает, не может быть вечным. И лампочка, и солнце – источники света с ограниченным сроком жизни. Рано или поздно и лампочка, и солнце сгорят. Это может произойти через сто часов или сто миллиардов лет, но конец неизбежен. Темнота – единственное, что вечно в этом мире.

Для новичков на духовном пути божественное обычно ассоциируется со светом. По мере продвижения в йоге мы начинаем видеть божественное как тьму. ЭТО И ЕСТЬ ШИ-ВА – БЕЗБРЕЖНАЯ, ЧЕРНАЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ.

Означает ли это, что Ши-ва не существует?

Нет, не означает. Ши-ва существует как ничто. Дефис здесь важен^[4].

ШИ-ВА – ЕСТЬ. НО ШИ-ВА – ЭТО НЕ «ЧТО-ТО». Ши-ва – это то, чего нет. Ши-ва – это основа необозримой пустоты, в которой зародилось творение. Согласно современной науке, более девяноста девяти процентов атома и космоса составляет пустота, в которой ничего нет. Так что по йогической традиции, когда вы произносите «Ши-ва», это означает, что вы разожгли свое стремление к ничто. Или, иначе говоря, в вас пробудилась неутолимая человеческая жажда к тому, что находится за пределами физического проявления. Вы начали искать то, что за пределами ограничений. То, что за пределами всех определений.

«ТО, ЧЕГО НЕТ» ПРИВЛЕКАЕТ ВАШЕ ВНИМАНИЕ ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА ВЫ НАЧИНАЕТЕ ИСКАТЬ НАИВЫСШЕЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ. Когда вы стремитесь к сиюминутному благополучию, для вас первостепенно «то, что есть», а именно – привычный мир материальных проявлений: ваше тело, дом, работа, отношения. Но когда вы начинаете искать наивысшее благополучие, вас интересует измерение за пределами физического. Когда вопросы материального благополучия решены, для личности естественно задаваться вопросом о наивысшем благополучии. Так происходило со всеми древними культурами на этой планете. Таково естественное развитие человеческого поиска.

Йога подразделяет существование на четыре измерения: стхула, сукшма, шунья, ши-ва. Стхула включает плотные проявления, физический мир. Все, что вы воспринимаете посредством пяти органов чувств – зрительные образы, запахи, вкусы, звуки, прикосновения, – считается физическим проявлением, или стхулой. Эти проявления можно измерить, определить, проверить, исследовать посредством разума, понять и усвоить.

Но когда творение выходит за пределы эмпирического, то есть за пределы восприятия пяти органов чувств, но все еще обладает физической природой, мы называем это сукшма. Сукшма – все еще физическое измерение, но его невозможно воспринять посредством пяти органов чувств. И невозможно исследовать с помощью интеллекта.

Гнана (джняна) означает знание. Если вы способны воспринять тонкое измерение за пределами обычного знания, мы называем это вишеша-джняна или виджняна: сверхзнание. Виджняна – это способность воспринимать измерения, недоступные пяти органам чувств. Сегодня наука начинает интересоваться этой сферой. Никто никогда не увидит бозон Хиггса, люди могут лишь обнаружить его след. Современная наука находится в процессе познания тонкого измерения вишеша-джняна.

Если продвинуться еще дальше, творение становится шуньей – пустотой, или отсутствием формы. Здесь нет физического проявления. Там, где нет физического проявления, ваши органы чувств и разум становятся совершенно бесполезны.

Выйдя за пределы шуньи, вы оказываетесь в измерении ши-ва: это абсолютная пустота, противоположность «тому, что есть». Это измерение – не физическое, но оно существует. Оно – основа всего физического существования. Когда это измерение персонифицируют, Ши-ва становится Шивой. В своем наивысшем проявлении Шива всегда неподвижен. Ощутить это состояние можно, только достигнув неподвижности в собственном существовании.

Когда Шива приходит в движение, первая фаза движения – тьма. Когда он проявляется и становится частью мира – он проявляется как свет. Если вы хотите вступить с ним во взаимодействие, то обращаетесь к нему как к свету. Вы можете молиться ему, стать его преданным, искать его благословений.

Такова природа каждой частицы творения. Когда она неподвижна – это тьма. На ранних стадиях движения частица вырабатывает энергию, но все еще является тьмой. Лишь когда она начинает двигаться с определенной скоростью, она становится светом. Как мы знаем – все, что движется со скоростью света, становится светом.

Но при встрече с темным проявлением невозможно установить контакт с Шивой. Если вы хотите идти этим путем, то вам потребуется мужество, стремление выйти за пределы, готовность оставить все, что вам знакомо, и полностью погрузиться в другое измерение. Здесь нет места молитве. Здесь есть только растворение.

Здесь вы существуете не как накопление воспоминаний и переживаний и не как воплощение любви или сострадания. Здесь вы существуете лишь как всеобъемлющее принятие.

* * *

По-видимому, современная наука обратилась к схожему пониманию изначальной природы творения. И наука, и мистицизм в действительности движимы одним и тем же глубоким стремлением к познанию непознанного и вовсе не связаны с верой. Так что они, по сути, не так уж отличны друг от друга – и никогда не были. Порой кажется, что они развиваются параллельно. Но, судя по их текущему взаимодействию, мы наблюдаем начало нового диалога между ними.

Современные физики признали, что все существование в основе своей есть энергия. Но сейчас они также подтверждают, что в мире есть нечто, не поддающееся измерению. Они начали понимать, что существует некая энергия, которая все скрепляет. Физики признают ее наличие, но ничего не знают о ее происхождении. Поскольку она недоступна восприятию, ученые называют ее «темной энергией». По их мнению, она составляет семьдесят три процента Вселенной. Спустя какое-то время они увидят, что на самом деле эта цифра значительно больше. Кроме того, физики утверждают, что в центре нашей Галактики (как и, предположительно, других галактик) находится черная дыра, которая постоянно поглощает творение. А в центре черной дыры есть сингулярность, место, где процессы творения и разрушения происходят одновременно. По факту, ученые лишь в шаге от того, чтобы воскликнуть: «Ши-ва!»

В йогической традиции Ши-ва – это недоступная пониманию пустота, из которой творение возникает и в которой оно исчезает. Вот почему традиционная мифология персонифицирует Шиву как Разрушителя. В то же время Шива – это Махадэва, величайший из богов и сам Творец космоса. Так одна и та же фигура является ключом и к процессу создания, и к процессу разрушения.

Несколько лет назад я был на лекции одного известного физика, посвященной теории Большого взрыва. Это звучало увлекательно: теперь наука заговорила прямо как йога! Похоже, ученые описывают даже те формы, которые йога всегда считала сакральными.

Современная наука сообщает нам, что Вселенная бесконечна. Йогическая культура говорит о Вселенной, постоянно расширяющейся на протяжении тысячелетий. Она называет все творение бесконечным танцем Шивы и Шакти. Измерение за пределами физического – это Ши-ва. Физическое измерение энергии, которая движет Вселенной, – это Шакти. Ши-ва – это «то, чего нет», а Шакти – «то, что есть». Ши-ва и Шакти – два проявления одной и той же реальности.

Ши-ва, скрытое непроявленное измерение реальности, создает энергию, именуемую Шакти, которая зарождается не от частиц, а от пустоты. Эта энергия, лишенная материальной основы, пробуждает пустоту, запуская динамичный цикл творения, сохранения и разрушения. Так возникает все сущее: время и пространство, имена и формы, рождение и смерть. С этого начинается вся игра жизни. Ши-ва – это центростремительная сила, которая скрепляет творение. Шакти – центробежная сила, которая дает импульс взрывному разнообразию творения.

В йогической культуре мы персонифицируем эти силы: преобразуем действие и диалог в экзистенциальные откровения и обращаем их в истории. В этом есть своеобразная красота – ведь мы нашли способ говорить об измерениях, недоступных логике.

История такова. Шива – Темный – пребывает в глубоком покое. Будучи тем, что скрыто и не проявлено, он может быть лишь инертным. Он спит.

Подумайте об этом так. Вообразите непроницаемую тьму. Позвольте этой тьме немного рассеяться и представьте едва проявленный силуэт: огромную тень изначального существа, в которой заключена вся энергия космоса. Его волосы развеваются далеко за пределами этой Вселенной. Он лежит на боку, погруженный в глубочайший сон. Из его пупа возникает огненно-оранжевое пламя, наделенное женской природой. Этот извилистый, как серпантин, всплеск энергии – Шакти – выстреливает высоко в пустоту. И, поскольку Шакти может жить только в единении с источником, она стремится обратно, рикошетом ударяя глубоко в сердце.

Этот момент единения имеет далеко идущие последствия.

Теперь из недр лежащего существа раздается рев. Из его рта вырывается пламя в форме эллипса и устремляется в бесконечность. Великий взрыв – изначальный рев творения – пронизывает самые удаленные сферы космоса. И становится первой формой Шивы. Это Рудра – в буквальном значении «тот, кто ревет».