Поверья о Свободе

Облокотившись на одно из немногочисленных деревьев, что здесь находились, Линда дрожащими руками нащупала в кармане телефон, и будто впервые за всю жизнь прозрела: тот, кого она всем сердце желала сохранить в своём разуме, все это время отчаянно пытался достучаться до Линды, завернутой в плотный кокон. Её разум никогда не был столь чисто и спокоен, как сейчас.

– Всегда помни. – Тихо произнесла Линда.

Найдя в списке самое старое голосовое сообщение, она, с дрожью в руках, включила его:

– Привет, зайка, это… знаешь, это мама, – звук копошения и тихий голос на фоне какое-то время мешал продолжить, – прости, если я тебя отвлекаю, но… прошло пять лет, и… я просто хочу узнать, дорогая, ты так и собираешься игнорировать отца? Я знаю, знаю, что он сделал, но… это ведь твой отец…, – звук копошения усиливается, чередуясь с глухим кашлем, – он ведь, знаешь, он ведь просто хотел защитить тебя, всегда был таким… боязливым, когда дело касалось его дочки – следует продолжительное молчание, – позвони как сможешь, люблю тебя.

Глаза Линды стали влажными, она судорожно включила следующее сообщение, подавляя желание вскрикнуть от боли в боку:

– Здравствуй… как бы это… привет, родная. – Послышался сильный, продолжительный кашель. – Я знаю, знаю… ты, ох… ты очень занята, работа, и я, наверное, уже достала, но понимаешь…, – слышится тихий всхлип, – твой папа, Линда, ему плохо. Я… господи, клянусь, я не знаю, сколько ему осталось, и ты… я к тому, что может ты, могла бы навестить его? Он, знаешь… был бы очень рад. Он давно всё переосмыслил, и… просит прощения, Линда. – Слышен тихий, сдавленный плач, – папа любит тебя, понимаешь? В последнее время, когда у него хватает сил встать с кровати, он часто бывает на том месте, где ты ходила каждое утро перед школой… та поляна, у реки… там красиво. Ты с детства любила свободу, – слышен слабый, сдержанный смех вперемешку со всхлипами, – а я ведь была такой же, знаешь? Когда-то очень давно. – Звуки копошения со всхлипами продолжались какое-то время. – Прошу, приезжай, как только сможешь, целую. – Запись обрывается.

Плотно зажав рот рукой, Линда, скривив лицо, сдерживала крик из последних сил, слушая одну запись за другой, и понимая, что случилось. Она нарушила главное правило, суть, которую ей с детства вбивала мама. На экране показалась последняя запись, отправленная в день отъезда к Рону:

– Здравствуй, родная. – Голос был сильно уставшим, с тяжелым дыханием и хрипотой. – Знаешь, еще в детстве, когда я была маленькой, – послышался тяжелый кашель, – мама… ох, мама… я помню этот день как сейчас, она наставляла меня, говорила мне: “ты – оберег для своего ребенка, путеводитель по этому миру, не дай ему стать пленником собственного разума”. Я… ведь тебе уже говорила? Нет. – Звук копошения, как от листов бумаги продолжается какое-то время. – Да, да, говорила. Проклятье, что лежит на нашем роду, – послышался тяжелый кашель, за которым последовало продолжительное вошканье и слабые вздохи, – твой папа знал, и всё равно принял меня… принял нас. Ибо я помню. Всегда помнила, кем я являюсь, и старалась…, – сильные всхлипы разбавляли хриплый голос, – видит бог, я лишь хотела тебя защитить, солнышко! – Голос на мгновение затих, после чего продолжил со спокойной, уставшей интонацией, – вчера отца не стало. Он просил передать тебе только одно: “ Всегда будь свободна, и не забывай кто ты”. И я… Сэма, доченька …, – из трубки послышался сдержанный плач и всхлипы, будто рот крепко закрывали рукой, – я боюсь умирать одна, в кромешной темноте… совсем одна, Сэма. – Какое-то время из трубки вырывался лишь один душераздирающий плач, пока постепенно не наступила продолжительная тишина. – Я.., – послышался сдержанный голос, – я лишь надеюсь, что путь, который ты выбрала – был правильным. Я люблю тебя, Сэма, – голос стал похож на шепот, – мама любит тебя.

Провожая оранжевый закат, Сэма внимательно рассматривала небольшие холмы и широкое, раскинувшееся на многие мили зеленое поле, усеянное цветами. Она хотела запечатлеть в своей памяти каждую, даже самую маленькую деталь, дабы навсегда остаться в этом чудесном мире, так похожем на тёплые воспоминания из её детства.

Холодный ветер набежал с запада, покрыв её и без того ледяную кожу мурашками, и с последним приоткрытым миру лучиком солнца она заметила круглую брошку с колоколом, лежащей на земле в близь одиноко покачивающейся лилии: столь вольной, столь желанной.

В последний раз взглянув на засыпающее солнце, Сэма, захлёбываясь собственными слезами, закричала во всё горло что есть мочи: она отдала миру всю себя, выплеснув боль, что поглотила разум, но получив свободу, которую так желала душа.

Конец.