Buch lesen: «Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца»

Schriftart:

* * *

Предисловие
Были и небыли

Кто в школьные годы не любит читать о приключениях! Особенно о морских, с описанием плавания к неизведанным землям.

Именно о них и повествует книга, которую вы держите в руках.

Есть у неё одна важная особенность. В ней рассказывается не о выдуманных персонажах и не о происшествиях, возникших в фантазии автора, а о реальных людях, совершивших свои подвиги в действительности.

Однако от этого повесть не становится менее увлекательной. Ведь зачастую с нами случается такое, что никогда не придёт в голову ни одному сочинителю. Читатель «Жизни и необыкновенных приключений капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца» легко в том убедится.

Книга эта не только развлекательная, но ещё и познавательная. В ней юный читатель найдёт то, о чём не пишут в учебниках истории: о первом кругосветном плавании на отечественном судне, об освоении русского Дальнего Востока, о чудесном избавлении из японского плена главного героя и его товарищей.

Наконец, повесть рассказывает о настоящей дружбе двух поистине великих людей, своеобразных Ахилла и Патрокла нового времени. Началась она ещё в Морском кадетском корпусе, куда Василий Головнин был помещён двенадцатилетним подростком, и где он познакомился с таким же юным кадетом Петром Рикордом. «Хочешь, я умру за тебя?» – спрашивает Петя Васю в первой части книги. И это оказались не пустые слова. К счастью, умереть Рикорду не пришлось, но спасать Головнина из неволи ему довелось с реальными угрозами для собственной жизни, которой он был готов пожертвовать ради друга. То, что всё закончилось благополучно для обоих, стало наградой судьбы за данную ими клятву верности дружбе и долгу, искреннее желание стяжать морскую славу.

Должен, однако, предупредить читателя об одном важном обстоятельстве.

После блистательного завершения курильской эпопеи и возвращения её участников в столицу император Александр I повелел издать за счёт казны записки славных капитанов об их приключениях. На эти почти документальные воспоминания и опирались Рувим Фраерман и Павел Зайкин при написании книги, подчас пересказывая их близко к тексту и даже иногда цитируя дословно. Но есть в ней и некоторые оправданные для построения сюжета отступления от действительности, что не умаляет её достоинств, хотя требует отдельного пояснения.

Начнём с юности главного героя. В Морской кадетский корпус он поступил двенадцатилетним подростком не раньше, а позже своего друга, принятого туда ещё в предыдущем 1787 году. Да и впечатление, что Петя был моложе Васи, ошибочно: на самом деле они одногодки, причём первый даже на два месяца старше.

И уж абсолютно нереальна сцена встречи друзей из эпилога. Рикорд в то время находился вдали от родины, в Эгейском море, где командовал русской эскадрой, посланной для поддержки вновь образованной Греческой республики. Там его и настигла весть о смерти Головнина. Такой выдумкой авторы хотели ещё раз подчеркнуть важность отношений двух героев, связанность их судеб.

К слову, Пётр Иванович Рикорд прожил после этого ещё двадцать четыре года, стал полным адмиралом, отметил шестидесятилетие службы на флоте и увенчал её новым подвигом: спасением столицы от англо-французской эскадры в 1854 году. Война, которую вела тогда Россия с недавними союзниками по освобождению Греции от турецкого ига, осталась в нашей истории под названием Крымская только благодаря его смекалке: 78-летний флотоводец сумел заминировать все подступы к Петербургу в Финском заливе, впервые в мировой практике применив такой способ защиты – иначе город мог превратиться во второй Севастополь.

В повести также говорится, что в феврале 1814 года после возвращения из Японии друзья расстаются в городе Инжигинске: один следует на запад, второй отправляется на Камчатку. В действительности в столицу поехали оба, а назначение начальником полуострова Рикорд получил лишь три года спустя. Но важно не это: напрасно вы будете искать на карте Инжигинск – его нет там не только сейчас, но и не существовало никогда. Был Гижигинск, или Ижигинск, прекративший существование примерно сто лет назад. Что тут: безграмотность авторов или недосмотр редакторов? Не то и не другое. Замена, добавление или, наоборот, отбрасывание буквы в именах собственных – специальный приём, используемый писателями, когда они хотят подчеркнуть отступление от строгих фактов. Вот и здесь: поскольку расставания такого в действительности не произошло, авторы слегка исказили название города, где оно предположительно могло бы состояться. По этой же причине родное село Василия Головнина Гулынки всюду именуется Гульёнками: ведь в его описании тоже есть немало вымышленного.

Что касается исторических персонажей, то они все названы своими именами, ибо события их жизни приводятся достаточно достоверно. Исключение составляют ближайшие родственники главного героя. Дядюшку его звали не Максимом, а Павлом. Такое изменение вызвано тем, что Павел Васильевич в действительности жил не в Москве, а в провинции и служил уездным землемером. И отчество тётушки Екатерины не Алексеевна, а Ивановна. Изменены также имена жены и дочери дяди. Такие вольности дали авторам большую свободу в сочинении различных сцен и диалогов, а также в описании самих персонажей и их биографий.

Вот, пожалуй, и всё, что нужно знать юному читателю, впервые открывающему эту замечательную книгу.

И последнее: обратите, пожалуйста, внимание, какие предметы и сколько иностранных языков изучали будущие морские офицеры. Возможно, после этого и вам захочется стать такими же образованными, какими были наши предки.

Первый секретарь правления Профессионального союза писателей России
Андрей Красильников

Книга первая

Часть I
Рождение моряка

Глава 1
Весна в Гульёнках

Весна 1788 года в Гульёнках¹ была поздней: уже стояли первые дни мая, а в помещичьем парке ещё только зацветали северные фиалки – бледные, непахнущие цветы, и весёлое галочьё ещё только готовилось устраивать гнёзда в дуплах старых парковых лип.

В этот день птицы с утра собрались огромной стаей на голых ещё и тёмных вершинах и о чём-то галдели, а потом вдруг притихли и расселись парочками по отдельным веткам.

За криками и вознёй галок наблюдали два мальчика. Один из них, постарше, лет двенадцати, в мягких сапожках, без шапки, со смуглым и смышлёным лицом, был Вася – барчук, глядевший чёрными блестящими глазами на птиц, на разлатые вершины старых деревьев. А другой, весь белый, с белыми волосами, с маленькими синими глазками, был дворовый мальчик Головниных Тишка, определённый тётушкой Екатериной Алексеевной в казачки к молодому барчуку. Одет он был в новенький мундир со светлыми пуговицами, из-под которого, однако, виднелся край длинной рубахи, сшитой из грубого домотканого холста нянькой Ниловной, – Тишка приходился ей внучатым племянником.

С различными чувствами наблюдали мальчики за этой галочьей вознёй и слушали весенний птичий гам в старом гульёнковском парке. Вася смотрел на столь обыкновенных птиц восторженно и немного грустно. Он прощался с ними. Через несколько дней он уезжает в Морской корпус, куда волей своего покойного отца и дядюшки Максима, жившего в Москве, он был предназначен уже давно.

А Тишка, который никуда не уезжал из родных Гульёнок, давно уже перестал смотреть на галок, так как не находил в них ничего интересного. Забравшись на ствол молодой черёмухи, поваленной бурей, он старался перебраться через яму, на дне которой ещё стояла лужа чёрной весенней воды.

– Гляди, гляди, Тишка! – услышал он вдруг крик барчука.

Тишка испуганно обернулся, ожидая увидеть либо няньку Ниловну, либо самоё тётушку Екатерину Алексеевну, потерял равновесие и шлёпнулся в грязную лужу.

Сначала Вася громко расхохотался, но, нагнувшись над ямой и взглянув на жалкое лицо своего казачка, на его новый мундир, залепленный грязью, сразу перестал смеяться и помог Тишке вылезти из ямы. Тишка заплакал, сгребая с мундирчика густую илистую грязь.

– Чего теперь будет? – хныкал Тишка. – Съест меня Ниловна! Чего ты меня зря напугал?

Вася нахмурился. Он не хотел его пугать, он хотел только показать на галок: какие они умные.

– А чего они сделали? – продолжая всхлипывать, спросил Тишка.

– А вон, гляди, у каждого дупла сидят по парочке, караулят отведённые им на сходке гнёзда. А до того слышал, как галдели? Это они сговаривались о дележе.

– Пропади они пропадом, эти галки! – плакался Тишка. – Открутит теперь мне уши Ниловна!

При этих словах барчук нахмурился ещё больше. Пухлые детские губы его приняли выражение твёрдости и даже упрямства.

– Я скажу тётушке, что это я тебя толкнул.

– Ты? – отозвался Тишка. – Она тебя и слушать не будет.

Вася задумался. То, что говорил Тишка, была сущая правда. Вася знал, что в родовом имении Головниных, Гульёнках, хозяйничает тётушка Екатерина Алексеевна, которая считает его мальчиком дерзким, непослушным и даже злым.

Подумав немного, Вася сказал:

– Никто ничего не узнает, Тишка. Мы пойдём на пруд, вымоем твой мундир и высушим его на солнце. Вот и всё. Не буду я тётушке ничего говорить. А ты пока в рубахе походи.

И мальчики побежали к пруду.

Пруд в Гульёнках был большой. Начинался он в парке, затем выходил далеко за его пределы, оканчиваясь где-то в заболоченном лесу, и потому никогда не пересыхал.

Мальчиков тянуло к воде, как уток. Летом они часами просиживали в пруду, ловя золотистых карасей в верши, сплетённые из лозы, и наблюдая за тем, как плотно наевшиеся гуси, затевая весёлую игру, носятся вперегонки по его зеркальной поверхности и, ленясь подняться на воздух, чертят лапками по воде.

– Ленивые, – говорил, глядя на них, Вася. – Смотри, как хорошо летают чайки, всё небо облетят кругом. А ты бы хотел быть птицей? – спросил он вдруг Тишку.

Оказывается, и Тишка хотел быть птицей. – Коли хочешь, так надо быть птицей, – уверял Вася. – А чего же зря хотеть?

Но Тишка в ответ только качал головой.

Тишка хорошо знал, что он крепостной человек и что птицей ему быть не дозволено.

– Ну, если птицей не можно нам быть, – задумчиво отвечал Вася своему другу, – то начнём плавать на нашем славном корабле «Телемаке».

Так он называл старый плоскодонный дощаник², уже давно валявшийся в одном из заливчиков пруда в полузатопленном виде.

Немало трудов потратил Вася вместе с Тишкой, чтобы втайне от тётушки превратить это дырявое корыто в «бриг³ с парусами, послушный океанским ветрам».

К сожалению, под парусом можно было плавать по пруду только при юго-западном ветре, который сравнительно редко бывал в той части Рязанской губернии, где находилось имение Головниных.

Но сегодня такой ветер как раз начинался, когда мальчуганы вышли на берег пруда.

Едва Тишка успел снять свой мундир, сполоснуть его в воде и повесить на куст, как стеклянная до того гладь пруда начала морщиться, постепенно покрываясь густой рябью.

– Тишка! – крикнул Вася. – Зюйд-вест! Выводим бриг из гавани! Ветер между тем крепчал, порывами налетая на пруд. Дощаник был вытащен из зарослей ивняка. Отпихиваясь длинными шестами, мальчики вывели его на ветер.

– Поднять паруса! – скомандовал Вася, стоявший за штурвалом, сделанным из колеса старой прялки.

Тишка быстро распустил парус. Он сразу наполнился ветром. Дощаник накренило и потащило боком.

– Понимаешь ты, почему наш бриг идёт боком? – спрашивал Вася у Тишки, на этот раз шедшего в «плавание» без всякого воодушевления, ибо его мысли были заняты вовсе не тем.

– А чего тут понимать-то? – отвечал Тишка. – Гонит ветром, вот и всё.

– Но боком почему? Боком?

– А кто его знает!

– Вот дурень, сказано тебе было: потому, что киля нет. Гляди вперёд, гляди вперёд!

Тишка испуганно взглянул по ходу дощаника.

– На нас идёт эскадра! Гляди зорчей! – командовал Вася.

Тишка даже плюнул с досады:

– Какая там эскадра! Гуси плывут. Кши ты, красноглазый!

И Тишка замахнулся на длинношеего белого гуся, подплывшего к самой лодке и косившего на Тишку ярко-голубым, а вовсе не красным глазом.

Когда вышли «на траверз «Зелёного мыса», как Вася называл болотистый выступ парка, поросший густым ивняком, ветер хватил с такой силой, что дощаник зачерпнул не только бортом, но и парусом.

При виде этого Тишка поспешил скинуть с себя рубашку.

– Трус! – с возмущением крикнул Вася, стараясь выправить крен неповоротливого дощаника.

– Там поглядим ещё… – ответил Тишка. – Може, и ты, барчук, портки скинешь.

Налетел новый порыв ветра, ещё более сильный. Дощаник накренило ещё резче и до половины наполнило водой.

– Ну? – в свою очередь не без торжества спросил Тишка.

– Все наверх! Пустить помпы! – скомандовал Вася.

Тишка, отлично знавший значение этой команды по прошлым плаваниям, подхватил черпак, всплывший посредине лодки, и начал вычерпывать из неё воду.

– Раздевайся, барчук, – посоветовал он. – Плыть придётся далеко.

Вася, стоявший в воде чуть не по колена, не тронулся с места. «Где же это видано, чтобы капитан корабля во время бури снимал с себя панталоны! Даже когда корабль гибнет, он велит привязать себя к мачте и идёт вместе с ним на дно».

Но вскоре Вася должен был пожалеть, что пренебрёг советом Тишки, так как новый порыв ветра опрокинул дощаник.

И тут Тишка вдруг преобразился. Его синие глаза, глядевшие до этого немного сонно, вдруг оживились. В них блеснула сила. Он поддержал Васю за плечо и помог ему ухватиться за опрокинутый дощаник.

– Лезь на днище! – командовал он теперь, хотя Вася свободно держался на воде.

Вася вскарабкался на осклизлые доски дощаника.

– Разоблачайся! – продолжал командовать Тишка. Отфыркиваясь и дрожа от холодной весенней воды, Тишка помог барчуку освободиться от сапог и мокрой одежды.

Потом мальчики поплыли к берегу, бросив на волю судьбы славный корабль «Телемак» с парусом и колесом от прялки. Плыли сажонками⁴, легко и свободно, хотя Тишка держал в зубах барские сапоги.

А на берегу всё было по-прежнему спокойно: пели птицы, в зелени сосен дрались звонкоголосые иволги, где-то баба шлёпала вальком, где-то звонко ржал жеребёнок.

Глава 2
Где Тишка?

Тётушка Екатерина Алексеевна вошла в классную комнату, когда Вася, сидя за огромным дубовым столом, освещённым весенним солнцем, учил наизусть стихи о похождениях хитроумного Одиссея, царя Итаки, сына Лаэрта и Антиклеи.

Книга была французская и стихи трудные, хотя и прекрасные.

Вася хорошо знал эту книгу, прочитанную им вначале с большим увлечением. Но с тех пор, как Жозефина Ивановна в наказание за провинности стала заставлять его учить отсюда наизусть целые сцены, он возненавидел этого греческого героя.

Нет, он никогда не будет Одиссеем! Он не будет сражаться с троянцами рядом с Диамедом и Нестором, не наденет доспехов Ахилла, не ступит на чёрный корабль, возвращаясь в обильную солнцем Итаку, и бури не будут носить его по морю, заставляя блуждать по неведомым странам киконов, лотофагов, циклопов, и нимфа Калипсо не будет держать его в долгом плену.

Так думал Вася, стоя перед тётушкой, не опуская головы. Он не чувствовал себя виноватым.

Некоторое время они стояли друг перед другом молча. Она – высокая, прямая, в строгом чёрном платье, от которого её голова казалась ещё более седой. И он – двенадцатилетний мальчик, плечистый, крепкий, с пытливым взглядом тёмных и острых глаз.

Наконец тётушка, не опускаясь в кресло, поставленное для неё в классной, обратилась к нему по-французски.

– Базиль! – сказала она. – Опасаясь за собственное сердце, я отложила наше объяснение на сегодня…

Вася молчал.

– Понимаете ли вы, сударь, весь ужас содеянного вами вчера?

– Нет, тётушка, – просто отвечал он.

– Ах, вот что!.. Значит, вы из тех преступников, которые не имеют мужества или не хотят сознаться в своей вине.

– Вины своей не вижу.

– Ещё лучше! Продолжайте! – сказала она, опускаясь в кресло. – Ну? Что же вы молчите?

– Покойный папенька желал, чтобы я был моряком. Я учусь тому ремеслу.

– Вы дворянин, сударь! У дворян нет ремесла. У них есть служба царю и отечеству, – строго заметила тётушка. – Если бы вы… я боюсь даже произнести это слово… если бы с вами случилась беда? Вы могли утонуть в этом грязном пруду. Кто отвечал бы за вас? Вы прекрасно знаете, что по решению родственников на меня было возложено ваше воспитание, хотя я прихожусь вам только дальней роднёй. Но я приняла этот крест и должна нести его. Кто же отвечал бы, если бы с вами случилось непоправимое несчастье?

– Но пока ничего не случилось, – отвечал Вася. – А в будущем может случиться, ежели к тому я не буду заблаговременно готов.

– Я вижу, что у вас на всё имеется ответ, Базиль! Это делает честь быстроте вашего ума, но не свидетельствует о вашем добром воспитании, за что, впрочем, ответственны не вы, сударь, а я… Предупреждаю вас, что за ваш вчерашний проступок, в котором вы к тому же не хотите раскаяться, вы будете лишены мною права выходить из дома всю неделю. И сладкого вы тоже не получите. Обедать будете за отдельным столом. А гулять впредь – только под присмотром вашей гувернантки… Я потому с вами так строга, сударь, что вы имеете все возможности к приятным и достойным дворянина занятиям. У вас есть верховая лошадь, книги, у вас есть, наконец, ослик, достать которого мне стоило больших хлопот. Вы не цените моих забот о вас и причиняете мне огорчительные неприятности…

– А где Тишка? – спросил вдруг Вася.

– О ком вы думаете, сударь! – горестно воскликнула тётушка. – Этот испорченный раб там, где и надлежит ему быть.

– Почему испорченный? – спросил Вася.

– Не надоедайте мне вашими вопросами, сударь, – отвечала тётушка, начиная гневаться всё сильней. – Я отправлю вас немедленно в Петербург, в пансион, где вы будете пребывать до поступления в корпус!

– Если вы наказали Тишку, тётушка, то это несправедливо, – стоял на своём Вася. – Виноват во всём я один: из-за меня он упал в лужу, я же приказал ему кататься на нашем корабле «Телемаке». Я прошу наказать, если то нужно, только одного меня.

– Вы самонадеянны не по возрасту, – отвечала тётушка, поднимаясь с кресла. – Посидите эту неделю дома и подумайте хорошенько над тем, что вы сделали и как вы говорите со мною. И молитесь… да, молитесь нашему милосердному творцу. Я тоже буду молиться за вас. О том же буду просить и отца Сократа.

И тётушка, протянув Васе для поцелуя свою белую, но уже тронутую восковой старческой прозрачностью руку, быстро вышла из классной.

Вася остался один. Белела раскрытая книга на большом дубовом столе.

– Одиссей, сын Лаэрта…

Тишки не было.

Вася подошёл к окну и распахнул его.

За окном стояло тёплое ясное майское утро. Чистый и вольный ветер приносил с собой из берёзовой рощи запах распускающейся листвы, крик грачей и далёкое кукованье кукушки.

Вася долго смотрел из окна вдаль. Его неудержимо потянуло из этой скучной классной комнаты на волю, в поле, в лес, к пруду, который теперь казался особенно притягательным. Свобода, о которой ещё вчера он не думал, так как никто ей не угрожал, сегодня сделалась мучительно сладкой. Одиночество показалось Васе нестерпимым. Ему стало жалко самого себя, закипевшие в груди слёзы подступали всё ближе и ближе к горлу, вдруг брызнули из глаз и потекли по лицу.

Над ухом его раздался старческий дребезжащий голос. Вася быстро вытер слёзы и обернулся. Перед ним стояла маленькая седенькая старушка и печально смотрела на него.

Это была Жозефина Ивановна, его гувернантка и терпеливая наставница в науках.

– Базиль, – сказала она, – почему вы не учите Одиссея?

– Потому, что он мне надоел, – ответил Вася.

В минуту гнева ему очень хотелось сказать этой крошечной француженке, что и она надоела ему, как и все другие в этом доме, который они обращают в тюрьму для него. Но, вспомнив её постоянную доброту, её простые рассказы о тяжёлой жизни в родной Нормандии, о том, сколь горек и случаен был её хлеб на чужбине, он сдержался и сказал:

– Задайте мне что-нибудь другое, мадемуазель Жозефина. – И, помолчав немного, спросил с прежним упрямством: – Где Тишка?

Старушка приложила палец к губам.

– Тишки нет, – ответила она шёпотом, оглядываясь по сторонам. – Тётушка приказала, чтобы он пошёл в свой дом, к своей маман. Я вам принесла другую книгу, Базиль. Когда вы не будете сердиться, вы её прочтёте. Я нашла её в шкафу у вашего папа.

Вася взял из рук француженки книгу и, даже не заглянув в неё, отложил в сторону.

Жозефина Ивановна вышла. А Вася решил тотчас же, несмотря на запрещение тётушки, покинуть классную и идти разыскивать Ниловну, которая одна могла знать, где Тишка.

Старший сын многодетной вдовы, птичницы Степаниды, Тишка попал в господский дом после долгих хлопот матери перед нянькой Ниловной и няньки Ниловны перед тётушкой. Степанида радовалась за него и гордилась им, забегая иногда на кухню, чтобы хоть одним глазком взглянуть на своё детище, щеголявшее теперь в мундирчике со светлыми пуговками во всю грудь. И вот теперь всё пошло прахом. И виною Тишкиного несчастья был он, Вася, он один!

Вася решительно перешагнул порог классной и тут же столкнулся с Ниловной. Несмотря на то, что Ниловна была стара, куда старше тётушки, ни единой сединки не было ещё в её туго зачёсанных, чёрных, как смоль, волосах.

– Ты куда это, батюшка? – строго спросила она, загораживая Васе дорогу.

– Нянька, это верно, что Тишку прогнали? – обратился к ней Вася.

– Чего, чего ты? Гляди-кось! Эка важность – Тишка! – отвечала нянька своим бабьим баском.

Но в скорбном выражении её голоса Вася услышал упрёк себе и понял, что няньке жалко бедного Тишку.

– Нянька, – сказал Вася, – в этом я виноват…

– Виноват аль не виноват, а Тишка должон понимать, – не маленький, чай, – что не господское он дитё. Вишь, тётушка разгневалась на тебя. Иди-ка, батюшка, в горницу.

– Никуда я не пойду! – крикнул Вася.

И, отстранив старую няньку от двери, он выбежал на широкий подъезд гульёнковского дома.

1.Настоящее название – деревня Гулынки Рязанской губернии. – Прим. ред.

2.Доща́ник (также досчаник, дощан) – плоскодонное несамоходное деревянное речное судно небольшого размера с палубой (или полупалубой) и одной мачтой. – Прим. ред.

3.Бриг – двухмачтовое судно с прямым вооружением. – Прим. ред.

4.Сажо́нки (сажёнки) – это старый русский вольный стиль (он же кроль на груди), когда пловец попеременно вытягивает и выбрасывает вперёд то одну, то другую руку. – Прим. ред.