Buch lesen: «В лесной чаще»

Введение.

Едва ли кто из читателей усомнится в правоте суждения, утверждающего различие самой природы между рассказом и романом. Помимо совершенно очевидных отличий, выражающихся в измеряемых величинах, рассказ столь разительно отличается от романа ещё и в силу своего особенного духа, формирующегося в условиях более сжатой, по объёму, конструкции.

Читатель, оказавшись перед текстом, в том случае если прочтение сможет увлечь его мысли и внимание, неминуемо ощутит особенности рассказа, как формы повествования истории. Сравнивая чтение с прогулкой в лесу, как уже неоднократно поступали мастера публицистического жанра, очень быстро приходишь к осознанию того, что прочтение романа сродни неторопливой прогулке по лесу, где каждый элемент пути выстилается перед тобой таким образом, чтобы читателю невозможно было «оступиться», незаметив неожиданного препятствия на пути, или свернув «не туда» Однако, такая прогулка уже сама по себе подразумевает длительный характер с перспективой обозрения большого числа мест и событий. Торопиться путнику некуда, не потому что ему больше нечего делать, а потому, что ещё до того, как он переступил порог этого пространства, он уже отдавал себе отчёт в том, что его путь будет длиться не один день.

В случае с рассказом, такая «прогулка» представляется совершенно по-иному. Незадачливый путник, оказавшись в этом «лесу» впервые, едва ли подозревает, когда именно закончится избранный им маршрут. Разумеется, он понимает, что это будет скорее осторожное и напряжённое путешествие, в котором в любой момент может произойти что-то, что, так или иначе, повлияет на весь маршрут. От случайных ухабов и поворотов «не туда» здесь уже никто не застрахован. Но несёт ли кто-либо ответственность за то, что каждый конкретный читатель неминуемо встречает на своём пути?

В свой работе «Роль читателя» знаменитый профессор семиотики миланского университета Умберто Эко писал о текстах следующее: «Тексты – это ленивые механизмы, которые всегда просят других взять на себя часть их работы»

В этой, незамысловатой на первый взгляд, фразе заключён потрясающе глубокий смысл, раскрывающий природу того таинственного процесса, который происходит в сознании читателя, когда он остаётся с текстом «tête-à-tête». Во многом переживание сюжета это уже вопрос частной интерпретации, однако трудно не согласиться и с тем, что от изначально-проделанной работы автора зависит не мало. Отсутствие весьма конкретных описаний того или иного явления в работах Франца Кафки, к примеру, позволяет миллионам читателей со всего мира, с самыми различными культурными «бэкграундами» воссоздать свой собственный «замок», или же по-своему увидеть как преобразилась внешность Грегора Замзы.

Таким образом, становится очевидным, что роман и рассказ, при всех своих различиях, метрических и ментальных, имеют, по крайней мере, одно общее свойство – они нуждаются в участии читателя, чтобы обрести способность оживить хранящиеся в них потенциалы.

При написании каждого из рассказов, вошедших в эту книгу, мне пришлось пережить абсолютно новые ощущения, встретиться с качественно новыми препятствиями на пути текста. И трудности мои вовсе не ограничивались одной только необходимостью оставаться в рамках объёмов рассказа. Пытаясь передать историю в форме именно рассказа, а не целого романа, заставляет «ткать» качественно другую материю текста.

В конце-концов, каждый представленный в данной книге рассказов, не такой уж и короткий. Я сам затрудняюсь сказать, существует ли какая-либо сюжетная связь.

Как и в других моих работах, я пытался совместить рассказываемую историю с историческими фактами, о которых не часто можно услышать в повседневной жизни, поскольку они выпадают из современной, беспощадной конъюнктуры. Я же меж тем, на скромных правах автора, продолжаю верить в тот принцип, что многое из того, что люди сегодня забывают, может легко стать предметом неподдельного интереса, если только получит соответствующее нарративное оформление.

Всякий исторический факт, лёгший в основу сюжета каждого из представленных в этой книге рассказов, имеет собственную сноску с пояснениями. Это не просто справочная информация, а скорее связующим мостком между миром существующем в объективной действительности, частью которого мы все являемся, и того «леса» прогулка в котором вам теперь предстоит.

Отправляясь в этот путь, ни один из вас не нуждается более в моих назидательных словах. Просто перелистните страницу, и сделайте первый шаг….

За недоступным горизонтом.

Пьер проснулся и не сразу сообразил, где он находился. Осмотревшись вокруг, просканировав взглядом окружающее его пространство, он понял, что визуального анализа будет явно недостаточно, чтобы восстановить картину недавно произошедших с ним событий.

Тогда он прикрыл глаза, и сделав глубокий вдох, позволил своему обонянию частично взять на себя функцию зрения, анализируя пространство. В воздухе пахло пряностями, и этот запах, уподобившись театральной кулисе, должен был маскировать тяжёлый запах жаренного мяса.

Теперь настал черёд слуха. То, что слышал Пьер, едва могло бы ем помочь разобраться в ситуации, ведь где-то там, за пределами тесного пространства в котором он оказался, сразу несколько голосов о чём-то оживлённо дискутировали. Звуки непонятной, инородной речи часто сопровождались хлёсткими шлепками – собеседники делали какие-то экспрессивные жесты, очевидно, чтобы подчёркивать значимость сказанных ими слов.

Пьер находился в небольшой комнатушке, заваленной всяким хламом, типа свёрнутых в рулоны занавесок, ковров и каких-то ещё тряпок. При ближайшем рассмотрении, мужчина обнаружил, что тряпками были сари –традиционные женские платья в индии.

– Сари! – воскликнул Пьер, держа в руках одно таких одеяний, которое имело ярко-жёлтый цвет – Я что, в Индии?

Заставив свой мозг совершить ещё одну попытку извлечь хоть какие-то вспоминания, Пьеру удалось вспомнить, как двумя днями ранее он, сидя за своим рабочим столом, в уже ненавистном ему офисе, под самый конец рабочего дня, получил сообщение от своего руководителя о предстоявшей беседе с глазу на глаз.

Разговор состоялся на следующий же день, и из этого разговора Пьеру стало ясно, что его компания, занимавшаяся шатким посредническим бизнесом между Европейскими торговыми компаниями и южной Азией, была вынуждена направить в Кашмир своего представителя для физического присутствия при провидении арбитражного урегулирования одного спорного вопроса, связанного с поставками какой-то текстильной продукции в Париж.

« – И дело даже не в том, что регион продолжает оставаться неспокойным, – увещевал руководитель Пьера – ты поедешь туда не как частное лицо, а как представитель французской торговой компании, а это, мой дорогой, уже статус, понимаешь?»

Пьеру хотелось отрицательно покачать головой, поскольку он с трудом представлял себе о каком таком статусе вёл речь его начальник, и как этот самый «статус» мог помочь ему в регионе, длительное время раздираемом индийско-пакистанской междоусобицей. Однако, всякий раз, когда его начальник начинал говорить тоном, подобным тому, которым он говорил теперь, Пьер предпочитал воздерживаться от споров, по крайней мере, до тех пор, пока руководитель не заканчивал излагать свою мысль.

«– Мне кажется, – позволил себе, наконец, заговорить Пьер – что в нашей организации я всегда был среди тех немногих сотрудников, кандидатуры которых неизменно стояли в последних рядах, при выборе кандидата на заграничную командировку»

– Вздор! – фыркнул руководитель, раздувая пухлые, обвисшие щёки, уподобляясь при этом кузнечным мехам – Все учатся, набираются опыта. Кому-то нужно больше времени, кому-то меньше. Ты созрел, Пьер, этот твой шанс!»

– Но ведь уже новый год наступает, – робко заметил Пьер, переводя взгляд от лица руководителя на настенный календарь, висевший на одной из стен кабинета – Праздничные дни и…

– Вздор! – снова, но уже более громким голосом, проговорил руководитель – Новогодние выходные дни предназначены, по сути, для людей семейных. А у тебя, как мы все знаем, нет «ни котёнка ни ребёнка» и тебе сам бог велел отправиться в это путешествие!

По правде говоря, руководитель был не далёк от истины, подчёркивая одинокий образ жизни Пьера, который мужчина вёл уже чуть больше года, после расставания с девушкой, с которой до этого он прожил почти-что три года. Но вот чего, по-видимому, не принимал в расчёт руководитель, так это мнение Пьера и то обстоятельство, что он уже несколько последних недель встречался с одной особой, в которой души не чаял, и которой уже успел пообещать превосходные праздничные выходные.

«– Послушай, Пьер, дружище! – руководитель опёрся кулаками о стол и серьёзно поглядел на подчинённого – Я прекрасно понимаю, что это «гром среди ясного неба», но и ты пойми меня правильно, кроме тебя, я никого не могу туда отправить, у нас две трети сотрудников – женщины, а мужчины все семейные и с детьми.

Пьер некоторое время смотрел на руководителя, внимая его доводам, которые, чем дольше над ними приходилось задумываться, всё более бессмысленными становились.

Наконец Пьер, набравшись смелости, сказал:

– У меня, знаете ли, тоже есть свои обязательства… – он намеривался изложить свою позицию таким образом, чтобы его руководитель получил в качестве ответа недвусмысленный намёк на то, что в кое-то веки Пьер не был намерен позволять руководству себя использовать. Однако руководитель не позволил мужчине закончить.

– Ты, разумеется, вправе отказаться! – как-бы между прочим заметил руководитель – И я не имею никаких административных рычагов принуждать тебя к этой поездке, однако пойми меня правильно, твои отношения с коллективом на этой работе могут сильно ухудшиться, если ты решишь пойти на принципы в такой важный момент!

Пьер понимал, что при всей своей правоте, в данной ситуации решающим фактором оказывался именно административный ресурс руководства.

Он не дал своего устного согласия, однако и отказ он не озвучил, попросту покинув кабинет руководителя и вернувшись на своё рабочее место, где взгляды его коллег ещё некоторое время не оставляли его в покое.

Тем же вечером у Пьера состоялся разговор с Амили, и девушка была вне себя от гнева. Во-первых, её разозлило то, что Пьер столь поздно сообщил ей о изменении планов на ближайшие праздничные дни. Во-вторых, ей совершенно не нравилось, что помимо низкой зарплаты, сомнительного профессионального статуса и карьерных перспектив, Пьер был вынужден мириться ещё и с произволом своего руководства.

Мужчина молча выслушивал, как девушка приводила один за другими доводы, в пользу того, насколько он сам не являлся «хозяином собственной жизни» И если, сперва, Амили ещё сдерживалась в речевых оборотах, стараясь смягчать наиболее острые моменты, то в виду отсутствия каких-либо возражений со стороны Пьера, девушка обвинила мужчину в малодушии и бесхарактерности, увенчав этот «многослойный торт из эпитетов» своего рода «вишенкой» в виде обвинения в безамбициозности.

Пьер наблюдал за тем, как девушка, наконец-то испытав некое удовлетворение от возможности высказаться, замолчала и присев в кресло в противоположном углу гостиной, принялась отправлять какие-то сообщения на своём смартфоне. Сперва, она делала это не торопясь, нарочито медленно и демонстративно, словно пытаясь спровоцировать Пьера на какую-либо реакцию. Однако, мужчина испытывал только лёгкую раздражительность, связанную главным образом с тем, что просыпавшиеся на него обвинения, в каком-то роде, имели под собой основание.

Позволив себе ненадолго задуматься над тем, что ему только что сказала Амили, Пьер «вернулся в реальность» когда девушка стала громко разговаривать по телефону, выйдя в прихожую. Из услышанного, Пьер понял, что Амили разговаривала с каким-то своим другом или знакомым, он был, судя по всему, мужского пола. Девушка заливалась непродолжительным, но нарочито громким смехом через каждые несколько фраз.

«– Хуже всего – думал про себя Пьер – может оказаться лишь то, если ты разговариваешь сама с собой»

Мужчина вытащил из кармана собственный телефон и набрал вызов номера Амили, полагая, что таким образом он сможет убедиться в своём доводе, относительно манипуляций девушки. Однако, уже через пару секунд Пьер услышал короткие гудки, свидетельствовавшие о том, что линия действительно была занята. Отменив вызов, мужчина поднялся со своего места и вышел в прихожую. Амили уже заканчивала разговор словами:

«– Извини, что так вышло, просто с этой работой всё с ног на голову, сам понимаешь! Но теперь всё уже позади, можно и «оторваться»! А Хеллен с вами тоже поедет…? »

Пьер улыбнулся, представляя себе, какие эмоции он бы испытал, если бы прямо сейчас нашёл в себе достаточно решимости, чтобы открыть входную дверь и вытолкать Амили из прихожей, выкинув её чёрное, элегантное пальто ей вдогонку. Однако, мужчина дождался, когда девушка закончила разговор и коротко, без лишних подробностей, объявила ему, что у неё теперь тоже появились другие планы, и что в отличие от него, она не намеривалась позволить кому либо испортить её праздничные выходные.

Затем Амили ушла, а Пьер принялся собирать вещи, вылет его рейса был назначен на полночь.

– Так вот оно…. – пробормотал Пьер, уже выпрямившись в полный рост и растирая ладонями лицо.

Наконец он вспомнил почти-что всё, что минуту назад оставалось в тени его сознания. И как только цепочка фактов была восстановлена, мужчина будто ужаленный, подскочил на месте и бросился к тому, обёрнутому многими слоями тряпок шезлонгу, служившему ему местной койкой. Без труда приподняв не тяжёлую конструкцию, мужчина вытащил из-под неё один из трёх рюкзаков. С первого взгляда было ясно, что рюкзак, который он вытащил, был под завязку набит чем-то очень тяжёлым.

Расстегнув клапан горловины рюкзака, мужчина тут же запустил внутрь руку. Его ладонь легла на тёплую, нагретую окружающим воздухом, шершавую поверхность.

В руке у Пьера был один из самородков чистого золота. Размер самородка был таковым, что он едва вмещался в ладонь мужчины, а его вес заставлял Пьера напрячь руку, чтобы удерживать его перед лицом некоторое время.

– Мистер Баллорд… – растерянно произнёс Пьер, не отрывая взгляда от удерживаемого в руке самородка, как если бы образ человека, возникший в его памяти, можно было увидеть в драгоценном металле.

Двумя днями ранее Пьер сошёл с трапа самолёта в аэропорту Кашмир. Пьера встретили двое неприветливых мужчин с тёмно-коричневым цветом кожи. Лица этих людей, из-за многочисленных глубоких морщин, напоминали мятый пергамент.

Мужчины были одеты одинаковым образом, в светлые штаны и рубахи, которые приобрели коричневый оттенок из-за длительной нестиранности.

Пьер понял, что именно эти люди должны были забрать его из аэропорта. У них была не большая картонная табличка с его именем, написанным крупными чёрными буквами. Пьер поприветствовал встречавших его мужчин, стараясь выказать им своё радушие, однако в ответ он получил лишь скупое рукопожатие.

Вскоре, в полном безмолвии, Пьер ехал в душном салоне легкового автомобиля марки, какую он никогда не встречал и о существовании которой никогда не догадывался. Всё его внимание было поглощено сумасшедшей суматохой творившейся снаружи, здесь с трудом можно было разобраться в направлениях дорожного движения, в правилах, которыми руководствовались водители, управлявшие как обычными, для данной местности, легковыми автомобилями, так и причудливыми мотороллерами с широкими кузовами для транспортировки всего, что только могло туда поместиться.

Пьер пришёл к выводу, что его поездка в Кашмир оказалась не такой уж плохой идеей. С одной стороны, неприятная сцена с Амили положила конец отношениям, которые зиждились на лицемерии и не могли, по идеи, привести ни к чему хорошему, с другой стороны все знакомые и коллеги Пьера регулярно ездили за границу в качестве туризма. Часто, люди утверждали, что подобные туристические путешествия были для них некой формой расширения кругозора. Однако Пьер понимал, что кругозор расширить очень сложно, если по прибытию в туристические центры, человек заселяется в фешенебельную гостиницу, при которой уже находится искусственный пляж, бассейн и зона отдыха. А единственные маршруты за пределы этой рукотворной зоны комфорта ограничиваются регулярным шопингом в торговые центры под строгим присмотром гидов.

Теперь же, сам Пьер оказался в стране, куда не ступала нога ни одного из его знакомых и при упоминании о которой у большинства обывателей пробегали мурашки по коже. Ещё вчера Пьер сам рисовал себе картины того, как выглядит Кашмир, представляя себе однотипные многоэтажные дома с выбитыми окнами, улицы, условно разделённые между индийскими и палестинскими силами, а также банды никому не подчиняющихся головорезов, вынужденных бороться за своё существования путём мародёрства.

Глядя из окна автомобиля, скорость которого увеличивалась пропорционально тому, как сокращалось количество плотной жилой застройки, Пьер не мог не вспомнить о муравейниках, которые ему доводилось видеть в детстве, когда он ещё жил со своими родителями в Артуа. Тогда, будучи ребёнком, натыкаясь на муравейник в лесу неподалёку от посёлка, он не мог пройти мимо, не остановившись и не всмотревшись вглубь замысловатого строения. Миллионы опавших когда-то хвойных иголок, веточек и остов от листьев, были сложены в солиднейшую конструкцию, ставшую живым домом для огромного количества муравьёв, деловито сновавших во всех возможных направлениях, занятых своими работами. Пьер вдруг вспомнил, как тогда, в детстве, он пытался всмотреться между всеми этими перекрытиями, служившими муравьям одновременно стенами их дома и тропами, по которым они могли перемещаться. Там, в образовавшихся ходах, даже при свете самого яркого солнца, оставалось темно и насколько Пьер мог знать, в муравейнике поддерживалась собственная, особая температура. Однажды, наткнувшись на особенно крупный муравейник, Пьер склонился над ним, и после нескольких минут пристального наблюдения, он вдруг ощутил, как его сознание словно отделилось от его тела и устремилось по одному из сотен тысяч извилистых ходов муравейника, туда, к самому центру. Он пролетал, огибая очередную выступавшую на пути перекладину – тростинку, едва успевая заметить сновавших повсюду муравьёв. Он замечал, как менялись обитатели муравейника по мере того, как он углублялся к центру строения. Работяг, известных поверхностному уровню, сменили войны, с большими головами и огромными челюстями. Пьеру казалось, будто войны смотрели на него с некоторым подозрением, они явно были не в восторге от незваного гостя, особенно учитывая направление, в котором он мчался. Но они не могли ничего поделать, он мчался с такой скоростью, что при всей своей расторопности, муравьи не могли бы состязаться с сознанием Пьера, к тому же, сознание не имело никакой материальной оболочки, которой челюсти воинов могли бы навредить. Наконец, и войны остались позади, их сменили ещё более грозные, но гораздо более малочисленные стражи, и появление этих представителей сословного общества, устраняло всякие сомнения Пьера относительно того, куда он двигался.

Внезапно, за очередным, особенно крутым поворотом, замедляя своё нисхождение, сознание Пьера ворвалось в сферическую полость, сердцевину муравейника, то самое место, куда так отчаянно пытался добраться взгляд мальчишки.

Здесь, в кромешной темноте, сознание некоторое время пребывало словно в подвешенном состоянии, пытаясь привыкнуть к окружающему пространству и нащупать утраченную способность различать объекты. Внезапно, то, что сперва воспринималось пустотой, пришло в движение и напротив Пьера возникла муравьиная голова с двумя фасеточными глазами и парой длинных антенн, уходящих в противоположное друг от друга направление. Челюсти создания были совершенно другими, и не имели ничего общего с мандибулами всех остальных жителей муравейника. Казалось, что эти челюсти не могли выполнять работу, разламывать твёрдые предметы или использоваться в качестве грозного оружия. Туловище создания было точно таким-же, как и у других муравьёв, за исключением только лишь большего размера. А вот брюшко у этого обитателя глубин представляло из себя огромную, непропорционально-огромную по отношению ко всему остальному телу, белёсую, пульсирующую массу.

Тогда Пьер понял, что перед ним была королева-матка, та, ради которой возводился весь муравейник и та, на которую работали миллионы других жителей муравейника.

Её морда некоторое время смотрела прямо на Пьера, а затем её челюсти несколько раз двинулись, и гость увидел невообразимую картину, в которой отразились видения сразу всех жителей муравьиной колонии, с их повседневными заботами, тревогами и небольшими радостями. Пьеру не понадобилось много времени, чтобы понять, что это был совершенно другой муравейник, ведь вместо лесного мусора, травинок, веточек и прочего, привычного для муравьёв строительного материала, местные жители таскали необработанные куски золота. При этом, сами муравьи обитали, судя по всему, не в муравейнике, по крайней мере не в таком, какие Пьер привык видеть в лесу. Вместо сотканных из лесного материала стен, здесь кругом были стены из плотного песчаника, в котором были прорезаны многочисленные ходы.

Внезапно видение Пьера оборвалось, когда он почувствовал, как кто-то расталкивает его в плечо и при этом безостановочно о чём-то говорит. В слепивших лучах солнца, мальчишка увидел свою мать, которая с встревоженным видом нависла над ним.

Его мать уже не в первый раз заставала его в состоянии ни то бодрствования, ни то сна. Доктора говорили, что всему виной врождённая аномалия развития какого-то участка в мозге мальчишки, из-за чего тот мог внезапно засыпать посреди какой-либо деятельности. Некоторые, особо рьяные поборники медицины утверждали, что ребёнка следовало определить в коррекционное учреждение, поскольку с таким недугом у него было очень мало шансов преуспеть в жизни, да и к тому же, было опасно оставлять Пьера одного. Однако мать и слушать ничего не хотела, продолжая водить сына в сельскую школу для обыкновенных детей, строго настрого запретив ему рассказывать кому либо о своих видениях. Пьер не ослушивался материнских назиданий.

Когда его матери не стало, Пьеру было двенадцать лет, однако его отец всё равно решил держать в тайне от сына обстоятельства гибели матери, отделываясь скупыми фразами о том, что она, стало быть, погибла в несчастном случае, случившемся на железной дороги, на станции Витри-ан-Артуа. Однако, как бы не пытался Пьер прояснить обстоятельства этого дела, ему ничего не удавалось узнать, и поскольку, уже повзрослев, он так и не смог найти даже тех сведений, которые бы констатировали факт самого происшествия, Пьер обвинил отца во лжи. После очередной словесной баталии, отец Пьера попросту приказал сыну оставить его в покое. Ещё несколькими неделями позже, когда поутихшие страсти всё же позволили сыну вновь оказаться на пороге дома отца, он обнаружил, что тот исчез. Старик оставил своё жилище, и большинство личных вещей, взяв с собой только самое необходимое и больше его никто не видел. Один из соседей, проживавших в том же доме, что и отец Пьера, утверждал, что в день, когда старика видели в доме в последний раз, он выглядел вполне себе счастливым. Все попытки узнать, куда ушёл отец, оказались тщетными. Так Пьер остался в этом мире наедине со своими видениями, природа которых никогда не доставляла ему особых проблем. В те, непродолжительные, периоды своей жизни, когда ему удавалось установить близкие отношения с женщинами, его недуг отступал, словно вытесняемый вниманием, которым Пьера одаривала та или иная девушка. Но стоило очередным отношением рассыпаться, и обмороки вновь приходили к мужчине. Со временем, Пьер сделал их чем-то вроде неотъемлемой части самого себя и перестал расценивать как недуг. Более того, те редкие дни, когда бы его сознание не находило нескольких минут на то, чтобы совершить путешествие к неизвестным пределам, Пьер расценивал как нечто-то из ряда вон выходящее и проявлял дополнительную осмотрительность.

Вот и теперь, глядя через окно пассажирского места легкового автомобиля, мужчина видел в окружающей его среде что то, что роднило эту среду с муравейником. Ему даже хотелось поделиться своим наблюдением с двумя мужчинами, сидевшими на передних местах, но в очередной раз посмотрев на выражение их лиц, Пьер понял, что в этом не было смысла.

Последующая встреча, ради которой Пьера и прислали в Кашмир прошла в обстановки напряжённости, навеянной не столько торговыми отношениями двух сторон, которые осуществляли свою деятельность через компанию в которой работал Пьер, сколько местной ментальностью.

Встреча проходила за городом, в частном доме, некогда целиком принадлежавшим одному местному промышленнику, которого разорила война, и который теперь был вынужден работать на несколько направлений.

К собственному удивлению Пьер обнаружил, что мужчины, привёзшие его на встречу, вовсе не были подчинёнными владельца кашемирового цеха.

Владелец цеха был мужчиной старшего возраста, хотя из-за специфической внешности, все люди в этой местности выглядели несколько старше своих лет. Мужчину звали Кхамап, он носил просторные светлые одежды, которые тоже, судя по их внешнему виду, не часто знавали стирку.

Кхамап оказался куда более разговорчивым, нежели непонятные люди, работавшие при нём.

– Эти люди не мои подчинённые. – объяснял Кхамап, когда из-за опоздания второй стороны переговоров было решено перенести встречу на час и это время хозяин большого дома использовал, чтобы познакомиться с Пьером – Они работают на одного человека из индийской группы влияния, если вы понимаете о чём я говорю.

Сказав это Кхамап широко улыбнулся не размыкая губ, заставляя свои толстые щёки напрячься и собраться в плотные бугры в районах скул.

– Они бандиты, про которых я читал, прежде чем приехать сюда? – наивно спросил Пьер, смущаясь своего вопроса – Знаете, у нас в компании далеко не всякий горел желанием сюда приезжать.

– Ну что вы, что вы! – продолжал улыбаться Кхамап, пока они шли по длинному, пустынному коридору, вдоль которого было много дверей, ведущих в комнаты, остававшиеся пустующими и сильно запылившимися – У нас здесь их называют группами влияния. Видите ли, Кашмир остаётся довольно спорной территорией и Индия с Пакистаном не перестают периодически выяснять свои локальные, геополитические отношения. Однако никто из них не может на долго оставаться у «штурвала». Мы вынуждены полагаться на те силы, которые могут себе позволить постоянно находиться здесь.

– Вы добровольно идёте на эту уступку, или же… – Пьер не нашёл подходящих слов, чтобы окончить свой вопрос, однако Кхамап прекрасно его понял.

– Скажем так, я бы прекрасно себя чувствовал и без них, если бы не знал, что в их отсутствие придут другие, которые могут захотеть работать на более невыгодных для нас условиях. Это очень тонкая материя, мой друг.

– Этот ваш бизнес с кашемиром, – говорил Пьер – это же не единственная ваша деятельность. Объёмы экспорта довольно незначительны, чтобы сделать вас столь заметной фигурой.

– Вы абсолютно правы. – подтвердил Кхамап – Здание в котором мы теперь находимся, некогда принадлежало моей семье и мы проживали в нём, встречая гостей из Великобритании, устраивая приёмы для видных политических деятелей. Однако те времена прошли, и теперь я оказался вынужден использовать излишние площади под самые, порой даже весьма непотребные, вещи.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, например, нижние этажи я сдаю в качестве складских помещений. Несколько залов было переоборудовано под конференц-залы и миттинг-румы, которые также предоставляются за разумную плату, но эта услуга не пользуется особой популярностью. Ещё я превратил отдельное крыло здания в гостиницу, там останавливаются люди, прилетевшие в Кашмир и желающие оставаться подальше от шумного и неспокойного города.

– И как часто у вас останавливаются постояльцы? – полюбопытствовал Пьер.

– Бывает, бывает. – задумчиво ответил Кхамап – Вот прямо сейчас один такой остановился в одном из номеров.

Пьер удивился, ему с трудом представлялось, что кто-то мог специально приехать сюда и остановиться в таком месте, где по сути постоянно слонялись бандиты. Мужчина подумал, насколько ему бы удалось чувствовать себя комфортно в подобной обстановке. Особенно Пьеру стало не по себе, когда после очередного упоминания про людей из индийской группы влияния, Кхамап признался, что некоммуникабельность тех двух угрюмых типов, привёзших Пьера из аэропорта, объяснялась тем, что им некогда отрезали языки.

– О, это не приятная история, скажу я вам! – заявил Кхамап, хотя судя по всему его виду нельзя было сказать, будто бы он испытывал сильные негативные эмоции.

Пьер сам не понимал почему но упросил мужчину рассказать ему поподробнее о случившемся. Кхамап без задних мыслей поведал гостю о том, как некогда эти двое, будучи участниками группы, занимавшейся вопросами поставки каких-то, «особых» товаров, попали в поле зрения другой группы влияния, что повлекло за собой столкновения и гибель многих вовлечённых людей. Впоследствии, один из высоких чинов группы влияния учинил суд над подозреваемыми, но оба мужчины мастерски изворачивались в попытках отвести от себя обвинения. Они указывали друг на друга и приводили всевозможные доводы в свою пользу, свидетельствуя друг против друга. Тогда, выступавший в качестве судьи головорез, принял не простое решение и приговорил сразу обоих мужчин к усечению языка. Разумеется, после этой экзекуции, мужчины стали бесполезны на тех позициях, на которых они до этого работали и их перевели на позиции охранников для Кхамапа.

– Они охраняют меня, мой дом. Выполняют некоторые мои просьбы, если это имеет дело с их выгодой. – пояснял Кхамап.

– А почему тогда они встречали меня в аэропорту? – спросил Пьер.

– От того, как пройдут предстоящие переговоры, определится судьба одного из источников моих доходов. – отвечал Кхамап – Это важно для группы влияния.

Пьер уже успел кивнуть, давая понять, что он понимал этот принцип, однако хозяин дома не спешил прекращать говорить.

– Это важно для них, а следовательно и для меня.

Повисшая в воздухе пауза подействовала на Пьера гнетущим образом. Многозначительность, которой веяло от произнесённых слов, не давало мужчине покоя, пока он, в конце концов, не спросил: