Buch lesen: «Спасти Мейерхольда»

Schriftart:

Все совпадения в тексте абсолютно случайны. Действующие лица являются порождением, пусть не всегда здоровой, но исключительно авторской фантазии. За время написания детектива пострадало 14 животных. Эти твари сами сквозь дыры в москитной сетке залетели в квартиру, громко пища, и стали кусать автора. Так что беллетрист тоже пострадал. Зато ни одно дерево при сочинении не было спилено.

Полный запрет на романы, где главным героем является журналист или ведущий телевизионной программы.
Д-р Джеффри Брэтуэйт
(Julian Barnes. Flaubert’s Parrot).

Часть первая

Что касается меня, то я согласился с превращением Штерна в Дубровского при одном условии: если главного героя будут звать Ромой. Хотел, знаете ли, сделать приятное Арбитману – а то его тезок в детективах почти не бывает…
Лев Гурский

«Я родился в рубашке. С рукавами до пола. Вот такое сомнительное счастье», – Роман так подумал не то об этой конкретной ситуации, не то вообще о чем-то абстрактном. Он и сам не понял – просто мысль перескакивала с одного тезиса на другой. Как белый медведь по льдинам. Попробуй, разберись, что там имел в виду собственный мозг. Вроде бы, сейчас сделал доброе дело. Но полы так сильно пахнут хлоркой… Фредерико Гарсиа… От этого кажется, будто что-то не так.

«Телефон – это какое-то безумие. Я сотни раз звонил по нему разным людям, многих из которых даже не видел никогда. Но не в этом его главная функция. Сила телефона не в том, что он делает, а в том, чего не делает, хотя должен бы. Ведь какой спрос с бутылки «Буратино»? Никакой. На нее нельзя ни позвонить, ни сбросить SMS. Бутылка хорошая, прозрачная. Но чего не умеет… А вот телефон умеет принимать SMS и умеет не принимать. Ясно, что это не его бездушная прихоть. Это все она. Причем, несколько лет назад была другая она. И телефон был другой. Но действовал точно так же. Смотришь на него, смотришь, умоляешь: позвони, пикни эсэмэской. Веришь в чудо, как после потери близкого человека – вот-вот откроются его глаза и он вернется к нам. Вот-вот загорится дисплей и высветится ее имя. Но ничего. В «Буратине» хотя бы газ шипит. Нет, порой донесется долгожданный рингтон. Нажимаешь на кнопку, а там какая-то херня от МТС. И начинаешь щелкать по телефонной книге. Кому бы написать? У этой, кажется, уже другой номер. И фамилия. И в Москву она уехала. Парень, парень, парень… Ей? А о чем? Этой? Было время, когда она мной интересовалась. Но, во-первых, не взаимно, а во-вторых, это время прошло. Баланс. Не люблю цифры. Сколько ненужных фамилий! Вот, хорошая девушка, но тоже не то. И даже бывшей ей тоже не хочется. Мама. Ха-ха. А тут как раз ее имя. Привет! И ничего. Потому что ни к чему. Зачем ей писать? Мне не объяснить, ей не понять. И пишешь нелюбимой, но доброй девочке. Она неспешно отвечает. Ты снова, а она уже спать легла. Вот так вот, Тиша».

Апрелев мысленно шептал эти слова, сидя в пустом коридоре и смотря в желто-зеленые глаза сибирского кота. Пальцы барабанили по корпусу мобильника. Парень попробовал отвлечься на телевизор, висевший в углу под потолком – там, где на страшных картинках в детских книгах обычно бывает паутина. На экране профессионально-улыбчивый крепыш рассказывал что-то полезное. Похоже, это образовательная передача для школьников.

– Ты часто говоришь: «Мне это параллельно», – вещал телеведущий. – А знаешь ли ты, что такое «параллельно»?

«Знаю», – подумал Роман.

– Почему не «перпендикулярно», например? Но мы сейчас разберемся не с твоей речью – об этом я серьезно поговорю с твоими родителями, если еще раз увижу, что ты пишешь на заборе то короткое слово. Нет, сегодня мы поговорим о геометрической параллельности. Параллельными называются линии, которые не пересекаются на плоскости ни в одной точке. Самый простой пример – это рельсы. Если протянуть железнодорожную ветку прямо, то правый рельс одной колеи никогда не пересечется с левым.

«Феноменально!» – съязвил Апрелев.

– Они идут рядом, но в каждой своей точке, на любом участке пути рельсы параллельны – не пересекаются. Почему? Не судьба! Впрочем, научно это можно…

Справа открылась дверь. Молодой врач протянул справку.

– Вот, Роман. Можете ее предъявить на работе. И у вас есть право на еще один отгул. Можете взять его в любое время. Во всяком случае, такое право дает вам трудовой кодекс. А уж там сами смотрите, как начальство отреагирует. И еще раз спасибо за сознательность. Вообще-то у нас всегда есть кровь в запасе. Даже четвертая группа с таким резусом. Но получилось так, что за два дня до этого случая нам привезли тяжелого больного с той же группой. Пришлось все издержать на него. Пациентке повезло, что нашелся человек, который может быть донором для нее.

Апрелев поблагодарил доктора и повернулся к выходу. Кота уже не было. Хотелось еще раз заглянуть в палату, но молодой человек пересилил себя. Хотя, может, все же стоило зайти? Эти «победы над собой» – такой ли уж повод для гордости? Сам победил себя – это то же самое, что сам себе и проиграл. Разумеется, Милана не могла позвонить ему или написать сообщение. У нее и телефона нет при себе. Главное, что ее жизни теперь ничто не угрожает. Врач так и сказал: «ничто не угрожает». Апрелеву было и радостно, и грустно. Да, он спас жизнь любимой девушке. Правда, не каким-то романтическим способом: не выкрал из гнезда разбойников, не заслонил от пули, не победил банду насильников, отчисленных из ПТУ за то, что читали письмо Белинского к Герцену. Так получилось, что у него та же редкая группа крови, что и у Милы. Ему позвонила ее подруга Зара и начала нести какой-то вздор. Еле-еле Роман разобрал, что произошло несчастье. Он связался с больницей, и там уже рассказали по существу. Он пригодился ей. Это было приятно. Его жертвенная любовь, для которой еще довольно древние греки придумали название «агапэ», оказалась не напрасна. Теперь в теле Миланы текла его кровь. Однако даже такой безраздумный порыв (разумеется, поступить иначе Роман просто не мог) оказывался теперь не вполне бескорыстным. Апрелев надеялся, что девушка будет признательна ему. Распоясавшаяся фантазия даже уже приступила к созданию красочной картины, на которой Мила понимает, что лучше Романа ей никого не найти. И целует его, и так далее.

Он сам видел, как по прозрачной трубочке побежала от него к ней красная ниточка. Путеводная нить, по которой Милана должна найти дорогу к жизни и выздоровлению через мрачный лабиринт болезни. В этом лабиринте белые – до зевоты – потолки, полы пахнут все той же хлоркой, а Минотавра переименовали в Минздрав.

Роман представил себе прекрасное лицо с ироничной улыбкой. И тут перед глазами возникло ее имя. Это уже не была фантазия – слово было написано на красно-черной ткани. Апрелев удивленно воззрился на крашеного парня, у которого на груди белело ее имя. Тьфу, ты! Это же просто майка футбольного «Милана». Там Milano. Роман раньше не задумывался, что имя его любимой имеет такой спортивный аналог. Тут же вспомнился матч «Серии А», который смотрел по телевизору с друзьями. «Милан» – «Рома». Обе команды играли симпатично, хотелось пожелать успеха обеим. Но правила таковы, что всем нужно победить. И не игроки придумали эти каноны – они существовали до них.

– Роман, я надеюсь, вы понимаете, что сорвали важную съемку? – мягко спросил директор.

– Ваша надежда оправдана, Никанор Олегович. Я полностью отдаю отчет в этом. Однако речь шла о человеческой жизни.

– Почему же вы не предупредили? Бросили все и побежали спасать кого-то. Непрофессионально. Эта справка прикрывает ваш зад перед законом, – шеф расслабил пухлые губы в улыбке сытого льва. – Но вернуть доверие коллектива вам еще предстоит. Вы подставили своих товарищей, всех нас.

– Готов искупить, Никанор Олегович.

Апрелев смотрел на самодовольное гладко выбритое лицо начальника без боязни. Вообще-то связываться с этим человеком – себе дороже. Об этом знали все в телекомпании. Но сегодня душу грело сознание того, что все сделал правильно. Роман кивал, делая вид, что слушает вкрадчивую нотацию директора. Но творческое воображение уже взялось за карандаш. Несколько мысленных штрихов – и на голове у Никанора выросли симпатичные рожки. Еще линия – и вот между ними пробежала ниточка электроразряда. А теперь бороду! Что там еще в детстве рисовали на портрете Пушкина? Да, конечно, фингал под глазом! А на левой щеке пластырь крест-накрест.

«Всё, стираем!» – подумал Апрелев, почувствовав, что готов засмеяться.

– Ром, что снимаем? – спросил оператор Паша.

– Деда.

– Деда! Это хорошо. С бабой?

– Не знаю, посмотрим.

Машина подрулила к подъезду. Со скамейки встал старик.

– Здравствуйте, вы Радий Радимович?

– Да, добрый день. А вы корреспонденты?

– Да, будем вас снимать.

– Здрасьте, – буркнул Паша, доставая из багажника штатив.

В канун 9 Мая в Волгограде всегда снимают такие сюжеты. Не потому, что они очень интересны и оригинальны – как раз новизны в них давно нет. Просто такие материалы обязательно должны выходить к памятным датам. А потом начальство может, не кривя душой, заявлять, что телевидение занимается воспитанием подрастающего поколения. Которое, правда, смотрит совсем другие каналы.

Радий Радимович рассказывал, как он призвался в 1942 году, как воевал под Сталинградом, как попал в госпиталь. Апрелев упросил ветерана надеть мундир с орденами. Старик долго сопротивлялся – на улице стояла не совсем майская жара. Но журналист был настойчив.

– Паша, надо перебивочки поснимать.

Для этого Радию Радимовичу пришлось ходить туда и сюда. Роман прохаживался рядом с задыхающимся героем сюжета, который поминутно стирал ладонью пот со лба.

– Молодой человек, я больше не могу!

– Ну давайте еще вот к машине пройдем. Я вам помогу.

И Апрелев силой волок ветерана в направлении, которое молча указывал оператор. Паша нервно курил, выбирая новые ракурсы, следя за красотой фона и про себя умоляя старика не давать дуба до окончания съемки.

– Всё, спасибо вам большое, Радий Радимович! Смотрите себя завтра в шестичасовых новостях.

– А? Когда? – с трудом переводя дыхание, загнанный ветеран за стуком собственного сердца не сразу расслышал, что ему сказали.

А потом Апрелев писал закадровый текст: «Сейчас его походка не так тверда, как прежде. И пальцы сжимают не рукоятки автомата, а деревянную трость. Но для того и были все те муки и лишения, чтоб под мирным небом могли спокойно играть дети и радостно на них взирать старики. Те самые, что когда-то давно спасли эту планету!» Апрелев был неплохим корреспондентом, это могли подтвердить коллеги, это знало и начальство. Но он глубоко ненавидел и презирал журналистику, хотя и застрял в ней.

«Кто ранее был причастен к журналистике или еще по сию пору к ней причастен, тот вынужден в силу жестокой необходимости, раскланиваться с теми, кого он презирает, улыбаться злейшему недругу, мириться с любыми низостями, пачкать себе руки, желая воздать обидчикам их же монетой. Привыкают равнодушно смотреть, как творится зло; сначала его приемлют, затем и сами творят его. Со временем душа, непрерывно оскверняемая сделками с совестью, мельчает, пружины благородных мыслей ржавеют, петельные крючья пошлости разбалтываются и начинают вращаться сами собой. ‹…› Тот, кто мечтал о книгах, которыми он мог бы гордиться, растрачивает силы на ничтожные статейки, и рано или поздно совесть упрекает его за них, как за постыдный проступок» (Оноре де Бальзак).

– А кто дежурит в День Победы? – услышал Роман, снимая наушники у просмотрового монитора.

– Ой, только не я. Мы с мужем едем на шашлыки в Дубовку.

– И не я. Мы хоть и не в Дубовку, но тоже будем отдыхать на природе.

– А в чем проблема, коллеги? – бодро поинтересовался, вошедший в зал Никанор Олегович. – Вот пусть Апрелев и восстановит свой авторитет в коллективе.

– Ромочка, мы тебя обожаем! – весело защебетали журналистки.

– Роман, вы согласны? Это же добровольное решение? А то придется кого-то назначать все равно, – добродушно спросил директор.

– Поработать в праздничный день? Да разве не об этом я мечтал с момента окончания университета!? – отозвался «доброволец».

– Ну и отлично. А оператора назначим по графику.

И начальник быстро потер ладони, издавшие легкий треск.

Итак, 9 мая были всякие официальные мероприятия на Мамаевом кургане, приезд высоких гостей (которые, как на подбор, все были маленького роста, пузатые и плешивые), чествования участников Великой Отечественной. Апрелев распечатал программу и направился к редактору для согласования: что же «интересно нашему зрителю».

– Так, ну картинку набиваете побольше – это понятно. Радостные лица, шарики, флажки. Потом в течение года все это использовать можно. Так, это не надо… Губера и мэра обязательно снимите. По синхрону от каждого. Вот это что? «Презентация уникальной находки: киноленты В. Э. Мейерхольда «Портрет Дориана Грея». Уникальной! Хотя кому этот художник нужен? Или кто он там? А, киноленты… Значит, режиссер. Ладно, это тоже снимите. По возможности сразу договорись, чтоб дали фрагменты этого фильма. С ними сюжет будет интересней. Всё, остальное – фигня. Это снимете и можете пить водку.

Уже стемнело, когда Роман вышел на улицу.

«Как там Милана? Милая Милана. Она будет жить – это главное. Интересно, ей сказали, что это я…? Зара должна была сказать. Тогда, конечно, знает. Но почему же до сих пор ничего не сообщила?»

Шел легкий дождь и пахло сиренью. Журналист вдохнул поглубже теплый влажный воздух. Удивительно, аромат сирени, смешавшись с запахом дождя, напомнил… Что же это за благоухание? Арбуз! Как будто где-то разрезали спелую ягоду в зеленом панцире и ее сок разбрызгался по всей улице…

– Роман! – окликнул кто-то.

Апрелев повернулся. Помахав ему рукой, навстречу шел какой-то молодой мужчина.

– Здравствуйте, Роман. Мы ведь вас даже не поблагодарили.

«Кто это? Что ему надо?»

– Я Савва. Милана моя девушка. Мы вам так признательны. С ней все будет хорошо.

– Как она себя чувствует? Она пришла в себя?

– Да, да. Спасибо вам. Мы ей рассказали, что это ваша помощь спасла ее.

– И что она? – как важен был этот ответ, как сильно желание услышать невозможное.

– Мы с ней поговорили и решили отблагодарить вас, как следует. Вот, примите от нас с самыми теплыми пожеланиями.

Смущенно улыбаясь, Савва протянул конверт. Апрелев чуть было не взял его. Но нет, это же не письмо. Он с силой сжал зубы, губы сами презрительно съежились. Он с отвращением смотрел на бумажный пакет, который держал в руке другой. От этого светлого прямоугольника нельзя было оторвать глаз, как от головы Медузы горгоны. Хотелось ударить по руке, плюнуть в лицо и дать волю ботинкам на жесткой подошве.

– Извините, вы обознались! – холодно выжал из себя Роман и поспешил прочь.

– Послушайте, вы же Роман?

– Нет, я Василий. Роман уехал в Антананариву. Там невиданная пурга – климатическая аномалия. Он поехал снимать репортаж для мадагаскарского телевидения. Зайдите через год – его все равно раньше не выпустят.

Апрелев почти бегом удалялся. Только через несколько минут он опомнился и понял, что идет в противоположную от остановки сторону. Роману почему-то захотелось узнать, сколько же денег ему предлагали. Нет, он бы не взял даже очень большую сумму. Но хотелось узнать числовое выражение своему поступку. Возможно, эффектнее было бросить купюры в лицо этому… как его… Старообрядческое имя еще такое… Да, Савве. Апрелев вспомнил о Милане, представил, как они совещаются, отсчитывают деньги. Врезать бы этому дереву! Но туя не виновата.

Наступило девятое число. Кругом гуляли праздничные люди. Роман сел в маршрутку. За окном все те же виды. Этот город следовало бы назвать Долгоград. Но лысый автор его названия был нетерпелив: подбирая первую букву, он остановился на «В» и не пожелал дойти до столь близкой «Д». А ведь это было бы точнее. Да, город протянулся вдоль Волги на все свои 90 километров. Впрочем, точную длину Волгограда практически никто из его жителей не знает. В прессе постоянно приводятся разные числа: от 70 до 120 км. В общем, масштабы обычно зависят не от реальных сведений, а от скромности воображения автора. Итак, город протянулся вдоль Волги, в честь которой и назван. Но увидеть реку можно далеко не из каждого дома. А вот ощутить на себе бесконечность волгоградских дорог – это суждено каждому обитателю кирпичных и блочных кварталов. Апрелев вспомнил детскую мечту. Ему тогда приходилось ездить черт-те куда в музыкальную школу. Саму «музыкалку» он ненавидел всей душой – в то время как раз стали модны разговоры о душе. У десятилетнего мальчика она была не для того, чтобы печься о ее спасении, а чтобы было чем ненавидеть баяны. По принципу сходства антипатия распространялась и на гармонь и аккордеон. Да и к музыке вообще появилась неприязнь. Про передачу «Играй, гармонь!» и говорить не стоит. А ведь все началось с того, что у маленького Ромы была игрушечная гармошка, которую он любил растягивать в разные стороны, подражая деду, который наяривал на баяне. Взрослые решили, что ребенок хочет стать музыкантом. Странно, когда мальчишки играют в «войнушку», родители почему-то не впадают в уверенность, что их чада мечтают пойти в армию или готовятся к профессии наемного убийцы. В общем, Апрелева в семь лет отдали не только в обычный первый класс, но и в музыкальную школу. Ему купили красивый, выполненный под красное дерево баян фирмы «Мелодия». В первые же дни поняв, что заниматься музыкой совсем не интересно, Роман невзлюбил свой инструмент. Когда кто-то из подвыпивших гостей случайно задел баян и тот грохнулся с метровой высоты на пол, Рома радостно подбежал к инструменту, раздвинувшему свои меха, похожие на ребристую спину дракона. Мальчик надеялся, что от падения в механизме что-то сломалось, что больше из этой машины нельзя извлечь ни звука. Но баяну было хоть бы что. Дабы нерадивый ученик не отлынивал от занятий, его раз в день на час засаживали за баян и завязывали сзади ремни. Однако ребенок был худой и гибкий. Если родители уходили на этот час в магазин или еще куда-то, Рома с проворством Гарри Гудини вылезал из ремней и шел читать или смотреть телевизор. Как только в замке начинал скрежетать ключ, мальчик кидался обратно. Дверь открывалась – он уже сидит и играет гаммы.

Так вот, ездить на уроки сольфеджио или по специальности приходилось довольно далеко, поэтому Апрелев мечтал, чтобы появилась какая-нибудь черная или желтая – цвет не принципиален – дыра. Заходишь в нее – и ты уже там, где надо. Вот и сейчас возникло то же тоскливое желание внедорожного чуда. Но впереди был еще не один десяток километров.

Роман достал из сумки Плиния-старшего. Разумеется, не самого его, а томик его «Естественной истории». «Раз нет у меня машины времени, чтоб вырезать этот час в дороге, буду становиться умней и образованней, – решил Апрелев. – А лучше б, конечно, кто-нибудь изобрел эту машинку. Намного полезнее той, ерунды, на которую бездумно тратят каждый год сбережения Нобеля. Хоть самому берись! Хм, впрочем, глаз читающего – это тоже машина времени. Спускаясь по страницу, взгляд отвоевывает у неведомого будущего строку за строкой. Зрительным пробегом слева направо отправляет слова и фразы в известное прошлое. Красиво сказал? Красиво. Жаль, никто не услышал и не записал за мной. И для кого, спрашивается, старался?» Это размышление немного развлекло Романа. Впрочем, тут же нашелся еще один «минус»: единственная симпатичная девушка в маршрутке захотела сойти:

– Остановите на «штанах»!

«Штаны» – это народное название дорожной развилки. Вторая Продольная улица раздваивается в этом месте на две асфальтированные «штанины». А на самой промежности расположился пост ДПС. Девушка открыла дверь. Пассажиры тут же привычно скосили глаза на ее поясницу, чтобы посмотреть, не вылезут ли из-под джинсов трусы.

На Мамаевом кургане сновали в разные стороны люди в пиджаках. Солидные дяди, старательно делающие карьеру в политике, состоящие в партиях, занимающие посты, постоянно вытирали лица платками, но не снимали пиджаков. У волгоградского бомонда были красные лица и потные ладони. Впрочем, ладони тоже были красные, а лица – тоже потные. Апрелев с Пашей Рожковым были одеты легче. К тому же оператор с утра успел заправиться пивом, исправив себе настроение. Паша уверял, что умеет снимать «на автомате». Выступали разные чиновники. Роман раздраженно отмечал неправильные ударения в их речи. «Видимо, грамотных в партию не пускают, ведь партия – это коллективный разум, коллективная совесть. А зачем там думающие?»

Слово взял мэр города. Григорий Семенович, замеченный в твердости политических убеждений, сравнимой с принципиальностью Генриха Наваррского в религиозных вопросах, заговорил в микрофон о необходимости помнить, о «нашем священном долге». И сопроводил легкий кивок головы торжественным «Земной вам поклон, дорогие наши ветераны!». Градоначальник даже проникновенно пожал руку первому попавшемуся старику со слезящимися глазами. Ветеран заулыбался и закивал седой головой. Григорий Семенович в полярном сиянии фотовспышек муниципальных газетчиков обнял старца.

– Schöne Seele! – воскликнул растроганный немец.

– Григорий Семенович, – зашептал на ухо мэру начальник пресс-службы, – на хрена вы этого фашиста обняли?

Время шло, Апрелев нервничал все сильнее. Хотелось «свалить» отсюда побыстрее. Когда к микрофону подошел очередной функционер, Роман испытал громадный искус хлопнуть его по лысине. Такое странное желание часто посещало его, когда он видел отполированные макушки мужиков.

– Этот сейчас про Мейерхольда расскажет, возьми его чуток.

Паша молча кивнул, поворачивая камеру.

– Это историческое событие, – улыбаясь, вещал старичок. – Несколько кинолент, давно считавшихся безнадежно утерянными, были обнаружены при раскопках. Казалось бы, какое подспорье кинематографу может оказать археология? Ведь ее удел – это сарматские черепки и наконечники стрел. Но поисковики отрыли ящик с несколькими фильмами. Пока мы не можем дать однозначный ответ: каким же образом эти пленки оказались в наших степях. Но эксперты пока сошлись на мнении, что кто-то из нацистских офицеров увлекался кино и собирал редкие записи, где только возможно. Это подтверждает состав найденной коллекции. Там несколько очень интересных хроник, в том числе и на немецком языке. Но главное, что в это собрание попали, видимо, изъятые на оккупированных территориях наши, советские и российские ленты. Так, в наши руки попали уникальные кадры с игрой молодого Владимира Маяковского. И режиссерская работа в кино Всеволода Мейерхольда!

Далее следовали аплодисменты. Кассеты демонстрировались и торжественно передавались представителям Госфильмофонда.

– Паш, ну еще картинку добей и поедем.

Рожков мотнул головой, вскинул камеру на плечо и занялся крупными планами. Взять кадры спасенного из небытия фильма Мейерхольда не удалось, так как он еще не был отцифрован. Через четверть часа наконец можно было отправляться на студию.

– Так, ну ты сам завезешь аппаратуру?

– Конечно, Ром. Давай, до понедельника!

– Ага, давай, пока.

Журналист взял стакан кваса и подошел к дереву, чтоб укрыться в его тени. Немного прохладившись, он вынул телефон и стал искать введенное вчера ночью имя.

– Алло, – раздался низкий женский голос. По какому-то недоразумению такие голоса принято считать эротичными.

– Привет. Зиновия?

– А, да. А кто это?

– Это Роман. Мы с тобой вчера на сайте познакомились.

– А, привет.

– Я уже освободился. Ты как смотришь на возможность встречи?

– Нормально смотрю.

– Сколько тебе надо времени, чтоб собраться?

– Полчаса где-то…

В общем, они договорились увидеться через час на Аллее Героев, возле вечного огня. Апрелев оперся о ствол дерева, с удовлетворенным видом допивая квас. Но тут же брезгливо отдернул руку – на коре кто-то выцарапал ножом: «Коля + Петя = любовь».

«Зиновия, 19» – так была записана в телефоне девушка, с которой он только что общался. 19 – это возраст. Роман решил, что надеяться на чудо не нужно. Надо действовать. Клин обычно выбивают клином. Хотя Апрелев уже не раз убеждался в неприменимости такой «клинической» терапии в реальности. Но все же решил попробовать еще раз.

– «Клином красным бей белых», – процитировал он Лисицкого, заполняя анкету на сайте знакомств.

Выбрал фотографию поудачней. Раскрыл свой неповторимый образ, ответив на предложенные вопросы. Только раздел «Сексуальные предпочтения» проигнорировал – было как-то неудобно. Ограничился указанием на гетероориентацию. Однако с большим интересом читал анкеты девушек, охотно рассказывавших, как часто они бы хотели. Сочинил завлекательную фразу: «Привет, хочу просто поблагодарить тебя! Ты, безусловно, украсила собой этот вечер! Мне кажется, у нас есть общие интересы!)))» Смайлики Апрелев не любил, но если пишешь на иностранном языке, не станешь же применять к чужим герундиям правила русской грамматики! А здесь надо было изъясняться на языке, понятном большинству. Набранный текст Роман скопировал и стал рассылать всем понравившимся девушкам, которые были онлайн. После слова «привет» добавлял имя незнакомки.

«Привет, Марина…»

«Привет, Конфеточка…»

«Привет, Б@гир@…»

«Привет, Tanchik…»

«Ты совсем бухой? Научись копиравать с перва!» – ответила «Богиня», к которой Роман по ошибке тоже обратился, как к Таньчику.

«Прости, что обозвал тебя танком! Я тут параллельно играю в «Танчики». Помнишь, игра была на «Денди»? Вот типа нее. Заигрался и тебя тоже Танчиком назвал! Забавно, правда?»

Однако «Богине» это забавным не показалось. Больше ответом Романа она не удостоила.

На сайте полно проституток. Но их легко распознавать: они призывают всех заглядывать в свой «дневничок», а там ссылка на другой сайт, где и можно заказать себе шлюху. Да и фотки у продавщиц любви самые откровенные. Вот красивая девчонка – и одетая. Хочет любви и отношений. Наверняка, порядочная!

«Часик – 2500 руб. Два – 4000 руб. Место для встречи есть».

«Да уж, порядочная!» – вздохнул Роман.

Однако некоторые все же отвечали. Даже давали свой телефон. Вот с Зиновией и уговорились встретиться 9 мая.

Тут Апрелев сообразил, что у него кончилась жевательная резинка для освежения дыхания. Он забежал в ближайший магазин, намереваясь успеть оказаться в условленном месте вовремя. Как назло перед ним в очереди в кассу находились россияне, чьи лучшие душевные качества не вынесли условий жизни. Роман с изумлением наблюдал за выдержкой продавщицы.

– Добрый день, клей ваш?

– Нет, это тот мужчина забыл.

– Пакет нужен?

– Нужен.

«Зачем им пакет, если клей не собираются брать?» – мысленно проговорил Роман.

Девушка методично подносила к считывающему устройству продукты из корзины.

– Нет, картошку мы не будем брать, отставьте, – начала покупательница.

– Но я ее уже пробила.

– Мы не будем ее брать! Уберите!!

Девушка позвала старшего продавца и та расписалась ей в тетради, подтверждая законность операции вычитания.

– Тысяча триста двенадцать рублей сорок копеек.

Супруг скандальной женщины взял чек и стал изучать его.

– А почему здесь цена больше, чем на полке? Там стояло двенадцать рублей, а здесь тридцать шесть!

– Там за 100 грамм, а здесь же больше.

– Витя, считай внимательно! – подала голос его жена. – Так, и прибавьте сюда картошку.

– Вы же не хотели ее брать.

– Нет, мы ее берем.

– Еще сорок восемь рублей семьдесят копеек. Но это уже другим чеком.

– Почему другим?

– Тот уже распечатан.

– Это не наши проблемы.

Вздохнув, девушка внешне спокойно отчеканила:

– Тысяча триста шестьдесят один рубль десять копеек. А мельче не будет?

– Нет.

– А одиннадцать рублей десять копеек не будет?

– Нет.

Продавщица выдвинула ящик и стала собирать сдачу монетами.

– Зачем вы мне копейками дали?! Я что, на базаре торговала семечками? Что про меня люди подумают?!

– Вы же видите, у меня других денег нет.

– Меня это не волнует! Поменяйте. Я семечками не торговала!!!

Роман нервно посмотрел на часы. Не хватало еще опоздать.

– Пожалуйста, не задерживайте очередь. У меня нет других денег.

– Вы не будете менять?

– Нет, я дала вам сдачу, сколько причитается.

– Я ну буду брать это. Дайте мне нормальную сдачу!

– Я даю вам нормальные российские деньги.

– Позовите старшего!!!

– Ладно, Варя, пойдем, – примирительно вставил реплику муж.

– Витя, не психуй! – вскрикнула дама. – Не дергай меня! Как меня достал этот сучий город. Эти колхозники, их деревенские шмотки! – выпалила она, невольно обнажив изысканный столичный лоск; но мелочь все же сгребла в кошелек.

– Привет!

Она пришла. На фото гораздо симпатичнее. На коже следы гормональных бурь подросткового периода. На зубах проволока для исправления прикуса. Но грудь, действительно, большая.

– Здравствуй. Куда пойдем?

– У меня не очень много времени. Пойдем сядем на лавочку.

– Что можешь рассказать о себе?

– Я работаю няней…

– Любишь детей? – по привычке перебил Апрелев.

– Ненавижу. Но они меня слушаются. Да и надо же зарабатывать.

– А учишься где-нибудь?

– В колледже на технолога питания.

– Хорошо стряпаешь?

– Я не люблю готовить.

– А что любишь?

– Не знаю. Лучше ты о себе расскажи.

– Ну я работаю на «Царицынском телевидении». Снимаю новости. А вообще по образованию историк. Но по специальности у нас, по-моему, никто не пошел работать. Нет, две девчонки устроились в музеи. Но это же копейки. Вот все и разошлись, кто куда. Я на ЦТВ.

– Про что снимаешь?

– Разное: от секса до моды, – Роман никогда не снимал про моду, а сюжетов о сексе на волгоградских экранах вообще не бывает. Но для создания образа плэйбоя он приплел все это.

– Живешь с родителями?

– Нет, один. Снимаю квартиру.

В разговор вторглась пауза.

– А ты какое кино любишь? – про книги Роман решил не спрашивать.

– Комедии люблю. Особенно с Лесли Нильсеном. Ну и вообще такие фильмы…

– Понятно. А музыку?

– Какую по радио крутят, ту и слушаю.

– Ну да. А… Вот что… – Апрелев придумывал, чем бы продолжить беседу. – А ты со многими с сайта встречалась?

– Ну смотря что для тебя много. Вот сколько для тебя много?

– Человек десять – пятнадцать.

– Ха, тогда очень много! Больше шестидесяти. А ты сам?

– Я? Ну ты у меня первая!