Buch lesen: "Сожженные приношения"

Robert Marasco

BURNT OFFERINGS

Copyright © 1973 by Robert Marasco

First Valancourt Books Edition 2015

This edition published by arrangement with Piergiorgio Nicolazzini Literary Agency (PNLA)

© В. А. Ионова, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Азбука^®

Глава 1

– Не спеши, милый. Вернись.

Восьмилетний Дэвид остановился посреди гостиной, сгорбился, словно защищаясь от удара, и медленно повернулся. Мэриан стояла в узком проходе между двумя спальнями в дальней части квартиры. Ее рука поднялась, как крыло семафора, указывая на комнату сына.

– Когда ты вошел сюда, здесь было безупречно чисто, – сказала Мэриан.

Дэвид неохотно поплелся по ковру, а потом по деревянному полу, который она только что закончила натирать. Его кеды издавали негромкий резиновый скрип.

– Поднимай ноги, пожалуйста, – попросила Мэриан, когда он проходил мимо нее, и последовала за ним. – Видишь, о чем я?

Дэвид стянул свою школьную рубашку с дверной ручки, открыл шкаф и достал плечики.

– Я забыл, – протянул он вяло.

– Что-то ты многовато забываешь для такого умного ребенка. – Она смотрела, как он тычет в рубашку плечиками. – Если сначала повесить брюки, то хватит и одной вешалки, правда?

– Что, брюки тоже?

– Разумеется, брюки тоже. И обувь.

Брюки валялись на полу возле стула. Он поднял их и принялся просовывать одну штанину в вешалку.

– Солнышко?.. – терпеливо произнесла Мэриан.

Он демонстративно опустил руки:

– Я не могу это делать, пока ты смотришь. Нервничаю.

– Тогда я не смотрю. – Она повернулась спиной к нему, а лицом к окнам. – Скажи, когда все.

Сквозь звуки, долетающие со двора тремя этажами ниже, Мэриан различала невнятное бормотание Дэвида. Она подошла к окну и поправила красные занавесочные кольца на низком карнизе, разделяющем стекло пополам; шторы защищали от расположенной прямо напротив навязчиво блестящей многоэтажки – сплошная стена стекла и гладкого белого кирпича. Со двора до Мэриан донесся громкий женский голос: «Дарлин!» Она подошла поближе и глянула вниз.

Двор представлял собой довольно обширную бетонированную площадку, обрамленную бесформенными газончиками; в основном он служил проходом к подъездам многоквартирного дома, расположенным в десяти ярдах друг от друга; по всей его длине были расставлены скамейки. На скамейках между третьим и пятым подъездами собралось особенно много женщин, главным образом молодых матерей… Рядом с каждой – детская коляска. Мэриан снова услышала крик «Дарлин!», громче первого, и увидела, как молодая женщина в шортах и безрукавке вскочила со скамьи. Ее рука указывала на кого-то вне поля зрения Мэриан. «Ну все, сейчас тебе влетит по-настоящему!» Две коляски расступились, пропуская женщину в шортах. Она выбежала за пределы видимости, и, судя по раздавшемуся крику, Дарлин влетело по-настоящему.

Всю неделю стояла нетипично теплая для этого времени года погода: двадцать пять градусов, а всего-то середина мая. Как всегда весной, двор превратился в бурлящую и звенящую эхом игровую площадку. С наступлением лета количество часов бурления непременно увеличится и гомон станет нестерпимым.

Лето. Квартира. Квинс¹. Ничего хорошего это не предвещает. Опять.

Мэриан искоса глянула на Дэвида. Тот повесил плечики в шкаф (очень криво) и засунул сменку в мешок. Как раз в этот момент в квартире этажом ниже зазвучало фортепиано.

Полчетвертого. Часы можно сверять. Сначала гаммы, примерно пять минут борьбы за мелкую моторику; потом переход на Баха или Бетховена, или над чем там трудится квартира 2-Д в этом месяце, с полчетвертого до пяти, пять дней в неделю. К концу месяца фальшивые ноты никуда не денутся, а станут лишь быстрее, громче, проработаннее. Вроде вот этой. Она поморщилась. И этой. Да боже ж ты мой, не вылетай из тональности. Жаловаться еще раз смысла нет, в договоре об аренде четко прописано: с девяти до девяти – можно… Остается при встречах улыбаться, а по полу ступать потяжелее.

Дэвид захлопнул дверцу шкафа и повернулся к ней, уперев руки в бока:

– Сойдет?

– Сойдет, – ответила она. Потом прошла по ворсистому коврику, лежащему посреди комнаты, и присела перед сыном на корточки. – Теперь все выглядит намного лучше, правда? Согласись.

Дэвид не желал соглашаться. Все и так нормально выглядело.

Она заправила ему футболку, притянула к себе и громко поцеловала.

– Я та еще приставала, знаю, – сказала она сочувственно, – но и с тобой непросто.

Он попытался высвободиться.

– Я опоздаю.

– Куда опоздаешь?

– Мне надо.

– Ну так опоздай. Мы видимся, только когда я тебя ругаю. Поэтому и ругаю так много.

Не скрывая нетерпения, он позволил пригладить себе волосы – густые и темные, как у Бена; а у нее – длинные и русые; однажды в прошлом году, вскоре после того, как ей исполнилось тридцать, в них обнаружилась седая прядь, и она ее вырвала.

– По бульвару на велике не гонять, не забывай, и дома в шесть. Понял – в ш-е-с-ть. А теперь поцелуй.

Он едва ткнулся губами в ее щеку и, разом оживившись, рванул из комнаты.

Мэриан села на пятки и подождала, пока хлопнет входная дверь и задребезжат окна. В комнате снова был порядок, временно. Идеальная спальня мальчика из журнала: на покрывале аккуратно разложены подушки с персонажами из «Мелочи пузатой»²; в углу – небольшой, блестящий полировкой школьный уголок; на стенах – футбольные плакаты и изображения старинных пистолетов. Портреты Даффи Дака и Альфреда И. Ньюмана³ ровненько висят над кроватью. На комоде – модель фрегата, в разных углах – маленький «мустанг», и Дракула, и Мумия, и механическое чудовище Франкенштейна, которое роняет штаны и краснеет (подарок от тети Элизабет, только ей одной игрушка и нравится). Пыль везде вытерта, в комнате стоит свежий масляный запах – как и во всей квартире.

Дверь грохнула, шторы слегка качнулись. Мэриан рассеянно теребила ворс ковра. Она ощущала, как вибрирует паркет от звуков фортепиано внизу. Ее подмывало постучать в пол, но с той женщиной и так уже было неловко встречаться на лестнице или у почтовых ящиков. Мэриан обнаружила в ворсе белую нитку, вытащила ее; потом стерла частичку копоти, измазавшей ей пальцы; затем потянулась вперед, стоя на коленях, и, прочесывая ворс, нашла кусочек толстой синей нити, цвета ковра из ее спальни. Напомнила себе: почистить пылесос. Провела рукой по ковру, разглаживая его, затем встала, подошла к шкафу и перевесила одежду Дэвида. Минуту-другую она просто разглядывала содержимое шкафа. Гаммы внизу наконец сменились Бахом, и, пожалуй, Бах из 2-Д ей все-таки понравился; что-то в мелодии заставило Мэриан прикоснуться к пиджаку Дэвида и его плащу, к заношенному голубому махровому халатику, который пора бы уже заменить на новый. Поддавшись чувствам, навеянным халатиком и неумело сыгранной мелодией, она подошла к окну: сын, по идее, должен был пересечь двор. Он этого не сделал, а если бы сделал, то она окликнула бы его: «Дэвид!» – и бросила бы ему упаковку кексов «Янки Дудлс».

Квартира состояла из четырех просторных комнат; от стен отслаивалась штукатурка, и Бен регулярно шпаклевал их, а паркетный пол слегка, но раздражающе дыбился перед двумя дверными порогами. Раз в месяц Мэриан как следует разгребала всю квартиру, драила пол и натирала его воском, и как минимум раз в месяц Бен, ходя в носках, поскальзывался, хватался за спинку продавленного бархатного кресла и бросал «да господи!».

Дом был старый и располагался в Квинсе на широком оживленном бульваре, вдоль которого шли супермаркеты, бары, сетевые закусочные и несколько китайских и итальянских ресторанчиков, работающих навынос. В двух кварталах находилась весьма востребованная пожарная часть, а самолеты заходили на посадку в аэропорт Ла-Гуардия прямо над их крышей. Дома поновее были населены преимущественно молодыми парами и холостяками; в иных жили люди постарше и всякие хиропрактики. Ну и Рольфы – Бен, Мэриан и Дэвид – вот уже четыре года снимавшие жилье за сто шестьдесят долларов в месяц. Удачная сделка, и на тридцатку дешевле, чем их предыдущая (самая первая) трехкомнатная квартира в том же районе, но немного подальше. Следуя сложившейся традиции, они переехали сюда в поисках простора, как те семьи, которые в конце концов перебираются из этих кварталов в маленькие домишки Нассау или Саффолка⁴. Рольфы тоже переберутся, была уверена Мэриан; просто они отстают на несколько лет.

Четыре года назад выяснилось, что их трехкомнатная квартирка больше не вмещает все нажитое за пять лет в браке. Виноватой считалась Мэриан, которая, по ее собственному признанию, была несколько склонна к потребительству («вот же чертова хомячиха», как однажды, во время редкого приступа ярости, выразился Бен). Ну, они и переехали, чтобы не пробираться из комнаты в комнату бочком, а то и ползком. Переехали ради пространства, экономии и удобства. Дом был большой, и, бог свидетель, жизнь в нем кипела: его населяли беременные женщины, маленькие дети, орущие на лестницах, подростки, выцарапывающие неприличные слова в лифте, когда тот работал; здесь повсюду носились кухонные запахи; здесь жил старик, мочившийся под почтовыми ящиками; здесь гудели батареи и ненадежные водопроводные трубы; здесь существовала проблема с тараканами, а однажды, страшно сказать, появились и мыши. За состоянием здания немного следил чернокожий многоженец мистер Айвз, которого все дружно именовали Призраком.

С каждым годом затея с квартирой 3-Д казалась все менее удачной – так, по крайней мере, думала Мэриан, которая проводила в ней бо́льшую часть времени. (Три-четыре раза в год она выходила на временную работу, подменять каких-нибудь сотрудников в офисах, чтобы осилить очередную соблазнительную покупку: буфет в стиле французского Прованса или – ее самое ценное приобретение – столик доре из красного дерева и бронзы.) Где-то в мае, в преддверии лета, Мэриан впадала в уныние и мрачность; изрядную часть дня она тратила на уборку и снова на уборку. («Боже правый, – говаривал Бен, – опять сущий Дунсинан». Она ударила его, когда он объяснил, что имеется в виду.) Вместо того чтобы в терапевтических целях выслушивать перед ужином жалобы Бена – на мистера Байрона, директора старшей школы, на тупых детей или на идиотку мисс Маккензи, возглавляющую отделение английского языка в школе Тилдена, – Мэриан заводила собственную литанию, перечисляя одну за другой свои личные горести: жару, шум, копоть, однообразие, безбрежную и богомерзкую скуку летнего города. Город, преисподняя. Квинс. Пространство, экономия, удобство – все это сводилось на нет с июня по сентябрь, когда квартира, с точки зрения Мэриан, становилась непригодной для жизни, ну просто абсолютно непригодной. Почему бы не сделать, хотя бы однажды, так: накрыть мебель чехлами, оставить ключи тете Элизабет и отправиться куда-нибудь, где прохладно и тихо или как угодно, лишь бы тихо. А в сентябре офисам всегда требовались временные сотрудники.

Она протерла пыль всего пару часов назад, а на подоконнике в их спальне уже снова лежал слой городской копоти. Мэриан приподняла шторы и принялась дуть по всей длине двойного подоконника, пока не заболело за ушами, а потом опустила раму. Их спальня, как и прочие комнаты, смотрела на стену из окон и белого кирпича. Надзирательница, отметила Мэриан, по обыкновению, на своем посту, наблюдает за происходящим во дворе. Громадная женщина целиком заполняла одно окно на четвертом этаже, – казалось, она была там всегда, эта объемистая округлая гаргулья, опирающаяся на подушку и бесстрастно взирающая на все и всех. Бен уверял, что она – домашняя богиня и обнажена ниже пояса.

Мэриан добавила «уединенно» к «прохладно» и «тихо». Просто немного личного пространства. Чтобы можно было раз в жизни заняться любовью, не закрывая окна и не опуская жалюзи, не беспокоясь обо всех прочих кроватях по ту сторону их стен, пола, потолка. (Ее, во всяком случае, это беспокоило; Бену-то было решительно все равно.) Обычно они занимались любовью при включенном свете, и однажды в квартире сверху что-то с грохотом бухнулось на пол, так что по штукатурке пошли трещины и жалюзи взлетели вверх, а процесс был в самом разгаре, и они предстали в таком виде перед всеми освещенными окнами стены напротив.

– Я словно внутри похабного анекдота, – сказала она Бену, когда тот вернулся в постель. Он хохотал как сумасшедший; она отвернулась и заснула, только это его и заткнуло.

Ладно, возможно, она преувеличивала – для усиления эффекта, вроде образцово обставленной комнаты в мебельном отделе универмага. Возможно, на самом деле все было не так плохо, хотя, вероятно, все-таки плохо. Один-два месяца не здесь, и она точно вернулась бы отдохнувшей, и ее нарастающая паранойя была бы обуздана на следующие девять месяцев.

Вчера она просмотрела раздел недвижимости в «Таймс», зачитывая Бену наиболее подходящие варианты; на каждый из них Бен безразлично хмыкал. Она не стала давить: в воскресенье лето казалось менее угрожающим. Но сегодня угроза стала реальной, слышимой, и что уж тут говорить – давить было самое время. Перспектива провести лето в Квинсе, может с двухнедельным выездом куда-нибудь к северу от города да с единичными поездками в парк типа Джонс-Бич или Беар-Маунтин, сделалась еще более непереносимой. Бен свободен все лето: ни курсов, ни преподавания. Дэвид тоже свободен, а уж она и подавно. И не то чтобы у них совсем ни гроша за душой.

Убедившись в своей правоте, она кивнула сама себе и пошла в гостиную. Фортепианное бряканье доносилось прямо из-под ног. Она склонилась над журнальной этажеркой и вытащила «Таймс», открытую на странице «Дома для отдыха и каникул». Взгляд ее заскользил по колонкам, останавливаясь на более-менее подходящих вариантах, которые она обвела вчера («маясь дурью», как выразился Бен). Вскоре Мэриан даже перестала слышать фальшивые ноты.

* * *

Автобусная остановка, гидрант, въезд во двор. Клятый район постепенно становился хуже Манхэттена. На бульваре было два места, но оба платные, и еще одно на Тридцать девятой – слишком тесное для «камаро». Он уже намотал два круга по кварталу, даже тыкался в соседние улочки – односторонние, а значит, уводящие его дальше от дома. Десять минут назад он проехал мимо своего здания, захороненного где-то за стоящими в ряд «Карлтон-тауэрс», «Гибсон-армс» и «Мейберри-хайтс». Кто такие, черт возьми, эти Карлтон и Гибсон, и где эти вшивые высоты, эти «хайтс»? И почему четыре дня из пяти проблема парковки мелкого желтого «компакта» достигает каких-то вагнеровских масштабов? Прямо перед ним загорелся красный. Бен ударил рукой по своему дипломату на пассажирском сиденье, произнес: «Вот дерьмо» – и потянулся за сигаретой.

Реактивный самолет проревел над тщедушными деревцами, уже полностью покрывшимися листвой. Четверо-пятеро мальчишек, ровесников Дэвида, катили на великах по направлению к Бену. Перед перекрестком они перестали крутить педали, но один съехал на поперечную улицу и резко метнулся в сторону, уворачиваясь от машины, к счастью двигавшейся совсем медленно. Бен скорчил гримасу и покачал головой. Лекция о велосипедах. Сегодня же.

Учитель в нем захотел крикнуть что-нибудь этим мальчишкам, особенно вон тому плюгавому, но впереди, в пятидесяти футах, кто-то как раз начал усаживаться в припаркованную машину. Бен нервно глянул на светофор, на приближавшиеся автомобили, что могли представлять для него опасность, и на хитрого маленького ублюдка, проехавшего по боковой улочке на зеленый. «Ну же, меняйся». Женщина села в свою машину, зажглись задние габариты. Автомобиль тронулся с места, и спустя несколько его неуклюжих толчков обозначился намек на свободное пространство. Бен чуть подал «камаро» вперед, сигнал светофора сменился, и… Бог, кажется, все-таки существовал.

К моменту, когда он дошел до закусочной через дорогу от дома, место, где десять минут назад он припарковал машину, из памяти уже выветрилось. Осознание этого пришло к нему неожиданно: внезапная боль, словно тычок в ребра, и тихий злобный голос произносит: «Ну что, умник ты наш, так куда ты ее пристроил?» Бен взял «Пост» и пачку сигарет, заплатил пожилой, никогда не улыбающейся продавщице и вышел из заведения, проглядывая заголовки. На углу подождал, пока включится зеленый, и хоть и точно вспомнил, где стоит машина, все-таки мысленно проделал весь путь к ней, просто чтобы закрепить в уме. Два квартала прямо, направо от светофора, налево от следующего – и вот она, голубушка. Он взглянул на передовицу («Нью-Йорк снова на грани»), прочитал скучный абзац об урезании бюджета – и замер. Было ведь три светофора: два он перешел на зеленый, один ждал. Пацан на велике, ровесник Дэвида… Господи, ну и дичь. Он же знает, где припарковал треклятую машину. Бен сложил газету и сунул ее под мышку.

Мимо прогромыхал автобус, совсем близко к краю тротуара. Бен отвернулся, чтобы не вдыхать выхлопные газы, перекинул дипломат в левую руку и немного ослабил галстук. Мысль продолжала свербеть – неприятная, банальная. Он попытался выкинуть ее из головы, подумать о чем-нибудь более важном – финансовом кризисе, шуме, коррупции в правящих кругах, загруженности дорог, загрязнении воздуха; наконец, об этой вот уродливой каменной громадине неподалеку. Ну что это за место, как тут растить ребенка? Нассау, Саффолк – есть ведь альтернативы, верно? Может, даже Рокланд или еще подальше на север. Мэриан права: город с каждым днем становится все менее привлекательным и все более царапающим. Возможно, пора задуматься всерьез. Это важнее, намного важнее, чем тот факт, что, да, он, черт возьми, потерял машину.

Итак, поискать ее сейчас или заняться этим утром – выйти из дома на пятнадцать минут пораньше и шататься по улицам, словно рассеянный идиот, каковым он, очевидно, и является? Бен перебросил дипломат в правую руку. Пиджак лип к телу, где-то рядом надрывался радиоприемник и кто-то остервенело гудел вслед машине, повернувшей не по правилам. Часть сознания просто выключилась, заснула, и звуки теперь донимали его, как куски непереваренной пищи. Напряжение – вот как это называется. Боже, вся скопившаяся за день дрянь – все эти дурацкие крупные и мелкие неприятности – действительно способна довести до ручки.

Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем это прорвется наружу, прежде чем разумная его часть скажет: «С меня хватит, сынок, давай теперь сам»? И тогда к чертям тормоза, и он полетит вверх, вверх, как воздушный шарик. Его понесет, понесет… Бен сделал глубокий вдох, мысленно следя за собственным полетом над своей многоэтажкой, надул щеки и издал чпокающий звук. Только тут он заметил, что рядом с ним на бордюре ждет зеленого сигнала маленькая девочка – она подняла на него глаза. «Улыбнись, солнышко». Он повторил свой звуковой номер для нее, с большим старанием, и на этот раз она поднесла ладошку ко рту и захихикала.

– Привет, – сказал он. – Что у тебя в сумке?

– «Ринг-дингс», – ответила она после краткого раздумья и снова захихикала.

– А что это?

– Пирожное, – сказала девочка, и Бен расслышал в ее тоне подспудное: «Во дурак!»

Загорелся зеленый, и девчушка побежала через дорогу на длинных тощих ножках.

На другой стороне улицы он ненадолго остановился, сделал еще одну безуспешную попытку порыться в памяти и, решив, что это абсурд и он совершенно не собирается сейчас об этом тревожиться, направился к дому. Он бодро кивнул – «дамы!» – старухам, которые, рассевшись на складных стульях возле подъезда, сплетничали и наблюдали за происходящим. В пропахшем капустой вестибюле ему повстречался мистер Джироламо, у которого в прошлом году случился сердечный приступ и который с тех пор проводил бо́льшую часть времени в ожидании почтальона. Мистер Джироламо спросил Бена, не слишком ли для него сегодня жарко, и Бен ответил, да, конечно, а как ваше самочувствие? Прекрасно. Лифт, добавил мистер Джироламо, утром починили. Что ж, посмотрим, что сломается следующим, сказал Бен, и шестидесятилетний мистер Джироламо, который выглядел на все восемьдесят, засмеялся, довольно неуверенно.

* * *

Мэриан переоделась из джинсов и полинявшей рабочей рубашки в светло-голубую блузку (цвета ее глаз) и красную джинсовую юбку. Она стояла перед зеркалом в ванной, водя щеткой по волосам. По стояку Д кто-то спустил воду в унитазе; за душевой занавеской в цветочек редко и равномерно падали капли воды, пятная голубой фаянс. Эти звуки давно уже стали привычной частью обстановки, она почти их не замечала. Щетка с тихим шепотом ползла по волосам длинными, направленными сверху вниз движениями. Мэриан остановилась, наклонилась поближе к зеркалу и немного повернула лицо вправо. Она провела одним пальцем по виску, разделяя пряди. Сверху к зеркалу крепились четыре цилиндрические лампочки (Бен прикрутил их не то чтобы слишком умело и посему нарек свои действия «Операция „Свиное ухо“»)⁵; Мэриан поправила одну из них – белую, не розовую – чтобы она светила на висок. Ложная тревога. Лампа вернулась в исходное положение. Больше тридцати, сказала она зеркалу, смирись. Она промыла расческу, протерла розовый мрамор подставки под раковину (их собственная, не домовладельца) и разыграла быструю шахматную партию бутылочками, тюбиками и большой банкой жидкого мыла. Услышав лязг ключа в замочной скважине, откинула несколько прядей с плеч и выключила свет. В ванной пахло сиренью.

– Это я, – крикнул Бен.

Когда она вошла в гостиную, он перебирал почту, отбрасывая в сторону ненужное. Мэриан положила руки ему на плечи, сказала: «Привет, милый» – и поцеловала. Газету с пометками она бросила на виду, на столике у телефона. Он ее не заметил.

– Жарко! – сказал Бен, отходя от нее. Он остановился в середине комнаты и принюхался. – Тут пахнет лимонным маслом.

– Я была очень трудолюбивой девочкой, – сказала она. – По пиву?

Он сказал:

– Давай, – и очень искусно зарычал при звуке фортепиано у себя под ногами. Когда Мэриан выходила из комнаты, он щелкал зубами и рычал все громче.

Мэриан направилась в кухню, где перед окном, прикрытым летними занавесочками, располагалась маленькая обеденная зона. Виниловый пол блестел (узор – розовые камешки). Она вытащила из холодильника две банки пива и открыла старомодный буфет со стеклянными вставками на дверцах (вставки она выкрасила ярко-зеленым, под цвет стаканов). Бен в любой момент может увидеть газету со всеми этими подозрительно выделенными телефонными номерами, со всеми просмотренными и вычеркнутыми объявлениями. Стоило ли позвонить заранее и не ждать? Гадать уже поздно. Она разлила пиво, стоя перед большой доской с крючками, на которых висели блестящие медные кастрюли.

– Не могу это больше выносить! – внезапно закричал Бен из гостиной. Его голос усилился до пародийного вопля: – Не могу!

Она обернулась на звук, но не успела и слова сказать, как медные кастрюли начали раскачиваться и позвякивать. Вся квартира сотрясалась, удары отдавались в кухонном полу. Из гостиной доносилось приглушенное бух, бух, бух и перезвон стекла.

– Господи! – вскрикнула она. – Бен!

Она бросилась в гостиную и увидела, как Бен прыгает на ковре, прямо над фортепианными звуками. Лампы дрожали, фарфоровая фигурка соскальзывала к краю журнального столика. Мэриан схватила статуэтку, испуганно оглядела комнату и закричала:

– Ты с ума сошел, прекрати. Бен, прекрати!

Он в последний раз подпрыгнул и остановился под звуки начавшего заикаться пианино.

– Слушай, – прошептал он, – мне кажется, сработало.

– Да ты просто свихнулся. Псих.

Она двигалась по комнате, поправляя картины и подсвечники, проверяя лампы, чаши, статуэтки и вазы, занимавшие все отполированные поверхности.

– Знатную трепку я им задал, – сказал он. Пианино смолкло.

– Да уж, очень смешно. – Удивительно, что обошлось без разрушений. Паника на ее лице уступила место беспомощной вымученной улыбке. Она покачала головой. – Идиот.

– А что там с пивом? – спросил он, плюхаясь на диван.

Когда она вернулась, пианино заиграло снова, резонируя, как и прежде. Бен вскинул руки вверх:

– Это наверняка заговор. Весь поганый город докапывается до меня.

Он похлопал рукой по дивану сбоку от себя. Мэриан подала ему стакан, положила на столик две подставки и устроилась рядом.

– Сам теперь с ней и разбирайся, – сказала она, кивнув на пол.

– Пускай эта старая сука беспокоится о том, как бы я с ней и впрямь не разобрался. – Он сделал глоток. – Она подумает, что это была ты. Во всяком случае, я ей так и скажу.

– С тебя станется, да?

– Каждый за себя, сестра.

– Эй… – сказала она после паузы. – У меня есть отличная идея.

– Н-да?

– Давай переедем.

Бен улыбнулся, глядя в пространство, и притянул жену к себе. Его рубашка уже была расстегнута. Она потеребила краешек, а потом рука ее скользнула под ткань и принялась гладить его грудь, твердую и влажную.

– Знаешь, ведь там внизу никого нет, – сообщила она доверительным тоном, – просто пианино играет само по себе. А над нами просто ноги, бегают взад-вперед. Настоящих людей нет, одни только звуки.

Ее пальцы зашагали вверх по его груди. Он уселся на диване поглубже, так чтобы голова касалась стены.

– Полегчало? – спросила она.

– Немного. – Он испустил долгий вздох и взгромоздил ноги на кофейный столик.

Мэриан наклонилась и отодвинула резной стеклянный портсигар.

– Я рассказывал тебе про свой последний срыв? – спросил он.

– Нет.

– Напомни как-нибудь.

Она кивнула.

– Всегда найдутся новые истории, даже спустя девять лет. Не это ли имеется в виду, когда брак называют приключением?

Бен протянул руку к ее коленке и начал легонько ее поглаживать. Одновременно он с отсутствующим видом пялился на трещинку в потолке. В глазах Мэриан фоном для его профиля служили окна здания напротив. По одной из квартир бродила фигура в полосатых трусах.

– Ну, так как было сегодня? – спросила она наконец. – Или лучше не спрашивать?

– Лучше не спрашивать, но ты уже спросила, – лениво ответил он. – Все как всегда. Дети блистали, рвались к доске, короче, отжигали по полной, все до единого. А затем, вишенка на торте, общее собрание, сплошное воодушевление, аж сердце заходится…

Он рыгнул, она сказала:

– Свин.

Он повернулся к ней лицом, улыбка его была невинной и беззащитной; хотя он утверждал, будто лучшие его годы позади, Мэриан все еще таяла от нее.

– Знаешь что? – сказал он. – Я, кажется, не очень-то люблю то, чем занимаюсь. – Он произнес это так, словно его только что осенило.

– Ты всегда так говоришь в это время года.

– И всегда искренне.

– Остался всего месяц, правда? Ты справишься.

– Не в этот раз, милая. Я не вывожу. – Он выпрямился и, глядя на нее искоса, объявил: – Я потерял машину.

– Это как же ты умудрился?

Он рассказал. Она рассмеялась, а он не понял, что тут смешного.

– Это знак, ясно тебе? – Бен изобразил звук, с которым обрушивается нечто большое, – он вообще был мастер звуковых эффектов.

– В смысле… – Она приложила палец к виску и покрутила. Настроение у Бена внезапно переменилось, и вместо того, чтобы хоть как-то ответить – скажем, усердно покивать, – он просто потянулся за сигаретой. – Добро пожаловать в клуб, – сказала Мэриан, но Бен словно не слышал, его как будто что-то отвлекло – пианино, крики играющих под окном детей. Или пиво. Пиво действовало на него быстрее, чем вино; он редко пил что-то более крепкое.

– Эй! – Она легонько толкнула мужа, и та его часть, которая покинула комнату, вернулась.

Он сказал:

– Привет.

– У меня есть решение всех наших проблем, – бодро заявила Мэриан. – Побег. – На этом слове она вскочила и продолжила, пересекая комнату: – Ты только не заводись. Просто послушай.

Мэриан оглянулась – Бен закуривал сигарету. Она взяла со стола газету и зеленую пузатую пепельницу и отнесла все это обратно к дивану. Увидев газету, он демонстративно свесил голову и с утомленным видом выдохнул шарик дыма, в котором Мэриан отчетливо разглядела звездочки, спирали и восклицательные знаки пылинок.

– Заткнись, – сказала она.

Она поставила перед ним пепельницу, хотя на боковом столике рядом уже стояла одна, беллик⁶, с изящными завитушками.

Бен подождал, пока она усядется на полу перед ним.

– Теперь у нее положение просителя, – зычно провозгласил он.

– Слушай. – Она ткнула его рукой, откашлялась и прочла: – «Уникальный дом на лето. Спокойный, уединенный. Идеален для большой семьи. Бассейн, частный пляж, причал…»

Он захохотал.

– Да слушай же. – Она продолжила читать: – «На длительный срок. Очень разумная цена для правильных людей». – Курсив был ее.

– Расистские свиньи, – сказал он.

– Они не это имеют в виду. – Она протянула ему газету, словно особенно спелый помидор. – Два с половиной часа от города. Лучше не придумать.

– От какого города? – спросил он. – От Варшавы?

– От Нью-Йорка, тупица.

– И очень разумная цена, ага?

– Тут так написано.

Бен положил сигарету, отбросил газету в сторону и, взяв жену за обе руки, свел их вместе, так что ее поза стала еще более просительной.

– Солнышко, – сказал он. – Этот стол тоже был по разумной цене, помнишь? – Он кивком показал на антикварный стол, где лежали газеты и несколько книг; настоящим рабочим местом ему служил стол в кухне.

– При чем здесь это?

– Урок семантики: упадок и закат смысла.

– Перестань, мы не в твоем убогом классе.

– Повезло нам. – Он продолжил – без единого намека на упреки и осмотрительно придерживаясь легкого тона: – И шкаф с выгнутой дверцей был по разумной цене… ну, так мне, во всяком случае, сказали… и те изящные стулья…

– Стулья-бержер⁷.

– …приставные столики, лампы, все эти финтифлюшки и бог знает что еще понапихано у тебя в кладовке. «Разумно» или, вернее, некая пародия на это слово за девять лет оставило нас с примерно двумя тысячами в банке.

– Но это на две тысячи больше, чем у многих других, – ответила она. – Да чего ты раскипятился-то?

– Потому что домов с пляжем, бассейном и причалом по разумной цене не бывает в принципе. Это называется – пресечь на корню.

– Бен Дж. Негатив. Вечный негатив.

– Нам не потянуть дом на лето. – Он поднимал и опускал ее руки в такт своим словам; газета с каракулями и пометками возле телефонных номеров упала между ними. – Что не так с парой недель на севере штата, даже тройкой, если хочешь?

Она произнесла «фу!» и высвободила руки. Всю паузу между раундами они смотрели друг на друга, причем Мэриан – преувеличенно надув губы, чтобы он почувствовал себя безнадежно жестоким и неразумным.

– Бенджи, – захныкала она, придвигаясь поближе. – Ну что ты вредничаешь? – Она пролезла между его ног и положила голову ему на грудь. Ее волосы рассыпались по его рукам.