Buch lesen: «11 лжецов»

Роберт Голд

Schriftart:

Robert Gold

Eleven Liars

Издательство CORPUS ®

* * *

Памяти моего брата Джеймса.
И моей маме

1

“Я прожил достаточно, чтобы понять, что мое время пришло”.

Глава 1

Четверг

Водитель Убера удрученно посмотрел на меня в зеркало заднего вида. За последние десять минут мы практически не сдвинулись с места. Он кивнул на свой навигатор: сплошная красная линия протянулась на добрые две мили. Машины вдоль набережной стоят в глухой пробке. Такими темпами мы от Ричмонда будем пробираться через Сент-Марнем до моего дома в лондонском районе Хадли больше часа.

Я смотрю в окно на поздний октябрьский вечер. Уже стемнело.

– Наверное, быстрее будет, если я здесь выйду, – говорю я. – Пройдусь дальше пешком.

Водитель поднимает руки и пожимает плечами.

– Надеюсь, вам подвернется кто-нибудь в обратную сторону, – слабо извиняюсь я, открывая пассажирскую дверцу.

– Видно будет, – устало отвечает водитель.

Я вылезаю наружу и наблюдаю, как он разворачивается и уезжает назад, подальше от типичной для западного Лондона пробки.

На улице холодно, и от моего теплого дыхания в воздухе образуется пар. Я застегиваю куртку и прячу руки поглубже в карманы. Шагаю к набережной, чувствуя под ногами хруст опавшей листвы. Дорога ведет в Сент-Марнем, но на севере деревни я срежу путь к Хадли через футбольное поле.

Завибрировал мобильник. Откидываю крышку, озаряя светом экрана темную тропинку. Сообщение от Мадлен Уилсон – моей начальницы из новостного онлайн-агентства, самого известного в стране. Последние шесть часов мы провели у нее в доме с видом на Ричмонд-парк, дорабатывая сценарий для подкаста по криминалистике, который я буду записывать через неделю. И вот Мадлен уже шлет мне очередные предложения для сценария. В этом она вся – неутомима, всегда полна свежими идеями. Журналистика у нее в крови: ее отец Сэм – газетчик старой школы. Она сама никогда это не признает, но я хорошо знаю, что ее профессиональная одержимость, стремление первой раскопать лучший материал, достались ей именно от отца. А от нее, видимо, перешли и мне.

В последние недели перед записью Мадлен поддерживала меня всеми силами. Полгода тому назад при поддержке местного офицера полиции – констебля Дэни Каш – я раскрыл правду о смерти моей матери и о жестоком убийстве Ника. Страшная гибель моего 14-летнего брата уже четверть века тревожила умы моих соотечественников. Как раз историю Ника я и собирался рассказать в этом подкасте.

Мне было восемь, когда его убили, и эта потеря останется со мной навсегда. На протяжении многих лет я просто не мог осмыслить произошедшее. Чудовищный характер этого убийства сделал мое имя – Бен Харпер – известным не только в нашей стране, и большую часть своей жизни я прожил в тени смерти Ника и скорби нашей семьи. После кончины матери, которая, как считалось, покончила с собой, я понял, что выход у меня один – идти дальше, вперед, не оглядываясь на прошлое. Но в этом году, когда история моей семьи обросла новыми подробностями, все изменилось. Узнав наконец правду, я решил, что хочу рассказать ее и другим. Я опубликовал эту историю на нашем новостном сайте, и она привлекла внимание людей по всему миру, собрав, к вящей радости Мадлен, рекордное количество просмотров. Я боюсь, что подкаст вызовет новую волну интереса к истории моей семьи, но мое стремление рассказать людям правду все же сильнее. Ник был моим героем, и этот подкаст – единственное, что я могу противопоставить несправедливости, отнявшей его у меня. Я все еще скучаю по нему. И по маме. Каждый день.

Сент-Марнем ярко освещен фонарями, но на краю футбольного поля на окраине деревни я снова оказываюсь в темноте. Пробираюсь по тропинке; от земли холодно ногам. Замечаю впереди мелькающие огоньки и через пару секунд отступаю, давая дорогу двум велосипедистам, которые спешат домой после долгой рабочей недели. Рядом тянется подсвеченная снизу беговая дорожка; по ней, борясь с пронизывающим ветром, несется одинокая бегунья, упорно приближаясь к финишной прямой. Из-за кирпичных стен нового спортивного павильона доносятся пугающе бодрые звуки – там проходят занятия по фитнесу.

Чтобы срезать милю на пути к Хадли, сворачиваю к небольшой рощице за кромкой футбольного поля. Оттуда спускаюсь к реке, иду в сторону кладбища за церковью Святого Стефана и вскоре упираюсь в железную ограду, через которую я, как и многие жители Хадли и Сент-Марнема, за последние тридцать лет перелезал, наверное, тысячу раз, чтобы быстрее добраться до Нижней улицы. Перекидываю сумку через плечо и хватаюсь за невысокое ограждение. Холодный металл покрыт инеем, и я как наяву слышу мамин голос; она спрашивает, почему я не потратился на пару перчаток. Подтягиваюсь и забираюсь на ограду, но руки скользят, и меня тянет назад; пытаясь удержать равновесие, хватаюсь за острое навершие и падаю вперед, прямо на заброшенное кладбище.

Сжимаюсь в ожидании удара о землю, но не падаю, а повисаю в воздухе. Ремень сумки зацепился за верх ограды. Чертыхаясь, вытягиваю вверх руки в попытке отцепиться, но ничего не выходит. Единственный выход – порвать ремень, понимаю я и делаю рывок вперед. Ремень рвется, и я падаю на землю. Подвернутую лодыжку пронзает боль, и я с криком скатываюсь по покатому склону в нижний темный угол кладбища.

Некоторое время я просто лежу на сырой земле, стараясь прийти в себя. Куртка вся в грязи; в лодыжке пульсирует боль. Замечаю, что из сумки вывалился ноутбук. Осторожно встаю на правое колено и поднимаюсь, пробуя перенести вес на левую ногу. Втягиваю сквозь зубы холодный воздух и задерживаю дыхание. Опираясь на замшелое надгробие, дотягиваюсь до сумки и убираю в нее ноутбук. Внезапно мое внимание привлекает яркий оранжевый свет, озаряющий кроны деревьев на дальней стороне кладбища.

Кое-как встаю на ноги и, цепляясь за надгробия, выхожу, хромая, на тропинку, рассекающую кладбище. С каждым шагом свет становится все ярче. Вот церковь Святого Стефана XVI века, но ее освещает лишь фонарь над тяжелой дубовой дверью. Забыв о боли в лодыжке, обхожу церковь сбоку и снова вижу оранжевый свет, теперь уже слепяще яркий. Заброшенный местный клуб за церковью охвачен огнем.

Из-под грязной красной черепицы валят клубы дыма. Увитые плющом стены лижут языки пламени. Бросаю сумку на землю и лихорадочно шарю в кармане в поисках мобильника. В этот момент одно из окон клуба лопается, осыпая дорогу битым стеклом и снопом искр. Весь церковный двор освещен пламенем; жар настолько сильный, что мне даже на таком расстоянии приходится отступить на шаг назад. Нахожу наконец телефон и собираюсь позвонить и позвать на помощь, но тут вдруг замечаю внутри горящего здания какое-то движение.

Я вздрагиваю.

Вглядываюсь пристальнее и снова замечаю сквозь дым движение – на фоне ярко-оранжевого огня мелькнуло что-то черное.

И тут я вижу в разбитом окне силуэт человека.

По всему моему телу мгновенно разносится адреналин, и я без раздумий бросаюсь к исписанной граффити двери клуба. Она закрыта. Я кричу этому несчастному внутри, чтобы искал выход. Тот мешкает, а затем бросается назад и исчезает среди языков пламени.

Я пытаюсь выбить дверь плечом, но та не поддается. Отступаю дальше и с разбега бью по ней ногой.

Замок не выдерживает, и я вваливаюсь прямо в пекло.

Дым такой густой, что я едва могу различить скорчившуюся на полу фигуру. Судя по тому, как лихорадочно руки человека шарят по полу, он что-то ищет.

– Ты что? – кричу я, прикрывая рот в тщетных попытках не наглотаться дыма. – Беги отсюда, скорее!

Но незнакомец – на голове у него капюшон – продолжает ползать по полу, словно не видит открытого мной пути к спасению.

– Брось, сгоришь! – кричу я.

Незнакомец вскакивает на ноги и поворачивается ко мне. На мгновение застывает в нерешительности, а затем бросается вперед и выбегает из здания. Вокруг меня пляшут языки пламени, жар невыносим. Я кое-как поднимаюсь на ноги и выбираюсь наружу.

Падаю на дорогу, жадно глотая холодный воздух. Вглядываюсь в темноту и ищу глазами Нижнюю улицу. Удаляющийся прочь от пожара человек не замедляет бега. Выскакивает на дорогу – одна из машин резко тормозит, и ночную тишь пронзает резкий гудок. Незнакомец отталкивается руками от капота, и фары машины на миг освещают его угловатую фигуру. Все еще пытаясь насытить легкие вечерним воздухом, я лежу и наблюдаю, как его приметные ярко-оранжевые спортивные штаны исчезают в темной роще, начинающейся за Хадли-Коммон.

Глава 2

Зайдя в отдел уголовного розыска, располагавшийся в задней части полицейского отделения Хадли, констебль Дэни Каш почувствовала, как у нее перехватывает дух. Она взглянула на висящие на стене часы. Без десяти восемь – она пришла за несколько минут до встречи со старшим инспектором Бриджет Фримен. С тех пор как днем ей сообщили, что ее вызывает старший инспектор, время едва ползло. Встреча была назначена на семь часов, но ближе к делу Бриджет Фримен пришлось ее перенести.

По четвергам отдел в это время суток обыкновенно пустовал – уже к шести паб в начале улицы стабильно выманивал из офиса большую часть детективов. Сегодня здесь остались только двое. Оба ужинали – в душном помещении витали ароматы острых мексиканских тако. Полицейские мельком взглянули на Дэни, и один передал другому телефон и рассмеялся. Что-то в выражении его лица подсказало Дэни, что ей его шутка не понравилась бы.

Отделение полиции Хадли было одним из последних в столице, все еще размещавшемся в старом викторианском здании. На протяжении многих лет его без конца расширяли, устраивая все новые плохо продуманные перепланировки. Приспосабливаясь к нуждам растущего отделения, ломали стены, объединяли кабинеты в общие офисные залы, втискивали письменные столы в ниши, прежде занятые шкафами. Однако розыскной отдел несмотря ни на что оставался на прежнем месте – в задней части старого здания, подальше от повседневной суеты. Летом здесь было невыносимо жарко; зимой включали обогреватели, но они производили больше шума, чем тепла. Высокие, почти до потолка, окна практически не давали света, поскольку выходили на кирпичную стену соседнего здания.

Но это было единственное на всем белом свете место, где Дэни чувствовала себя по-настоящему дома.

Дэни прошла к своему столу. Провела ладонью по обшарпанной столешнице, ощущая кончиками пальцев царапины и шероховатости, испещрившие за долгие годы деревянную поверхность. Дэни отодвинула видавшее виды офисное кресло из кожзама с протертым сиденьем и залоснившейся спинкой. Села за стол и пробежалась по полустертой клавиатуре компьютера. В детстве она одним пальцем набирала на ней свое имя, а за спиной у нее стоял отец, сам печатавший едва ли быстрее. Она прикрыла глаза и вспомнила, как он крутил ее на этом кресле – ей тогда не требовалось даже поднимать ноги, которые еще не доставали до пола. Она откидывалась назад; светлые волосы падали ей на лицо; она смеялась и плакала одновременно, а он все вертел и вертел кресло, пока у нее не начинала кружиться голова.

Дэни открыла глаза и вдруг увидела отца так же ясно, как видела его двадцать лет тому назад. С волосами, слегка тронутыми сединой, он как будто снова стоял на другом конце комнаты и отдавал распоряжения младшим офицерам – все до единого вытянулись по струнке и жадно ловили каждое слово Джека Каша. Она безумно гордилась им.

Потом звонил телефон или отца кто-то вызывал и он быстро уходил. Она сидела в этом кресле и смотрела, как отец чуть ли не бегом покидает кабинет, на ходу раздавая последние указания. Ей нравилась эта суета, ей хотелось уйти вместе с ним… Но приходилось сидеть и ждать его возвращения – столько, сколько потребуется. Иногда кто-нибудь из дружелюбных офицеров приносил ей бумагу и ручки. Дэни помнила, как однажды измазалась разноцветными чернилами, слюнявя засохшие кончики. К ней подошла милая дама, чтобы вытереть ей лицо. Это была начальница отца – старший инспектор Андерс. Она взяла Дэни за руку и повела на улицу. В магазине, куда они заглянули, дама разрешила ей выбрать две коробки цветных карандашей – одну домой, другую в офис. Дэни взяла коробку толстых ручек с цветными чернилами и коробку ярких восковых мелков.

– Спасибо, старший инспектор, – сказала она на обратном пути.

– Строго между нами: на самом деле меня зовут не старший инспектор. Можешь звать меня Кристин, но только тсс!

Годом позже, когда Кристин сказала ей, что выходит на пенсию, Дэни очень расстроилась. Но как же она гордилась, когда узнала от отца, что теперь он будет руководить отделением. Она тогда от радости обняла его и сжала руками так сильно, что сама чуть не лопнула.

Скомканный бумажный пакет из-под тако стукнулся о край мусорной корзины и отскочил на пол, заставив Дэни спуститься с небес на землю. Она кинула взгляд на детектива, сделавшего неудачный бросок. Тот и не подумал подобрать мусор, а просто отвернулся к своему монитору. Дэни посмотрела на часы – без минуты восемь. Она пересекла комнату, подобрала злополучный снаряд и бросила его в корзину.

Отец всегда требовал от своих детективов порядка и чистоты в отделе.

Глава 3

Дэни стояла в слабо освещенном коридоре перед дверью кабинета старшего инспектора – последнего в отделении личного кабинета. Она протянула руку к дверной ручке и на миг заколебалась.

Больше пятнадцати лет кабинет принадлежал Джеку Кашу. Весной будет три года с тех пор, как Дэни в последний раз повернула эту скрипучую дверную ручку, вошла в кабинет и застала отца за рабочим столом в пятнах от кофе. Теперь, проходя мимо этой двери, она каждый раз вспоминала тот день.

– И не скажешь, что весна, – сказала она тогда, входя в отцовский кабинет.

Отец оторвался от кипы отчетов и улыбнулся. Она направилась к чугунному радиатору, погреть руки. В ту неделю проходила университетская регата и Дэни работала на Темзе в отделе речной полиции. Пока они на небольшом катере проверяли мосты на предмет безопасности, ее насквозь пронизывал северный ветер.

– Все нормально? – спросил он.

– Вполне, – ответила она, пододвигая стул поближе к радиатору. – Ничего необычного. Разве что надо присмотреть за толпой на мосту Хаммерсмит.

– Мы дополнительно привлечем офицеров, чтобы не было давки. Думаю, проблем не возникнет. Кофе будешь?

– С удовольствием, – ответила она, наблюдая, как он включает чайник, стоящий на шкафчике для документов. Когда вода закипела, он насыпал в две кружки растворимого кофе и добавил немного молока.

– Печенье? – спросил он и потянулся к открытой пачке, всегда лежащей у него на столе.

– Только одно. И тебе рекомендую ограничиться тем же, – сказала она, пока отец доставал для себя два печенья. Он макал их в кофе всегда – сколько она себя помнила.

– Ну? – спросила она, забирая свой кофе и садясь напротив него. Она всегда заранее знала, что отец собирается сообщить ей что-то важное.

Джек Каш потянулся за своей кружкой, замешкался, а потом поставил кружку обратно на стол, так и не отпив.

– Я просто хотел узнать, как у тебя дела, вот и все.

– Да ладно, – ответила она. Они почти двадцать лет жили вместе. Как у любых отцов с дочерями, у них случались размолвки, но большую часть времени они поддерживали друг друга. Дэни инстинктивно чувствовала, когда у отца что-то на уме. – Ну давай уже, выкладывай.

Она внимательно смотрела на отца. Он встал, тяжело дыша, выдвинул из-за стола кресло и сел рядом с ней.

– Пап, ты меня пугаешь, что случилось?

Джек посмотрел на дочь и вдруг выдал:

– Мне пора уходить.

Дэни не сразу осознала услышанное.

– Как это – уходить? Ты имеешь в виду, что хочешь вернуться к работе в отделе? – Дэни знала, что страстью ее отца всегда были расследования, а не управление отделением.

– Нет, – ответил он с нотками раздражения в голосе. – Я имею в виду, что мне пора на покой. Я хочу уйти.

Дэни эта мысль показалась настолько нелепой, что она громко засмеялась.

Явно раздраженный, Джек встал и задвинул кресло за стол.

– Я серьезно, Дэни. Я ухожу. Пришло время уступить место другим, дать дорогу молодежи. Надо идти в ногу со временем.

– Ты хочешь сказать, что уходишь на пенсию? “Идти в ногу со временем”, “дать дорогу молодежи” – это же не твои слова. Я даже не понимаю, что они значат.

– Я уже не тот, что прежде. – Джек опустил голову.

И тогда до Дэни дошло.

– Это из-за Бетти Бакстер.

– Я подвел отделение. Сотрудники мне больше не доверяют.

– Это не так. Ты совершил всего одну ошибку.

Джек покачал головой:

– Я допустил ошибку двадцать лет назад, а теперь ее повторил. Сколько раз я призывал подчиненных не быть дураками и учиться на своих ошибках? Оказывается, самый большой дурак – я сам. Я позор для полиции.

– Кто такое сказал?

– Я знаю, что они так думают. Я потратил уйму средств и даже не смог довести дело до суда.

– Папа, так бывает. – Дэни знала, что месяцы дорогостоящего наблюдения не дали результатов. Полиции так и не удалось добыть улики против организаторов предполагаемой операции по торговле наркотиками.

– Команда потеряла веру в меня, и, если честно, я тоже больше в себя не верю. Я бы отдал все, чтобы наконец прижать ее; наверное, проблема как раз в том, что я слишком этого хотел. Я делал все, что мог, но должен признать, что этого уже не хватает.

– Поверить не могу, что ты уходишь из-за всего одного неудачного дела.

– Пришло время заняться чем-нибудь другим, насладиться заслуженным отдыхом.

– Чушь собачья, – ответила она, глядя прямо на отца. – Нет, правда, пап, это просто чепуха. Здесь вся твоя жизнь. Ты всегда говорил, что отсюда тебя либо выволокут силком, либо вынесут вперед ногами.

Несмотря на любовь Дэни к отцу, она знала, что с тех пор, как в девятнадцать лет он поступил на службу в полицию и оставался на посту больше сорока лет, для нее стало бы большим везением, если бы в иерархии его ценностей она хотя бы раз потеснила его работу.

– Насладиться отдыхом, заняться чем-нибудь другим… Да ты даже это слово – пенсия – произнести не в состоянии. Ты вполне можешь проработать еще как минимум лет пять.

– Нет, не могу, – резко ответил он. – У меня будет очень приличное пособие. – Его голос смягчился. – Может, поезжу по миру.

Дэни молчала. Почти все школьные каникулы она проводила в отделении полиции Хадли или рядом. В первую неделю лета они с отцом ездили на север Йоркшира, в прибрежный городок Файли. Больше всего из этих поездок ей запомнилось, что к концу недели отцу уже не терпелось поскорее вернуться к работе. Путешествия никогда не значились в списке его жизненных приоритетов.

– Может, начну играть в гольф.

– Нет, ну это уже и правда идиотизм.

Она посмотрела на необычно раскрасневшееся лицо отца. Когда он потянулся за третьим печеньем, она перехватила его руку.

– Скажи правду, – попросила она, в упор глядя на него своими ярко-голубыми глазами.

Джек грустно улыбнулся.

– Ну, может быть, это не совсем мое решение, – сказал он. – Но факт в том, что я вышел в тираж. Я прожил достаточно, чтобы понять: мое время пришло. Сорок лет – хороший срок.

– Но ты можешь продолжать бороться!

Джек покачал головой:

– Пришло время, Дэни. Кто-то другой должен вести Хадли вперед. Я заканчиваю в следующую пятницу. Руководство возьмет на себя Фримен.

Дэни хотелось накричать на отца, но она понимала, что это бесполезно. Она откинулась на спинку стула и скрестила руки.

И, несмотря на печаль в глазах, Джек рассмеялся:

– Твоя мама садилась так, когда не могла добиться своего.

Дэни молчала. О матери у нее осталось лишь несколько смутных воспоминаний. Сколько она себя помнила, примером для подражания ей всегда служил отец. Она восхищалась тем, с какой страстью он во главе полиции Хадли боролся с наркоторговлей в своем районе. Неужели эта страсть со временем переросла в одержимость? Возможно. Но, глядя на него в тот день, она вынуждена была признать, что его борьба подошла к концу. В следующую пятницу Дэни смотрела, как отец последний раз покидал отделение. Она стояла рядом с ним на крыльце здания, держала его за руку и отчаянно сдерживала наворачивающиеся на глаза слезы. Джек в компании коллег-офицеров направился в паб на главной улице и пробыл там до глубокой ночи. Следующий вечер он снова провел в пабе, уже с компанией поменьше. Потом компания стала еще меньше. Потом он остался один.

Год спустя его не стало.