Buch lesen: «Миры и судьбы. Том 2»

Часть Первая

Глава первая

Наташка родилась в далёкой восточной республике, на самом краю огромной страны, которой сегодня уже нет и в помине.

Уже тогда, во второй половине прошлого века, разделение по национальному признаку было не только заметно, а резало глаз и вопило о себе в каждой, даже бытовой, ситуации.

Вероисповедание тоже играло не последнюю (а может и основную) роль в расслоении общества. Если кто-то попробует убедить вас в том, что в Советском Союзе все люди были «братьями» – не верьте! Да будь ты хоть семи пядей во лбу, если ты славянин и христианин, тебе уготовано прозябать на вторых (и это в лучшем случае) ролях, никогда тебе не стать главврачом в больнице, например. Ты будешь незаметным замом, бессловесной тенью у «представителя национального большинства», делая за него всю работу и тихо исходя злобой от понимания явной несправедливости.

В отношении женщин дело обстояло еще трагичнее.

Белокурая славянка вполне могла понравиться нацмену.

Если за спиной у девушки стояла оберегающая ее родня, если девушку коршунами везде сопровождали старшие братья, если все время она проводила в закрытом дворе за трехметровым забором, то ее вполне мог засватать влюбленный смуглый брюнет в тюбетейке.

Дальше судьба таких «счастливиц» была расписана, как под копирку: принятие мусульманства, выкрашенные басмой волосы, насурьмленные брови, тюбетейка и бесформенный балахон в пол.

И рожать! Вечная беременность плодовитой славянки – ее удел.

Конечно, девушка могла выйти замуж за представителя своей национальности, но жизнь ее в семье мало чем отличалась бы от описанной выше. Разве что веру менять да брови сурьмить не нужно.

Женщина на востоке всегда была рабой и собственностью мужа, и вот тут национальность «господина» уже не имела никакого значения.

Но если у тебя не было крепкой семьи, с взрослыми мужчинами во главе, которые всегда встанут на твою защиту – твоя участь незавидна.

У Наташкиной матери не было никого.

С грехом пополам дотянув до окончания восьмилетки, она устроилась на шелкопрядильную фабрику, где и встретила своего первого мужчину.

Юный нацменчик очень скоро стал хвастать перед друзьями отношениями с девушкой, выставляя ее напоказ, как яркую погремушку, а вскоре начал и «делиться» с друзьями ее телом.

И так уж получилось, что к тому дню, когда девушка поняла, что беременна, она и сама толком не могла сказать, кто же является отцом ее ребенка.

Наташка всегда была «Наташкой».

Никто и никогда не называл ее ни Наташенькой, ни Наточкой, ни Натальей, в конце-концов.

Пренебрежительное и уничижительное – «Наташка» – приклеилось намертво с детства, как штамп на мясе: «второй сорт».

В раннем детстве черные волосы и смуглая кожа, унаследованные от отца, были спасением для Наташки. Маленькие дети визуалы, и если беленьких русачек таскали за косички и щипали за бока, то на девочку-полукровку не обращали внимания, принимая за свою.

Если бы она осталась страшненькой и тощенькой, как большинство девушек-нацменок, может ее жизнь была бы иной… но созревать и формироваться Наташка начала очень рано. Лет с десяти у нее уже вполне просматривалась грудь, которая росла все быстрее и быстрее.

Бабушка, занимавшаяся воспитанием Наташки, заставляла девочку надевать в школу плотный «нагрудник», чтобы хоть как-то скрыть прущие наружу девичьи прелести.

Но к груди вскоре добавились пышные бедра, увесистая попка, тонкая талия и стройные ножки. Скрыть все это «добро» было практически невозможно.

Бабушка мечтала только о том, чтобы «дотянуть» Наташку до шестнадцатилетия и отправить в Россию.

Старуха понимала – если внучка останется в республике, то ей уготована судьба матери.

Мать Наташки, вскоре после рождения дочери, в прямом смысле «пошла по рукам», да еще и начала частенько прикладываться к бутылке. Подобный образ жизни превратил некогда миловидную женщину в сморщенную, пропитую бабу, на которую посматривали с брезгливостью вчерашние любовники. Единственным желающим согреть ее постель оказался бывший зек, недавно отсидевший долгий срок за убийство.

Новый «любовничек» целыми днями сидел в чайхане, жевал нас с нацменами и пил водку с русаками. Только один раз мать Наташки заикнулась о том, что мужчине не плохо бы устроиться на работу. Получив синяк под глаз в качестве ответа, затею с трудоустройством сожителя оставила, продолжала вкалывать на вонючей шелкопрядильной фабрике и была рада, что на нее сглянулся хоть кто-то.

Наташку мать не то чтобы не любила… вовсе нет… она была просто равнодушна к девочке, сбагрив малышку на руки бабке сразу после рождения.

Баба Маша слыла в округе ведьмой-травницей.

За снадобьями к ней приезжали на роскошных Волгах белым днем, прокрадывались вдоль заборов темной ночью. Все зависело от целей, для которых травки покупались и от того, хотел ли жаждущий травяного настоя сохранить все в тайне.

Конечно, бабу Машу и уважали и побаивались, но она все равно была «русачкой», читай: человеком второго сорта, а потому даже ее иллюзорный авторитет не смог оградить любимую и единственную внучку от беды.

После того, как свора, истекающих похотью, ублюдков надругалась над девочкой, в Наташке словно что-то сломалось.

Она стала угрюмой и замкнутой, перестала ходить в школу. Единственными часами, когда девушка хоть немного отпускала гложущую ее тоску и ненависть к мужской половине живущих на земле, было время, когда она, напялив черный бесформенный балахон, в котором становилась без пола и без возраста, укутавшись по самые глаза в такой же черный платок, уходила с бабушкой в горы.

Только там, вдали от людей, распустив роскошные волосы, подставив лицо жгучему ветру, треплющему кудри, Наташка весело болтала с бабушкой, внимательно слушала и запоминала то, о чем спешила ей поведать старуха.

Иногда, оставшись одна дома, когда мать была на работе, ее сожитель сидел в алкогольно-наркотическом дурмане в чайхане, а бабушка уезжала к одной из «болящих», нуждающихся в ее помощи, Наташка, заперев на всякий случай дверь на замок, раздевалась догола и долго рассматривала свое тело в зеркале.

Это единственное, что у меня есть» – думала девушка: «Вот это роскошное тело, эти волосы, в которых запросто ломалась расческа, эти миндалевидные голубые глаза, опушенные длинными загнутыми ресницами, эти соболиные брови… все то, что привлекает мужчин. А я сама им не нужна, только моё тело. Ну что ж, вы хотите моего тела? Вы его получите! Только в обмен на то, что будет нужно мне. И не иначе!»

Голова девушки не была обременена любовными романами. Она их не читала, а потому и мечтать о чем-то чистом и высоком ей было не свойственно. Если ей чего-то и хотелось, так это выйти замуж за хорошего, непьющего, работящего парня, и жить с ним спокойно и безбедно. Но все эти мечты остались в той, прошлой жизни, отчерченной от будущего страшным ночным кошмаром.

Едва Наташке исполнилось шестнадцать, как слегла баба Маша.

Старуха тихо угасала, и всем было ясно, что вот-вот ее жизнь в этом мире завершится. Каждый вечер баба Маша звала внучку в свой закуток, отгороженный натянутой на веревку простыней от основной части дома, и что-то тихо нашептывала внучке до самого рассвета.

Утром, когда старуха наконец-то засыпала, Наташка выходила из-за занавески, бледная и осунувшаяся. Мать с любопытством посматривала на нее:

– О чем там старая ворона с тобой говорит всю ночь напролёт?

– Да так… ни о чём… ты не поймешь, да тебе и неинтересно, – Наташка отводила взгляд, стараясь не смотреть матери в лицо.

– Ну конечно! Мать у тебя дура! Вот только непонятно в кого ты такая умная уродилась!

– Да уж точно не в тебя, – Наташка разворачивалась и уходила к бабушке.

Только здесь она чувствовала себя в безопасности.

Свернувшись калачиком в ногах у старухи, уже засыпая, девушка со страхом думала о том, что с нею будет, когда бабушка умрет. Она прекрасно видела, как облизывается, глядя на нее, матушкин сожитель и понимала, что мать и не подумает встать на ее защиту.

А потому, когда однажды ночью, баба Маша вручила Наташке тугой пакет с деньгами и велела бежать, девушка не раздумывала ни секунды.

Надев какое-то более-менее приличное платье, набросив на плечи легкую кофточку, взяв паспорт и свидетельство об окончании восьмилетки, принесенное в прошлом году директриссой школы, и пакет с деньгами, запихав все это в бесформенную торбу, Наташка, под покровом ночи, рванула на вокзал.

Пассажирский поезд Душанбе – Москва отправлялся ранним утром.

На верхней полке общего вагона, сжавшись в комок, опасаясь, что ее найдут и вытащат из поезда в последнюю минуту, Наташка навсегда уезжала из города, где она родилась и выросла.

Поезд медленно отошел от перрона. Колёса застучали все быстрее. За окном мелькали знакомые с детства пейзажи.

Грозный, суровый Памир еще долго был виден из окна поезда, но ночь скрыла его с глаз, а утром в окне была совсем другая республика и совсем иные пейзажи.

Побег удался! Наташка вздохнула с облегчением.

Глава вторая

К концу второго дня пути к Наташке, сидящей у окна на нижней полке, подсел худой, лопоухий солдатик с явным желанием познакомиться.

Девушка видела, что парень славянин, а потому, не испугавшись возможных последствий, стала с ним болтать, решив сразу же прервать общение, если тот станет задавать вопросы, на которые у девушки не было вразумительных ответов. Точнее ответы-то были, но озвучивать их кому-то Наташка не собиралась.

Но солдатик ничего не выспрашивал. Он трещал и трещал, как кузнечик, рассказывая о себе.

О том, что он совсем недавно демобилизовался.

О том, что едет домой, где его ждет мама.

О том, как он соскучился по друзьям.

О там, как прекрасен его родной город.

О том, что глаза девушки напоминают ему морские волны…

Наташка слушала, и постепенно в ее голове зрел план.

Она не знала конечного пункта своего побега, решив вначале добраться до Москвы, а там уже действовать по-обстоятельствам.

Ей некуда и не к кому было ехать, так почему бы не «приклеиться» к этому пареньку, которому девушка явно понравилась: не отходит от нее вторые сутки, бегает в вагон-ресторан за едой, уже успел поругаться с каким-то нацменом, решившим тоже приударить за красоткой, перетащил свою постель на соседнюю полку, чтобы быть рядом в случае необходимости. На вид невзрачный? Ну так не замуж же за него идти, не детей от него рожать, а на первое время, чтобы определить, что дальше делать, вполне сойдет. И Наташка решилась:

– А куда ты едешь?

– Как куда? Разве я не сказал? В Город у Моря…

– Возьми меня с собой, – Наташка взглянула на юношу так, что по его телу разлилось тепло и нега: ласково и многообещающе.

– Ты же в Россию ехала, а Город у Моря в Украине.

– Мне все равно. Возьмешь?

– Возьму, – юноша улыбнулся:

– Как хоть тебя зовут?

– Наташка.

– А я Володя.

– Угу, – кивнула Наташка и снова уставилась в окно.

* * *

Столько зелени, яркой, буйной, Наташка не видела ни разу в жизни.

Там, где она родилась, уже к середине мая листва на деревьях становилась оливково-серой от жары, а потом и вовсе скручивалась в трубочку и опадала. А в Городе у Моря улицы были сплошь усажены огромными старыми каштанами, платанами, акациями и липами. Листва была ярко-зеленая, солнышко ласковое, не обжигающее и не высушивающее кожу до пергаментной тонкости.

С моря дул прохладный ветерок и шевелил волосы, которые не нужно было прятать под убогим черным платком.

За короткую поездку в трамвае девушка не успела толком увидеть город, да и не нужно это ей было. От нового местожительства Наташка ждала вовсе не архитектурных красот, а совсем другого.

Наташке понравился и Володин дом, которой был не намного лучше таджикских домишек, хорошо хоть дувалом огорожен не был; и его мама, ласковая, смешливая, полная женщина, сразу начавшая обнимать и целовать Наташку, подарившая ей свое платье уже через час после знакомства; и друзья-соседи, встретившие девушку доброжелательно, не бросающие на нее косые взгляды, не ставшие тотчас выспрашивать: кто такая? откуда и зачем пожаловала? что надо тебе от нашего парня?

Наташка расслабилась, успокоилась и, впервые за последние годы, почувствовала себя в полной безопасности.

Наверное, через какое-то время она вышла бы за парня замуж и нарожала ему детишек, но у Бога (или Дьявола) были другие планы, и однажды утром, когда Володя уехал к друзьям, с которыми все не мог навстречаться, во двор зашел Участковый.

Конечно, Наташка после первого же посещения опер-пункта могла рассказать обо всем Володе, но полагаться на мужчин она не умела, научиться этому было некогда, да и не у кого, а потому насмерть перепуганная тем, что ее отправят в ненавистный Душанбе, девушка согласилась на гнусное предложение, надеясь, что все ограничится одним разом. Её выворачивало от жирной, потной, вонючей туши, от слюнявого, липкого рта, от восторженных всхлипов и похрюкиваний, сопровождавших сам процесс, затянувшийся, к счастью, ненадолго.

Наташка надеялась, что не вызывавшая ничего, кроме отвращения, близость больше не повторится.

Но…»коготок увяз всей птичке пропасть»… и когда через неделю участковый снова заглянул во двор Володиного дома, Наташка поняла, что жаловаться поздно, и согласилась на связь со стареющим ловеласом.

Настал день, когда Володя уже не смог закрывать глаза на Наташкины постоянные отлучки.

Когда друзья, смеясь, спрашивали, где он подцепил и откуда притащил эту блядину, которую всем на потеху, ни от кого не скрываясь «приходует» участковый прямо на своем рабочем месте.

Выпив для храбрости, юноша отправился в опорный пункт с целью набить морды полюбовничкам.

Безобразная драка закончилась тем, что Володю забрали в КПЗ. Ему грозил немалый срок за нападение на представителя власти.

Как иногда (или часто) бывает в жизни, все решил случай.

Когда участковый передал Наташку «из рук в руки» своему начальнику, приехавшему разбираться со скандалом и опер-пункте, увидевшему девушку и решившему, что этой экзотической красе не место на Пересыпи, Наташка даже обрадовалась.

А что? Мужик видный, при погонах и при должности, сразу снял для нее квартирку, пообещал содержать, поставив всего-навсего одно условие: чтобы не вздумала таскаться! Иначе небо с овчинку покажется.

Наташка и не думала. Единственное о чем попросила Полковника, своего нового любовника, чтобы с Володи сняли все обвинения и отпустили домой. Девушка все же чувствовала свою вину в произошедшем, да и была благодарна Володе, что не оттолкнул ее тогда, в поезде, а привез в благодатный край, в Город у Моря.

Полковник, рассиропленый жаркими объятиями восточной пери, просьбу ее выполнил. Уже через неделю Володя вернулся домой.

Повзрослевший за несколько дней, с горькими складками в уголках рта, с глазами, в которых застыл немой вопрос: за что?!

* * *

Для Наташки потянулись дни сытые, беззаботные, однообразные. Дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы превратились в год.

Казалось, девушке не о чем беспокоиться, но Наташка была дальновидной и далеко не глупой.

Совсем скоро она поняла, что полковник намертво привязан к своей жене, от папы которой зависела его дальнейшая карьера. Что он никогда не женится на Наташке, что ей навечно уготована роль любовницы, которую мужчина вышвырнет вон, как только пресытится.

Эта ситуация бесила девушку, но она была не в силах что-либо изменить.

Однажды, совершенно случайно, Наташка познакомилась с двумя подружками, таким же любительницами легкой жизни, как и она.

Их цинизм, их потребительское отношение к жизни вообще и к мужчинам в частности, пришлись Наташке по-нраву. Она думала: «Вот это девчонки! Вот это умницы! Знают, чего хотят и знают, как этого добиться! Надо держаться к ним поближе, завязать дружбу покрепче, глядишь, и у меня, с их советами, что-то да получится.»

Как нельзя кстати Полковника перевели с повышением в Столицу Республики, куда он вскоре и уехал с семьей.

Наташка получила полную свободу!

Освоившаяся на новом месте, все еще молодая, но уже знающая свою цель, да еще под руководством таких «умных» и разбитных подруг, девушка начала строить планы на безбедное будущее.

А будущее для Наташки заключалось в браке с евреем, который вывезет ее из Союза в Америку.

Подруги наперебой рассказывали о «райских кущах», о жизни сытой и счастливой, которая обязательно будет! Вон там… совсем скоро… нужно только найти и захомутать своего «ездового» еврея.

Наташка заприметила Марика уже давно, еще в те дни, когда приходила в ресторан поужинать со своим, уже бывшим, любовником.

Высокий, стройный юноша, с волнистыми волосами до плеч, с томными карими глазами и изогнутым, как лук Амура, ртом, не мог остаться незамеченным.

Но подружки, казалось, знающие всё и обо всех, сразу предупредили: он не свободен. Да и семейка там такая, что просто так не вотрешься.

Пообтесавшаяся в припортовой жизни Наташка, понявшая, что ей дано вертеть мужчинами, как ей вздумается, только фыркнула в ответ. Она хочет этого юношу, и она его получит! А то, что где-то там у него есть невеста, которую обожает его мамочка, значения не имеет никакого. Мамочка будет любить ту, кого любит ее сыначка! И почему это, скажите на милость, такой «роскошный вариант» должен достаться какой-то «овце» Регине? Которая сидит на выселках на даче и ждет с моря погоды? За своего мужчину нужно горло грызть, глаз с него не спускать, иначе найдется какая-то… гм… ну какая-то…, которая окажется и настойчивей и проворней.

И Наташка, одобряемая подругами, снабжаемая советами и сплетнями о семье своего «ездового», принялась за дело.

Она сама не ожидала, что бабкины травки, наговоры, в купе с ее умелым телом, дадут такой быстрый результат.

Марик, буквально через пару-тройку месяцев потерял голову.

Он был увлечен, влюблен, сгорал от страсти, но все еще собирался жениться на этой худосочной жердяйке Регине.

И тогда Наташка решилась на последний, отчаянный шаг.

Ее беременность вбила последний гвоздь в гроб отношений Марка и Регины. Юноша бросил свою невесту и уже через пару дней перевез Наташку в родительский дом.

В таких хоромах Наташке не то, что жить, даже бывать не приходилось. Она часами торчала у окна в надежде, что ее увидит кто-то из знакомых и позавидует тому, что вчерашняя шлюшка живет в элитной квартире с видом на бульвар.

Но никто не задирал голову, чтобы увидеть хвастушку в окнах третьего этажа, а продемонстрировать всем и каждому свой стремительный взлёт так хотелось.

Чтобы доказать всем и каждому, какая она «умная», Наташка решила не ограничиваться тихой росписью в районном ЗАГСе, а закатить пир на весь мир. С регистрацией во Дворце, с катанием в карете, запряженной белыми лошадьми, с банкетом в лучшем ресторане… пусть и не самом лучшем, как у Норы, сестры Марка, но одном из лучших.

Наташка вилась ужом вокруг Ады.

От беспардонной лести, матери Марка становилось не по себе.

Ада видела и понимала, что девушка лицемерна и лжива, но все-таки надеялась, что Наташка искренне любит ее сына. В том, что Марку полностью «снесло крышу», что он влюблен до самозабвения, сомневаться не приходилось, оставалось только надеяться, что любовь эта взаимна.

* * *

Близился полдень, когда Наташка услышала дверной звонок.

Интересно, кого там принесло в такую рань?» – подумала девушка, еле открыв глаза и сразу же почувствовав приступ тошноты, вполне объяснимый в ее положении, но так надоевший и такой изматывающий.

Она слышала, как Ада с кем-то тихо разговаривает в прихожей. Ей было любопытно, кто же эта гостья, но, прежде чем выйти, нужно было бы привести себя в порядок.

А в принципе – зачем? Пусть ранний гость видит, как ей плохо, на какие жертвы она идет, чтобы подарить будущим свекрам внука. С опухшим от сна лицом, Наташка медленно выплыла в прихожую. И сразу пожалела о том, что не «почистила перышки».

Ада о чем-то тихо, явно не желая будить будущую невестку, разговаривала с Региной.

Немедленно, не задумываясь ни минуты, Наташка решила «поставить на место» припершуюся в уже чужой дом нахалку. Пусть видит и знает, что проворонила своего мужчину, что место ее занято навсегда.

Изобразив лицом улыбку, а голосом радушие, Наташка чуть ли не пропела, обращаясь к Регине:

– Ой, кто к нам пришел! Мама Ада, что же ты гостью на пороге держишь? Проходи Региночка, чаю попьем.

Ей было смешно и приятно, когда Регина, явно не ожидавшая от нее такого приема, растерялась, словно не зная, как себя вести и что ответить. От ее внимания не ускользнуло, что Регина заметила Адины серьги в ушах Наташки. Заметила и узнала.

(…Ах, если-бы эта «тюлька» представила, каких трудов стоило Наташке заполучить эти сережки. Сколько лести и сюсюканий было влито в уши Аде, сколько надутых губ и рассказов о том, что именно эти сережки станут самым главным дополнением к свадебному платью, о том, что нужно соблюдать традиции, и что серьги, подаренные Аде свекровью к бракосочетанию, должны быть так же подарены уже Наташке, иначе прервется невидимая нить наследования. Марик во всем поддерживал Наташку и недоуменно смотрел на мать:

– Мама, а ведь Наташка права. Подари ты ей эти сережки, видишь, как они ей нравятся.

Додий молчал, не желая вмешиваться в женские дележи. Нора обиженно дула губы, видя в мечтах на себе старинную и недешевую драгоценность, но аргумент Наташка выбрала правильный: от свекрови к невестке! И не иначе! Семья сдалась. Буквально пару дней тому, Наташке прокололи уши и вдели тяжелые серьги…)

– Мама Ада мне подарила. К свадьбе, – Наташка явно заметила взгляд Регины и тихо радовалась, что соперница не знает всего пути, который пришлось пройти, дабы заполучить этот «подарочек».

Наташку распирало от желания уничтожить и растоптать ничем перед ней не виноватую девушку. Она не могла объяснить себе самой, почему Регина вызывает в ней такую вспышку ненависти.

Казалось бы, соперница повержена, раздавлена, скоро свадьба с Марком, ребенка которого она носит под сердцем, впереди – счастливая и долгая жизнь в Америке, но каждый взгляд на сгорбившуюся, осунувшуюся Регину вызывал очередную волну ненависти и желания добить окончательно ненавистную худосочную «тюльку».

Регина отказалась от предложения полюбоваться роскошным свадебным платьем, как-то непонятно усмехнулась, когда Наташка спросила, не хочет ли она прийти на свадьбу, и стала прощаться.

Ну и вали отсюда! Подумаешь, цаца какая!» – Наташка развернулась и ушла в свою комнату, заметив, что Ада, набросив пальто, выбежала за девушкой.

Ада скоро вернулась. Ушла в свою спальню и закрыла дверь на ключ.

Когда через полчаса Наташка поскреблась в дверь:

– Мама Ада, идем чаю попьем и покушаем чего-нибудь, – Ада тихо сказала:

– Наташа, дай покоя. Я хочу побыть одна.

«Ну одна, так одна! Тоже мне, важность великая! Рыдает, небось, за своей Региночкой! Пора начать забывать о ней! Место Региночки прочно занято. По крайней мере, в сердце и в постели Марка».

Наташка ухмыльнулась и отправилась в кухню.

«Господи, как же постоянно хочется есть! Этот ребенок «разожрёт» меня до слоновьих размеров, пока родится. Может сделать аборт после свадьбы? А Марику сказать, что случился выкидыш на нервной почве? Надо с подругами эту тему обмусолить» – думала Наташка, вынимая из холодильника снедь.

Отгремела свадьба.

Все было так, как и хотелось Наташке. Правда гости были в основном со стороны жениха, да и некого было приглашать невесте, кроме двух своих подруг с мужьями.

От идеи «избавиться от ребенка» подруги сразу отговорили:

– Дура! Ты не понимаешь? Ребенок, рожденный в Штатах, сразу обеспечит тебе гражданство! Потом твой муженек будет трястись над тобой со своим видом на жительство, а ты будешь вертеть им, как захочешь!

– А если ребенок тут родится? – растерялась Наташка.

– «Хоть тушкой, хоть чучелом», хоть ползком, на перекладных за три дня до родов, но ты должна быть в Америке на момент, когда младенец появится на свет! Поняла?

– Да я-то поняла, но как получится – не знаю.

– А ты старайся. Долби муженьку черепушку каждый день! Документы у вас, ты говорила, уже готовы?

– Готовы. Вот Ада дождется, когда Нора родит, и можно ехать.

* * *

Нора родила в середине января. Роды были очень тяжелые. Не смотря на лучших врачей, ребенок родился обвитый пуповиной, уже бездыханным, без признаков жизни. Сложнейшие реанимационные мероприятия вернули мальчика в этот мир, но страх за него, за то, будет ли он нормально развиваться, плотно засел в головах и сердцах семьи.

Если бы не Наташка, Ада отложила бы отъезд. Но невестка истеричила и плакала, кричала, не подбирая слов и не раздумывая о том, что может причинить боль своими высказываниями:

– Я не хочу рожать здесь! Вам мало того, что у дочки такая трагедия? Вы хотите, чтобы и второго внука тупые врачи угробили?

Марик ходил угрюмый и растерянный.

Каждый день пытался говорить то с Адой, то с Додием, уговаривая уезжать, как можно быстрее… и в середине марта, когда Наташка была уже на пятом месяце, семья вышла из самолета в Швехате, Венском аэропорту, куда прибывали все эмигранты третьей волны того времени…