Buch lesen: «Жук»

Schriftart:

* * *

Книга первая. Дом с открытым окном удивительное повествование Роберта Холта

Глава 1. Снаружи

– Мест нет! Все занято!

И мужчина захлопнул дверь прямо у меня перед носом.

Это был последний, сокрушительный удар.

Скитаться целый день в поисках работы, умоляя дать мне возможность добыть хотя бы гроши, на которые можно было бы купить какой-нибудь еды, и все понапрасну, – тяжелое испытание. Но, будучи морально убитым и физически изможденным, измученным голодом и усталостью, забыть об остатках гордости, которые у меня еще сохранились, попросить, как бездомный бродяга (а именно им я и был), остановиться в ночлежке и тоже получить отказ – было еще хуже. Гораздо хуже. Это было едва ли не самое неприятное, что могло со мной произойти.

Я тупо уставился на дверь, которая только что с треском захлопнулась прямо передо мной. Мне трудно было поверить в то, что такое возможно. Впрочем, я никак не ждал и того, что стану бездомным. Но, все же допуская хотя бы теоретически такую возможность, я не мог представить, что мне откажут еще и в доступе в ночлежку, пристанище всех падших, – нет, осознать подобное я был просто не в состоянии. Это означало, что в своем падении я достиг такого дна, которое не могло присниться мне даже в кошмарах.

Я продолжал в оцепенении стоять перед дверью, не понимая, что мне делать дальше, когда из тени, отбрасываемой стеной здания, вышел сгорбленный мужчина и приблизился ко мне.

– Что, не пустили?

– Он сказал, что мест нет.

– Значит, этот тип сказал, что все занято, верно? Ну да, в Фулхэме вечно так говорят. Они хотят, чтобы бездомных было как бы поменьше.

Я взглянул на мужчину с недоверием. Он сильно сутулился, так что его голова заметно выступала вперед над плечами. Руки он держал в карманах брюк, вернее, того, что когда-то было брюками: одет он был в какое-то тряпье. Его низкий голос звучал хрипло.

– Вы хотите сказать, что они говорят, что ночлежка заполнена до отказа, хотя это не так? То есть меня не пускают, но на самом деле места внутри есть?

– Так и есть. Этот мужик тебя надул.

– Но если места у них есть, разве они не обязаны меня пустить?

– Конечно, обязаны. И, черт возьми, если бы я был на твоем месте, я бы заставил их это сделать, будь я проклят.

Произнеся это, незнакомец разразился страшными ругательствами.

– Но что же мне делать? – поинтересовался я, когда он умолк.

– Как – что? Задай им жару. Пусть знают, что ты не из тех, кого можно обвести вокруг пальца.

Я заколебался. Затем, решив последовать совету незнакомца, снова нажал на кнопку звонка. Дверь тут же широко распахнулась, и седой нищий, тот самый, с которым я уже имел дело, возник передо мной на пороге. В его голосе, когда он заговорил со мной, звучало такое презрение, словно он был как минимум председателем попечительского совета того благотворительного заведения, в которое я пытался попасть.

– Ты опять здесь! Ну и чего ты добиваешься? Думаешь, мне больше делать нечего, кроме как точить лясы с такими, как ты?

– Я хочу, чтобы меня впустили и дали ночлег.

– Никто тебя сюда не пустит.

– Тогда я хочу видеть кого-то из администрации.

– А я тебе что – не администрация?

– Мне нужен кто-то, кроме вас, – я хочу поговорить с хозяином.

– Об этом даже не мечтай!

Мой собеседник хотел уже закрыть дверь, но я был настороже и успел выставить ногу таким образом, чтобы помешать ему это сделать. Затем я заговорил снова:

– Так вы уверены, что здесь нет свободных мест?

– Последнее заняли два часа назад!

– И что же мне делать?

– А я почем знаю!

– Скажите, где находится какая-нибудь другая ночлежка – ближайшая к этой?

– В Кенсингтоне.

Перед тем как ответить, он потянул дверь на себя, а затем, резко выбросив вперед руку, сильным толчком отбросил меня от порога. Прежде чем я успел прийти в себя, дверь снова захлопнулась. Человек в тряпье, который с мрачным видом наблюдал за всей этой сценой, снова подал голос.

– Ну и тип, верно?

– Он ведь просто нищий. Какое он имеет право вести себя так, словно является представителем власти или администрации заведения?

– Я тебе так скажу – некоторые нищие куда хуже начальников. Намного хуже, верно говорю! Думают, что они в ночлежках хозяева, да-да, будь я проклят. Этот мир – то еще местечко, вот так-то!

Мужчина замолчал. Я продолжал стоять на месте в нерешительности. Еще некоторое время назад мне показалось, что собирается дождь. Теперь же он понемногу начал моросить – мелкий, но неприятный, он постепенно пропитывал водой одежду. Я подумал, что для полного счастья мне не хватало только этого. Между тем незнакомец в лохмотьях разглядывал меня с мрачным любопытством.

– А денег у тебя совсем нет? – поинтересовался он.

– Ни фартинга.

– Давно скитаешься?

– В ночлежке до этого не бывал ни разу – и, похоже, пробиться в эту мне не светит.

– Просто мне показалось, что у тебя такой вид, будто ты из свеженьких. Что собираешься делать?

– А Кенсингтон далеко?

– Ты про тамошнюю ночлежку? Отсюда мили три будет. Но, будь я на твоем месте, я бы попытал счастья в Сент-Джордже.

– А где это?

– На Фулхэм-роуд. В Кенсингтоне ночлежка маленькая, так что тебе вряд ли повезет – она заполняется, как только ее отпирают. Так что в Сент-Джордже у тебя будет больше шансов.

Мужчина замолчал. Я немного поразмыслил над его словами и понял, что у меня нет ни сил, ни желания испытывать удачу в другом месте – где бы то ни было. Тем временем мой собеседник заговорил снова:

– Я сегодня иду пешком от самого Рединга – все на свете обошел, все места. И здесь, в Хаммерсмите, я отдохну – хотя бы на соломенном тюфяке. Я черт знает сколько миль протопал, все ноги сбил и далеко забрел. Это хорошая страна – нет, правда, замечательная. Чтоб она вся провалилась под воду и утонула, черт бы ее побрал. Да только я отсюда больше никуда не пойду. Я добьюсь места на койке в Хаммерсмите, будь я проклят.

– И как вы собираетесь это сделать? У вас что, есть деньги?

– Деньги? Ну ты спросил. Я что, выгляжу как человек, у которого могут быть деньги? Да за последние шесть месяцев я всего несколько раз держал в руках какие-то жалкие медяки.

– Ну и как же вы тогда собираетесь раздобыть место на койке?

– Ты спрашиваешь – как? А вот так. – С этими словами мужчина поднял с земли два камня – по одному в каждой руке. Тот, что сжимал в левой, он швырнул в стекло в верхней части входной двери ночлежки. Стекло со звоном разлетелось на осколки, камень влетел внутрь помещения и разбил еще и лампу, подвешенную к потолку. – Вот так я намерен заполучить койку.

Дверь снова распахнулась, и на пороге возник все тот же седой нищий.

– Кто это сделал? – выкрикнул он, пытаясь разглядеть нас в темноте. – Эй, кто это натворил?

– Это я, начальник, – ответил мой незнакомец, одетый в рванье. – И, если хочешь, могу швырнуть еще один камушек. Может, от этого у тебя в глазах прояснится.

Прежде чем седовласый нищий успел как-либо отреагировать на его слова, мужчина правой рукой запустил другим камнем в одно из окон. Я почувствовал, что мне самое время ретироваться. Мой собеседник, похоже, собирался устроиться на ночлег, заплатив цену, которую я, даже в моем отчаянном положении, платить был не готов.

Когда я бросился прочь, у входа в ночлежку появились еще двое или трое, и мужчина в отрепьях заговорил с ними с той степенью откровенности, которая не оставляла сомнений в том, какую именно цель он преследует. Мне же удалось ускользнуть незамеченным. Но, не успев удалиться на более или менее существенное расстояние, я вдруг пришел к выводу, что мне имеет смысл последовать примеру моего более решительного товарища и тоже разбить окно. Однако, споткнувшись несколько раз на ходу, я в конце концов так и не решился это сделать.

Человеку в моем положении трудно было представить себе более неподходящую ночь для продолжения пешего путешествия. Моросящий дождь был настолько мелким, что напоминал туман. По этой причине я не только промок до нитки, но и почти ничего не видел – ориентироваться на местности было очень сложно. К тому же вокруг почти не было освещения. Плюс ко всему в местах, куда я забрел, мне раньше бывать не приходилось. В Хаммерсмите я оказался потому, что он был моей последней надеждой. Я пытался найти хоть какую-то работу, которая позволила бы мне сводить концы с концами, практически во всех районах Лондона – оставался только Хаммерсмит. Но здесь меня даже в ночлежку не пустили!

Удаляясь от негостеприимного благотворительного заведения, я при первой же возможности повернул налево – в тот момент меня порадовала эта смена направления движения. В темноте, под дождем, мне показалось, что местность, которая понемногу открывалась передо мной, имеет какой-то странный, незавершенный вид. У меня возникло ощущение, словно я оставляю за спиной современную цивилизацию. Тропинка под моими ногами была незаасфальтированной и такой неровной, словно никому никогда даже в голову не приходило, что ее следовало бы привести в порядок. Домов вокруг было совсем немного, и они стояли на значительном расстоянии друг от друга. Те, мимо которых я проходил, в неверном свете плохо работающих фонарей казались мне полуразрушенными, да и вся территория выглядела дикой и неухоженной.

Я не мог точно определить, где именно нахожусь. Мне, однако, почему-то думалось, что, если я буду все время идти прямо, никуда не сворачивая, то рано или поздно окажусь где-то в районе Уолхэм-Грин. Однако сколько для этого понадобится времени, я мог лишь догадываться. Мне по-прежнему казалось, что я нахожусь в каком-то безнадежно запущенном, опустошенном и приходящем в упадок краю.

Было где-то между одиннадцатью вечера и полуночью. Пока все лавки не закрылись, я не оставлял надежды найти какую-нибудь работу. Я понимал, что в любом случае в Хаммерсмите они не могли закрываться рано, и потому продолжал упорно идти вперед, предаваясь невеселым размышлениям о том, что мне делать дальше. Моя попытка устроиться на ночлег объяснялась главным образом опасениями, что, если я попытаюсь провести ночь на улице, без еды, то наутро окажусь больным и ни на что не способным. Я серьезно – к дверям ночлежки меня привел прежде всего голод. Была среда, а у меня с вечера воскресенья маковой росинки во рту не было. Я только время от времени пил воду из общественных фонтанов, да еще как-то раз какой-то мужчина, сидевший на корточках под деревом в Холланд-парке, дал мне зачерствевшую корку хлеба. Таким образом, я голодал уже три дня – и практически все это время оставался на ногах. Мне казалось, что если я попытаюсь голодным идти до утра, то просто потеряю сознание – и мне придет конец. Но где и каким образом я мог раздобыть хоть какую-нибудь еду в том странном и негостеприимном месте, в котором оказался, да еще глухой ночью?

Не знаю, как долго я шел и какое расстояние преодолел. С каждым ярдом мне все труднее становилось передвигать словно налитые свинцом ноги. Я был полностью измотан – душевно и физически. У меня больше не оставалось ни сил, ни мужества. А главное, меня переполняла страшная, неведомая мне прежде тоска – она мучила настолько, что хотелось закричать. Помнится, почувствовав очередной приступ слабости и головокружения, я прислонился к какому-то частоколу. В этот момент я думал о том, как было бы хорошо, если бы ко мне пришла смерть и покончила со мной быстро и безболезненно. Я принял бы ее как друга, который пришел мне на помощь! Невыносимо мучительной была не она, а агония медленного, шаг за шагом, умирания.

Прошло несколько минут, прежде чем я пришел в себя настолько, чтобы оторваться от забора и снова двинуться вперед. Я то и дело спотыкался о какие-то неровности и выбоины проселочной дороги. В какой-то момент меня качнуло вперед, и я упал на колени. Я был настолько слаб и беспомощен, что в течение нескольких секунд пребывал в этом положении и, кажется, был готов к тому, чтобы провести на этом месте всю ночь. Должно быть, она тянулась бы долго, очень долго, целую вечность.

Поднявшись в конце концов на ноги, я прошел по дороге, должно быть, еще пару сотен ярдов, хотя мне они показались двумя милями. А затем на меня снова навалилась дурнота, причиной которой, по-видимому, был мучивший меня голод. Окончательно обессилев, я неловко задел невысокую каменную ограду, которая шла вдоль края проселка. Если бы не она, я бы, наверное, просто упал пластом. Дальше последовал приступ, аналогичный тому, какой я пережил некоторое время назад. Мне показалось, что он продолжался несколько часов, хотя на самом деле прошли, должно быть, секунды. Когда же я снова пришел в себя, у меня возникло ощущение, словно меня грубо разбудили после короткого, неспокойного забытья. И первое, что я почувствовал, была страшная боль. Помнится, я громко воскликнул:

– Господи, чего бы я сейчас только не сделал за кусок хлеба!

Я в исступлении огляделся – и увидел, что позади меня, совсем рядом, находится дом. Он был невелик и походил на те строения, которые называют коттеджами на одну семью. Они вырастают вокруг Лондона, словно грибы после дождя, и очень часто сдаются внаем по цене от двадцати пяти до сорока фунтов в год. Домик был двухэтажный, отдельно стоящий – во всяком случае, в тусклом ночном свете я не увидел никаких других строений на расстоянии двадцати-тридцати ярдов от него. На верхнем этаже имелось три окна – на всех занавески были плотно задернуты. Входная дверь располагалась по правую сторону от меня. К ней вела устроенная в невысокой ограде небольшая деревянная калитка.

Дом располагался настолько близко к проселочной дороге, что, протянув руку через ограду, я мог коснуться любого из окон нижнего этажа. Их было два, одно из них с эркером. Оно было открыто – приподнятую центральную створку отделяло от подоконника примерно шесть дюймов.

Глава 2. Внутри

Я осмотрел дом, перед которым стоял, с почти противоестественными для меня вниманием и дотошностью и, если можно так выразиться, мысленно сфотографировал его во всех, даже самых мелких деталях. Еще совсем недавно я практически ничего не видел, теперь же мог разглядеть все, причем с поразительной остротой и ясностью.

Помимо всего прочего я, само собой, обратил внимание на приоткрытое окно. Глядя на него, я от любопытства невольно затаил дыхание. Окно было так близко от меня – совсем, совсем рядом. Вытянув руку, я вполне мог просунуть ее внутрь. Мне пришло в голову, что, если я это сделаю, на мою руку, по крайней мере, перестанет капать дождь. Как же я промок! Моя убогая одежонка буквально насквозь пропиталась водой. Я был настолько мокрым, словно только что окунулся в реку или пруд. Меня била дрожь. А дождь между тем, казалось, все усиливался. Зубы мои выбивали дробь. Я чувствовал, что сырость разъедает меня до мозга костей.

А там, за приоткрытым окном, наверное, так тепло, так сухо!

Еще раз оглядевшись, я по-прежнему никого не увидел. Вокруг, похоже, в самом деле не было ни души. Я прислушался – и не услышал ничего, кроме шума дождя. Я был один под ночным небом, низвергающим потоки воды – единственный среди всех божьих созданий, кто не имел пристанища и возможности укрыться от льющихся сверху мириад капель. Что бы я ни сделал, этого бы никто не увидел, так что свидетелей можно было не опасаться.

Возможно, дом пустовал. Вполне вероятно, что его обитателей выселили по суду. Впрочем, как бы то ни было, мне следовало постучать в дверь, разбудить жильцов, если таковые имелись, и указать им на недосмотр – открытое окно. По идее, в этом случае они должны будут как-то отблагодарить меня за такой поступок. Но что, если в доме действительно никого нет? Какой в этом случае смысл стучать в дверь? Я тем самым просто понапрасну поднял бы шум. Впрочем, даже если хозяева и находились внутри, вполне могло получиться так, что я бы не дождался никакой благодарности. Пройдя довольно суровую жизненную школу, я хорошо усвоил, что в этом мире, как правило, на благодарность рассчитывать не приходится. Вполне могло случиться так, что окно – приглашающее, искушающее, такое удобное для проникновения внутрь дома! – просто закрыли бы, а я, промокший и промерзший, так и остался бы на улице, под дождем, голодный, без гроша в кармане, без какой-либо надежды. Ну уж нет, все что угодно, но только не это! Если бы это произошло, у меня не осталось бы другого выхода, кроме как признать, что я повел себя как дурак. Наверное, я бы так и сделал, и это была бы правда. Да, несомненно. Но было бы слишком поздно, шанс был бы упущен – вот в чем проблема!

Наклонившись над невысокой изгородью, я убедился, что был прав – мне удалось без труда просунуть руку через приоткрытое окно внутрь комнаты. Как же там было тепло! Кончики моих пальцев сразу же уловили разницу температур. Медленно и осторожно я перешагнул через изгородь. Оказалось, что между ней и стеной дома достаточно места, чтобы я мог там спокойно поместиться. При этом я сразу же ощутил, что почва под ногами у меня твердая, словно бетон. Наклонившись, я заглянул в приоткрытое окно, но ничего не увидел – внутри стояла кромешная темнота. Занавеска на окне тоже была частично поднята – казалось просто невероятным, что кто-то в доме мог отправиться спать, оставив занавеску поднятой, а окно – приоткрытым. Я повернул голову и прислушался. В доме стояла полная тишина. Вне всякого сомнения, он пустовал.

Я решил поднять раму еще на дюйм или два, чтобы можно было, заглянув внутрь, получше осмотреться. Если бы кто-нибудь застал меня за этим занятием, я бы мог объяснить происходящее и сказать, что как раз собирался предупредить жильцов, что одно из окон в их доме не закрыто. При этом я понимал, что мне следует соблюдать осторожность – в такую сырую погоду рама могла заскрипеть.

Однако этого не произошло. Рама сдвинулась вверх так легко и бесшумно, словно ее пазы кто-то предусмотрительно смазал. От этого я настолько осмелел, что поднял ее значительно выше, чем собирался изначально. Фактически открыл раму полностью, и она, не выдав меня, не издала ни звука. Опершись грудью на наружный подоконник, я продвинулся вперед, так что мои голова и туловище оказались в комнате. Но это мне мало что дало – я по-прежнему не мог разглядеть ровным счетом ничего. Единственное, что мне удалось разобрать, – это то, что в комнате, судя по всему, не было никакой мебели. Объяснение этому могло быть самое простое. По всей вероятности, в темноте я случайно набрел на пустующий дом. Так или иначе, погруженное во мрак помещение, которое предстало передо мной, не давало оснований для того, чтобы выдвинуть иные предположения. Передо мной встал вопрос – что делать в такой ситуации?

Что же, если в доме в самом деле никто не жил, в моем отчаянном положении я вполне имел если не законное, то, по крайней мере, моральное право использовать его как убежище. Кто из тех, у кого в груди есть сердце, станет утверждать обратное? На это вряд ли смог бы решиться даже самый щепетильный и педантичный из домовладельцев. Ухватившись за подоконник, я подтянул вверх ноги и оказался в комнате.

Как только это произошло, я сразу же понял, что ошибся, решив, что тут нет никаких элементов интерьера. Пол был застелен ковром. Мне в свое время приходилось ходить по хорошим, дорогим коврам. За свою жизнь я их повидал достаточно. Но таких мягких, как тот, на котором я оказался сейчас, мне не попадалось ни разу. Он напомнил мне дерн в Ричмонд-парке – поверхность ковра словно ласкала мои ноги, а при каждом моем шаге приятно пружинила. После неровной, ухабистой, покрытой лужами дороги для моих измученных ног это было райское ощущение. Мне, однако же, следовало ответить самому себе на один непростой вопрос: должен ли я, убедившись, что если не мебель, то, во всяком случае, кое-какие вещи в комнате все же есть, ретироваться? Или же мне следовало продолжить исследовать дом? Признаюсь, мне ужасно хотелось, сорвав с себя промокшие тряпки, упасть на ковер и погрузиться в сон. Но я был голоден, ужасно голоден – настолько, что еще больше мне хотелось раздобыть хоть что-нибудь съестное!

Я осторожно сделал пару шагов вперед, для страховки вытянув вперед руки из опасения наткнуться на что-нибудь в темноте, но все обошлось. Осмелев, я сделал еще три-четыре шага – и снова не встретил никаких препятствий. Однако уже в следующий момент я остро пожалел, что набрел в темноте на дом и проник в него через окно. У меня возникло острое желание оказаться за его пределами, на улице, в безопасности. Дело в том, что я вдруг понял, что, кроме меня, в комнате находится еще кто-то. Правда, для этого вроде бы не было никаких явных причин – просто все мои чувства были обострены до предела. Так или иначе, я точно знал, что нахожусь в комнате не один, что тут есть еще кто-то – или что-то. Более того, у меня появилось ужасное ощущение, что, хотя сам я не вижу ровным счетом ничего, меня видят – и, более того, внимательно наблюдают за каждым моим движением.

Я никак не мог объяснить, что на меня нашло – даже предположений на этот счет не было никаких. Просто внезапно что-то как будто парализовало мой мозг, всю мою мыслительную деятельность. Возможно, кому-то подобные объяснения покажутся детскими. Но, так или иначе, я явно пришел в состояние какого-то психоза. А еще через небольшой промежуток времени у меня возникло очень странное, необычное чувство, которого я никогда прежде не испытывал и которое не хотел бы испытать никогда больше – настоящий панический страх. Я застыл на месте, будучи не в силах ни пошевелиться, ни даже толком перевести дыхание. Я был уверен, что в комнате помимо меня есть еще нечто странное, несомненно, настоящее олицетворение зла.

Не знаю, сколько времени я простоял как истукан, но наверняка достаточно долго. Затем, по-прежнему ничего не видя в темноте, не ощущая никакого движения и не слыша никаких звуков, я попытался овладеть собой, успокоиться и перестать праздновать труса, напомнив самому себе, что я как-никак мужчина. Для начала я попытался задать вопрос, чего именно я боялся. Похоже, я дрожал от ужаса под воздействием того, что навеяло мне собственное воображение. В самом деле, что могло находиться в комнате, чего следовало бы бояться? И ведь «оно» позволило мне беспрепятственно раскрыть окно пошире и явно тайком проникнуть в дом, никак мне в этом не помешав. Это могло свидетельствовать лишь о том, что «оно» боялось меня ничуть не меньше, чем я – «его». А раз мне не помешали пробраться внутрь дома, то логично было предположить, что и ретироваться мне тоже позволят. В этот момент желание выбраться на улицу было куда более сильным, чем стремление проникнуть в дом, когда я, вымокший, находился на улице.

Тем не менее мне стоило большого труда даже заставить себя медленно повернуть голову. Однако, сделав это, я тут же вернулся в первоначальное положение. Объяснить, что именно вызывало мой ужас, я не мог, но он был настолько силен, что я пребывал словно в состоянии паралича. Сердце мое отчаянно колотилось где-то в горле. Я в буквальном смысле слышал его удары. Меня трясло словно в лихорадке, так что мне с трудом удавалось удерживать вертикальное положение. Похоже, меня накрыла вторая волна панической атаки. Я изо всех сил вглядывался в темноту – наверное, при свете дня в моих глазах можно было бы без труда разглядеть нечеловеческий и необъяснимый испуг. При этом я продолжал изо всех сил напрягать слух, пытаясь уловить хоть какой-то звук.

И вот в темноте что-то шевельнулось. Едва заметно, почти бесшумно. Никто бы этого не услышал – но мой слух что-то зафиксировал. Я смотрел именно в том направлении, откуда прилетел даже не звук – что-то вроде его тени, отражения. Затем я увидел две небольшие светящиеся точки. Я готов был поклясться, что всего за секунду до этого их не было – и вот теперь они появились. Это были чьи-то глаза – во всяком случае, я сразу же без труда себя в этом убедил. Мне не раз приходилось слышать, что у кошек глаза светятся в темноте, хотя я никогда этого не видел. Значит, это кошка, всего лишь кошка, сказал я сам себе. Но я знал, что это не так – это был самообман. Да, это были глаза, но они принадлежали не кошке. Кому – об этом я не осмеливался даже подумать.

Они двигались – в мою сторону. Существо, которому принадлежали глаза, подходило все ближе и ближе. Больше всего на свете в этот момент мне захотелось, чтобы за спиной у меня выросли крылья и я мог, взмахнув ими, взлететь. Но даже мои реальные конечности онемели так, что я почти перестал их чувствовать. Светящиеся глаза продолжали бесшумно приближаться. В первый момент мне показалось, что они располагались на высоте двух или трех футов от пола. Однако затем до меня донеслось короткое чавканье, словно чье-то податливое тело резко прижали к полу. После этого глаза исчезли, но тут же снова возникли в темноте – на этот раз, как мне показалось, они были от пола всего дюймах в шести. И продолжали продвигаться в моем направлении.

Похоже, существо, которому принадлежали светящиеся глаза, кем бы оно ни являлось, было небольшого размера. Не могу сказать, что помешало мне броситься наутек. Я только знаю, что не сделал этого, не смог сделать. Видимо, стресс и лишения, которые обрушились на меня в последнее время и которым я продолжал подвергаться, могут быть единственным объяснением моих дальнейших действий. Вообще я считаю себя человеком твердым и решительным, если исходить из обычных мерок. Но тот, кому довелось долго брести по пути горя, лишений и унижений, способен на то, что он сам не мог бы ожидать от себя в счастливые периоды своей жизни. Я убедился в этом на собственном опыте.

Светящиеся точки глаз продолжали приближаться ко мне, но делали это очень медленно и к тому же раскачиваясь из стороны в сторону, словно их обладатель слегка пошатывался. Мне трудно сравнить с чем-либо ужас, с которым я наблюдал за их движением, но я четко понимал, что в сложившейся ситуации не в состоянии ничего предпринять и могу только ждать. Я ни на секунду не отводил от них взгляда. Прикрыть веки я тоже не мог – даже за все золото мира. Поэтому, когда глаза оказались вплотную ко мне, мне пришлось смотреть вниз, на мои ступни. Светящиеся глаза не остановились – я вдруг ощутил, как что-то прикоснулось к моему ботинку, и тут же с ужасом и доходящим до тошноты отвращением понял, полностью осознавая собственную беспомощность: существо начало карабкаться по моим ногам вверх. Даже в этот момент я не мог понять, что именно это было. Но существо забиралось по моему телу с такой легкостью, словно продолжало двигаться горизонтально. В какой-то момент мне показалось, что это гигантский паук – из тех, которые обычно снятся людям в кошмарах, настоящий монстр, порожденный больным воображением. Я отчетливо чувствовал прикосновения к моей одежде того, что, вероятно, было паучьими лапами – каждой из них. Их страшный хозяин перебирал ими, с легкостью ступая по ткани, словно всякий раз, делая шажок, прилеплял лапу к штанине с помощью какого-то клейкого вещества, а затем с такой же легкостью отлеплял, упорно продвигаясь вверх.

Существо забиралось все выше и выше и вскоре достигло моих чресел. Затем переползло на мой впалый живот. Оцепенение, в котором я пребывал, напоминало бессилие, какое переживаешь в страшном сне. Я прекрасно понимал, что стоит мне как следует встряхнуться, и существо упадет на пол. Однако мой мозг был не в состоянии отдать мышцам нужную команду.

По мере того, как существо вскарабкивалось по моему телу все выше, стало ясно, что его сверкающие в темноте глаза в самом деле излучают свет. Благодаря этому я начал понемногу различать в темноте контуры его тела. Оно оказалось больше, чем я предполагал, и тоже слегка флюоресцировало. Впрочем, возможно, оно просто имело какой-то желтоватый отлив, который немного светился в темноте. В любом случае различить, что именно по мне ползет, по-прежнему не представлялось возможным. Однако я все же укрепился во мнении, что имею дело с какой-то разновидностью паука – неизвестного вида, о котором мне не приходилось ни слышать, ни читать, и весьма жуткой внешности. Он был тяжелый – настолько, что я невольно удивился тому, с какой легкостью ему удается с помощью клейкого вещества на лапах карабкаться вверх по моей одежде. Я чувствовал, как существо, перебирая отвратительными конечностями, оттягивает ткань. Мне показалось, что по мере продвижения оно становится все увесистее. И еще – оно пахло! В какой-то момент я ощутил сероводородное зловоние. По мере того как неизвестное создание приближалось к моему лицу, запах усиливался и вскоре стал почти невыносимым.

Существо добралось до моей груди. Я все яснее чувствовал некую неприятную пульсацию его туловища, словно оно слегка колебалось при дыхании. Его передние лапы коснулись кожи у основания шеи. Они приклеились к ней – боюсь, мне никогда не забыть ощущение, которое я при этом испытал. Теперь оно часто возникает в моих снах. Мне показалось, что, повиснув на передних конечностях, создание подтянуло следом остальные. Затем оно поползло по моей шее – медленно, продвигаясь раз за разом на четверть дюйма, не более, и вызывая у меня невыносимое омерзение. При этом из-за его увесистости я был вынужден, чтобы сохранить вертикальное положение, напрячь мышцы спины. Затем я ощутил прикосновение лап к моему подбородку, к губам, но еще какое-то время продолжал терпеть все это и стоять неподвижно – даже когда отвратительное, испускающее зловоние существо оказалось у меня на лице, шаря по нему многочисленными лапами. Но в следующий момент я почувствовал, что вот сейчас, прямо сейчас, просто сойду с ума от ужаса. Нервы мои не выдержали, и я, вздрогнув, как от озноба, стряхнул существо с лица. Оно смачно шлепнулось на пол. Я же, подвывая, словно привидение, развернулся и бросился к окну, но споткнулся обо что-то и полетел кувырком на пол.

Тут же вскочив на ноги, я снова попытался бежать – какой бы дождь ни лил на улице, мне хотелось во что бы то ни стало убраться из проклятой комнаты. Я уже ухватился рукой за подоконник и готов был перевалиться через него. Сомневаюсь, что кому-то удалось бы остановить меня в этом порыве, каким бы усталым и голодным я ни был. Но тут кто-то вдруг зажег в комнате свет.