Buch lesen: «Танцы на цепях»
Глава 1. Твой город горит
– Быстрее, Май, что ты там копаешься, как дубовый жук?!
Май вскинула голову и недовольно цыкнула, когда друг потянул ее за руку вперед.
– Зачем только из дома меня выдернул? – она уже успела пожалеть, что поддалась на уговоры Кирана и согласилась пройтись до пещеры, где ей должны были показать «что-то удивительное».
Оставалось молиться Первородной, чтобы «удивительное» действительно там оказалась, иначе не сносить Кирану головы!
Заправив за ухо непослушную белую прядь, что постоянно норовила упасть на глаза, Май карабкалась вверх по крутому склону и умоляла жаркий день перестать быть таким жарким.
Киран обиженно пыхтел и не оставлял попыток взять ее за руку, отчего становилось только невыносимее.
– Вот посмотришь, я тебе такое покажу! Ты еще благодарна мне будешь!
Конечно, будет! Если там, в странной и сказочной пещере, бьет холодный источник. В противном случае Май не могла понять, на кой мрак было тянуть ее в такую даль, да еще и тайком.
Мелкие камешки поехали под ногами, Май припала на одно колено и взвизгнула от острой боли, пронзившей ногу до самого бедра. Осколок прорезал штанину и впился в кожу, а вниз к щиколотке уже текла плотная красная капля крови.
Вот тебе и прогулялись!
– Киран, давай вернемся!
– Еще чуть-чуть, потерпи немного.
Парень выглядел сконфуженным и расстроенным настолько, что Май все-таки мысленно дала ему последний шанс. В конце концов, она сама отказалась от помощи и не смотрела под ноги.
Если бы они не дружили с детства, то Май и не подумала бы забираться в такую даль от дома. Она вообще никому не доверяла – в их мире это просто опасно. Стоит только зазеваться и – хвать! – ты уже болтаешься в пасти какого-нибудь здоровенного иномирца, теряешь тапочки и еще пару секунд слушаешь, как перемалываются твои кости.
Не хватало еще, чтобы матушка вернулась из города раньше времени – тогда скандала точно не миновать.
Май упрямо мотнула головой.
Она уже достаточно взрослая, чтобы принимать такие решения! Что с того, если она решила прогуляться с будущим женихом? Раз матушка считает, что восемнадцать лет – подходящий возраст для замужества, то он подходящий и для совместных прогулок.
Парень обернулся и поймал ее взгляд, и от лихорадочного блеска серых, грозовых глаз стало как-то не по себе.
Май знала Кирана всю жизнь и не могла сказать, что он – предел ее мечтаний, но и бежать от решения матушки было некуда.
Однажды та уже застала Май за подготовкой к побегу. Избила так, что кости трещали.
Приходя в себя и сплевывая кровь на доски пола в своей крохотной комнатушке, она усвоила горький урок.
Тут-то и пригодилась давняя дружба с Кираном. Парень жаждал свободы не меньше, чем сама Май, и был наслышан о тяжелом нраве госпожи Лемортан.
Сразу после свадебного ритуала они должны были покинуть Седые Предгорья и отправиться в столицу, на север.
Где их дороги бы разошлись.
Киран любил свободные развлечения, не обремененные ничем. Его семья вздохнула с облегчением, когда сын сообщил о желании остепениться, и Май даже было жаль, что это вранье, рано или поздно, разобьет им сердце. Киран не изменится. Уж она точно знает.
Май же хотела свободы и могла заполучить ее такой ценой.
Но зачем он потянул ее на эту гору?
– Смотри!
Киран ткнул пальцем куда-то вверх, и Май, приложив руку ко лбу козырьком, рассмотрела черный провал, напоминавший беззубый рот древней старухи. Стоило только подняться чуть выше, как в лицо ударило сыростью, полынным духом и подгнившей черникой.
Когда одну иномирянку выловили в озере неподалеку и перерезали ей горло, в округе еще три дня пахло гнилой ягодой. Будто вместо крови у русалок было испорченное варенье.
По спине побежал предательский холодок, а в груди скользкими змеями скрутилось дурное предчувствие.
– Киран, зачем мы здесь?
– Ты должна на это посмотреть!
Взгляд парня приобрел совсем уж нехороший блеск. В глубине зрачков полыхнуло алым, а губы искривились в недоброй, зловещей усмешке.
Стоило только открыть рот, чтобы возразить, как острая боль прошила висок, и Май плюхнулась в кромешный мрак, точно кто-то погасил день, накрыв мир черным колпаком.
***
У беспамятства вкус горькой мяты и соленой крови. Под веками взрывались звезды, разлетались в стороны кровавыми всполохами и, с трудом разлепив веки, Май, попыталась повернуть голову так, чтобы не пялиться на кучку камней, сваленных прямо перед лицом.
Кап!
Звук падающих капель ввинчивался в виски раскаленными иглами, а что-то горячее стекало по щеке.
– Киран! – вместо крика из горла вырывалось хриплое бульканье, – К-киран…
Пинок в живот оказался настолько неожиданным, что Май сдавленно охнула и закашлялась, сплюнула на пол вязкий горьковатый комок.
Попытка встать окончилась провалом – руки были так прочно скручены за спиной, что Май не чувствовала пальцы. Привалившись спиной к влажному камню, она подобрала ноги под себя и толкнулась вверх.
Раз. Второй.
На третий рывок удалось приподняться над землей на пару футов.
В спине – предательский хруст, ребра готовы были вывернуться наружу от напряжения, а коленки вот-вот подогнуться, точно на спину свалили несколько мешков муки.
Вокруг темно, хоть глаз выколи.
Уже ночь? Или Киран затащил меня вглубь пещеры?
– Что ты делаешь?! Киран!
Молчание.
Кап!
Послышался звук шагов справа, едва уловимый скрип пыли под подошвами сапог, воздух пошел волнами, растекся в стороны, обнял плечи и забился в горло невидимыми клубками гнилой черники.
Киран не мог видеть в темноте!
Май рванулась в сторону, и над головой вспыхнул красный магический огонек. Он ширился, опалял нестерпимым жаром – на самой границе света маячили голодные черные тени, среди которых замер Киран.
Голову опустил, втянул в плечи, а руки мелко подрагивали, будто он играл на невидимом музыкальном инструменте.
По коже Май рассыпались холодные мурашки, спина взмокла от пота, а дыхание застряло в горле, потому что огонек выхватил и стену за его спиной.
Камень, пронизанный золотистыми прожилками: дрожащий, вибрирующий и постоянно меняющий цвет от охры до темно-бордового. Внутри что-то двигалось, скручивалось и рассматривало Май тысячей крохотных черных глаз. Она могла поклясться, что чувствует теплое дыхание на щеке, чье-то мимолетное прикосновение к волосам и плечу.
Золотые прожилки змеились по земле, огибали ноги Кирана и тянулись во мрак.
Будто камень истекал кровью.
Мальчишка запрокинул голову назад, и в Май уперся взгляд молочно-белых глаз, начисто лишенные зрачков и радужек.
Рот приоткрывается в немом крике, растянулся так, что кожа на щеках пошла резкими изломами-трещинами, разошлась в стороны, обнажив белую кость.
– Схватить ее! – прошелестело над головой.
Незнакомый голос заполнил собой всю пещеру, отразился от стен и метнулся вглубь по коридору, которого Май сразу не заметила.
Бежать! Бежать сейчас же!
– Город уже горит, – забулькал Киран, а из уголка рта вниз тянулась вязкая нитка красно-черной слюны.
Она сорвалась с места, нырнула в темноту, в крепкие объятья непроницаемого мрака. Ноги скользили на камнях, а через секунду подломились, и Май проехала на коленях несколько невыносимых футов, сдирая кожу, оставляя на камнях собственную кровь.
Шелест незнакомого голоса и крик Кирана неслись следом, били в затылок раскаленными стальными снарядами.
Коридор оказался прямым, как палка. Через каких-то сто шагов нос защекотала свежесть ночного ветра, а вместо камня под подошвами сапог – редкая трава и пыль.
Золотые ручейки светились в темноте и тянулись вниз.
Туда, где был дом Май.
***
Клаудия нервничала.
Это всегда случалось, когда что-то шло не по плану, а в последнее время не по плану шло абсолютно все. Тихий шепот точно в сердцевине сознания безошибочно вел ее через неизвестные земли и тут, у тихого неприметного городка в Седых предгорьях, затих – не достучаться.
Паника сменялась холодной апатией, а через мгновение толкалась под грудью и ворочалась растревоженным зверем, мешала сосредоточиться на пыльной иссушенной дороге, но Клаудия упрямо шагала вперед по узкой тропке, где не разминулись бы и две повозки.
В воздухе чувствовался запах близкого лета – жара не спадала, даже когда солнце нехотя закатывалось за горизонт, обливая мир раскаленной кровавой глазурью заката.
Что ни говори, а виды вокруг не вызывали интерес. Одинокие дома, обнесенные заборами, цветущие сады, неприветливые жители, из которых даже за кружкой яблочного вина ничего не вытянешь. Все оберегали свои крохотные, никчемные тайны и не доверяли чужакам ни на крошку сцила. Посматривали хмуро из-под густых бровей, осеняли себя защитными знаками Первородной да отворачивались.
И этот запашок в воздухе.
Так пахли необратимые перемены: плесенью и сладковатой терпкостью ужаса, повисшего в воздухе. Никто об этом не говорил, но Клаудия видела. О да, она все замечала!
Признаки распада и увядания были повсюду.
Монолитная стена Седых предгорий шла трещинами, мрак и мерзость вот-вот проникнут с той стороны, где когда-то его заперла Волчица. Оскверненная кровь Пожинающего, способная подтолкнуть весь крохотный мирок к полнейшему уничтожению.
Сколько тех, кто погиб от хвори так, и не успев ничего рассказать? Сколько еще запертый за высокими стенами люд смог бы прожить в Рагур’ен?
Несколько лет?
А может счет уже шел на месяцы?
И все, чего коснется кровь Пожинающего, обратится стеклом и тленом, как и сердце самого преданного бога.
Клаудия прислушалась, но голос так и не отозвался. Он замер в ожидании, а ведь ей сейчас, как никогда, нужен был совет! Где искать и куда идти?
Мог ли ключ к спасению родиться в этом убогом захолустье?
Могла ли Первородная ошибаться?
– Сомнения убивают разум.
Клаудия содрогнулась всем телом и порывисто прижала пальцы к вискам. Тонкие губы растянулись в радостной улыбке, а из груди вырвался вздох облегчения. Голос не оставил ее! Божественная благодать не покинула сердце и разум, только испытывала силу ее духа!
Стало невыносимо горько и стыдно за малодушие и сомнения, отчего захотелось немедленно упасть на колени и молить о прощении, только бы голос никогда-никогда не замолкал!
– Успокойся, Клаудия. Подходящее тело здесь.
Пришлось прикусить язык, чтобы не ляпнуть очевидный вопрос.
Откуда Первородная могла это знать? Ведь она спит в башне Беренганд, в столице.
– Какие глупости у тебя в голове!
Голос сочился насмешливым презрением. Так человек мог бы разговаривать с собакой.
– Мой разум свободен от оков плоти. Я везде и нигде, моя дорогая. И у меня множество глаз и ушей. Тело здесь, верь своей богине.
О, Клаудия верила! Кому еще можно верить, если не Первородной? Кто еще способен остановить болезнь, если не дочь самого Пожинающего?
Никаких сомнений! Никаких полумер.
Все, что остается – найти сосуд для великой души и привести его в столицу.
– Помни, Клаудия. Ты должна заполучить его любой ценой.
– Любой ценой…– повторила она, как эхо и шагнула по тропе к городу, что маячил в десятке миль впереди.
***
В комнате темно, как в склепе, но Ш’янт этому мраку был рад. Он сливался с резкими изломами теней – мог представлять себя их частью, чем-то целостным, полным и настоящим, а не просто обрывком дыма и клубком зыбких линий.
Весь его облик шел мелкой рябью, как озеро в ветренный день. Лучи заката прошивали неподвижную фигуру насквозь и красноватыми лужами растекались по дощатому полу.
Если бы он мог спать, то непременно мучился бы кошмарами, а Беренганд бы поглощал их, подпитывая свои силы.
В такой близости от башни, Ш’янт не мог не почувствовать ее нетерпение. Невидимая пасть медленно раскрылась, маслянисто-черный левиафан задрожал, застонал, точно живой, и чуть качнулся, вытягиваясь на юг. Ни один смертный не заметил бы этого движения, легкой дрожи, пробежавшей по гладким камням, но иномирский народ видел.
Под толщей камня билось сердце спящей королевы. И пульс заметно участился с прошлой ночи. Она замерла в предвкушении.
За спиной медленно двигалась знакомая тень. Даже лишенный тела, он чувствовал обманчиво мягкие вибрации, волнами расходящиеся от Артумиранс. Сила клокотала в ней, укрытая под хрупкой оболочкой из плоти и костей.
Обернувшись, Ш’янт поймал насмешливый взгляд.
Предсказательницу забавляло его положение, нравилась беспомощность и нетерпение, спрятанное под бесстрастной маской. Взгляд скользил по черным волосам, бледному лицу, лентам, затянувшими тело от горла до пояса, блестящим когтям перчаток.
Скользил раздражающе медленно.
Все это нереально, Ш’янт бы даже не смог ее оцарапать, но старался сохранять облик, а не летать по комнате темным облаком. И это веселило Артумиранс еще больше.
Рассвет выхватил привычные изгибы девичьей фигуры. Предсказательница всегда напоминала ему подростка. Алый луч хлестнул ее по лицу, выхватив из мрака глаза, полные жидкого огня. Пока что спокойного, тлеющего, точно угли догорающего костра. Смертные, заглянувшие в них, сгорали, будто падающие звезды. Совершенно белые волосы разметались по плечам и извивались подобно змеям.
– Она здесь, Ш’янт. Она пришла.
– Давно пора, – недовольно ворчание совсем не смутило провидицу.
Артумиранс широко улыбнулась, прищурилась, как сытая кошка и невзначай махнула рукой по его лицу, накручивая на палец дымный завиток распавшегося облика.
– Терпение – добродетель, иномирец.
***
Май остановилась, только когда до дома оставалось всего несколько шагов. Уперлась руками в колени и судорожно глотала воздух до боли в легких, до кровавых кругов перед глазами. Влажная от пота рубашка липла к телу, а стоило пройтись языком по губам, как во рту становилось противно солоно. Крохотный дом, где Май прожила всю свою жизнь, прятался среди тяжелых шапок цветущей сирени, в глубине сада.
Прищурившись, она не заметила в окнах привычных отблесков, и вообще вокруг было как-то совсем уж тихо и жутко. Ни единого порыва ветра, даже трава под ногами не шевелилась. В воздухе повис тяжелый цветочный дух, густо перемешанный с запахом нагретой коры и пыли. Солнце давно закатилось за Седые предгорья: вот-вот догорят последние угольки, и мир погрузится в непроницаемый ночной мрак.
Глубоко вздохнув, Май бросила взгляд через плечо, но ничего не увидела. Киран не преследовал ее, не пытался схватить. Можно было подумать, что все это – просто видение, вызванное ударом по голове. В висках болезненно пульсировало, кожу стянула засохшая кровь.
Может и не было ничего? Вдруг это все галлюцинация?
Солнце голову напекло. Такое ведь случается, правда? Сплошь и рядом! Вон какая жарища стоит в последние дни: совсем не весенняя.
Май отключилась, упала и ударилась головой. Могло так быть?
А Киран струсил да сбежал, бросив у пещеры. Испугался, не знал, что делать.
Цыкнув, она тряхнула головой, отбрасывая со лба влажные пряди, и зашагала в сторону дома. Рука сама потянулась к высокой, увитой плющом калитке, нащупала задвижку и дернула в сторону, открывая вход. Май могла ходить по садовым тропинкам с закрытыми глазами – знала их все. Сквозь тонкую подошву ощущался каждый шов в каменной кладке, а мелкий песок, что приносил ветер из дальних уголков сада, тихо похрустывал.
Как косточки маленьких птиц…
Машинально облизнув губы, Май ускорила шаг. От запаха цветов кружилась голова, а дневная духота еще не скоро сменится прохладой.
У самого крыльца она остановилась и прислушалась.
Ничего.
Матушка вечерами возилась на кухне, окна всегда были открыты, горели свечи, а сейчас двухэтажное здание стояло темным.
Мертвым.
Осторожные шаги к входной двери нарушали тишину, отчего становилось только страшнее. Матушка должна была выйти навстречу, спросить, где Май Пожинающий носил, накричать, отправить в комнату и припоминать ей эту оплошность всю следующую неделю.
Ничего. Не скрипело крыльцо, не загорался свет.
Май протянула руку к тяжелой люзовой ручке и повернула ее. Даже дыхание затаила, только бы не привлечь лишнего внимания. По спине струился холодный пот, а в горле пересохло так, что вся влага мира не могла бы это исправить.
Дверь тихо качнулась внутрь, открывая голодный черный зев притихшего дома.
Осторожный шаг. Треск под ногой, да такой оглушительный, будто кто-то пальнул из пистолета.
Проклятье, ни зги же не видно!
Май пошарила слева за дверью и нащупала простенький фонарь с крохотной люзовой пластинкой внутри. Стоило только стукнуть по ней несколько раз, как пластинка завибрировала, распространяя вокруг теплый, желтоватый свет. Его едва хватило, чтобы выхватить из темноты краешек лестницы на второй этаж, провал двери, ведущей на кухню, и часть прихожей.
Бросив взгляд под ноги, Май оторопело моргнула и, отступив назад, с размаху врезалась в дверной косяк. От острой боли в лопатке воздух со свистом вырвался из легких. Его не хватило даже на задушенный писк, что уж говорить о полноценном крике.
Зажав рот рукой, она медленно осела на пол и зажмурилась из последних сил, будто пыталась отогнать навязчивое видение.
Это все не на самом деле!
Не на самом деле!
От порога вперед тянулась широкая золотая полоса. Точно такая же, какая была возле пещеры, только это золото выглядело застывшим и хрупким.
Казалось, что можно протянуть руку и отколоть кусочек, но Май не прикоснулась бы к этой дряни и десятифутовой палкой.
В трех футах от двери, в совершенно неестественной позе, на полу застыла матушка.
Руки были раскинуты в стороны, а ногти так глубоко вошли в отполированные временем и обувью доски, что пальцы покрылись тонкой корочкой запекшейся крови.
Она почти сорвала их. Будто ноги отказали, и все, что оставалось – это ползти прочь от неведомой жуткой угрозы, даже если для этого ей приходилось оставлять на полу частицы плоти и крови.
Шея была неестественно вывернута, сломана, и кожу чуть ниже затылка прорвали позвонки, вызывающе белея в свете лампы.
Кто-то или что-то решило прекратить агонию жертвы одним быстрым движением.
Во рту стало кисло от подкатившей тошноты, пелена слез застлала глаза, но все, что Май могла себе позволить – тихие всхлипывания, ведь некто мог все еще быть в доме.
Охотиться. Вынюхивать. Выискивать.
Что, если я застыла всего в шаге от ловушки, что вот-вот захлопнется?
Одна эта мысль холодным липким комком разрасталась в груди, раскрывалась ядовитым цветком, отравляла кровь губительным ядом паники. Май всхлипнула и медленно выпрямилась, отлепилась от двери и бросила быстрый взгляд в сторону кухни.
О том, чтобы подняться в свою комнату, не могло быть и речи. Если убийца не ушел, то почему бы ему не ждать там?
Но он не убрал тело…
Кто так делает, если хочет заманить жертву дальше в дом? Да и следы крови и золотой дряни повсюду! Я бы все равно заметила.
Догадка подкралась неожиданно и ударила в висок раскаленной кочергой.
Может и Киран выманил меня не просто так? Увел подальше от дома, гадости этой желтой дал растечься, вырубил, да бросил. Только руки связал, но веревка-то дрянная попалась – порвалась о первый же острый камень, что на дороге валялся.
– Во имя Пожинающего, она же безобидная женщина, – пробормотала Май. – Зачем ее убивать? Зачем выманивать меня, зачем ловить? И что Киран, во имя всего святого, выпустил из пещеры?! И зачем?
Голова вибрировала от вопросов, хотелось сорваться с места и бежать, куда глаза глядят!
Город! У матушки там есть знакомые, уж они-то не бросят в беде!
Вот только бы добраться…
Май нехотя посмотрела на изувеченное тело, и ей показалось, что матушка шевельнулась. Может это была всего лишь игра света и тени, искажение, вызванное усталостью и напряжением, но Май могла поклясться, что глаза матушки были прикрыты всего мгновение назад и смотрели в стену напротив кухни.
Сейчас же они разглядывали ее. Белки и радужку заволокло золотом, ресницы слиплись от крови, скопившейся в уголках.
«Точно сломанная фарфоровая кукла», – подумала Май. Там, где золото касалось кожи, она больше напоминала стекло и крошилась, оседая на пол желтоватой пылью.
Рот был раскрыт так широко, что губы в уголках треснули и разошлись, а на щеках были видны золотистые разводы…
Что-то проникло в нее?
Или вырвалось наружу…?
***
Клаудия миновала город без происшествий. Прошла его насквозь, как стрела прошивает мягкую человеческую плоть, ни разу не задержавшись и не сбившись с пути. Чувствовала нутром каждый изгиб дороги, каждый правильный поворот. Ни лавки, ни яркие огни в окнах домов не привлекали ее внимание. Только запахи сильно тревожили – Клаудия всегда была чувствительна к вони каменных улиц, где прогорклый жир мешался с привкусом крыжовника, жареного мяса и яблочного меда, а во все это буйство вклинивались дух ржавчины, огня и человеческих тел.
В родной жаркой пустыне запахов не существовало. Выхолощенный раскаленный мир, но Клаудия искренне любила его за чистоту и понятность. Песок мог пахнуть, только если кто-то отдал ему свою кровь. Ветер приносил в невидимых руках сухой жар и привкус горькой акритты – дурмана странствий.
Здесь все было не так.
Сложно. Непонятно. Стремительно. Кто-то постоянно куда-то торопился, стучал каблуками по мощеным дорогам, галдел, спорил, бежал, слишком громко шуршал многослойной одеждой. И эти бесконечные пятна крикливых цветов. Густая зелень деревьев резала глаза, и даже тусклая серость Седых предгорий казалась слишком яркой, непривычной и чужой.
В голове заворочалась инородная тяжесть, и Клаудия вся подобралась, приготовившись слушать новые указания. Чем дальше она отходила по тропе от города, тем беспокойнее становился голос Первородной: к повелительным ноткам примешалась совершенно не свойственная богине истеричность и нажим. Как нетерпеливый ребенок она гнала Клаудию вперед, и даже наступление ночи не было помехой для богини.
– Вы чувствуете тело, госпожа?
– И не только его.
Голос Первородной подрагивал от нетерпения, но в нем легко угадывались и нотки страха. Древнего, подсознательного ужаса, какой любой человек мог испытывать перед неизведанным, чудовищным, колоссальным «нечто», что осталось жить лишь в старинных легендах, поросших плесенью фолиантах и песнях менестрелей.
Клаудия же почувствовала угрозу намного позже: когда, сбив ноги до кровавых мозолей, добралась-таки до одиноко стоящего дома, окружённого невысоким забором. В воздухе невозможно густо пахло сиренью и еще сильнее – смертью. Кто-то распрощался с жизнью среди буйного весеннего цветения, и от этой мысли Клаудии почему-то стало немного грустно.
«Самые страшные вещи происходят весной, – подумала она. – Когда мир сбрасывает оковы зимней стужи, он заодно открывает оттаявшие двери для чего-то ужасного».
Калитка была распахнута настежь, а входная дверь в дом покачивалась от слабого ветра и поскрипывала плохо смазанными петлями.
– Здесь, – пробормотала Первородная, а Клаудия, не задумываясь, отстегнула от пояса клинок.
Прислушалась.
Ничего подозрительного. Вообще ничего.
Даже ночные птахи умолкли, точно кто-то разом свернул им шеи. Ни сверчков, ни шуршания ящериц в траве, ни один мотылёк мимо не пролетел.
У тропинки Клаудия заметила золотистые разводы, а каждый уголок сознания затопило тихое шипение богини. Она металась по черепной коробке загнанной кошкой, мешала сосредоточиться, что-то бормотала, и казалось, что стой она рядом, то непременно расхаживала бы из угла в угол сада и заламывала руки, вытаптывая густые заросли пионов.
– Не прикасайся! – взвизгнула богиня, стоило Клаудии склониться над следом. – Проклятье! Я думала, что еще есть время. Как же так? Все напрасно? Если тело не подготовить, оно сгорит при первой же попытке вселиться! А новое может не появиться еще тысячу лет!
– Госпожа…
– Тихо! Быстрее, не стой столбом! Нужно обыскать дом.
Болезненная вибрация разошлась по телу, и Клаудия сдавленно охнула. Виски стянуло жарким обручем, и слепящая, разъедающая боль прокатилась от основания шеи до самой поясницы, вынуждая сделать шаг вперед.
Он показался бесконечно долгим, слишком медленным и болезненным. Точно кто-то воткнул под кожу на бедре несколько раскаленных иголок. От напряжения чуть не подломилось колено и, глухо выругавшись, Клаудия перехватила клинок удобнее, чтобы нанести удар при первой же опасности. Серые одежды, ранее не стеснявшие движений, теперь превратились во влажный тугой панцирь, мешавший даже слабому вздоху.
Первая жуткая находка не заставила себя ждать.
Клаудия привыкла к виду смерти. В пустыне умирали многие. Неосторожные странники, забывшие о запасах воды, искатели приключений, что находили в древних городах только разруху и погибель под очередным песчаным оползнем. Сколько дураков полегло под палящим солнцем восточного стигая – не сосчитать. Но их смерть была…чистой.
Среди песков почти не было хищников достаточно крупных, чтобы убить человека. Ящерки да насекомые, небольшие грызуны и сухощавые падальщики, прятавшиеся в глубоких норах в центре и по окраинам стигая. Разве что иногда небо расчерчивали черными крыльями трупоеды-схади, но обычно они гнездились у дальних рубежей, возле защитной стены.
Самым крупным местным жителем считался человек, но даже у него не было такой силы, чтобы сотворить с телом подобное.
Изуродованная женщина намертво впечаталась в память Клаудии, и в ее голове плясало только одно объяснение: неподалеку появился иномирец.
Какой-нибудь дикий, неуправляемый хищник, случайно провалившийся в разрыв между мирами и очутившийся в опасной близости от людского жилья.
– Это мог быть и обычный человек. Кровь Пожинающего его осквернила, – в голосе прорезалось злое нетерпение. – Быстрее! У нас мало времени… – дальше тихое бормотание было почти не разобрать. – Как далеко оно…или все еще здесь? Ох, Пожинающий…
Осторожно ступая, Клаудия поднялась на второй этаж.
Ничего подозрительного, даже доски под ногами не скрипели, а воздух загустел, точно в преддверии бури. Справа и слева от лестницы – двери в жилые комнаты. Одна была закрыта, а та, что справа – распахнута настежь. Стоило присмотреться, как Клаудия поняла, что дверь висит на одной петле и только чудом еще не рухнула под собственным весом. За порогом – кромешный мрак, хоть ножом нарезай.
– Потеснись, – проворчала богиня и сдвинула сознание Клаудии в сторону, впечатала в уголок черепной коробки и самостоятельно направила податливое тело вперед, к комнате. Зрение исказилось, все вокруг залил неестественный серовато-зеленый свет, как если бы Клаудия смотрела на солнце через донце винной бутылки.
Четко проступили линии стен, кровати, крохотной тумбочки и скошенной крыши. Едва уловимый ветерок колыхал занавески на оконце под самым потолком.
«Кто вообще мог жить в подобной конуре? Тут и для собаки места маловато» – удивилась Клаудия.
А через секунду слова пропали, как и мысли, смытые бурным потоком страха и отвращения госпожи.
Точно в центре комнатушки, свитый из золота и черноты, над полом завис плотный кокон. И внутри него угадывалось движение.
***
Земля под ногами была вымощена белым камнем, таким же гладким, как внутренность раковины. Перламутровые прожилки сплетались в причудливые узоры.
Древние письмена неизвестного народа, давно покинувшего этот мир.
Мысль показалась Май неожиданной, но не лишенной смысла.
В центре совершенной белизны, молочным пятном растекавшейся не только по земле, но и во все стороны до самого неба, угольной стрелой ввысь тянулась спиралевидная башня. Вокруг не было привычного света, но черная поверхность поблескивала, точно кожа древнего монстра, только что вынырнувшего из глубин странного потустороннего моря, не принадлежавшего ни одной известной реальности. У башни не было окон, через которые хоть одним глазком можно посмотреть, что творится внутри.
Не было и дверей. Внутрь никак не попасть.
Черный монолит возвышался над совершенно пустым миром и слепо смотрел на Май, замершую у основания, будто испуганный зверек, затаившийся в надежде, что голодный хищник не заметит его. Верхушка раскололась на три части, раздалась в стороны, словно колоссальный цветок открылся навстречу первым солнечным лучам. Вот только лепестки его были усеяны зубами, а в сердцевине поблескивала влажная красная мякоть глотки.
Май чувствовала, как чей-то взгляд сверлит ей затылок, но не могла оторвать глаз от черного колосса, заслонившего собой реальность. Башня словно наклонилась к ней, желая рассмотреть добычу. Тысячи тысяч глаз скользили жадными взглядами по хрупкой фигуре.
– Она чувствует тебя, госпожа, – мягкий низкий голос проник под кожу и холодной волной прокатился по позвоночнику, во рту стало сладко, как если бы на языке растаял кусочек затвердевшего меда, – иномирская кровь не тронула разум.
– Но могла тронуть тело, дура! – второй голос не был таким спокойным. В нем сквозили десятки чувств – от ненависти до горечи поражения.
– Я всего лишь сплю, – пробормотала Май. Голос хрустнул и превратился в шепот, – это все не настоящее!
Черная спиралевидная махина разбухла, как спелый плод, растеклась, превратившись в смоляную вязкую жижу. Она обволакивала Май, пробиралась под кожу, проникала в поры, забивала рот и нос, застилала глаза липкой горячей пеленой.
– Дыши, мрак тебя подери! – рявкнул голос, отчего по позвоночнику прошла крупная дрожь.
Тьма накатила, укрыв с головой. Она казался абсолютной, безбрежной, бушующим морем, способным вытряхнуть все, что делало Май человеком. Все воспоминания расслоились и рассыпались пылью, оставив голову совершенно пустой. Где-то на границе видимости мелькнул свет. Крохотная белая мушка, не способная сражаться с навалившейся тяжестью, но разгоравшаяся с каждой секундой. Вот крохотный светлячок стал размером с мяч и продолжал расти, медленно двигаясь вперед.
Подняв руку, Май ощущала, насколько загустел воздух вокруг, превратившись в патоку, но свет этого не замечал и коснулся дрожащих пальцев. Болезненный разряд прошил от пяток до затылка, и мир окончательно померк, выталкивая Май в привычную реальность, где вот-вот должно было взойти солнце.
Глава 2. Свет новой звезды
Ш’янт молча рассматривал зарисовки Артумиранс.
Она делала их постоянно, в одно и то же время, стоило только полоске рассвета показаться на горизонте. Сегодня рука девушки заметно дрожала, что делало простые наброски едва узнаваемыми, грубыми и жесткими, точно иномирянка впервые взялась за перо. На кончике повисла капля красных чернил.
Комната была крохотной и темной, как и все на окраине столицы. Под ногами поскрипывали половицы, к дальней стене прижалась узкая койка, на которой едва ли мог уместиться взрослый человек. Под потолком висели пучки сушеных трав.
Артумиранс не готовила зелий и не лечила. Просто собирала растения ради развлечения и запаха, обволакивавшего Ш’янта плотным невидимым покрывалом.
