Buch lesen: «Нагори. Тоска по уходящему сезону», Seite 2

Связь продуктов с сезонами – приблизительная и по большому счету символическая. Почему-то к одним продуктам – черешне, инжиру, спарже, горошку… – законы сезонности применяются по всей строгости (во Франции это чаще всего весенние или летние овощи и фрукты – «юность года»), а другим – авокадо, яблокам, бананам, имбирю… – подобный закон не писан. Кто, например, сможет угадать по вкусу авокадо, в какое время года его сорвали, или место, откуда его привезли?

О японцах часто говорят, что у них особая чуткость к сезонам. Они и сами этим гордятся. Люди приходят в восторг, узнав, что в традиционном японском календаре – двадцать четыре, а то и семьдесят два сезона, причем у каждого – собственное название, связанное с соответствующим периодом года¹. Выходит, чем сезонов больше, тем лучше…

Конечно, представление о временах года не сводится к устройству календаря. Так, в лунном календаре, как и в календаре Хиджры, в году всего лишь 354 дня: поэтому границы сезонов постоянно сдвигаются, но это не значит, что те, кто пользуется таким календарем, не имеют о них представления. Календари обычно связаны с религиозными ритуалами, явлениями природы, движением звезд или со всеми этими факторами вместе. Особенно чутки к сезонам культуры, чей календарь повинуется традиционным земледельческим циклам.

Между прочим, японское – самое, как говорят, изощренное – деление года на двадцать четыре или семьдесят два отрезка (в четыре времени года укладывается и то, и другое число), родом вовсе не из Японии. Оно пришло из Китая, где его придумали, чтобы подстроиться к лунному календарю, который сдвигается год от года. Идеально приспособить это деление к японскому климату так и не удалось…

Нелепо превозносить календарь просто за то, что год в нем имеет больше всего частей². Если бы календарь, введенный во время Великой французской революции, закрепился, для французов тоже каждый день был бы связан с каким-нибудь плодом или животным.

И всё же несомненно, что деление года на множество сезонов, названных по явлениям природы, способствует чуткости к мельчайшим движениям времени. В Японии некоторые из двадцати четырех «сезонных» имен прочно вошли в обиход, и мы используем их, например, в формулах вежливости, принятых в официальной переписке. Кстати, нашим историческим столицам – Киото, Камакуре и Эдо (нынешний Токио) – достался умеренный климат с четырьмя вполне четко выраженными сезонами, которые с успехом составили основу всей японской «сезонной» литературы.

Чуткость рождается из слов: невозможно почувствовать то, чему нет названия. Если уж выбирать между курицей и яйцом, я бы сказала, что именно письменность и литература породили японское представление о сезонах и все связанные с ними образы. В Манъёсю, первой поэтической антологии, собранной в VII веке, более четырех с половиной тысяч стихотворений распределены по сезонам, в X веке появляются связанные с ними слова, а несколько позднее, в Средние века, эстетика сезонных слов часто становится темой поэтических турниров.

Лучшей иллюстрацией здесь может послужить зарождение хайку. Поэты большинства народов черпали сюжеты в природе, и всё же в японской поэзии у нее особая роль. Когда стихотворная форма не только определяет точное число слогов, но и требует непременно использовать сезонное слово, а затем и выстраивает строгий кодифицированный перечень таких слов, сезоны становятся каноном японской поэзии. И это канон, допускающий в рамках очень лаконичной формы огромное поэтическое разнообразие с тончайшими нюансами литературной трактовки микросезонов.

Вслед за стихами сезонные оттенки приобретает всё: растения, рыбы, животные, погода, ритуалы, а в наши дни – даже учебный и трудовой календарь, в котором есть весеннее слово (это первомайская демонстрация). Предметы одежды и аксессуары, болезни, спортивные соревнования… – всему свой сезон. Слово призрак считается летним из-за Дня поминовения усопших³, а еще в хайку можно использовать как летнее слово дату 14 июля (для японцев это «парижский праздник»).

Огромная популярность хайку объясняется простотой формы: в Японии написать такое стихотворение может каждый. В помощь автору – словарь сезонных слов, особый, своеобразный сезонный язык – отдельная вселенная. Очевидно, именно это имеют в виду, когда говорят, что у японцев «особое чувство сезонов». Можете считать это причудой, но и правда, у любого японского слова – свой сезон⁴. Интересно, что словарь сезонных слов, порожденный коллективными представлениями о временах года, не учитывает различия климата регионов Японии. Каждому остается приспосабливать его к себе, к своим ощущениям и местным климатическим особенностям⁵.

В литературе любой страны есть «сезонный» лексикон, призванный выразить представление ее жителей о временах года. Число сезонов не так уж важно: живущим там, где один сезон длится, в сущности, весь год, тоже – и даже, возможно, особенно – нужно внимание к мельчайшим изменениям в окружающем мире.

Вдвойне очаровательны сезоны, которых не бывает рядом с нами. Авторы из французских колоний, учившиеся по книгам, присланным из Франции, рассказывают, как в детстве их завораживали описания осенних листьев или снега – ведь они никогда не видели ничего подобного. Как вообще возможно, чтобы с неба падали белые хлопья или комочки, холодные на ощупь и похожие на мороженое? Сезоны, не знакомые нам в реальности, можно представить себе при помощи слов.

2. Всё, что бежит, цветет, оставляет след

У японцев особые отношения с сезонами: это знают всюду, в том числе и во Франции, об этом много написано. Куда меньше известно о понятии, которое между тем заслуживает внимания, – его можно было бы назвать жизнью сезона. Это не только год в виде круга из четырех частей, который сравнивают с человеческой жизнью: каждый сезон – уже целая жизнь, в ней участвуют разные существа, и у каждого – жизнь своя, отдельная.

Характер продукта по отношению к своему сезону описывают в японском языке три слова: хасири, сакари и нагори. Приблизительно их значения таковы: хасири – ранний, сакари – созревший в разгар сезона, нагори – поздний или даже запоздалый, пронизанный «тоской по уходящему сезону».

Первые два слова не вызывают вопросов: они обозначают начало сезона и его пик – понятия, присутствующие, должно быть, во многих культурах. Труднее подобрать эквивалент третьему, нагори. Например, если речь о фрукте, то это фрукт на излете своего сезона, переспелый. Он прощается с нами до следующей встречи, которая состоится лишь через год, и мы уже по нему скучаем.

Эти три слова используются не только для сезонной характеристики продуктов. Хасири (существительное от глагола хасиру, бежать) означает действие – бег, что-то, быстро движущееся, скользящее, а также опережающее, предшествующее, – поэтому его употребляют в значении «предвестник сезона» или «начало сезона». Сакари – это расцвет, кульминация, время гона у животных. Оттенки и подтексты этих понятий легко угадываются.

Спектр значений нагори гораздо шире. Прежде всего, это слово означает след, присутствие, аромат чего-то ушедшего, уже не существующего. Так говорят о городе, сохранившем приметы Средневековья, или о доме, в котором витают вкусы и тени былых жильцов⁶. А еще нагори подразумевает последствия – осложнения или утраты в результате чего-либо, например нагори после землетрясения или болезни.

Расширительно это слово может обозначать и то, что остается: это может быть человек или предмет, занимающий в мире место умершего, – скажем, ребенок, напоминающий своих покойных родителей тем, кто их знал⁷. О нагори говорят применительно к разлуке, к окончанию жизни, к чему-то, пережившему свой век, вроде нескольких цветов, оставшихся на дереве в конце сезона.

Нагори не всегда относится к конкретному объекту; в сочетании с глаголом – нагори во осиму («испытывать нагори») – оно означает «печалиться из-за расставания или отъезда». Источником чувства нагори могут быть и место, и человек, и сезон, и разные предметы или действия, которые о них напоминают.

Есть множество устойчивых выражений со словом нагори. Одни из них описывают явления, длящиеся дольше обычного: например, нагори но юки (буквально – снег нагори) значит «снег, не растаявший с наступлением весны, или весенний снегопад»; нагори но цуки (луна нагори) – луна, которую всё еще видно после рассвета.

В других случаях речь идет о ностальгии или сожалении, воплощенных в каком-то предмете или пейзаже. Так, нагори но сора (небо нагори) – это не ясное летнее небо, а небо, каким мы его видим, когда покидаем кого-то с грустью или – в новогоднюю ночь – провожаем уходящий год. Нагори но сакадзуки (чаша нагори) – это прощальный бокал, когда мы «пьем по последней вечером, печалясь перед разлукой».

В чайной культуре есть особый ритуал, называемый нагори но тя (чай нагори): его проводят осенью с остатками чая уходящего года. Свежий чай пьют с ноября, поэтому нагори но тя завершает один годичный цикл чая перед началом следующего. Октябрь так и называют – месяц нагори: подбирают столовые приборы и накрывают стол в сдержанном стиле, украшая его цветами нагори, то есть цветами уходящего сезона.