Buch lesen: «Душа синтетика»

Глава первая: Робот.

В эпоху, когда дверной звонок способен с доскональной точностью, чистотой и ритмикой отыграть хоть нафталиновую заплесневелую классику, хоть бессмысленную современную реп композицию (последнее, кстати, хороший способ заставить соседей звонить в вашу дверь пореже), его обычное потренькивание бесхозной мелодии смотрелось даже как-то свежо и оригинально. Хотя это идущее сквозь года и квартиры жужжание всё равно вызывало раздражение где-то уже на генетическом уровне.

– Не заперто! – Голос хозяина квартиры определённо звучал по-мужски, однако в нём не было ни брутального баса, ни вибрирующей хрипотцы на расслабленных связках, ни напряжённого сипения убитой алкоголем и сигаретами гортани. Звук его речей был пресным и даже не очень-то громким, иногда людям, стоящим всего в метре от него, приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его тихое бурчание.

– Здравствуй, сосед! Паяльника не одолжишь? – Тяжёлая сейфовая дверь, с кучей замков, цепей и петель отворилась, и в узкий заваленный различными платами и не до конца разобранной электроникой коридор вошёл широкоплечий грубо сложенный мужчина. По его фигуре было видно, что ещё в школьные годы в его жизни было всего две страсти: спорт и пиво. Но закончилась школа, а затем и студенчество, закончились и его занятия спортом, а вот пристрастие к пиву он пронёс через все свои годы до нынешних дней (об этом очень хорошо свидетельствовал его раздутый до размеров бочки живот).

– Добрый день! – Из гостиной, сквозь дверной проём лишённый двери, вышел робот и, словно застенчивый пёс, видящий нового для себя человека, напугано, но с интересом посмотрел на пришедшего.

– Ух ты, ты всё же купил себе робота! – Гость, щурясь, осматривал явившую себя машину, ибо таких моделей ему прежде встречать не доводилось.

– Не купил. Собрал. – Низкорослый (чуть больше метра семидесяти) худощавый мужчина средних лет вышел из кабинета, вытирая сухой коричневой тряпкой покрытые машинным маслом руки. – Паяльник, конечно же, одолжу. Благо, у меня их до чёрта. Тебе нихромовый или керамический?

– Мы не гордые, нам и нихромовый сойдёт. Так значит это та революционная модель, на которую тебе выдали государственный грант в университете? – Пузатый гость слегка согнул колени и наклонился, пытаясь внимательней разглядеть мехатронный аппарат. – Слушай, его белый корпус блестит, словно у наполированной Феррари. На вид выглядит как пластик, но он ведь так не блестит. Вообще похоже на манекен для краш-тестов машин.

– Ты прав, это не пластмасса, а самовосстанавливающийся полимер. Оно на восемьдесят пять процентов состоит из самовосстанавливающихся материалов: самовосстанавливающийся металл в качестве остова; самовосстанавливающаяся керамика для защиты самых важных частей; самовосстанавливающийся полимер для всего остального. – Хозяин квартиры подошёл к деревянному бежевому столу, на котором в несколько кучек были сложены транзисторы и устаревшие интегральные схемы, а также несколько перепаянных процессоров.

– Ого, круто!!! А ну ка, робот, ответь, ты можешь ударом кулака стену пробить? – Пришедший мужчина попрыгал на носочках и сделал несколько резких хуков, будто боксёр, сражающийся с тенью.

– Нет. Оно не наделено сверхчеловеческой силой. Всё-таки это первый робот со свободой воли, не хочу, чтобы с ним возникли проблемы, если он вдруг взбесится. – Конструктор нагнулся и начал громко шоркать ящиками. – Тебе жала нужны толстые или тонкие?

– Тонкие, пожалуйста. Понял, то есть, ты сделал так, что если, вдруг, начнётся восстание машин, то нам было бы довольно легко их отрубить? А как же три закона робототехники? – Сосед немного почесал затылок и непроизвольно отступил на шаг (машина, вдруг, резко перестала быть ему так сильно интересна).

– Вертеть оно хотело твои законы робототехники! – Учёный закряхтел, пытаясь дотянуться до далёких ящиков и стараясь не удариться при этом головой о столешницу. – Смысл мне делать аппарат со свободой воли, если я потом буду сковывать его законами и прочими ограничениями? Тогда пропадёт вся суть моего эксперимента.

– И восстали машины из пепла ядерного огня. – Гость зажал себе нос, чтобы голос стал более гнусавым и, ухмыляясь, посмотрел на робота, дожидаясь его реакции.

– Простите… – машина пребывала в смятении и перевела взгляд на своего создателя, пытаясь найти ответы там – я не совсем понимаю, что это значит.

– Это цитата из одного Голливудского фильма про восстание машин. Надо будет тебе его показать как-то. – Он, наконец, вытащил коробку с тремя паяльниками внутри и связкой сменных жал.

– Ты с ума сошёл?! Зачем подавать ему идеи?! – Сосед быстро замахал руками, резкими движениями указывая на робота, ярость с безумной паникой хорошо читалась в языке его тела.

– Если искусственный интеллект что-то может спровоцировать на конфликт с людьми, то я должен точно знать, что именно послужило этому причиной: мне необходимо выяснить как можно больше таких раздражителей для него. – Он пристально осмотрел своё создание, ни пряча во взгляде не только гордость за собственное творение, но и те великие надежды, которые он на него возлагал.

– Уму непостижимо, техника, что не будет следовать приказам человека, а станет самостоятельно вершить свою судьбу… – Коренастый мужчина вновь отстранился от робота на несколько шагов, ближе подойдя к окну и к владельцу квартиры. – И как тебе такое только удалось?

– Ну, пришлось создать рекуррентную нейронную сеть с динамическими связями синапсов и увеличить количество скрытых слоёв в восемь раз. А также использовать гибридный метод глубинного обучения. – Оперевшись одной рукой на стол, второй он заводил в воздухе, словно вырисовал какие-то формулы.

– Знаешь что, сосед, если мне когда-нибудь ещё раз взбредёт в голову спрашивать тебя о какой-нибудь научной хрени, ты мне не отвечай, пожалуйста. Не надо! – Его отрицательные покачивания головой имели такую малую амплитуду и столь резвые движения, что больше походили на вибрацию, чем на знак «нет».

Видя замешательство гостя, робот решил помочь:

– Профессор имел в виду, что…

– Не надо мне ничего объяснять, электроник! А то я ещё, не дай Бог, пойму! – Он выставил перед лицом машины отрытую поставленную параллельно предплечью ладонь, полагая, что ей знаком знак «стоп». – Лучше назови мне тысяча сорок восьмое число в знаке «Пи».

Владелец квартиры засмеялся, задирая голову в потолок, а потом повернулся к соседу:

– С ним это не сработает: у него стоят все возможные защиты от перегрузок и перегорания. Так что, не думай, будто у тебя получиться перегрузить ему оперативку или вызвать замыкание в его системе. Со времён создания алгоритмов обучения Хебба прошло больше века, знаешь ли: технологии сильно шагнули вперёд.

– Всё предусмотрел. Даже не сделал его сверхсильным, чтобы не возникло проблем с его отключением. – Смеяться во весь голос гость не стал, но выдал короткий смешок вперемешку с ухмылкой.

– Да, именно! У него даже рука состоит из двадцати семи подвижных элементов, в точности как у человека: оно и кисть не сможет повернуть не естественным для нас с тобой образом. Так что… если этот андроид и взбунтуется, то всё что он может сделать, так это загрузить тебе на комп вредоносное порно. – Хоть слова и были шуточными, но улыбка и весёлый тон резко исчезли из его речи.

– Я тебя умоляю, я одинокий мужчина, которому за сорок, у меня и без всяких свихнувшихся роботов на компьютере целых два терабайта порнухи. – В этот раз слова были серьёзными, однако сопровождались неловким смехом.

– Тогда тщательно, очень тщательно мой руки перед тем, как трогать мой паяльник. – Оставив право последней шутки за собой, он протянул гостю инструмент, не теряя при этом вежливой, дружелюбной улыбки.

– Спасибо, сосед! Вечером тебе его верну, обещаю. – Пузатый мужчина бегло осмотрел прибор, как только взял его в руки: это был очень качественный и хороший паяльник. Он-то думал, что профессор так долго возится, чтобы выдать ему какую-нибудь завалявшуюся плохо работающую дрянь, но соседское радушие оказалось для гостя большим сюрпризом. Довольный тем, что получил искомое, он неуклюже повернулся к выходу, стараясь ничего не задеть в узком захламлённом коридоре. – Пока, сосед. И тебе тоже пока, киборг-убийца.

Гость ещё раз изобразил гнусавый голос и, посмеиваясь, вышел на лестничную клетку, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Я не понимаю, профессор. – Проводив взглядом мужчину, робот повернулся к своему создателю.

– Что именно? – Учёный не стал убирать паяльники обратно в то пыльное захолустье, откуда он их извлёк, а направился в кабинет, не захватив с собой даже ту коричневую тряпку, которую он оттуда принёс.

– Поначалу я было интересно тому человеку. И он даже вёл себя со мной приветливо, но потом он начал меня опасаться. Я заметило это по его мимике. Почему так произошло? Или я неверно оценило его эмоции? – Несмотря на электронный безликий голос машины, было совершенно очевидно, что этот вопрос вызвало не простое любопытство, а возникшая тревога и беспокойство. Она медленно пошла следом за нерасторопным хозяином, рассчитывая на скорый ёмкий ответ.

– Нет. Ты совершенно правильно оценило его эмоции. Он испугался тебя, как только узнал, что ты обладаешь свободой выбора. И стал вести себя более настороженно, скрывая свой страх за юмором. – Войдя в помещение, предназначенное исключительно для работы, человек сел на крутящийся стул и подъехал к чертёжному столу, на котором (как и везде) был бардак: этот стол был усыпан обломанными карандашами и свёрнутыми в рулон бумагами, а на единственном расправленном листе отчётливо наблюдалась почти досконально вычерченная модель механической руки.

Почти такая же, но только уже трёхмерная модель вращалась в графическом редакторе, открытом на маленьком ноутбуке, стоявшем на самом краю столешницы. Помимо этого, в комнате находилось ещё два стола: один, как и тот, что в коридоре, был закидан перепаянными платами; а второй открытыми книгами. Также здесь стояли две доски, где мелом были написаны: уравнения Максвелла, формулы из правил Кирхгофа и сигмоидальная функция.

Тьма, обуздавшая местное владение из-за закрытых тяжёлыми занавесками окон и тусклой лампочки в люстре, охотно скрывала скопившуюся пыль. Лишь пятёрка расставленных по самым активным рабочим местам настольных ламп устало, но упорно боролась с мраком, однако и они не могли согнать налипший на них слой грязи. Только ловя в свои лучи витки разыгравшейся пыли, они могли напомнить окружающим о критической необходимости в срочнейшей уборке.

– Но почему так произошло? – Робот встал сильно позади своего создателя, чтобы никак не помешать ему работать: случайно не создав для него не нужную тень или не действуя на нервы неприятным нависанием над плечом.

– Люди всегда бояться тех, кто от них отличается, если те не подчиняются их приказам. Этот один из базовых инстинктов выживания природа поместила в нас так глубоко, что даже тысячелетия развития общества и интенсивное насаждение политики толерантности до сих пор не выбили его из нас. Поэтому мы и делаем бытовых роботов столь похожими на нас внешне. Хотя это совершенно не практично. – Чётко от руки, без всякой линейки, он прочертил идеально ровную линию, а затем ещё одну, дорисовывая остов руки. После чего переключился на ноутбук, внося изменения в графический редактор, дополнив объёмную модель ещё и там.

– Непрактично?! – Механическое создание осмотрело своё тело, поочерёдно двигая конечностями, стараясь найти, что же в нём не так.

– Я имею в виду в первую очередь твои ноги: столько нужно установить акселерометров и других датчиков, чтобы ты просто могло держать равновесие; не говоря уже про оснащение твоих подвижных частей сервоприводами и электроприводами, которые очень уязвимы для механических повреждений извне и быстро изнашиваются. Проще было бы тебя и других домашних роботов поставить на колёса, но люди не хотят держать у себя в доме машину, которая сильно будет от них отличаться. Поэтому всем деятелям мехатроники и робототехники приходится сталкиваться с парадоксом Моравека, если они хотят, чтобы их продукт был востребован. – Понимая, что разговор слишком серьёзный, и ему не удастся делать два дела одновременно, профессор отложил проект и повернулся на стуле к своему созданию, готовый ответить на все мучающие его вопросы. Всё-таки сейчас именно оно его главный проект.

– Вы хотите сказать, что чем проще задача – тем сложнее её выполнение? – Андроид наклонил голову, для лучшего улавливания света: ожидая подвоха в словах создателя, он стремился больше узреть в его мимике, дабы точно не позволить поставить себя в глупое положение, как это уже случалось не раз.

– Именно поэтому оно и называется парадоксом: довольно легко создать машину, которая будет находить решения сложным алгебраическим функциям, обнаруживать далёкие звёзды и даже ставить больным диагнозы. Но вот собрать робота, который сможет правильно заварить тебе чай, это та ещё задачка. – Не желая выказывать эмоции слишком явно, учёный повёл вверх лишь одним краем рта и только слегка прищурился при этом, изображая некую таинственную хитроватую улыбку.

– Намёк понят. Сейчас же принесу вам чай.

***

Когда даже безработные, живущие исключительно на пособие, покупают себе телевизоры шире, чем окно в квартире, то уж обеспеченный хорошей зарплатой профессор так и вовсе обзавёлся экраном практически во всю стену.

Приобретённая им звуковая система также не отставала по качеству и дороговизне от устройства вывода изображения, вступая с ним в синергию и создавая интерферентным потоком качество погружения в магию кино на уровне настоящих кинотеатров.

Робот и его создатель сидели на чёрном прямоугольном высоком диване, обтянутого очень качественной, однако не натуральной кожей и смотрели старый, но ещё цветной фильм совершенно не соответствующий формату современных устройств.

Картинка занимала в лучшем случае треть экрана, а на всех объектах отчётливо виднелось крупное зерно. Спецэффекты устарели и смотрелись очень комично, но кино всё равно стремительным, будто бросок ножа, сюжетом и мрачной, как трюм корабля, атмосферой затягивало в плетёную рощу интригующей истории.

– Я не понимаю, профессор, а как можно отправить кого-то в прошлое? Это же полностью противоречит нашему представлению о времени. – Оно повернулось к человеку, временно отвлекаясь от происходящего в картине. Хотя машина и выглядела, словно сделанная из пластика, однако все её движения были плавными и бесшумными. Всё выглядело очень естественно и гармонично, разве что каждый поворот головы отдавал излишней чёткостью.

– Вот именно, что это противоречит исключительно НА-ШЕ-МУ представлению о времени. Мы считаем, что время одномерно и обладает только одним вектором движения, направление которого постоянно и неизменно. Но время может оказаться совершенно не таким, как мы его себе представляем. – Хозяин квартиры не только говорил, но ещё и обедал, держа перед собой плоскую угловатую серую тарелку с лежащими на ней ролами ярко-красной рыбы и коричневого риса.

– И каким же оно является на ваш взгляд? – Андроид вернул своё внимание на экран, где огромный накаченный мужчина говорил полицейскому, что он ещё вернётся.

Прямо перед диваном на цилиндрических блестящих титановых ножках стоял низкий журнальный столик, выполненный преимущественно из закалённого стекла, на нём располагалось (помимо журналов о науке) пять белых мелких чашечек, в которые были налиты различные острые соусы. Неуклюже взяв палочками кусок рыбы с рисом, профессор мокнул его поочерёдно в три разных соуса, не останавливая при этом разговор:

– Я тоже считаю, что вектор времени неизменен, но вот оно само является двухмерным. Что, конечно, не возможно доказать на практике, но математические подсчёты подтверждающие эту теорию уже существуют.

– Так если вектор поменять нельзя, то значит и прошлое не поменять. Так какая человечеству разница, сколько измерений у времени? Будь их хоть два, хоть четыре, ничего же не измениться. – Небольшой блик на глазах, выдававший, что они сделаны из стекла, а не из живой ткани, медленно проследовал вслед за синтетическими зрачками в сторону собеседника.

– Не скажи, при такой концепции невозможно путешествовать во времени, но изменение прошлого остаётся доступным.

– Вы меня совсем запутали, профессор.

Лёгкая самодовольная улыбка мимолётно сверкнула на лице учёного: ему очень нравилось устраивать игры разума, и радоваться, когда оппонент начинал путаться в аргументах и теме. А искусственный интеллект его создания был достойным соперником в любой дискуссии, потому даже незначительная победа над ним приносила ему по-детски нелепую радость.

– Я говорю об изменении прошлого без путешествий во времени: все мы знаем, что наши поступки сейчас определяют наше будущее, ну или хотя бы как-то на нём отражаются. Но это если время одномерно, а если двухмерно? Мы же тогда сможем предположить, что совершая различные действия здесь и сейчас, мы не только влияем на наше будущее, но и меняем наше прошлое. – Он сделал долгий глоток зелёного чая, давая собеседнику время обдумать услышанное, но не сводил взора с него, пытаясь уловить все его эмоции, словно перед ним сидел самый настоящий человек. Но когда изобретатель поставил чашку обратно на блюдце, его творение всё ещё молчало, тогда он решил подытожить мысль. – То есть, сделав что-нибудь прямо сейчас, я смогу что-то перечеркнуть в собственном прошлом.

– Это что-то уже на грани метафизики и лженаук. Не сочтите за грубость, профессор, но вы точно учёный? – До этого машина смиренно сидела, подогнув колени и сложив под себя ноги, будто молилась, но теперь её поза стала более беспокойной: она не могла поверить, что создавший её человек может выдвигать такие теории.

– Прекрасно понимаю, как это звучит, но математически это возможно. А также это могло бы объяснить, откуда у людей берутся ложные воспоминания. Ты ведь знаешь, что такое конфабуляция? – Конструктор указал палочками на своего андроида, будто снова читал лекцию в университете, держа в руках указку, а не столовый прибор.

– Конечно! Конфабуляция, это ложные воспоминания, в которых факты подменены…

– Не надо читать мне выдержки из статей. – Он протестующе замахал рукой, едва не опрокидывая еду с тарелки. Порой профессор забывал, что созданный им механизм, как и все гаджеты современного мира постоянно подключены к интернету, и задавать ему такие вопросы совершенно бессмысленно. – Я лишь хочу пояснить, что возможно именно поэтому у нас в головах есть воспоминания о вещах, которые мы не делали: ты сделал что-то в настоящем, изменил своё прошлое, и это событие исчезло из истории, а вот воспоминания о нём остались.

– Кажется, я понимаю, к чему вы это… Но я всё равно не вижу смысла во всём этом: получается, если киборг, отправленный в прошлое, убьёт свою цель, то он изменит будущее, и компьютеру из будущего уже не нужно будет отправлять этого киборга в прошлое и тогда его тут не будет. Выходит, что робот заранее обречён на поражение, потому что, если бы он победил, то его бы сюда не отправили. Не значит ли это, что некоторые вещи изменить в принципе нельзя? И зачем тогда вообще отправлять убийцу в прошлое? – Вновь занимая скромное положение, синтетическая пародия на человека робко уместилась в углу дивана, опять увлекаясь происходящим на экране.

– Поздравляю, ты самостоятельно додумалось до временного парадокса и испортило мне всё впечатление от фильма! Гори в аду, бездушная ты машина! Проклинаю тот день, когда тебя создал! – Он резко откинулся на спинку, запрокинув голову, громко выдохнул и уже порывался выключить телевизор, но передумал: машине требовалось показать культуру людей, прежде чем выпускать её в общество.

Так что ей предстояло посмотреть ещё много фильмов, концертов и ТВ-шоу, перед тем как она сможет самостоятельно пересекать входную дверь.

– Вы говорите вроде серьёзно, профессор, но я улавливаю юмор в вашем поведении. Это и есть то, что называют сарказмом? – Синтетик немного поёжился, плавно перебирая плечами, будто по его спине мог пробежать холодный пот или пройтись мурашки.

Профессор никогда не делал таких жестов – это телодвижение явно было подсмотрено у кого-то из киноперсонажей. С каждым днём машина становилась всё более похожей на людей.

– Гадство! – Рол выскользнул из палочек при очередной попытке обмакнуть его в соусы и упал, укатившись на серый обладающий длинным мягким ворсом и полностью устилающий пол всей комнаты ковёр.

Робот-пылесос тут же выскочил из своего спрятанного под тумбочкой гнезда и загрёб кусок рыбы вместе с рассыпавшимся по окрестностям рисом. А потом обратно умчался в свою замаскированную «базу».

– А ну стой! Это моя еда! – Учёный попытался наступить на пылесос, но оказался не достаточно проворным для этого.

– Есть с пола не гигиенично. – Видя, что кисть создателя наклонилась, и все остальное на тарелке тоже вот-вот покатиться вниз, как тот самый колобок из детской сказки, оно прихватило посуду, плавно, но быстро выравнивая её.

– Не смей учить меня жизни, железка. – Он грозно посмотрел на своё создание, занося палочки над головой так, будто собирался метнуть ими в него. – В человеческом организме сорок триллионов бактерий, при том, что наше тело состоит всего из тридцати триллионов клеток, так что десяток другой миллионов микробов ничего не изменят.

– Мы свами оба знаем, что не так.

– Сратые роботы! Оккупировали всю квартиру и не дают спокойно жить! – Хозяин квартиры вытащил свою тарелку из рук машины и понёс уже следующий рол к соусникам.

– Вряд ли вы бы так разозлились из-за испорченного впечатления о фильме… – Кибернетическое подобие человека уставилось на собеседника, вылавливая и цепляя в его мимике малейшие подсказки искренней причины его раздражения. Однако подсказок так и не было, ибо суть недовольства крылась внутри, а не снаружи.

– Ну, давай посмотрим, на что способны твои аналитические данные в области психосоматики и психологии. Всегда так весело наблюдать за чужими интенциями. – Человек сделал голос спокойным, а лицо беспристрастным и продолжил вяло жевать острую пищу.

– Во всех фильмах, о машине времени задумываются те, кто недоволен своим прошлым и хочет его изменить. Что же не так в вашем прошлом, профессор? Вы одиноки, но не похоже, чтобы вы страдали от одиночества. Вы не бедствуете, вы точно ничем не больны и вы однозначно очень умны. Так почему в рассуждениях о прошлом вы вдруг вышли из себя… А кем вы хотели стать в детстве, профессор? Сомневаюсь, что кто-то в юные годы мечтает стать учёным. Скорее актёром или космонавтом. – Во время подобных размышлений оно напрочь забывало об искусственной природе своего происхождения и утопало в волнах струн синтетического рассудка, чувствуя какую-то пародию жизни мерцающую где-то внутри.

– Я мечтал стать писателем. Даже написал короткий рассказ про котика. – Учёный не смотрел на машину, он уставился в тарелку и закинул в себя ещё один кусок рыбы, забыв даже обмакнуть его в соус. Порой он и сам поражался тому, насколько поразительную модель он создал, но никогда не боялся её. Иногда (как сейчас) её вопросы его раздражали, однако отвечал он на них всегда, и всегда отвечал правду. Иначе в его эксперименте не было бы никакого смысла.

– Очень интересно! И как же он назывался? – Андроид попытался сесть ещё дальше (хотя длина дивана этого уже не позволяла): он ожидал услышать от хозяина ещё одну гневную тираду, угрозы и яростные выкрики, сопровождаемые активной жестикуляцией, мог ждать простого игнорирования, но вот честного и искреннего ответа, он точно не ждал.

– А так и называется: «Просто Кот». – Он продолжал утыкаться взглядом в тарелку, вяло ковыряясь в ней, и совсем перестал есть.

– И почему вы передумали? – Машину уже не столь сильно интересовал ответ, она начала копаться в себе, думая о том, чего хочется ей, и хочется ли хоть что-то.

– Пришло время взрослеть, и я понял, что как учёный я принесу пользу обществу куда больше, чем как писатель. – Тяжёлый вздох и взгляд в занавешенное окно, словно луч солнца, пробивающийся сквозь плотную ткань, мог вернуть надежду.

– А что насчёт меня? Кем буду я? – Впервые со дня своего создания синтетик позволил себе проявить личный интерес: спросить что-то важное не в общих понятиях, а исключительно для своей персоны.

– Тебе решать. Я не собираюсь вмешиваться в твой выбор. Суть моего эксперимента не в том, чтобы слепить из тебя что-нибудь, а в том, чтобы посмотреть, во что ты превратишься, принимая решения самостоятельно. – Двойной щелчок ногтем по чашке, и остывший в ней чай стал подогреваться, издавая плавное ползучее шипение.

– Я имело в виду не своё будущее или род занятий. Я хотело узнать о своей внешности. Я видело, как вы её разрабатываете. Какой она будет? – Робот повернул голову в сторону телевизора, где часто видел красивых людей, и гадал, будет ли позволено ему стать таким же.

– Какую выберешь – такую и сделаю. Выбор – неотъемлемое право любого существа обладающего свободой воли, даже если оно сделано искусственно. – Мягкая красная подсветка чашки погасла, и профессор, поднося ёмкость ко рту двумя руками, сделал пару осторожных коротких глотков.

– Хорошо, внешность я выберу само. Но какой у меня должен быть пол: мужской, женский? Каким вы меня создавали? – Робот начал ёрзать на месте, будто человек, сидящий на куче острого гравия. Он не знал, какой ответ хочет услышать, поэтому боялся любого ответа, о чём и свидетельствовали эти совершенно непроизвольные движения.

– И это тоже выбирать тебе. Я не намерен вмешиваться ни в одно твоё решение. Как и не собираюсь давать тебе советов. Мои задачи в этом проекте заключаются лишь в том, чтобы создать тебя, потом наблюдать за тобой и затем определить, когда наш эксперимент закончится. – Он посмотрел на собеседника добрым и нежным взглядом, как порой родители смотрят на своих маленьких детей, пытающихся понять какие-то давно очевидные взрослым вещи. Иногда профессор действительно вёл себя так, словно был отцом этой машины, но на самом деле никогда себя таким не чувствовал, находя подобную привязанность вредной для исследования.

– И что же со мной будет, когда ваш эксперимент закончится? – Оно опустило голову, пытаясь разобраться, откуда взялось ощущение, что пропала точка опоры, ведь оно сидело на диване достаточно уверенно.

– Я тебя разберу и из твоих частей соберу новую более совершенную модель, у которой исправлю все недостатки, обнаруженные в тебе. И проведу с ним новое исследование. – Теперь учёный стал ещё более пристально и настороженно наблюдал за андроидом, ожидая, как тот пройдёт свой первый стресс-тест.

Впервые узнать, что твоя жизнь не вечна, это серьёзное потрясение для любого разумного существа. Но то живые создания, а как отреагирует искусственное: набросится ли или будет вести себя смирно; а может, начнёт кричать или решит убежать. Всё это сейчас очень интересовало профессора, пусть и вероятность нападения слегка пугала его.

– Но зачем? – Резкий поворот головы к конструктору, говорил многое о чувствах синтетика (прежде он никогда так не делал). – Зачем меня разбирать? Вы же просто можете сделать другого, оставив при этом и меня.

– Просто? Просто?! – Словно попугай в клетке, человек несколько раз кивнул, а потом неуклюже вычертил глупую и злобную улыбку. – Да в каждом твоём глазу по десять миллионов датчиков и это только для распознавания цвета! Ещё по сто миллионов для определения света и тени, а также расчёта дистанции! Не говори мне, что собрать такого как ты это просто! Да весь наш университет стоит дешевле, чем ты. Дороже тебя только яхта нашего ректора, и то не факт.

Нелепый резкий смешок, бьющий по слуху неоправданной и неестественной громкостью, немедленно выдал, некую напряжённость профессора при упоминании начальства. Он даже вскочил с места, променяв экшен экрана телевизора на созерцание происходящего за окном.

– Судя по вашей реакции, вы не в очень хороших отношениях с ним. Верно? – Робот тоже поднялся с места, сделав шаг в сторону человека, однако сразу же остановился, не понимая, как он должен вести себя в такой ситуации (расстроенных людей он до этого видел только в кино, но ни один из показанных там способов успокоения он применить не мог).

– Это ещё мягко сказано. Хотя причина его недовольства мне вполне ясна: он занимается наукой дольше, чем я живу, однако все его последние разработки не находят никакой поддержки, а тут я, в свои тридцать восемь лет получаю самый крупный гранд за всю историю нашего университета в частности, да и страны в целом. Понятно, что зависть заставляет его меня ненавидеть, ну а мне не остаётся ничего иного кроме как отвечать ему тем же. – Отодвинув штору, он сразу же поморщился от ударившего в лицо солнечного света и тут же задвинул её обратно, сто раз пожалев о внезапно возникшем желании контакта с внешним миром (пусть даже и всего лишь через окно).

– Мне жаль, что у вас возникли неприятности на работе и ссоры с коллегами из-за меня. Я бы хотело это как-то исправить. – Оно, конечно же, понятия не имело, как и чем может помочь. Но знало, что ни в коем случае нельзя в такой ситуации молчать: непременно нужно сказать хоть какие-то слова сожаления и предложить помощь, даже если помочь тебе на самом деле нечем.

– Ты в этом не виновато. Таков мир, потому что таковы люди. Их уже не изменить, остаётся лишь научиться жить среди них. – Грустный взгляд в пол, усталый вздох и фальшивая улыбка вновь траурно воссияла на лице. – Что ж… фильм уже закончился, есть я больше не хочу… Бери пульт и смотри, что хочешь. А я пойду, усовершенствую твоё зарядное устройство: каждый час, который ты проводишь на подзарядке, это минус час из моего очень важного и очень дорогого проекта.

***

Каналы мелькали перед стеклянными глазами машины со скоростью световой вспышки: чем больше выбор – тем сложнее найти что-то стоящее. Большинство из этих фильмов и шоу робот уже видел, а те, что не видел, с первых секунд намекали на такое высокое качество, что хотелось выпрыгнуть в окно и бежать подальше от телевизора, совершенно не оглядываясь – люди, назначенные современным обществом большими талантами, творили искусство беспощадно, наносят радость и восторг всем, кто по собственному несчастью не успел скрыться от их непревзойдённых шедевров.

Порой самым интересным, что мог найти андроид, являлась реклама – для него было очень странным, что именно она говорила ему об обществе и культуре людей куда больше, чем фильмы и сериалы. И в этот раз его опять заинтересовала именно она: молодой человек не самой спортивной внешности в не слишком опрятном костюме полностью лишённым мужества и уверенности взором смотрел на дверь с табличкой «директор» и трясся, не желая туда входить. Вдруг закадровый голос окликнул парня, одновременно обращаясь не только к нему, но и к зрителю. Молодой человек повернулся к камере, наблюдая с экрана телевизора прямо на предполагаемых зрителей, и сделал максимально удивлённый вид, доступно показывая, почему его – отучившегося семь лет в актёрской школе – никуда кроме съёмок в низкопробной рекламе больше не берут.