Buch lesen: «Концерт для голоса и скрипки»
Летом горы Тянь-Шаня, покрытые лесами, переходящими в альпийские луга, со снежными по утрам вершинами необыкновенно красивы. “Горы неба” уходят далеко, к самой Китайской границе и над ними сверкает голубое, а в жару, ближе к полудню, белесое небо.
В этой красоте мы прожили два месяца и в окружении этой красоты началась эта история.
На кухне нашего студенческого стройотряда, который приехал в Киргизию из Ленинграда восстанавливать разрушенные после землетрясения дома, командовала Оксана, невысокая и стройная черноглазая девушка. Тоже студентка нашего института, родом с Кубани, готовившая на всю нашу молодую и вечно голодную ораву вкуснющие борщи и макароны по-флотски. Наверно так же, как готовили у нее дома, там, на юге. Веселая и задорная, с коротко стриженными темными волосами и со смеющимися глазами. Певунья с глубоким грудным голосом, которым мы заслушивались, когда она пела вечерами у костра свои чудесные южные песни. Чертовски привлекательная, милая и женственная.
Многие парни хотели бы приласкать ее, но она не подпускала к себе никого, а одному, уж слишком настойчивому даже расквасила нос своим маленьким, крепким кулачком.
Только на одного из нас она смотрела с особой теплотой и непривычно для нас робко ждала какого-то сигнала от него. Мы не понимали ее выбора, это было странно и непонятно. А он, то ли не понимал, то ли стеснялся ее внимания, а может, просто не умел и не знал, как ей ответить.
По крайней мере, так всем нам казалось.
Марк, нескладный, долговязый парень, с копной черных вьющихся волос, с какими-то детскими глазами под очками и с беззащитной, обаятельной улыбкой. Он играл на скрипке, учился в консерватории в Москве, и кто-то из знакомых или родственников, наверно желая показать ему настоящую студенческую жизнь, направил его к нам.
Совершенно неприспособленного ни к какому физическому труду, его пытались пристроить к какой-нибудь полезной работе. Но увидев, как он держит лопату, ну почти как свои скрипку или смычок, сразу забыли о любых попытках. А к молотку или топору его просто побоялись подпустить. Над ним незлобно посмеивались, но он не обижался, только улыбался своей добродушной улыбкой.
