Buch lesen: «Ты – мне, я – тебе»

Кристина Арноти

Schriftart:

Франсуа, с любовью, восхищением и глубочайшим уважением

Доктору Патрисиа Абелло, с глубокой признательностью

В память о «Лицах» и с данью уважения великому кинорежиссеру Джону Кассаветесу

Christine Arnothy

Donnant donnant

roman

Christine Arnothy. Donnant, donnant

Ouvrage publieґ avec l ’aide du Ministиre franзais chargeґ de la Culture – Centre national du livre

Издание осуществлено с помощью Министерства культуры Франции (Национального центра книги)

Дизайн переплета – Александр Архутик

Персонажи и предприятия, которые упомянуты в данном романе, равно как и их имена, внешность или характеры, являются вымышленными, а их личности или их схожесть с любой индивидуальностью или с любым конкретным человеком, живым или уже умершим, является всего лишь совпадением, которого автор не желал и к которому не стремился. Профессии героев или же отсылки к их профессиям, которые сделаны в данном произведении, упомянуты исключительно в целях сохранения целостности повествования. Упоминание их ни в коем случае не следует рассматривать как оценку, осуждение или восхваление автором данных профессий.

1

Пассажиры аэробуса, прибывшего рейсом Париж – Лос-Анджелес направились в зал паспортного контроля. Элен была вконец измучена. При отлете ее паспорт, находившиеся в пластиковом кармашке фотографии ее маленького сына Тима и различные лекарства с рецептом врача были тщательнейшим образом проверены. Содержимое ее чемодана, осмотренное перед регистрацией, было удручающе скромным: шелковая ночная рубашка, резко выделяющаяся среди потрепанных джинсов и нескольких маек. Взрывчатки там не было. Затем последовали десять часов полета рядом с нахальным соседом, захватившим оба подлокотника кресла.

Наконец-то она в Лос-Анджелесе, но пока официального разрешения там находиться она не получила. Осмотревшись вокруг себя, она заметила видеокамеры контроля. «Сейчас не время выдавать себя», – подумала она. Разогнувшись, она встала в одну из очередей. Здесь никому не нужна калека или женщина в угнетенном состоянии. Безразличие таможенника было наигранным. Он тщательно проверял паспорта и искал на экране монитора фамилии и даты, указанные в документах. При малейшем сомнении в их подлинности пассажира могли задержать и после унизительной проверки его прошлого, вернуть в страну, откуда он прибыл.

А сейчас Элен прибыла из Парижа, несмотря на запрет видиться со своим сыном. Перед приземлением, заполняя карточку, которую дала ей стюардесса, она письменно подтвердила, что у нее нет конфликтов с американским законодательством в семейном вопросе. Не внесли ее в список возможных нарушительниц общественного порядка? На этот раз она приехала для того, чтобы умереть. Но для того, чтобы умереть с пользой, надо было получить разрешение вступить на землю США.

Желтая полоса на полу призывала пассажиров к минимальной корректности: к соблюдению дистанции между ними. Стоявшее рядом с Элен семейство было довольно шумным. Один ребенок плакал, другой старался прокатить машинку между ног родителей. «Прекрати!» – сказала ему мать. Какая-то седовласая женщина безуспешно пыталась что-то найти в своей сумочке. Стоявший прямо перед ней долговязый тип держал в левой руке свою сумку, а в правой, ближней к таможеннику, сжимал паспорт.

Простояв в очереди минут двадцать, Элен подошла к таможеннику и положила на стойку перед ним свой паспорт. Служащий открыл его и взглянул на экран. Он стал искать фамилию на «А» – на экране фамилий на букву «А» было несколько колонок. Наконец он нашел: Элен Алле, гражданка Франции, уже была в Калифорнии, потом вернулась на родину. Теперь она снова приехала и просит проставить разрешение на пребывание здесь в ее электронный паспорт.

Время словно остановилось. Элен слышала, как билось ее сердце. Сумел ли ее бывший муж, знаменитый режиссер-постановщик Рудольф Шиллер, замять дело, используя свои связи? Об их разводе много писали в желтой прессе. Потом наступила тишина. Скандал не был в интересах Шиллера. Во время суда, где решался вопрос, с кем останется ребенок, его опытные адвокаты добились проведения закрытого слушания. Судья постановил оставить ребенка отцу. Из-за совершенной ею досадной неловкости Элен было запрещено приближаться на расстояние менее двухсот метров к дому, где жил с отцом ее Тим.

– Есть ли у вас в Лос-Анджелесе друзья?

Она тихо ответила:

– Знакомые.

– Цель вашего приезда?

– Отпуск.

– Где намерены остановиться в Лос-Анджелесе?

– В отеле «Хиллз».

– Собираетесь ли путешествовать?

– Пока не решила.

Служащий дал ей на все три недели. Разрешение было прикреплено к паспорту. При выезде из США надо будет вернуть этот листок в доказательство того, что она не осталась там незаконно.

Элен охватило волнение. Ей всего-то нужно было три часа, чтобы организовать самоубийство.

Очутившись наконец по другую сторону барьера, она направилась к ленте выдачи багажа. Со всех сторон ее толкали суетящиеся люди. Вещи ехали в беспорядке. Она увидела свой чемодан, подождала, пока он к ней подъедет, и, когда он оказался рядом, попыталась его схватить. Тут к ней подошел какой-то мужчина, стоявший рядом.

– Сейчас я вам его поймаю. Красный чемодан?

– Да. Спасибо. Второй…

Слегка за сорок, лысый, очки в металлической оправе. Любезный мужчина.

– Тут нужно иметь длинные руки… Еще что-то?

– Нет, – сказала она. – Только этот.

– Вы – француженка?

– Да.

– Я тоже. Вы здесь впервые?

– О, нет, – сказала она. – Нет.

Она попыталась уйти. Таща за собой чемодан, быстрым шагом направилась ко второму контролю. Наблюдавший за прибывшими служащий сделал ей знак остановиться. Во время учебы ему говорили, что люди с невинной внешностью иногда могут преподносить сюрпризы. А что, если эта женщина привезла какой-нибудь съедобный подарок? Даже шоколад ввозить было нежелательно. Не привезла ли она с собой какое-нибудь растение, чтобы привить его на местное дерево? Его заинтриговал карман чемодана.

– А что это?

– Шарф, он плохо сложен.

Человек был разочарован, но спросил:

– Не были ли вы недавно в одной из стран, где отмечена эпидемия птичьего гриппа?

– Нет. Я прилетела из Парижа. Там я больных кур не встречала.

И тут же пожалела о своей шутке. К счастью, таможенник на нее не отреагировал. Поколебавшись, он с явным огорчением произнес:

– Проходите.

Элен пошла вперед. «Спокойствие», – сказала она себе. Ей нужно было оказаться в отеле в назначенное время. Ронни, ее приятель по парижскому лицею, в течение многих лет проживающий в Лос-Анджелесе, должен будет снять ее на видеокамеру и сделать фотоснимки. Затем он отнесет снимки в редакцию влиятельной утренней газеты, которая расскажет о смерти молодой француженки на первой полосе под заголовком: «Лишенная права видеться с сыном, после года разлуки бывшая жена известного кинорежиссера Рудольфа Шиллера покончила с собой».

Элен и Ронни должны были встретиться в гостинице во второй половине дня. Она надеялась поселиться в номере, который заказала, – пожелание клиента было принято, но она не получила подтверждения, что ей дадут то, что она хотела. Как только она поселится в столь любимую ею комнату, где она провела столько счастливых моментов, она позвонит Ронни, который должен будет ждать ее вызова в кафе гостиницы.

Теперь ей предстояло пройти по нескольким длинным коридорам, чтобы выйти в зал прилета и покинуть здание аэропорта. Сломанное колесо заставляло чемодан подпрыгивать – у нее больше не будет случая выбросить этот чемодан. Затем громадная двухстворчатая стеклянная дверь, зеваки, носильщики, какой-то ребенок, которого мать успела вовремя остановить, – все хотели выйти на улицу в одно время.

Даже если бы Элен привезли контрабандно, с завязанными глазами, и она бы не знала, где от нее отделаются, она сразу же узнала бы запах Лос-Анджелеса, запах, который меняется в зависимости от времени года. Теперь это была смесь аромата жасмина и выхлопных газов.

Одно за другим подъезжали и отъезжали такси. Она стала ждать своей очереди. В этом бесконечном движении машин туда-сюда никто даже не думал сесть в такси без очереди. Горло ее сжалось, когда она подумала об ужасной каше, которую заварила.

Однажды мать, друзья, ее кружок с раздражением спросили ее: «Ну, скажи еще что-нибудь! Каков же Лос-Анджелес? Прекрасный город? Или ужасный? Или просто пыль в глаза?» Она внезапно почувствовала, что у нее не хватает слов. И сказала взволнованно: «Лос-Анджелес? Этот город невозможно описать. Ходишь по нему, осматриваешь его. А он вдруг хватает вас за душу в самый неожиданный момент. Это – словно занятие любовью с соблазнительным и восхитительным мужчиной, когда вы бросаетесь к нему в объятия. Вас охватывает глубокое удовольствие, оно вас гипнотизирует. Вы хотите поговорить с ним, но его уже нет рядом. Вы в растерянности, вы ищете его. Рядом и в воспоминаниях. Стараетесь вспомнить, как он выглядит. Вам кажется, что у него светлые глаза цвета вод Тихого океана, они изменчивы, угрожающи, ласковы, в любой момент открываются в бесконечность. Вы даже не можете его описать, несмотря на то что он оставил отпечаток своего тела на вашем теле. Отныне вы начинаете ждать его каждый день, каждую ночь… Так и со мной: как только я приезжаю в Лос-Анджелес, я сразу начинаю думать о том, что приготовил мне город на этот раз. Я боюсь его и стремлюсь к нему. Мне больше не надо искать приключений: в Лос-Анджелесе я сама становлюсь приключением.» Элен не смела поднять лицо. «Она, как всегда, преувеличивает», – объявила мать и стала предлагать несколько разочарованным гостям пирожные.

Лысый внимательный мужчина, заговоривший с ней при получении багажа, оказался позади нее. «Мы могли бы взять такси на двоих», – предложил он. «Нет, спасибо. Не стоит». Она старалась держаться подальше от живых существ. Для нее сейчас было бы невыносимо, даже если бы об ее ногу потерлась какая-нибудь собака. Ее очередь садиться в такси: надо ли было уступить машину многочисленному семейству? Никто больше не оценивал благородство этого поступка. Шофер бросил чемодан Элен в багажник. «Куда едем?» – спросил он.

Она забилась на заднее сиденье, ее охватил страх: действительно ли она хотела умереть? Она проглотила четвертинку таблетки успокоительного – тюбик с лекарствами лежал в сумочке. Неужели она готова никогда больше не видеть этот город, который был у нее в крови? С этим мегаполисом ее связывали некое родство и какой-то животный инстинкт. Когда в Лос-Анджелес въезжаешь со стороны аэропорта, он представляется простым и спокойным городом несколько провинциального вида. Такси проехало по слабоосвещенным улицам, сделало несколько явно лишних маневров по Колвер-Сити, а затем выехало на бульвар Сансет, такой порочный, такой переменчивый. Несколько километров в темноте, где соединяются начало и конец мира.

Теперь машина направилась к одной из самых известных гостиниц для звезд – прославившемуся начиная с золотого века Голливуда отелю «Хиллз». У Рима есть собор Святого Петра, у Лос-Анджелеса – свой отель-империал. Такси сделало поворот, въехало на широкую полукруглую аллею, которая вела ко входу в гостиницу. Рядом со входом стояли два «роллс-ройса» и длинный лимузин.

Когда такси остановилось, у Элен едва хватило сил, чтобы выйти из машины и расплатиться. На плечи ее навалилось прошлое. «Ты увидишь, двое суток, проведенных в этом отеле, гораздо лучше недели на Карибских островах», – сказал ей когда-то Шиллер. И ему надо было поверить. Их свадьба состоялась в парке, часть которого была специально отведена для подобного рода праздников. Весь Голливуд окружал молодую француженку, которой удалось выйти замуж за самого соблазнительного мужчину того времени. Чем же она была лучше всех других женщин? Среднего роста, худенькая, карие зрачки на белом перламутре, губы, словно нарисованные ребенком, ресницы Бэмби, костюм цвета слоновой кости и, вероятно, талант. Эта малышка хорошо писала – вот почему она встретилась с Шиллером.

* * *

Ее окружили услужливые молодые люди. Один из посыльных взял ее багаж, потом протянул талончик с номером. «Добро пожаловать!» Она поднялась по покрытым красным ковром ступенькам. По обеим сторонам стояли в огромном количестве азалии такого же цвета. Вход всегда был очень шикарным. Как давно была ее свадьба. «Почему он решил жениться на ней? – спросила одна из гостей во время церемонии. – Почему?»

Она вошла в холл. Под огромной люстрой из венецианского стекла располагалась экспозиция цветов, которая так понравилась ей при первом посещении отеля, – там смешивались лилии, орхидеи и другие экзотические цветы. Двое суток в этом раю с Шиллером, человеком, который сегодня заставлял ее умереть. В холле уже были люди, там царила обстановка приготовления к празднику. Уже несколько недель тому назад Элен узнала, что очень богатая американка, миссис Кларк-Гаррисон должна была этим вечером устроить прием в честь Шиллера. Вот откуда и взялась эта одновременно губительная и мстительная мысль о том, чтобы умереть здесь, именно в этот момент. Служащие отеля, выстроившись плотной шеренгой, будут пропускать гостей на прием.

Она подошла к ресепшн, подождав, пока оформится чета болтливых стариков. Консьержку явно на время подменяла некая азиатская красотка. Она проверила отметку о резервировании номера по компьютеру временно отсутствующей коллеги.

– Добро пожаловать, мадам Алле, – сказала она, словно они недавно расстались. – Как я рада снова видеть вас! Три ночи, не так ли?

– Да.

– Будьте любезны вашу кредитную карточку?

Она вручила ее служащей отеля, та проверила карточку в контрольном аппарате. Когда кредитоспособность клиентки, бывшей законной супруги Шиллера – «Они уже давно развелись», – прошептал кто-то, – была подтверждена, она вернула Элен кредитку и одновременно вручила ей конвертик с магнитным ключом.

– Номер 311?

– Да, мадам Алле.

– Но я же просила номер 319.

Азиатка изобразила на лице огорчение.

– Нам очень жаль, но этот номер еще несколько дней будет занят. Комната, которую мы вам сегодня предоставляем, находится на том же этаже, с окнами на бунгало и парк. Она вам понравится… Сегодня вечером у нас будет прием, – добавила она. – Если желаете поужинать в «Поло Баре», надо заказать столик. Не из-за приема, просто «Поло» пользуется большим спросом…

– Спасибо, – сказала Элен, начиная нервничать. – Я знаю…

Шикарная гостиница, утонченная. Ни ее свадьба, ни ее запрограммированная смерть не на йоту не смогут повлиять на качество этого отеля, который она боготворила.

Она посмотрела на наручные часы. Семь минут опоздания от намеченного графика. Она спросила служащую, временно заменившую консьержку:

– Меня никто не спрашивал? У меня тут назначена встреча с приятелем.

Очаровательная девица повернулась к вернувшейся на место коллеге. Та кивнула:

– Миссис Алле? Как я рада снова видеть вас! Вы были такой прекрасной невестой! В том году я только поступила сюда работать…

Элен начала терять терпение:

– Меня кто-нибудь спрашивал?

– Да, приходил какой-то мужчина. Я сказала ему, что, очевидно, самолет задержался с приземлением. Он пошел выпить в бар или в кафе. С ним можно связаться по сотовому телефону. Мы также можем отправить за ним посыльного.

– Спасибо, – сказала Элен. – Спасибо.

Со стороны входа послышался какой-то шум. Начали прибывать первые гости.

* * *

Верный друг Ронни спрятал видеокамеру в черный пластиковый пакет. Он потягивал фруктовый сок в кафетерии полуподвала. Там спиртное не продавалось. Он восседал на высоком стуле, опершись локтями на стойку. Почувствовал, как в кармане завибрировал телефон. Достал его.

– Да?

– Номер 311, – сказала Элен.

– Не слишком ты быстро приехала, – ответил он. – Сейчас поднимусь.

* * *

Элен выключила телефон, направилась через холл к узким и беззвучным лифтам, незаметно встроенным в стены холла. Из первой кабины вышла какая-то молодая женщина в черном костюме. В глубоком вырезе ее пиджака сверкал бриллиантовый кулон. Элен показалось, что она уже видела эту женщину, скорее всего в каком-то иллюстрированном журнале. Она знаменита, но чем? Они прошли мимо друг друга, но их взгляды встретились.

На четвертом этаже Элен вступила в широкий коридор, стены которого были увешаны коврами с вытканными на них пальмовыми листьями. Посланный администрацией носильщик появился в другом конце коридора. Завидев ее, он устремился вперед и открыл своим ключом дверь номера 311. Бросив ему короткое «Хелло!», Элен вошла в комнату. Носильщик поставил чемодан в прихожей. Элен дала ему пять долларов и вошла в большую комнату, один уголок которой был обставлен как салон. Кровать под балдахином скромно пряталась в алькове. На столе перед одним из выходящих в парк окон стояла табличка с надписью «Welcome home». Какой же это волшебник по приему или специалист по коммуникациям выдумал это «Добро пожаловать домой»?

Элен снова позвонила Ронни. «Ты что, заснул? Комната 311». В ожидании его она открыла чемодан. В одной стороне лежали документы, толстая пачка фотографий, воспоминания об ее жизни с Шиллером. На них они втроем. Она вспомнила: когда их снимали, он всегда настаивал на том, чтобы ребенок был у него на руках.

Ронни постучал в дверь – тихие возбужденные удары, – Элен открыла ему. Быстрое приветствие.

– Приятным ли было путешествие?

Таков уж был Ронни: примитивный и трогательный, иногда его неловкость вредила ему. Спрашивать у человека, который приехал для того, чтобы умереть – пусть даже он полагал, что это должно было быть только инсценировкой, – было ли приятным путешествие! Он был весь растрепан, рубашка расстегнута, плохо выбрит, белки глаз были налиты кровью.

– Ты уже внизу что-то выпил?

– Фруктовый сок.

– А до того?

– Ты что – следователь?…

Он увидел в углу мини-бар и устремился к нему.

– …Можно?

– Да.

Он схватил бутылочку коньяка, отвернул пробку и в два глотка вылил в себя ее содержимое. Потом посмотрел, как Элен уже начала прикреплять к стенам около кровати увеличенные фотоснимки.

– Ты непременно хочешь, чтобы увидели эти снимки?

– Я больше ничего не желаю объяснять. Ты получаешь от меня две тысячи долларов за то, что снимешь все на видеокамеру, а потом сделаешь снимки. И потом продашь материал тому, кто предложит больше…

– Ты хочешь, чтобы я еще и деньги с них потребовал?

– Так предусмотрено планом. Мое самоубийство и скандал вокруг Шиллера принесут много денег.

– Мы их разделим с тобой?

– Нет.

– А что я им скажу?

– Что ты… был моим лучшим другом. Что не знал точно, для чего была нужна эта ужасная инсценировка.

– Я не согласен. Что я им предлагаю? Снимки последних минут жизни подружки или инсценировку?

– Я тебе гарантирую: я спасусь в самую последнюю минуту. Но благодаря этому поступку, пусть и неудачному, бывшая жена Шиллера получит право видеться со своим ребенком.

Ронни принялся кругами ходить по комнате.

– Моя роль в этом более чем сомнительная. Или я знаю, что ты притворяешься, и в этом случае я становлюсь мошенником, или я знаю, что ты умираешь, и тогда я – сообщник.

– Да нет же! Не надо хныкать. Мы имеем дело с типом, который нас обманул. Мне просто хочется содрать с него шкуру.

Ронни весь покраснел от возбуждения и страха.

– А тебе известно, что сегодня здесь состоится прием в честь Шиллера?

– Конечно.

Она протянула Ронни конверт с двумя тысячами долларов.

– Вот твои деньги. И пошевеливайся: я хочу, чтобы снимки были очень драматичными. Или убирайся отсюда, управлюсь и без тебя.

– Я тебя не брошу, – неуверенно произнес он.

Они принялись за работу. Она продолжила украшать фотографиями стены вокруг кровати с балдахином. Свадьба. Шиллер и она. Свидетели. Прием в парке отеля. После свадьбы, у них дома. Элен с ребенком. Он с ребенком.

Ронни отступил назад и посмотрел на это произведение искусства.

– Ты с самого начала была великолепным сценаристом, но и как постановщик ты тоже сильна. Ты меня обманываешь!

– Ты слишком много болтаешь!

– Мне хочется все это бросить, – говорит он. – Забери назад свои деньги…

Она почувствовала, что ее план оказался под угрозой срыва. Придя в ярость, она набросилась на Ронни с оскорблениями:

– Ты просто трус! Пьяница и трус!

Это встряхнуло его.

– Ты полагаешь, что все это позволит тебе раздавить Шиллера?

– Да, надеюсь, что эта история с самоубийством поможет… Так что, продолжаем или ты сматываешься отсюда?

– Остаюсь.

Шиллер в интервью, которые он давал знаменитым сплетницам, освещавшим жизнь звезд в прессе и на телевидении, рассказывал что у него была любовная связь с французской подружкой по имени Элен, которая была очень талантлива в написании сценариев для кинематографа. Разве она не была редкой сценаристкой, которая говорила и писала на английском, как на родном языке? Шиллер был на вершине славы, обладал исключительной силой соблазнения. Публика толпами валила на его фильмы, три последние картины принесли ему много денег. В тот момент, когда Элен была наиболее уязвимой, он ее обманул и забрал у нее главное, что было в ее жизни: ее ребенка. Во время судебного процесса она по сравнению с ним и его сфальсифицированными аргументами весила не больше птичьего перышка.

– Из-за ребенка люди не умирают.

– Нет, умирают… – холодно ответила она.

Нахмурившийся, но не обиженный, Ронни соблазнился двумя тысячами долларов в конверте и деньгами, которые должен был получить от газеты. Он рассчитывал на ловкость Элен, на то, что ей удастся ночью выехать из отеля и вернуться домой. Таков был план.

Заблудившийся в двадцатилетием возрасте в Калифорнии француз, он стал одним из многих, кто надеялся на то, что однажды его заметят на кастинге. Он занимался всем, чем придется. Работал официантом в кафе или играл, мухлюя, на тротуаре в шахматы. Он спал с второстепенными актрисами или актерами в зависимости от обстоятельств. Он верил в то, что половые контакты принесут пользу. Ему удалось сняться в массовке в одном приключенческом фильме, но сцена с ним была вырезана при монтаже.

В этой питавшейся надеждой и перемешанной неудачами толпе Элен совершенно случайно обнаружила этого приятеля по лицею, который в подростковом возрасте, так же как и она сама, бредил Америкой. В то время она была в составе группы из дюжины трудолюбивых, выжимаемых как лимон, сценаристов. Она попала в нее благодаря связям. Ее тетка, владелица ювелирного магазина, где продавались украшения времен сороковых годов, знала некоторых звезд. И она попросила одну из них, по фамилии Сольвейг, помочь пристроить племянницу. Однажды, в ходе рабочего дня, Элен удалось «убрать» одного бессменного героя из сериала, который снимался уже четвертый сезон. Шиллер сразу же обратил на нее внимание. Спустя несколько месяцев после этого Ронни явился на просмотр к Шиллеру, а тот направил его к Элен, предоставив право принятия окончательного решения. Ронни на роль не подошел.

Две фотографии с Шиллером и Элен сорвались с ковра и упали рядом с кроватью.

– Оставь, – с нетерпением в голосе сказала Элен. – У нас нет времени… Света тебе достаточно?

– Н-да, – произнес он. – С цифровой кинокамерой я мог бы снять репортаж и в могиле… Где тут у тебя туалет?

Она указала на ванную комнату.

– Рядом.

Он вернулся, заканчивая застегиваться.

– Вот это ванная! А кабина для душа… королевская! Из розового мрамора, несколько струй. Из нее даже выходить не хочется.

Она пожала плечами и осмотрела оформление опытным взглядом помощника режиссера – эту работу ей тоже приходилось исполнять. Затем она прошла в ванную, нанесла легкий макияж и проглотила четвертинку таблетки успокоительного. Она заверила Ронни в том, что во флаконе, который она выпьет на его глазах, были всего лишь безобидные пилюли. Он поверил. Теперь на ней была песочного цвета шелковая ночная рубашка, купленная на распродаже в одном из бутиков на улице Матиньон.

Раздался звонок. Горничная поинтересовалась, не нужно ли приготовить кровать ко сну. «Нет, спасибо. Я с этим справлюсь». Женщина опустила руку в белой перчатке в большую коробку, взяла оттуда несколько печений, положила их на тарелку и протянула ее Элен. Так уж в этом отеле было заведено: для вновь прибывших клиентов в номере всегда стояла корзина с экзотическими фруктами, а кроме того им предлагались печенья, иногда даже шоколад.

Элен закрыла дверь. Ронни взял несколько печений и проглотил их одно за другим. На подбородке у него остались следы шоколада.

– Вытри рот, – сказала ему Элен.

Ронни послушался, но вдруг увидел бутылку шампанского в ведерке около входной двери.

– Это ты заказала?

– Это предназначено для вновь прибывших постояльцев. Не трогай, мне нужен трезвый оператор…

Это вызвало у Ронни раздражение.

– Не беспокойся, я могу выпить бутылку и глазом не моргну. Можно, я возьму ее с собой?

– Нет, мелкий воришка! В этом отеле так не принято… Кстати, когда будешь уходить, постарайся, чтобы тебя никто не заметил.

– А как ты?

– Я уйду до того, как выйдут утренние газеты. Приеду к тебе, как мы договорились. В газетах будет опубликовано только о попытке самоубийства… Ронни, после съемки ты должен скрыться, подготовить материалы и отнести их в редакцию газеты.

– Я свою работу сделаю, – сказал Ронни, – но в случае катастрофы жалеть тебя не буду… У меня есть деньги, – добавил он, – но мне еще нужно письмо для прикрытия. «Мой друг Ронни по моей просьбе снял на пленку разыгранную мною сцену самоубийства…»

– Это письмо на столике.

Ронни взял конверт и посмотрел на письмо.

– Хорошо.

Она легла на кровать, потом стала на ощупь рыться в своей сумочке, лежавшей неподалеку на покрывале. В стакане на ночном столике уже была налита вода. Она достала флакон со снотворным.

– Все готово, Элен?

– Мотор! – произнесла она.

И услышала свой голос: «Я, Элен Алле, оставляю полное досье относительно моего развода с Рудольфом Шиллером. Эти документы я хочу передать в газеты “Утро” и “Старлайт”. Каждое из этих издательств может сделать выбор и зарезервировать за собой право на издание. Кроме того, я даю разрешение телеканалу, который заинтересуется этими материалами, показать сцену моей смерти…»

Ронни выключил камеру.

– Для умирающей ты очень говорлива! Не проще ли было оспорить усыновление?

Она крикнула:

– Нет! К Шиллеру невозможно подступиться. Снимай!

Он снова включил камеру.

– …Я также хочу, чтобы были фотографии. Хорошо? – добавила она.

Ронни защелкал своей «лейкой».

Она уже начала чувствовать тяжесть в теле. Надо было держаться.

– Я больше не желаю разговаривать.

– Что ж, тогда я пошел? Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Убирайся, – ответила она.

Дверь за фотографом закрылась. Она приподнялась на локте, высыпала в ладонь таблетки, поднесла их ко рту, взяла стакан с водой и проглотила все. Почувствовала, как таблетки прошли по пищеводу. Мало-помалу ее начало охватывать оцепенение. Она протянула руку к телефону, чтобы набрать «Не беспокоить». Она не знала, достаточно ли сильно нажала на клавиши. Ее окутал запах диких лилий, запах ее детства. И она погрузилась в небытие.