Шизофрения. Том 2

– Может быть, это интересная заслуживающая внимания мысль, а может – ты просто самый банальный социопат, никак не пойму. Как иронично тонка бывает грань между идеей и безумием, – пока они разговаривали, кучевые облака сплошным устрашающим месивом затянули небо. Это была не однородная жиденькая плёнка, препятствующая проникновению солнечных лучей, а будто миллионы тонн тяжёлой белой массы вот-вот готовы были обрушиться на землю, так низко, казалось, они опустились. Двигаясь с большой скоростью, на мгновение, время от времени давая выглянуть солнцу, они напоминали тучи озлобленных гуннов, сметающих всё на своем пути. Михаил невольно увлёкся этой картиной и, повернувшись теперь к небу, наслаждался, будто разворачивающейся битвой, предоставив собеседников самим себе, а вскоре и вовсе забыл о них, перестав прислушиваться к затихающему разговору. Природа, её волнующая сила влекла его к себе своей очевидностью, с которой некому было не то что соревноваться, а даже просто поспорить или усомниться в её первичности.

Он вдруг будто проснулся от того, что Андрей сильно хлестал его по щекам.

– Слава богу, очнулся. Ты меня порядком напугал: в какой-то момент просто ушёл в себя, вперился в небо и только и делал, что медленно так водил головой туда-сюда. С тобой такое часто случается? Я раньше никогда с подобным не сталкивался, да и не слышал ни от кого.

Весьма радушно попрощавшись с хозяином дома, гости отправились в обратное путешествие, захватив трёхлитровую банку парного молока и с килограмм домашнего творога: никто из них не питал особенной слабости к натуральным продуктам, но обижать помешанного на здоровой пище Андрея не хотелось, а потому, слегка для вида повздорив, кому что достанется, они сложили особо ценный груз в багажник и не спеша поехали. На ближайшей заправке, впрочем, Сергей остановился и выбросил деревенские сокровища в ближайшую урну, не забыв прокомментировать свой поступок:

– Сколько ни пробовал, не могу есть: слишком отдаёт коровой – наверное, издержки городской диеты. Ты, полагаю, тоже не претендуешь?

– Совершенно верно. Я вообще не разделяю всю эту истерию вокруг биологической еды: человеческая особь на том и держится, что лучше всех других животных приспосабливается к меняющимся условиям жизни, так какого лешего мне обманывать свою ДНК, внушая, что мы с ней до сих пор тихо и мирно живём на заре истории человечества: неровен час поверит и выключит защиту.

– Только Андрею этого не говори: он интересный тип и хороший собеседник, но здесь только дай ему повод, и рот не закроет два часа, а тогда – хоть давись, но ешь, и нахваливая, иначе вообще не замолкнет. Такие вот перлы, эти философы: одной ногой то ли в космосе, то ли в могиле, а о брюхе думает так, будто сто лет собрался жить.

– Ну так и не стеснялся бы, сказал ему.

– Говорил. Уверяет, что полученная промышленным способом еда засоряет не только пищеварительную систему – всю начисто карму, или что там ещё. Но при этом, скотина, хрен когда себе откажет во французском вине, сыре и прочей заморской плесени; как-то очень избирательно он борется за чистоту души.

Как всякий человек с задатками характера, Михаил не любил в окружающих, а тем более друзьях нерешительности, справедливо признавая её за слабость. Сидевший по левую руку Сергей явно не находил себе места, опасаясь молчания, но в то же время боясь коснуться в разговоре того единственного, что заслуживало внимания по результатам их поездки. В принципе, ничего сверхъестественного не произошло, обычное выяснение отношений двух мужчин, одному из которых понадобилось зайти чуть дальше, чтобы разрешить мучившие его сомнения или ответить на важный вопрос, и Михаил охотно снял бы лишний груз с души товарища, если бы тот не вёл себя как нашкодившая протрезвевшая баба. Ему лично такой формат общения очень даже был впору, потому что хотя и с известной долей риска, но зато раз и навсегда расставлял все точки над i: в конкретном случае доказал способность одного из членов группы к решительным действиям и, быть может, навсегда похоронил образ избалованного белоручки-спонсора. Ленивый, как казалось, барчук оказался вполне ничего себе мужчиной, в меру решительным и если нужно коварным, чтобы продумать и осуществить жестокий замысел, не испытывая лишних мук совести. Приятно грело и сознание того, что Сергей не пошёл по пути наименьшего сопротивления, банально заказав разочаровавшего его товарища, но предпочёл сделать все лично, не гнушаясь запачкать руки кровью и не страшась лицезреть в перспективе бессонными ночами надоедливый призрак. Достойный поступок, которого нечего было стыдиться, тем более что, передумав в последний момент и остановив на полпути задуманное, он подвергал серьёзной опасности уже себя самого, но раз пошёл на это, значит, что-то важное замаячило для него впереди, ради чего не страшным сделалось и рискнуть при случае жизнью, так чего же ещё оставалось желать лидеру группы, получившему из сомневающегося, пресыщенного золотого мальчика проверенного делом мужчину, решившего пойти с ним до конца. «Впрочем, быть может, так оно и к лучшему, – успокоил себя Михаил, – кашу маслом не испортишь: если к преданности идее добавится ещё чувство вины и благодарности, хуже точно не будет. Пусть, в конце концов, и помучается малость, тоже ведь никогда не повредит».

Он решил не возвращаться более к произошедшему на выходных, как иногда годами успешно замалчивается между близкими людьми нечто, ставящее под сомнение порядочность одного из них. При желании не так уж и сложно стереть что-то из памяти, любой многократно и успешно проделывал это, когда требовалось выбросить из сознания очередной малоприятный эпизод, но лишь дело коснётся другого, и трагедия часто становится неразрешимой уже потому, что приносить жертвы во имя себя любимого время от времени необходимо и полезно, но наступать на собственное эго ради кого-то ещё подчас оказывается сущей пыткой. Интересы дела, впрочем, определяли дальнейший императив поведения: без предисловий вернуться к обсуждению чего угодно, связанного с деятельностью организации, и таким образом дать понять несчастному, что данный этап отношений официально считается пройденным. Приготовившись выхватить первую попавшуюся относительно удачную мысль, он уже собрался говорить, но Сергей опередил его:

– Ты не думал о том, что, следуя нашей, – осторожно начал и, не увидев на лице Михаила порицания, продолжил он, – модели получается, что ты, к примеру, нужен государственной машине не меньше, чем она тебе. У нас вполне самая искренняя любовь может выйти. Мы для системы враг, цель, на которую можно направить всю мощь бюрократии, не тратясь на коррупционные издержки, в любом другом случае пожирающие восемь десятых направленной энергии: с нами они будут бороться не для вида, тут не до освоения бюджетов, речь будет идти об их собственном выживании, в самом прямом смысле. Сила и непредсказуемость дубины народного гнева в сочетании с холодным разумом хорошо организованной террористической машины, тут о милой сердцу личной жопе речь идёт, о любимых жёнах и детишках, как уж здесь не стряхнуть с себя закостенелость да не взяться всерьёз за дело. Санитары леса мы будем, и главный лесник нам, может, за это ещё спасибо скажет, тем более что лично его при каком угодно финансировании вряд ли достать удастся, да и не нужно это тебе, а ну как взаправду гаранта конституции свалим – и тогда привет: неровен час, подкинут нам друзья из-за океана ударную дозу демократии и свободы, с кем тогда бороться и воевать прикажешь? – Сергей был похож на пьяного, спешащего на развязавшемся языке высказать то, в чём, может, и сам сомневался, а потому держал до случая при себе. Он был не из тех, кто привык опасаться или, тем более, бояться, а потому решил, азарта ради, подбросить для щекотливого разговора именно противоречивую мысль, чтобы, покидавшись ею как волейбольным мячом с соперником, выяснить настроение последнего. Возможно, и права была одна из многих промелькнувших в его постели девушек, утверждавшая, что в основе каждого его действия, так или иначе, лежит подсознательное желание развлечься или, как минимум, развеять скуку.

– Неожиданная мысль, – миролюбиво ответил Михаил, действительно заинтересовавшись новой стороной вопроса. – Рука, значит, об руку с папой на зачистку территории. Соблазнительно, но слишком извращает основной принцип. Скорее подошло бы как запасной вариант на случай невостребованности обществом нашей основной задачи: финал, кстати, гораздо более вероятный, чем кажется. Наш русский молодой и образованный человек от зависти иссохнет при мысли, что кто-то рядом оказался прозорливее его и ещё до кучи получил за это какие-то дивиденды. Он и пуле позавидует, которой меня прикончат, если по мне свободолюбивая пресса панихиду пропоёт, и вот тут уж он оторвётся. Вообще откуда у нас такое отчаянное желание смешать с грязью ближнего? Чисто национальная черта, плохо объяснимая простым словом «зависть»: и трижды менее успешного мы предпочтём видеть пресмыкающимся и раздавленным, нежели даже подобострастно глядящим на нас, но всё-таки идущего по жизни с высоко поднятой головой. Ни одного мало-мальски стоящего и полезного описания на каком-нибудь заштатном, не знаю, туристическом форуме, ни одного претендующего на независимость высказывания, ничего абсолютно не может наша алчущая толпа пропустить, не растоптав своими грязными ногами. Мы привязываемся к чему угодно, не имеющему даже отдалённого отношения к делу или теме изложения, лишь бы смешать с дерьмом автора. Что за панический страх чей-то независимости даже во мнении? С какой стати это желание видеть всех одним общим стадом, лишённым даже элементарных признаков самобытности? Безусловно, легче быть посредственностью на фоне таких же серых теней вместо сильных личностей, но почему не направить эту бурную энергию на созидание чего-нибудь для себя, чтобы хоть крупицу, но добавить в здание собственного благополучия и тщеславия, вместо того чтобы сыпать без разбору песок на все стороны, стараясь лишить благодатной почвы ростки чужого мнения.

– Послушай, Макиавелли, – оборвал его Сергей, – перестань в своей любимой манере уводить разговор в другое русло.

– Так я не увожу, – удивился Михаил, – я думал, у нас так тут классическая дорожная болтовня о политике без претензий. То есть, если ты о чём-то серьёзном хотел поговорить, то, конечно, давай. Я весь внимание.

– Сволочь ты и твоё внимание, – засмеялся окончательно потерявшийся собеседник, – иезуит проклятый, тебе родиться нужно было где-нибудь в Кастилии во времена Реконкисты:

не место тебе в современном мире, вот ты и пытаешься его под себя загнать, лет хотя бы на сто-двести назад.

– Предположим. А ты что ли себя комфортно здесь чувствуешь?

– Я? – переспросил Сергей, – замечательно. Мне здесь хорошо, тепло, сухо и вкусно, но, зараза, этого оказывается недостаточно, иначе никогда бы я в такую авантюру не ввязался.

– Духу не хватает пулю в лоб пустить? – недобро улыбнулся Михаил, посмотрев пристально на собеседника.

– А, вот ты как. Возможно. Только я этого, знаешь, не стыжусь. Вообще не понимаю, отчего вы все так повернуты на слабости: не дай бог, у себя её найти, страшнее и нет позора в нашей чудной компании. Резать, убивать без счёта кого ни попадя – это мы готовы запросто, а признать за собой право на мгновение хотя бы не то что сломаться, усомниться только: это никак, грех и позор несмываемый. Не оттого ли вы так с этим носитесь, что боитесь, прежде всего, себе в чём-то признаться? Звучит избито, но правде в глаза заглянуть иногда не помешает. Часто не нужно, согласен, так и кошмары начнут сниться, но время от времени очень полезно.

– А ты, значит, намедни заглянул? И что увидел там, поделись бесценным опытом.

– Рожу я твою там узрел. Как всегда, засаленную. Хотя бы и со скуки, но мне всё это нужно ещё побольше вашего. Праздность в сочетании с достатком – штука жестокая: слишком много свободного времени, чтобы думать, плюс слишком не замусоренная бытовой ерундой голова. И вот что я тебе скажу, querido ты мой: нарыл ты только что не золотую жилу, такой рычаг нащупал, что даже страшно иногда становится на него давить. Боязно, – понизил Сергей голос до шёпота, – но хочется очень. Если повезёт, то зараза эта как героин по венам мгновенно расплывется, и, эх, как мы тут все взбодримся: сами обосрёмся от того, что сделали, да поздно станет. Тут уже будет чистый кайф, без всяких ненужных примесей, – последнее он проговорил отчётливо, делая паузы между словами, пытаясь придать им особенный, одному ему понятный смысл.

– И чем тогда это тебя не устраивает?

– Непоследовательностью. Раз и Стасика в расход, то для чего ты упорно пытаешься доказать, что делаешь всё это во благо общества? Each nation gets the president it deserves – никто не отменял этой истины. Наша страна по большей части не работает, стоя целыми днями продавцами магазинов и охранниками тех же магазинов. Мы не способны организоваться в гражданское общество, которое может требовать хоть чего-то, не то что прав и свобод. Даже та степень свободы, которая дана нам сейчас, – это подарок власть имущих: никто всерьёз не станет её защищать и охотно променяет на очередное повышение пенсий и двухлитровую бутыль ослиной, но алкогольной мочи, гордо именуемой пивом. Да под ящичек, где так много теперь телеканалов, телешоу и сериалов. На хрена кому вообще что-то нужно. У нас отец идёт подавать в суд на пьяного мажористого сыночка, задавившего насмерть его жену и маленького ребёнка, и этот горе-папаша орёт на всю ивановскую, что российское правосудие не объективно. Да хоть бы швейцарское, какой нормальный мужик вообще станет судиться, когда нужно зубами рвать на части ублюдочную плоть очередного яркого представителя золотой молодёжи. И это в нашей-то стране, где и наказания при правильном подходе к делу не последует. Подожди спокойно полгода-год, выноси план мести, хорошо подготовься, и в один прекрасный день незадачливый юный водитель просто отправится вечером потусить и не вернётся. Пропал человек, поспрашивают знакомых, да и ладно, потому что при всём желании уже давно искать разучились. А может на самом деле этот трагически лишившийся семьи муж в глубине души и вовсе вздохнет с облегчением, что так удачно избавился от «прицепа», а на щедрую компенсацию купит себе Ссан, мать твою, Йонг, чтобы с друзьями на рыбалку ездить. В нашей стране ценность человеческой жизни – понятие эфемерное, но дело тут не в стране, а в людях, её населяющих.

Я слышал от знакомого историю про одного молодого деревенского «отца семейства», который по пьяной лавочке на своей шестёрке словил на встречной газель и угробил двух маленьких девочек – дочерей своей гражданской возлюбленной супруги и родной сестры. Так вот, если даже не вникать, на кой чёрт им разрешили с ним поехать: обсудив вопрос на семейном совете, никакого же даже заявления не написали, и в результате получил он два года колонии-поселения, куда за ним поехала, подобно жене декабриста, может даже и повеселевшая супруга, удачно избавившаяся от плода любви в предыдущем браке. Да она прямо в этой колонии и родила от него ребёнка, равно как и сестра нарожала новых. Большая часть нашего цивилизованного общества за Ладу Калину или, в крайнем случае, квартиру угробят собственную мать, при условии, конечно, что им ничего за это не будет. Такова, может быть, даже и вовсе природа человека – прежде всего, хищника, но почему-то у нас это получило самое яркое развитие.

Подумай, ты хочешь иметь возможность бороться с произволом власти, не задумываясь о том, нужна ли кому-нибудь твоя борьба. Среднестатистический россиянин трудится на производстве и, отработав смену, довольный идёт домой, чтобы, достав бутылочек пять-шесть любимого пивка, отдохнуть перед телевизором. А в выходные – с друзьями на шашлычки или даже на дачу – щитовой барак четыре на четыре, доставшийся от родителей. А ещё раз в пару лет он отправляется на самолёте в рай под названием Анталия, где живёт квинтэссенция его эротических фантазий: бассейн, баба под боком и халявное до бесконечности пойло. Да он если не счастлив, то, как минимум, доволен жизнью, а ты раздражаешь его картинкой альтернативной реальности. Знать он этого не хочет, эти идиотские фантазии его только отвлекают от насущных радостей. В морду бы ты получил от нашего современного российского пролетария, и, думается мне, совершенно заслуженно: своей убогой мечтой о свободе ты лишаешь его радости наслаждения настоящим; пусть в меру своего ограниченного развития, пусть, как нам с тобой кажется, убого, но он умеет радоваться жизни, наслаждаться теми на самом деле многочисленными благами, которые она ему даёт, а не развращает себе душу неудовлетворённым созерцанием. Было удивительно слушать, как после всего Сергей ещё верил в какое-то созидательное начало их предприятия. Это, конечно, было логично, потому что его одного к ним привела жажда деятельности и увлечения, но, казалось бы, давно уже пора было снять розовые очки, а он только сейчас, едва не убив человека, догадался нащупать предательские стекла.

– Думаю, что смогу тебя обрадовать. Нас всех привело в группу что-то своё, но никто, кроме тебя, никогда всерьёз не воспринимал восстановление справедливости иначе как красивый и эффектный лозунг. Мы хотим творить собственную волю, пусть бы даже и созидать давно истлевшие скелеты в обветшалых шкафах, давая этому по возможности общечеловеческий размах, но мы не станем служить интересам этого общества, которому, тут ты абсолютно прав, мы совершенно не нужны. Тебе пора уже осознать, что каждый из нас по отдельности, и все мы вместе делаем это в интересах только лишь своих идей и стремлений, если хочешь – комплексов, но иначе нельзя. Я не согласился бы стать даже пророком, потому что это значит быть проводником чужой мысли и плевать, что её глаголет мне сам создатель. Перефразируя Цезаря, лучше быть первым в убогом мирке своих никому ненужных комплексов, чем вторым в полном величия Риме.

– А мы, значит, должны довольствоваться вторыми ролями в твоём воображаемом мирке? – будто бы спросил Сергей, но в тоне его был не вопрос, а скорее утверждение.

– Это каждый решает для себя. Ты тот, кем ты себя ощущаешь, и на той ступени олимпа, до которой дотянулось твоё воображение. Извини, если ты рассчитывал, что я стану тебя яростно переубеждать.

– Да нет, наоборот, спасибо за честность. У меня только один вопрос, и, клянусь, что независимо от ответа я с тобой до конца.

– Валяй, – устало разрешил Михаил, уже зная как вопрос, так и ответ на него.

– Кто-нибудь из нас понимает, зачем всё это?

– You have to clear out it for yourself. Раз уж ты решил первый сыпать цитатами. Только не забывай, что результат плох тем, что лишает наслаждения процессом, и ты сейчас насильно хочешь вызвать у себя преждевременную эякуляцию; как минимум глупо, потому что идея под тобой лежит очень даже ничего, так и предоставь ей доставить тебе удовольствие: расслабься и перестань дёргаться, потому что скоро всё само встанет на свои места.

Они попрощались довольно сухо, но в целом достаточно приветливо для недавних убийцы и его жертвы.

Дебют

Итак, чуть не околев на морозе, лидеру группы удалось с риском для жизни удостовериться в надёжности ближайшего соратника, попутно всполошив-таки в стагнирующем сознании жажду новой деятельности. Оставался нерешённым вопрос относительно пробной миссии, но пробудившийся мозг быстро отыскал подходящий вариант: Сергею без привлечения внимания обеспечить информационную и материальную подготовку, после чего Алексею достать до сих пор скрывавшегося от возмездия рязанца. Хорошая проверка функционирования механизма, да и в случае раскрытия можно было представить всё как личную месть, что с их финансовыми возможностями означало де-факто необременительность, а то и вовсе условность наказания. Внешне логика здесь также присутствовала: подчистить концы, чтобы хвост прошлых кровавых подвигов не мог вывести кого-либо непосредственно на группу.

Вроде бы всё складывалось как нужно, но появившееся снова подобие вдохновения на этот раз смотрело на такого рода предприятие весьма критическим взглядом: случай с Сергеем более чем красочно показал, что все и без лишних экспериментов дошли уже до требуемой кондиции, так стоило ли тогда вообще ввязываться в сомнительную пробную авантюру, если скромные, но всё же достаточные ресурсы организации позволяли перейти непосредственно к деятельности. В том, что касается так называемой pr-части он всё больше склонялся к предложению Ивана отказаться от активной информационной поддержки, по крайней мере, на период нескольких первых акций: окончательную точку в прениях с самим собой поставил тот факт, что имевшихся в распоряжении денег на эти цели явно недоставало. Что, однако, не исключало потребности быть готовыми заявить о себе, если это потребуется и представится такая возможность, а следовательно, прежде всего требовалось озадачить работой штатного идеолога, который только рад будет поводу лишний раз проявить свои незаурядные способности.

Классическое утро понедельника застало последнего за разгребанием очередного аврала, который с пометкой top priority был спущен ему сверху по e-mail аж в субботу, что свидетельствовало об исключительной вовлечённости в процесс руководства, которое не поленилось на выходных, быть может, специально для этого проверить на laptop почту. Не исключался, однако, и вариант, что трудоголик босс просто забыл вовремя закрыть программу, и, решив, как обычно, воспользоваться халявным, то есть корпоративным, беспроводным Интернетом, наткнулся на раздражающее сообщение, и, не удержавшись от соблазна, переслал его ретивому исполнителю, тут же следуя известному принципу: с глаз долой, из сердца вон.

Некоторое неудобство заключалось в том, что у готового броситься хоть на амбразуру сотрудника таких наивысших приоритетов давно перевалило за десяток, что в сочетании со многими asap, очевидно, затрудняло выбор наиглавнейшей из главных задач: это тебе не дурака валять, лёжа на дуле немецкого пулемета. Но там, где бессильно улыбаясь, пасует европейская ленивая дисциплинированность, хотя бы и найти при случае другую работу ей намного сложнее, чем в извечно голодной до кадров Москве, вступает в действие неистребимая русская находчивость, которая в лучших своих проявлениях имеет свойство расцветать соразмерно степени невыполнимости возложенных задач. Пункт первый, к несчастью, слишком неочевидный большинству новичков корпоративной семьи, подпадающих под ложное обаяние внешней организованности западной компании: в любой точке земного шара, независимо от степени демократизации, развития социальных институтов, идеологии, вероисповедания, мировоззрения и так далее до бесконечности, форма всегда превалирует над содержанием. На практике это означает, что любая папка должна быть объёмной, таблица многоуровневой и непонятной, а процедура основательной; проект только тогда имеет будущее, если в распечатанном виде им легко причинить серьёзные телесные повреждения, а лучше и вовсе убить наповал оппонента; начальство будет довольно результатом лишь той работы, на которую потрачено уйма сил, нервов и времени. Сметливому уму здесь нетрудно отыскать порядочное место для маневра, и это во многом определяет дальнейшие карьерные успехи или провалы решившего посвятить себя служению капиталу индивидуума.

Пункт второй: «Если б мишки были пчёлами» читал, подобно мантре, Винни-Пух, впрочем, не надеясь особенно на результат, но его облечённые властью принятия решений, более развитые собратья по животному миру на то и занимают положенное место на верхушке пищевой цепи, чтобы одним please follow up перековывать какие угодно мечи на орала, затем обратно, и так хоть по десяти раз, была бы только душа спокойна. Неуверенное «если» решительным указанием превращается в «чтобы», и раз заносчивые медведи не стремятся жить в ульях и жужжа собирать гекалитрами мёд, требуется хотя бы сделать вид, что всё возможное и невозможное для достижения поставленной цели было успешно проделано. Смысл в том, чтобы каждое отдельное действие в цепи было логично, своевременно и чётко выполнено, на нужном этапе approv-лено у кого следует, и тогда даже последняя ахинея, разделённая умелым исполнителем на осмысленные кластеры, превратится в трудную, challenging задачу, выполнить которую помешали исключительно объективные обстоятельства на грани непреодолимой силы.

Третье и, может быть, главное, поскольку лучше остального помогает понять и освоиться в новом, опасно незнакомо мире: всем без исключения сотрудникам компании от первого лица и до последнего клерка глубочайшим образом наплевать на результат как таковой, поскольку по-настоящему важно только perception. Если клиент, руководитель, аудитор, проверяющий, акционер доволен произведённым на него впечатлением, то реальность уже никого не волнует. И наоборот: если поощрительная улыбка отсутствует, то объективные показатели успешной деятельности аргументом не являются. Факт очевидный сам по себе, но ловушка в том и состоит, что в большинстве случаев понятия эффективности и продвижения по карьерной лестнице ничего общего друг с другом не имеют, потому что, если особенно ретивый недалёкий новичок, решивший выслужиться перед начальством, полезет взаправду разгребать какой-нибудь очередной бардак, то ничего, кроме головной боли родному шефу не создаст, а значит и дивиденды этого труда будут исключительно отрицательными. «Казаться, а не быть», – императив поведения члена современного общества, и он в полной мере нашёл своё отражение в содержимом рабочих кабинетов. Информация, бесплотный выдуманный ресурс составляет основу двух третей мировой экономики, и весьма самонадеянно пытаться перекроить успешно зарекомендовавшую себя систему под нужды здравого смысла. Иван, впрочем, несмотря на пытливый ум, не успел ещё вникнуть во все тонкости корпоративного мироустройства, а потому, извинившись, воздержался от утреннего кофе, дав слово непременно найти десять минут для дела в течение дня.

У хорошего руководителя всегда должна быть одна главная проблема: чем занять кучу свободного времени, пока часы не отчеканят долгожданные шесть вечера. Любое отклонение от данной нормы говорит не в пользу умения грамотно организовать рабочий процесс, корректно делегировать задачи, подбирать нужный персонал и прочее, но именно сегодня Михаилу суждено было, нарушив это золотое правило, прийти в необыкновенное движение. Причиной сделалась неожиданная новость о переводе нового финансового контролёра. Предыдущий, милейший и, как водится, необыкновенно подлый француз нёс свою вахту более чем исправно, за что и был раньше срока отправлен с повышением на родину, что говорило о его незаурядных способностях по части того, чтобы умилостивить сильных мира сего. Надо сказать, что помимо этого столь неожиданно открывшегося таланта у него также было прямо-таки врожденное чутьё, как следует обращаться с подчинёнными всех мастей и, что даже более важно, каким образом бороться с вездесущим административным ресурсом. В этой связи характерен был один случай, когда его слегка достал обслуживающий банк, к слову, как водится, крупнейший мировой бренд. Отечественная действительность магически быстро превращает любую корпоративную структуру в забюрократизированный неповоротливый механизм, годный лишь на то, чтобы проедать миллиардные бюджеты, банковская же сфера, отягощённая помимо прочего многочисленными регламентами ЦБ, и вовсе представляет из себя оазис возведённого в принцип идиотизма. Вы можете быть крупнейшим региональным клиентом фискального учреждения с громким именем, но если в отделении, куда приписан Ваш бизнес, на приёме объявился неожиданно дотошный властолюбивый новичок, которому показалось, что его высочайшей персоне выказывается недостаточно уважения, достоверность подписи на ваших платёжках может подвергаться сомнению регулярно, целенаправленно и бесконечно, независимо от того, сколько раз привлекался к решению проблемы хоть сам country manager. Административный восторг, описанный ещё гением Достоевского, поддержанный всеохватным пофигизмом руководителей всех уровней и мастей, находит своё проявление в областях, казалось бы, по умолчанию избавленных от этой заразы, не исключая и самый что ни на есть клиентский сервис.

Быстро устав по десяти раз на дню безуспешно копировать собственный росчерк, находчивый Оливье, даром, что названный в честь салата, пригласил в офис нотариуса и оформил новую карточку подписей, на которой в установленном квадрате значились одна лишь прямая линия и точка под ней. После этого до той поры редкие платёжные поручения на бумаге дополнились львиной долей оных из банк-клиента, и начинающему капитану банковской сферы хлынул мощный поток документов на суммы, многократно превышавшие возможности его убогого воображения, благо лимит ответственности финдира многомиллиардного российского офиса был где-то в районе двухсот миллионов долларов за единовременный платёж. Тогда засуетились перетрусившие банкиры, хорошо понимавшие, что подделать оттиск печати и новый автограф не составит труда и ребёнку, заголосили извинительно, принялись щедро сыпать на голову горсти пепла, а позже для верности и праха спешно уволенного недоумка, но находчивый галл послал их всех в известном направлении, сославшись на визу нотариуса и законное право расписываться, как пожелает, вломив им между глаз теми самыми административными граблями, которые они столь услужливо с тех пор убирали при одном его приближении. Всё было проделано тихо и незаметно, без скандалов, апелляций к штаб-квартирам, потрясаний договорами и прочей, обычной в таких случаях шумихой: так Ришелье спокойно и методично перекраивал многовековую феодальную структуру раздробленного королевства, и не успели чванливые графы с баронами толком понять, что произошло, как Луи Четырнадцатый спокойно возвестил: «Государство – это я», навсегда похоронив их былую независимость. В результате салатного тёзку боялись и уважали – весьма редкое в отечественном коллективе сочетание.

На смену ему пришёл некто из-за океана, о котором, как выяснилось, никто до тех пор ничего ровным счётом не слышал, но опытному подчинённому достаточно иногда знать национальность, чтобы с высокой долей вероятности представить возможные последствия. У страха, конечно, глаза велики, но, узнав в протокольном отделе, что едет к ним не кто иной как чистокровный норвежец, судя по фото в паспорте – классический двухметровый массивный блондин, Михаил откровенно приуныл. Такой вот викинг – это, как правило, прусская дотошность и основательность без каких-либо признаков немецкой логики и здравого смысла, но не в силу этнической ущербности, а по той простой и очевидной причине, что неполным пяти миллионам гражданам, купающимся в шельфовой нефти страны, с громадным рынком сбыта под боком в принципе не требуется думать или тем паче работать, чтобы процветать: как в масштабах государства, так и по отдельности. Среди скандинавов они, что чукчи в русских анекдотах, но с тех пор как многие поколения доисторических мамонтов решили избрать себе кладбищем дно Северного моря, ситуация изменилась кардинально. Как-то заспорив, кто из них является истиной столицей Скандинавии, шведы схлестнулись с остальными, и как мастера хоккея, производители самых безопасных машин, нобелевские хозяева и вообще самые красивые девушки Европы – порешили утвердить это звание за собой. Финны то ли не полезли в глупый спор, то ли спьяну и не поняли о чём речь, но как-то стушевались. Датчане, надо признаться, сдаваться не хотели, но кроме Андерсена, русалочки да Христиании ничего совершенно придумать не смогли, но зато уж на том встали насмерть. И вот пестрят форумы перечислением многочисленных достоинств, спор не утихает, но лишь больше разгорается, и все как-то в пылу битвы забывают про норвегов. У тех и правда, кроме фьoрдов да коров, живописно пасущихся на склонах гор, за что хозяева животных получают, кстати, пару тысяч евро в год за каждую особь, лишь девственная пустота – что в пейзажах, что в головах, но вчерашние герои анекдотов, совершенно этим не смущаясь, заявляют: чихать мы хотели на всякую там богатую культуру, зато на нефтяные деньги купим на фиг всю вашу вшивую Данию, закатаем её асфальтом, сделаем автобан и по нему станем возить миллионами немецких туристов мимо Швеции любоваться красотами нашей природы. Аргумент оказался грубым, как поросший рыжим мхом кулак оленевода-великана, но уж и в основательности подобного довода сомневаться не приходилось. В результате соревнование прекратилось, а к северным соседям принято с тех пор относиться с уважением: на всякий случай, неровен час, и правда – скупят всё вокруг чертовы шейхи и нагонят повсюду бурёнок, так лучше уж не будить спящего зверя.