Поэты и прозаики земли Русской. Выпуск 1

© Интернациональный Союз писателей, 2023

Поэты земли Русской

Ханох дашевский

Родился в Риге.

Поэт, переводчик и публицист.

Член Союза русскоязычных писателей Израиля (СРПИ), Международного союза писателей Иерусалима, Международной гильдии писателей (Германия), Интернационального Союза писателей (Москва), литературного объединения «Столица» (Иерусалим).

Стихи из романа «Рог мессии»

«Когда мерцает жёлтый лик луны…»

 
Когда мерцает жёлтый лик луны
И распускает ночь над миром крылья,
Когда сияньем небеса полны
От звёздного ночного изобилья,
Прильни ко мне в молчании земли
И обними, как только ты умеешь!
Какие горы высятся вдали,
К которым ты приблизиться не смеешь?
Какая непонятная тоска
Тебя насквозь, как лезвие, пронзила?
Вот на твоём плече моя рука —
Её не сбросит никакая сила.
А над тобою – свет высоких звёзд
И лунный диск, таинственно манящий.
Любовь моя, взойди на тонкий мост,
В неведомую бездну уходящий!
 
 
Нет ничего печальнее любви,
Когда она приходит слишком поздно.
Забудь меня и, как цветок, живи:
С луной играй под крышей неба звёздной.
А я уйду. И унесу с собой
Твой ясный взгляд в предутреннем тумане.
И будет этот сумрак голубой
Напоминать о незакрытой ране.
Сойдутся дождевые облака,
И в день ненастья, в грустный день осенний
Увижу я тебя издалека,
Но не смогу обнять твои колени.
 

«Настанет утро, и взойдёт звезда…»

 
Настанет утро, и взойдёт звезда
Над лесом, где безмолвие царит,
И всё пространство инея и льда
Она мерцаньем тусклым озарит.
 
 
И побредёт унылая толпа,
Скользя по снегу из последних сил,
И встанет там, бессильна и слепа,
Где ангел смерти крылья распустил.
 
 
И раздеваться будут, словно в зной,
И обрести наследный свой удел
Они пойдут, сверкая белизной
Ещё живых, ещё дрожащих тел.
 
 
И после них не запоёт певец
Пернатый в этом проклятом лесу,
И если солнце выйдет наконец —
То лишь собрать кровавую росу.
 
 
Ребёнок, мать за руку теребя,
Через секунду с нею рухнет в ров.
Любовь моя! Сегодня и тебя
Я вижу на развалинах миров.
 
 
Я вижу, как идёшь по снегу ты,
Далёкая и чуждая всему,
И прижимаешь мёртвые цветы
К ещё живому сердцу своему.
 
 
Я не могу помочь тебе никак,
Не перейду невидимый порог.
Один, всего один неверный шаг —
И бездна раскрывается у ног.
 
 
И ты уходишь. Время истекло.
Мы ничего не можем изменить.
Ведь прошлое разбито, как стекло,
И не связать разорванную нить.
 
 
Проснутся сосны в утренней смоле,
Появится и не исчезнет свет.
И только брызги крови на земле
Останутся как брошенный букет!
 

«В тот день, когда померк твой взгляд…»

 
В тот день, когда померк твой взгляд,
Над потускневшим морем встал
Тревожный, скомканный закат
И солнце сплющил, как овал.
 
 
И я за сумрачной стеной
Не видел полосу зари.
И ночь стелилась надо мной,
Не зажигая фонари.
 
 
И о тебе ни слова мне
Латунный месяц не принёс,
А сам в подзвёздной глубине
Он только ширился и рос.
 
 
Я думал – ты ушла туда,
Где запах поля, запах трав.
Не знал я, что стряслась беда,
Сосуды жизни разорвав.
 
 
Как будто сотни колесниц
Остановились на бегу.
И капли слёз из-под ресниц
Расплылись кровью на снегу.
 
 
И ты в преддверии могил
Ловила взглядом окоём,
Но отблеск смерти заклеймил
Его железом и огнём.
 
 
Не оживут букеты роз,
Не обратится время вспять,
И окровавленных волос
Не загорится снова прядь.
 
 
И этих стройных белых ног,
Которых легче в мире нет,
На суете земных дорог
Не отпечатается след.
 
 
И только свет прошедших дней
Мерцать, как дальняя звезда,
Останется в душе моей
И не погаснет никогда.
 

Мар Салим

Марсель Шайнурович Салимов – выдающийся башкирский советский и российский сатирик и юморист, народный писатель Республики Башкортостан, заслуженный работник культуры РФ и БССР, кавалер ордена Дружбы. Автор полусотни книг, его произведения переведены почти на 50 языков.

Обладатель почётных званий «Золотое перо России», «Золотое перо Руси», «Посол мира» (Германия), «Лучший поэт» (Китай). Лауреат многих российских и международных литературных и журналистских премий, творческих конкурсов и фестивалей.

Душа в душу

 
Век за веком – рядом, вместе
Создавали общий лад.
Стал сосед соседу тестем,
Сват для свата будто брат.
 
 
Этот женится на русской
И безмерно рад тому:
Было в доме серо, тускло —
Будет солнышко в дому!
 
 
Ласки ей! Свои удачи!
И зарплату – до гроша!
Ну а веру примет – значит,
Называй «моя душа».
 
 
Есть завет старинный, точный:
Кровь любовью обнови!
Отдал русский в жёны дочку —
Ты своим его зови.
 
 
О вражде у нас не слышно.
Да кому она нужна!
Это очень славно вышло:
Мир да лад, семья одна!
 
 
Русским жёнам честь и слава
И великая хвала!
Сколько же детишек, право,
Та ли, эта родила!..
 
 
Пополнение в России
Каждый день и каждый год.
Вместе мы – большая сила,
Вместе мы – большой народ!
 

Игорь Ларин

Игорь Тарасович Ларин (Шевченко) – хирург, общественный деятель, поэт. Имеет много высших образований: медицина, социология, лингвистика и экономика, управление и бизнес. Профессиональный путь уникальный и выдающийся: работал врачом-хирургом, руководил здравоохранением целого района, площадь которого превышала размеры Москвы на треть. Дважды избирался главой города и района, возглавлял думу, побывал в нескольких обкомах, работал экспертом Госдумы по вопросам природопользования. Потом бизнес, несколько заводов… Женат, двое прекрасных сыновей, трое внуков. Жена не просто жена, а любовь, смысл жизни и муза.

Общая библиография Игоря Ларина – более 40 книг, среди которых поэтические издания: «Мелом на асфальте», «Во мне два “Я”», «Перекрёсток». Лауреат множества российских и международных конкурсов: Гран-при Московской премии-биеннале, Гран-при «Серебряная нить» (СПб.), вице-Гран-при Специальной премии к 85-летию В. Высоцкого, дипломант 35-й Международной книжной ярмарки, лауреат Российской литературной премии в номинации «Лучший поэт» (2022), конкурса «Мастера пера России», премии Льва Котюкова, гран-при конкурса «Вдохновение».

Член Союза писателей России, Интернационального Союза писателей.

«Бежишь навстречу пробуждающемуся рассвету…»

 
Бежишь навстречу пробуждающемуся рассвету,
Волосы по плечам пополам с ветром.
Руки, как крылья, распахнуты в стороны,
Касаясь земли едва, паришь
невесомая,
 
 
С улыбкою лёгкою, чистою, как первоцвет.
И танцуешь, и смеёшься, и счастливее нет
На земле. И даёшь остальным света лучик,
А сама – отражение солнца и даже лучше.
 
 
Ярче, потому что живая и радуешь.
И вселяешь надежду, и собою облагораживаешь.
И поёшь, и раскрываешь чистую душу,
Разбиваешь преграды и темницы рушишь.
 
 
Пустоту содержанием наполняешь и смыслом.
Там, где ещё не зажглось, даришь искру.
Мгновение и очищающее пламя,
Огонь, сжигающий недоверие между нами…
 
 
И любовью греешь, и ободряешь сердца.
И зарождаешь жизнь новую в продолжение
             цикла земного и природы движения.
И всё по кругу, и снова,
и без конца…
 
 
Но ведь это и есть
вечность и воля творца.
И не надо искать лучшего определения
Тому, как природа с чудом повенчана.
А итог? А итог – это она, Женщина!
 
 
Обычный прожит день очередной,
Сижу и на столе расслабил руки.
Мне что-то говорят и просят внуки,
Бурчит кипящий чайник за спиной,
И лампочка в разбитой старой люстре
Трещит, мигая светом надо мной.
 
 
Всё так идёт неспешно и покойно,
Размеренно и с чувствами в ладу.
Почти ничто меня не беспокоит,
Ну разве иногда за ерунду
 
 
Сорвёшься криком – и поймёшь,
                                                что зря.
…Переживая и себя коря —
За старческую вспыльчивость и
                                            строгость,
А видя детскую обиду, страх и робость,
 
 
Себя винишь и знаешь наперёд —
Всё позабудется, как раньше,
                                         вновь придёт
Забота, и любовь, и трепетная жалость,
И понимание, что, может быть, осталось
 
 
Не так уж много дней, отпущенных тебе,
Подаренных, расписанных в судьбе
По строчкам, по мгновеньям мимолётным,
И точно в яблочко, и промахам бессчётным,
Которых не исправить, не восполнить.
…И каждый миг об этом надо помнить.
 

Исход

 
Я теряю покой, я не сплю, я хожу и гадаю —
Почему и зачем метрономом пульсирует кровь.
Уезжает мой сын, и друзья за кордон улетают,
Утекают мозги, честь и совесть, а с ними – любовь…
 
 
Миллионы сердец вполовину и надвое рвутся,
Сотни тысяч семей машут вслед белокрылым судам.
Наверху в облаках они верят ещё, что вернутся,
Лбом прижавшись к стеклу, тихо шепчут чего-то богам…
 
 
Есть и мать, и отец, но они у державы сироты —
Как птенцы на камнях, на холодных чужих берегах.
Всё, что дорого им, незаметно ушло в анекдоты,
Промелькнуло внизу в перелесках, деревнях, стогах…
 
 
Что потеряно? Что им готовят чужие пенаты?
Что они и когда обретут для себя, что найдут?..
Ростропович с Вишневской вот так уходили когда-то.
Но ведь это вдвоём. А теперь миллионы уйдут!
 
 
Кто останется здесь? Кем же Родина сможет гордиться?
Для кого всё кругом и зачем расцветает весна?
Озираясь вокруг, вижу серые хмурые лица,
На которых печать застарелого душного сна…
 

9.05.2022

Николаю Гумилёву

 
Сижу за столом, а на чайнике кукла надета.
Листаю тетрадь, и нетронутый стынет обед…
Здесь копии всех документов по делу поэта,
Которые ждали меня и пылились на полках сто лет…
 
 
Серебряный век. Серебрились виски у мальчишек…
Растоптанных судеб, растерзанных в клочья семей.
Каких начитались с наганами «кожанки» книжек?
Хватило ли собранных ими… надгробных камней?..
 
 
Двадцатые числа (конца окаянного лета),
Начало безумных, окрашенных скверною бед.
Последняя песня в слезах и с надрывом допета,
Ногтями на стенке написан прощальный сонет.
 
 
Кому повезло? Тем, что сдались, а может, уплыли?..
Бистро и гитара, про русское поле шансон,
Вокруг всё не то – про луну и про снег позабыли,
Щелчком подзывают, шутя обращаясь «гарсон».
 
 
Упали на скатерть кровавые капли варенья,
И папка в руках, и ком в горле, и замерший взгляд.
Подшитый листок недописанного стихотворенья
(О том, как в Египте феллахи под пальмой сидят).
И «выстрел» под ним – приговор приведён в исполненье…
 

Август 2021-го – 100-летие расстрела Н. Гумилёва.

Иосифу Бродскому

 
Потерянная любовь, пронесённая через жизнь стихами,
Которые читали на питерской набережной и на пляжах
Майами.
Душа в оковах, рвавшаяся наружу
В надежде на везение и что ещё кому-то послужит,
 
 
Увидит живыми тех, кого любит без меры
И с кем не удастся встретиться всё равно.
И есть тому многочисленные примеры…
Почему? Я думаю, не было суждено.
 
 
Не отмерено кем-то, и согласие не получено
Ни на земле, где всегда царит равнодушие,
Да, видимо, и на небе, где тоже есть серые и заблудшие —
Ангелы падшие, пасущие такие же души.
 
 
А может, зависть и злость давит кого-то и душит?
А может, хочется унизить поэта и мольбы его слушать?..
 
 
Этим, кто подписывает бумажки и дарует визу,
Ставит штампики с серьёзным лицом для вида.
А за этими корочками и маленькими листочками —
Чья-то жизнь понапрасну перечёркнута строчками,
 
 
Обретающими жуткий смысл своей каллиграфией.
Для кого-то рутина, а для него – приговор, эпитафия.
Для поэта, давящегося сухими слезами,
Проглотившего стон, уткнувшись в подушку глазами.
 
 
И сердце, почти задушенное инфарктами,
Да и без них ранимое и битое разными фактами,
Фатально преподносимыми и горестно ожидаемыми,
Но всегда невыносимыми и скандальными.
 
 
Тебе что-то подарено и отобрано что-то.
Как оценить дары и то, что ушло безвозвратно?
И это не подтвердить математическими расчётами
И не обсудить при личной встрече, приватно.
 
 
А может, вымолить у гадалки и звездочёта
Или сухими щелчками сбросить костяшки на счётах…
 
 
Вот мне, к примеру, уже пятьдесят девять.
А что он, Иосиф Бродский, сумел бы сделать
За подаренные ему, а не мне три года?
Будь это милость Божия или просто природа,
 
 
Случай, желание или уже усталость.
А три года – целая тысяча дней или всё-таки малость
В нашем водовороте и безумной гонке событий?
Не скажет никто… и зачем? Всё равно – нам не быть… Им.
 

«Война и мир»

 
Скажите, вы читали про Войну?
Потом о Мире – пухлые два тома
(Они по школе будут вам знакомы) —
От графа русского, от Льва Толстого.
Он дал нам факты, форму, глубину
 
 
Любви… переживаний, чувств и боли.
С лихвою ими переполнены страницы,
Где весь сюжет в характерах и лицах —
До мелочей, навзрыд прописанные роли
 
 
Пришедших из историй и рассказов,
В которых ложь и правда вместе – сразу.
От автора, не ментора святого,
А от того, кто знал и славил слово,
 
 
Внося божественную искренность и силу,
Рождённую в переживаниях и вере
(Блажен, кто в свет и мудрость их поверил).
И солнце поднялось, и осветило,
 
 
И обнажило чувственную нежность
И откровенность, страстность и безгрешность
На шпаги острие, в повествованье книги:
В глазах священника и на руках расстриги.
 
 
Падение ядра, вращенья бесконечность,
Компот из вишни, летний сад, беспечность
Спеша сливаются в одной судьбе и жизни,
В цветущей юности, служении Отчизне.
 
 
Итак, который будет вам дороже?
Скажите честно, если про Войну, —
Я вам поверю, и про Мир – пойму.
В одном – любовь, в другом всё жёстче, строже.
 
 
Который том роднее, ближе вам, по нраву?
Рожденье, смерть, что вас волнует, право,
И чувства дарит ярче и острее?
Во что вы верите, что примете скорее —
 
 
Войну? А восхищаясь, радуясь… чему?
Потере жизни, помутнению рассудка?
Там лишь одно ночное время в сутках
И верить можно только одному —
 
 
Себе. Любой другой Войною занят,
А если обещает, то обманет…
Во всём великий смысл и острота
                                             порывов.
Для чувств таких, как жалость, доброта,
                          к сочувствию позывов,
 
 
Здесь места нет совсем… Не время!
А чтоб собрать хоть что-то – это бремя.
И надо всем парит старуха-смерть
И каждому в глаза спешит смотреть.
 
 
Старается вовсю, играет с жизнью,
А на кону судьба, оконченная тризной, —
Финал естественный, когда приходит срок.
А здесь? Когда ещё не время и урок
 
 
Наш не окончен первый… и пока
Не ждём финала, перемены и звонка:
На перерыв, антракт, на передышку…
Но жизнь уйдёт, и смерть захлопнет крышку —
 
 
Ей (смерти) всё равно и не нужны конфузы.
Кого приветствовать, что русских, что французов,
То попадающих под руку эфиопов,
Ей всё равно – лишь приобнять кого-то
 
 
И проводить к паромной переправе.
А там монеты две – и вновь назад,
Туда, где можно лгать и править
Свой чёрный бал – на людях… и приват.
 
 
Как в домино – две краски маскарада
И на земле рисуют круги ада —
Где мерзости отчётливо видны
Во всех кровавых «подвигах» Войны…
 
 
Вот взрыв – и юноша упал, во взоре страх,
Мгновеньями бегут сюжетов вспышки.
А сколько их… о, бедные мальчишки…
Между прологом с эпилогом – боль и прах.
 
 
Ну всё, с Войной понятно стало,
Хотя бояться мужу не пристало —
Но не она для нас пристанище души.
Нам Мир с любовью будут идеалом.
О Мире и любви скорей пиши —
Без взрывов, стонов, в неге и тиши.
 
 
Так хочется на юность посмотреть,
На молодость в наивной страсти первой.
А самому красиво постареть,
Не поклоняясь ни Аресу, ни Минерве.
 
 
Стремление к полёту, вере, чистоте —
Вот то, о чём поют писатель и поэт.
О нежности, душевной теплоте
Мечтают воин, пацифист, эстет…
 
 
А первый бал Наташеньки Ростовой?
Что лучше для сюжета для простого!
И первый поцелуй, и детские желанья,
Улыбки, танцы, девичьи мечтанья…
 
 
В любви, Войне есть общее – экстаз!
Но если первая есть жизни продолженье —
Стремленье к идеалам, чистоте,
Искусству и природной наготе…
То во второй… от идеалов отреченье,
Души падение и саморазрушенье.
И в этом убеждались мы не раз.
 
 
Война и смерть – как сёстры, две подруги.
Когда я в церкви на венчание смотрю,
То понимаю, что нас движут к алтарю
Любовь и Мир – в гармонии, на пару.
Война ж нам дарит ненависть, отраву,
Озлобленность, пороки и недуги.
 
 
Что автор нам даёт, во что он верит сам?
Какие движут им подспудные идеи?
Иль только образы и темы им владеют
И всё расписано по планам и часам?
 
 
Довольно… всё уже предельно ясно —
Есть Мир, в котором жить непросто, но прекрасно,
И есть разлучница – могильщица Война,
Что с чёртом под руку и с ним обручена.
 

Уходим

 
Мы бежим, задыхаясь от страха, обиды и злости,
То намётом летим, то, храпя, переходим на шаг.
Мышцы рвутся от боли, и гнутся и крошатся кости,
И спасает внезапно упавший в низину овраг.
 
 
Здесь так сыро, темно и безмолвно, предательски тихо,
Тут любое движенье раздастся – как выстрел в ночи.
Нас давно уже ждёт и бормочет голодное лихо,
Продираясь в подлеске, клюкой по деревьям стучит…
 
 
На подобранных лапах, к земле животом припадая,
Распахнувшая пасть и горящие пяля глаза,
К нам по склонам стекает живою волною шиза,
Всё подмяв на пути – постепенно овраг заполняя.
 
 
Мы уходим ручьём по засохшему старому руслу,
Окровавленный след за собой оставляя – как метки.
Нам теперь всё равно, лишь бы прочь от запретов и
клетки —
 
 
Путь наш труден и долог, тернист и потерями устлан.
В чём же наша вина и кто счёт предъявляет заочно?
Почему мы должны (ничего не прося, не беря)?
…Это просто охота, забава, и знаем мы точно —
Там внизу, на границе, у леса… стоят егеря.
 

Первая любовь

 
Ей принесут цветы с карточкой от меня.
Посыльного потом попрошу рассказать,
Как приняла букет, как читала, —
чтобы понять,
Осталось ли чувство, а может, надеяться зря
 
 
На свидание, назначенное в записке,
Такое желанное. Но всё больше сомнений,
Как только становится уходящим
                                             …время,
И ожидание, и понимание намерений.
 
 
Стать снова кем-то, а не просто знакомым старым,
Который давно уже от этой жизни усталый —
Хочет погреться у прежнего, неостывшего очага.
А может, это снова молодость и на картине стога?
 
 
И в музее почти пусто и ничего лишнего.
А может, это всё забытое и пронзительно личное?
Которое не описать и не передать словами.
А может, лучшее – это расстояние и молчание между нами?
 
 
Ведь сколько прошло – сорок лет, пятьдесят?
Но часы на башне, как прежде, стучат.
И голуби те же снуют под ногами —
Как тогда, когда мы по брусчатке сбегали
 
 
Вниз и смеялись, не стесняясь прохожих,
Нарочно, чтобы им стало понятно тоже —
Как нам хорошо и всё в мире – у наших ног.
И что не предложит теперь сам господь бог…
 
 
У нас уже есть – и другого не надо.
Одна ладошка твоя у меня в руке,
На вторую дышу, целуя, а сам
Согреваюсь твоим взглядом,
Васильками, плывущими по реке,
Глазами, горящими над листопадом.
 
 
Наверное, это не повторить,
Впрочем – как за оградой…
Пусть лучше останется тихая память,
Как над речкой пришлось молодыми плавать —
 
 
Сплетаясь руками и лицами над водой…
Но теперь мы уже не напротив друг друга,
Разделённые временем и всяческой ерундой.
Я теперь для тебя просто друг,
Ну а ты для меня лишь подруга,
            а может быть… всё-таки, ну а вдруг…
 
 
Да нет, лишнее видеться нам с тобой:
Слишком поздно и в ощущениях сложно,
Да и адреса нет – я давно позабыл адрес твой.
Скажешь: «Не может быть!» Да, теперь и такое возможно!
 

Поэты России

 
Тяжело поэтом быть в России,
Рифмовать страдание и боль…
Почему всегда они просили
Милостыню, право на любовь?..
 
 
Где-нибудь ещё (помимо дома)
Им сулили цепи и тюрьму?
А к кому не липла идиома —
Подавали посох и суму?..
 
 
И в каком ином, скажите, царстве,
У каких пределов и границ —
Жить в гоненьях, муках и мытарствах,
От бессилья выть и падать ниц —
 
 
Разбивая в кровь своё лицо…
На котором всё как на картине:
Замерзать в огне, гореть на льдине,
Умерев ребёнком – стать отцом…
 
 
Говорить, не думая о смысле,
Проходить сквозь горы напрямик.
Не считать, а плавать в море чисел,
Знать, когда уйдём, как мир возник…
 
 
Ты не бойся, что они умнее,
И не надо их боготворить.
Им скажи спасибо, что умеют
Души грешные слезой
омыть.
 

«Чашка кофе и первая сигарета…»

 
Чашка кофе и первая сигарета,
Ты в кровати и ещё не одета.
На столе наброски лёгкие, осторожные,
Которые ждёт детвора восторженная
 
 
В коротких платьицах и штанишках.
А может, это автор переживает о книжках,
О сроках и просит ускорить процесс,
Который скорее похож на инцест
 
 
Между мыслью и графикой на листке,
С которыми – как прутиком на песке.
А потом берёшь в руку ластик
И вымарываешь на асфальте классик.
 
 
И двигаешься от предмета до композиции,
Удовлетворяя желания автора и амбиции,
Договор подписывая от лицензиара.
И не думаешь о получении гонорара.
 
 
Обсуждаешь с внуками меню и сюжеты,
Успевая к компьютеру и переворачивая котлеты.
И по телефону, и так разговариваешь,
И при этом никого не расстраиваешь
        и успеваешь…
 
 
Быть художником, и бабушкой, и женою,
И громоотводом между детьми и мною.
А ещё совещания и селекторы,
И ковид, и какие-то строительные проекты!
 
 
Так бежит, так летит время, наверное.
Ведь не у всех судьба такая необыкновенная.
И терпения не у всех и на всё хватает,
           и таланта…
Ну а Лариса? Могла быть художником и музыкантом…
И в ней – то гармония, то всё без края —
И она везде, она единственная такая!
 

Александру Гриценко

 
Что лучше музыки, когда она звучит —
Триумф гармонии над жизненной рутиной!
А живописец с кистью у картины?
Поэта муза тоже не молчит!
 
 
Как выбрать мне меж нотами и слогом,
Сольфеджио смешав с литературой
(Как между правилом размера, партитурой),
Не ошибившись с выбором, определённым богом?
 
 
Как то, что мы хотели бы в судьбе
Чуть изменить, попробовав исправить,
Так реквием, написанный себе,
Вас может и унизить, и прославить.
 
 
Что лучше, пасть на взлёте, не наскучить —
Иль прозябанием себя душить и мучить,
Построив всё по правилам и планам,
И жить со скукой, ленью и обманом?
 
 
Каких ещё насмотримся обрядов:
Пороков низменных, проклятий, травли, ядов,
Которые легко в бокалы льются
И другу лучшему… и брату подаются
 
 
Авансом будущих своих грехов,
Освободясь от совести и чести – от оков,
Которые мерилом быть должны, оценкой —
От медиума – Мастера Гриценко,
 
 
Ушедшего безвременно, внезапно…
Так хочется мне повернуть обратно
                                         время,
Чтоб не давило тяжким грузом бремя
Потери, ощущенья пустоты,
Чтоб вновь покрылись строчками листы…