Buch lesen: «Одиночество дипломата»

Schriftart:

* * *

Ревекке, Анне, Виктории, трем поколениям моей семьи

Иуда

Judah P. Benjamin, the dapper Jew,
Seal-Sleek, black-eyed, lawyer and epicure,
Able, well-hated…

Stephen Vincent Benét
“John Brown’s Body”

Иуда Бенджамин, щеголь-еврей,
Гладкий, как тюлень,
Черноглазый адвокат, эпикуреец,
Умелый, ненавидимый крепко…

Стивен Винсент Бенé
«Тело Джона Брауна»

Место под солнцем

На юге небо всегда кажется выше. Когда опускаются сумерки и верхушки кипарисов застывают на фоне глубокой синевы, кажется, что воздух напоен бархатистым ароматом вечнозеленой тропической растительности. «Добрый старый американский Юг», край резких контрастов под ярким солнцем, давно уже стал легендой. Ушла в небытие размеренная и утонченная жизнь старых усадеб. Унесены ветром балы и дуэли, южные традиции и предрассудки. Стали героями исторических романов плантаторы и генералы, салонные красавицы и светские львы, а в каждом американском городе, большом или малом, есть памятник погибшим в годы жестокой войны, расколовшей страну на Север и Юг.

Иуда Филипп Бенджамин

В эпицентре этого крупнейшего в американской истории шторма оказался человек, судьба которого и по сей день вызывает разноречивые отклики. Он был одной из ключевых политических фигур XIX века. Ныне имя его нечасто упоминается даже в самых кропотливых трудах американских историков. Иуда Филипп Бенджамин – блистательный юрист, сенатор США, известный предприниматель, незаурядный государственный деятель – коллизий его жизни хватило бы на несколько человеческих судеб. Однако даже для близких ему людей «Принц Конфедерации» так и остался загадкой.

Мальчика-первенца назвали Иудой. Имя было традиционным для патриархальной религиозной семьи. В память Иуды (Иегуды), родоначальника одного из двенадцати колен Израилевых, были названы многие герои древней еврейской истории. Но в христианском мире с этим именем ассоциировался совсем другой библейский персонаж.

Иуда Филипп Бенджамин появился на свет 6 августа 1811 года. Звезда удачи не сияла над его головой. Он был одним из шестерых детей Филиппа Бенджамина, хозяина небольшой лавки на острове Сент-Томас, принадлежавшем в ту пору британской Вест-Индии, а ныне – Виргинским островам, протянувшимся узкой полоской в Карибском море. Лежащие на пересечении морских торговых путей между Европой и Америкой, эти острова издавна манили к себе людей, по разным причинам не ужившихся в Старом Свете.

Когда-то Филипп Бенджамин держал крошечный магазинчик в еврейском квартале Лондона. Наполеоновские войны сильно ударили по всей английской торговле. Разорившийся коммерсант решил попытать счастья за океаном, в Вест-Индии, где у родственников его жены, Ребекки Мендес, неплохо шли дела.

Отец Иуды оказался не самым удачливым бизнесменом: нужда по-прежнему следовала за ним по пятам. Через несколько лет угроза очередного разорения заставила семейство перебраться в Соединенные Штаты. Здесь они несколько раз переезжали с места на место, пока не осели в 1821 году в Чарльстоне, тогдашней столице штата Южная Каролина. Отсюда и начал свое восхождение один из самых ярких и загадочных американских политиков XIX столетия.

Чарльстон был первым городом в Новом Свете, который предоставил право голоса нехристианам. В колониальные времена Южная Каролина управлялась согласно хартии 1669 года, составленной великим английским философом Джоном Локком. Хартия гарантировала свободу совести всем поселенцам, среди которых были отдельно упомянуты «язычники, евреи и сектанты». Во время Войны за независимость США большинство иудеев-южан сражалось на стороне генерала Вашингтона, многие были офицерами его армии. Со временем в Чарльстоне образовалась самая крупная еврейская община на юге страны.

Впоследствии, в кругу вашингтонских друзей, Иуда Бенджамин с радостью вспоминал свои детские годы в Чарльстоне. Семью по-прежнему кормил небольшой магазинчик в районе порта. Запах сушеных тропических фруктов, специй и кокосового масла в лавке, шум порта с боцманскими свистками и многоязыкой матросской речью, неповторимое дыхание южного моря составляли аромат детских воспоминаний сенатора. Вероятно, отсюда берет начало глубокая привязанность к старому американскому Югу, на долгие годы определившая его жизненный выбор.

Подлинной главой семьи была Ребекка. Иуда никогда не упоминал отца, но бережно относился к матери. Дальние родственники вспоминали ее как женщину с сильным характером, которая, невзирая на бедность, умела высоко держать голову. Однажды, как пишет первый биограф Бенджамина П. Батлер, более обеспеченная сестра Ребекки прислала ей из Вест-Индии сундук с дорогим постельным бельем. Нераскрытый сундук был тотчас отослан обратно с уверением в полном благополучии.

Будущий член кабинета министров Конфедерации учился в школе для бедных детей. Мальчик демонстрировал несомненные способности. Иуда запоминал книжный текст страницу за страницей и с легкостью цитировал огромные поэмы. Но много ли было в Чарльстоне возможностей для бедного иммигранта, пусть даже и с искрой Божьей?

Все изменилось в тот день, когда на пороге лавки появился Мозес Лопес, богатый и уважаемый в еврейской общине предприниматель, известный своей благотворительностью. Он предложил Филиппу и Ребекке отправить мальчика в Йельский университет и дал существенную сумму для поступления. В это было трудно поначалу поверить: в Йель посылали учиться своих сыновей аристократические семьи Юга. Вступительный экзамен в университет включал проверку знания греческого, латыни и математики, а также осведомленности в трудах древних – Вергилия, Цицерона, Саллюстия. Но четырнадцатилетний Бенджамин справился с первым в жизни серьезным испытанием. Часть необходимой платы за его учебу внесло еврейское общество помощи сиротам. Ради сына Ребекка проглотила свою гордость.

Когда низкорослый Иуда Бенджамин надел черно-белую форму студента Йеля, он оказался самым младшим среди учащихся. Единственный в те времена иудей в одном из старейших университетов Америки был фигурой экзотической – иммигрант и провинциал среди отпрысков плантаторских семей Юга и денежной аристократии Севера. Университет, расположенный в сердце Новой Англии, оставался цитаделью пуританского консерватизма. Все студенты были обязаны к последнему удару колокола успеть на утреннюю службу, которая начиналась зимой в шесть часов утра, а летом – в пять. Программа первого года включала изучение античных историков Геродота, Тита Ливия, Тацита, а также географии, астрономии, тригонометрии. О трудностях науки говорит одна из тогдашних традиций йельских студентов: в конце учебного года хоронить одну из пяти книг Евклида.

«Бенджамин многое выучил вне классных стен Йеля. Наблюдая вблизи богатых мальчиков, он усваивал манеры высших классов. Он упорно работал, чтобы опередить их в учебе, превзойти в дебатах с помощью логики и остроумия. Он подражал их лучшим качествам, отбрасывая фатовские манеры, он погружался в искусство, музыку и поэзию, чтобы скрыть свое скромное происхождение. Юноша с ограниченными возможностями среди американской элиты, неотесанный провинциал с еврейскими манерами, он страстно подражал лучшим образцам йельского сословия», – писал о нем историк И. Эванс.

К середине второго года обучения Иуда стал одним из лучших в классе. Об этом свидетельствуют сохранившиеся письменные отзывы классных наставников. Юношу ожидало прекрасное будущее. Но в Чарльстоне случилось непоправимое – отец бросил семью. Обстоятельства семейной драмы остались нераскрытыми: Филипп Бенджамин уехал из Чарльстона, и Иуда никогда больше не упоминал о нем. Ребекка была не в состоянии платить за учебу сына – один год в университете стоил немыслимые для иммигрантской семьи деньги: шестьдесят четыре доллара тридцать два цента. Со слезами на глазах, никому не объясняя причин, юный Бенджамин покинул Йель.

В его жизни будет много потерь и разочарований. Однако в шестнадцать лет Иуда принял окончательное и одно из самых важных в своей судьбе решений: он задумал уехать в Луизиану, в Новый Орлеан – город, где его никто не знал и где он мог начать все сначала, без оглядки на прошлое. Ребекка тайком положила в вещи сына истрепанный молитвенник.

Законы и сахар

Бенджамин приехал в Новый Орлеан в 1828 году с пятью долларами в кармане. Деньги на пароход были взяты в долг у мужа старшей сестры. Ребекку этот город страшил своей сомнительной репутацией, но она понимала, сколь тяжело будет сыну обретаться в Чарльстоне, вернувшись к рутине маленькой фруктовой лавки.

Новый Орлеан был самым колоритным местом в тогдашней Америке, где буквально из воздуха делались состояния, которые затем, случалось, просаживались за одну ночь в карточной игре или терялись в рискованных морских предприятиях. Здесь находили пристанище путешественники, торговцы, авантюристы, коммерсанты. На рынках Нового Орлеана продавались пряности из Китая и тиковое дерево из Африки, китовый жир из Северной Атлантики и ром из Ямайки. Отсюда вверх по реке Миссисипи протянулись пароходные линии, столь ярко описанные Марк Твеном и Майн Ридом. Здесь не слишком интересовались религиозной принадлежностью, и человек с умом и способностями мог рассчитывать на удачу.

Основанный французскими колонистами в 1718 году, город был назван в честь герцога Филиппа Орлеанского, тогдашнего регента Франции при малолетнем Людовике XV. На протяжении последующих ста лет город переходил от французов к испанцам и обратно, что обусловило своеобразие его культуры. Правительство Наполеона продало Соединенным Штатам огромные территории Луизианы в 1803 году. Но еще долго европейцы, посещавшие город, не могли отделаться от ощущения, что находятся в Старом Свете. Узкие улочки Нового Орлеана, застроенные домами французского типа с черепичными крышами и узорчатыми балконами, служили прекрасным обрамлением цветущей утонченной культуры выходцев из латинских земель.

Все это совсем не походило на пуританский Йель: иллюзию южного города Франции усиливали наряды и манеры женщин, а также особый «раблезианский» дух Нового Орлеана. Здесь не закрывались по воскресеньям лавки, салоны и увеселительные заведения. Ни в одном американском городе не существовало в те годы такого обилия частных театров, казино и притонов. Новый Орлеан даже не пытался скрыть свои пороки: здесь любили, танцевали и дрались на дуэлях.

Бенджамин, поселившийся в крошечной каморке, поначалу перебивался случайными заработками – от нескольких дней до нескольких недель. В конце концов, он нашел не слишком хорошо оплачиваемую, но постоянную работу в одной из нотариальных контор. Тут он впервые познакомился с основами делопроизводства, ведения бизнеса, страхования имущества. Ему предстояло изучить не только американское законодательство, но и действовавшее в Луизиане римское право в виде старинного испанского законодательства и французского Гражданского кодекса. Молодой человек, схватывавший на лету сложности коммерческого права, мог вполне рассчитывать на успешную юридическую карьеру. Пока же приходилось подрабатывать репетиторством в зажиточных семьях Нового Орлеана.

Огюст де Сен-Мартин, один из представителей франкоязычной городской элиты, нанял юношу с хорошими рекомендациями для занятий английским со своей дочерью. Обучение должно было быть обоюдным: согласно договору между молодыми людьми, мадемуазель Сен-Мартин в свою очередь обучала будущего адвоката французскому. Иуда делал несомненные успехи, впитывая, как губка, вместе с языком, новый для него рафинированный мир французской культуры.

В Новом Орлеане в ту пору, согласно историку М. Райвеллу, было всего семьсот жителей еврейского происхождения при общем населении города в 50 тысяч. Всего четыре семьи соблюдали религиозную традицию кашрута и лишь две – Субботу. Местный раввин был женат на католичке. Ребекка не зря опасалась за увлечения сына в «городе греха».

Натали Сен-Мартин было шестнадцать лет, возраст замужества по старой французской традиции. Невысокая, великолепно сложенная темноволосая красавица с голубыми глазами, обладала, по словам современников, живым нравом и «голосом примадонны». Родители вполне могли рассчитывать на выгодную партию среди новоорлеанского высшего общества.

Двадцатилетний Бенджамин засиживался в нотариальной конторе глубоко за полночь. Здесь пахло чернилами и пыльными переплетами старых законодательных фолиантов. Откуда-то издалека доносился аромат цветущих магнолий и звуки ночной фиесты, а совсем рядом светились окна в доме на улице Конде, где жила Натали, первая красавица Нового Орлеана. Между ними лежала глубокая пропасть, которую он надеялся преодолеть, изучив эти многотомные правоведческие труды.

Встревоженные Огюст и Франсуаза не раз обсуждали проснувшийся у дочери интерес к занятиям английским, не подкрепленный к тому же успехами в грамматике и чтении. Бенджамин был иноверцем и плебеем без связей и состояния. Но в Натали заговорило ее врожденное упрямство. Она умела настоять на своем: этот молодой человек небогат и ниже по положению в обществе, но он, как никто другой, подает большие надежды.

В конце 1832 года Бенджамин успешно сдал экзамен по юриспруденции и был принят в коллегию адвокатов Луизианы. Спустя два месяца, 12 февраля 1833 года, состоялось бракосочетание Иуды Бенджамина и Натали Сен-Мартин. Родители невесты поначалу хотели, чтобы Бенджамин перешел в христианскую веру, но тот отказался. Ребекка в свою очередь не одобрила брака с католичкой и на свадьбу не приехала.

Карьера Бенджамина начиналась вместе со стремительным ростом и развитием страны. Его молодость совпала с исторической молодостью американской республики, ее становлением и триумфом. С 1812 по 1850 годы площадь доступных для заселения земель к западу от реки Миссисипи увеличилась почти до размеров европейского континента. Эта земля обетованная, как никогда раньше, казалась огромной театральной сценой, где предстояло развернуться грандиозным событиям. В «Философии истории» Гегель еще в 1823 году писал об Америке, как о «стране будущего, в которой впоследствии раскроется смысл мировой истории».

Политическая карта страны менялась на глазах одного поколения – в первой половине XIX столетия в Союз были приняты пятнадцать штатов. Сюда зачастили путешественники-иностранцы: еще вчера казавшаяся тихой колониальной заводью, молодая республика стала примером быстрого прогресса в сельском хозяйстве и торговле, в развитии политических институтов. В Новом Орлеане росли, как на дрожжах, коммерческие фирмы, верфи, конторы, банки. Население города удваивалось каждые десять лет. За кипами хлопка, тюками табака, мешками риса, бочками сахара и патоки в американских портах угадывалась будущая экономическая мощь Соединенных Штатов. Новый Орлеан все более становился «воротами Юга» в его экспансии на запад – в Техас, Нью-Мексико, южную Калифорнию.

Молодой адвокат Бенджамин по-прежнему много работал ночами. Он выигрывал в суде дела, которые другие адвокаты даже не принимали к рассмотрению. Стремительно росла его юридическая репутация, чему способствовал выход в свет первой книги Бенджамина. Два года напряженного труда потребовали анализа более шести тысяч судебных дел: «Свод законодательных решений Верховного суда Луизианы», вышедший в 1834 году, стал настольной книгой для юристов штата. В ту пору Иуде было всего двадцать три года.

Обаятельная и беспечная Натали была истинной южанкой – с врожденной грацией, элегантностью и умением подчинять себе мужчин. Она не ошиблась в выборе супруга, готового удовлетворять ее запросы. Успешная практика Бенджамина – одного из лучших специалистов Луизианы в области коммерческого права – позволяла ей не отказывать себе в нарядах из Парижа, драгоценностях и увеселениях. Натали мало интересовалась делами мужа. Так, стремление Бенджамина заниматься местной политикой представлялось ей больше как возможность присутствовать на балах у губернатора и флиртовать с поклонниками из «золотой молодежи».

Франкоязычная элита Луизианы гордилась своим эпикурейством, изысканным этикетом и верностью традициям. Весь Новый Орлеан ходил в оперу. В вечер открытия сезона вдоль Странд-стрит, где находился оперный театр, выстраивалась вереница экипажей. В знаменитом Французском квартале все было близко, и в обычные дни прогулка пешком вдоль бульвара, доставляла большое удовольствие. Но неписаным правилом высшего света считался выезд на премьеру в экипаже. Лакированные кареты с впряженными породистыми лошадьми подолгу простаивали в очереди на подъезде к театру.

Войти в мир политической элиты Луизианы означало, прежде всего, быть успешным плантатором. Годовой доход Бенджамина превышал сто тысяч долларов, что позволило ему купить одну из самых больших сахарных плантаций штата. К этому времени зрение его стало сильно сдавать – сказались многолетние ночные сидения с книгами. Но теперь Иуда мог позволить себе иной образ жизни.

Имение Бельшас в нескольких милях от Нового Орлеана вниз по течению Миссисипи казалось воплощением мечты. Старый дом с великолепным садом и подъездной аллеей из вековых дубов был окружен бескрайними зеленеющими лугами высокого тростника с белыми султанами. Сахар из него получали в жидком виде, а затем сироп перерабатывали в рафинад. Побочным продуктом была патока, идущая на производство рома и тростникового вина, которое приготовлялось из смеси забродившего сиропа с ананасным и апельсиновым соком.

Новый хозяин без колебаний снес старый дом, чтобы на его месте возвести просторный особняк, достойный будущих наследников рода Бенджамина. Квадратный в плане усадебный дом с опоясывающей его по периметру верандой насчитывал двадцать комнат с великолепной отделкой. На кухне никогда не знали, сколько ожидать гостей к воскресному столу. Иуда Бенджамин регулярно давал званые обеды, а то и балы, и тогда распахивались двери, соединявшие гостиную со столовой, на лестницу выходили слуги со струнными инструментами, зажигались все канделябры, и среди этого изобилия ароматов и музыки царила первая красавица Натали.

К новому делу своей жизни Бенджамин отнесся с не меньшим энтузиазмом, чем к юриспруденции. На его плантации работало сто сорок чернокожих рабов и восемь белых европейцев, специально приглашенных руководить производством сахара. Сам Иуда штудировал научные издания и периодику по сельскому хозяйству и даже совершил вояж во Францию для встречи с химиком Рилье. Молодой плантатор внедрил принципиально новую технологию получения чистого сахара – выпаривание сиропа в вакууме.

Иуда Бенджамин не в первый раз сталкивался с рабовладельческой системой, глубоко укоренившейся на американском Юге. В качестве приданого от родителей жены к нему перешли две служанки-мулатки. Отношения между белой и черной расами на Юге представляли собой запутанный клубок политических, религиозных и этических установлений и предрассудков: от традиционной патерналистской модели «родители – дети» до животного ужаса перед «варварской расой», практикующей каннибализм, языческий культ Вуду и человеческие жертвоприношения.

Среди самых сильных детских воспоминаний Иуды – ряды виселиц с мятежными рабами. В 1822 году в Чарльстоне, совсем неподалеку от дома Бенджаминов, был обнаружен тайник с оружием. В заговоре под руководством освобожденного раба Денмарка Веси участвовало несколько сотен чернокожих. По условному сигналу они должны были захватить арсенал и начать «убивать всех белых в городе, насиловать женщин, грабить банки и сбежать на корабле в Сан-Доминго, предварительно предав город огню». Тридцать девять рабов были повешены в Чарльстоне в назидание остальным, и эта сцена осталась в памяти одиннадцатилетнего Иуды. В Новом Орлеане проживало много беженцев с островов Вест-Индии, и у всех на слуху были жуткие истории о восстании чернокожих в Сан-Доминго, где зверская расправа постигла белое население острова.

В 1842 году Бенджамин участвовал в качестве защитника в одном из самых известных судебных процессов того времени – деле о бриге «Креол». Этот корабль перевозил партию рабов из Вирджинии в Новый Орлеан. В море невольникам удалось поднять мятеж, ранить капитана и силой заставить его и команду взять курс на Вест-Индию. Судовладельцы из Вирджинии возбудили иск о возмещении ущерба к одной из страховых компаний Нового Орлеана. Дело слушалось в Верховном суде штата Луизиана. Речь, произнесенная тогда Бенджамином, вошла в судебные анналы Америки. Он обвинил судовладельцев в жестокости по отношению к невольникам. Один из его пассажей впоследствии был опубликован и циркулировал по всей стране: «Что есть раб? Это человеческое существо. У него есть чувства и разум. Его сердце, как и сердце белого человека, переполняется любовью, сгорает от ревности, ноет от печали, тоскует от стеснений и неудобств, жаждет мщения и лелеет мечту о свободе. Его чувства и эмоции могут не быть столь яркими и тонкими, как у белого человека, и его разум не так остр, но у него есть чувства и страсти, которые более неистовы и, поэтому, еще более опасны, ибо ум его сравнительно слаб и не просвещен. Он склонен к мятежу, принимая во внимание характер раба и те особые страсти, порождаемые его природой, усиленные образом его жизни; он даже готов завоевать свою свободу, где представится такая возможность».

Тогдашний мир плантаций был во многом схож с укладом русской усадьбы первой половины XIX века, его утонченной дворянской культурой – и крепостным правом. Иуда Бенджамин правил на своей плантации широко и гуманно. Американский историк Пирс Батлер, выпустивший в 1906 году биографию Бенджамина, разыскал в те годы двоих последних бывших рабов с плантации Бельшас. По словам Батлера, они сохранили лишь «добрую память» о своем хозяине и множество «романтических легенд» вроде истории о двухстах серебряных долларах, которые Бенджамин добавил в медь для колокола, оповещавшего о прибытии в Бельшас каждого гостя. Просвещенный южанин, либерал – большего вряд ли можно было требовать от выходца из рабовладельческих штатов США, где уклад жизни и мораль сформировались еще в колониальные времена, поддерживались почти всеми слоями общества и освящались законами и церковью.

Имение Бельшас, детище Иуды Бенджамина, было подобно миру грез. Он любил замирающий вечер, когда из-за темнеющих вдали деревьев поднималась луна, и свет ее серебрил ленивые воды реки. Воздух был неизменно благоуханным: в саду высаживались всевозможные цветы и ароматные кусты чайной оливы. Но Натали скучала в этом раю. Ни рождение дочери, ни местные увеселения не могли удовлетворить ее тягу к светской жизни. Она не была создана для жизни в деревне, среди сахарного тростника. Капризы французской моды и последние парижские сплетни интересовали ее гораздо больше, чем агротехника и дренажные системы, цены на патоку, виды на погоду и урожай. Натали по-прежнему видела себя в центре кружка красивых мужчин, каждый из которых молил вписать его имя в ее бальную книжечку.

В 1843 году Иуда Бенджамин получил первый приз сельскохозяйственного общества Луизианы. Со всех концов штата к нему приезжали плантаторы, чтобы ознакомиться с новыми методами производства и очистки сахара. Невиданный доселе в сельском хозяйстве Юга паровой двигатель приводил в движение отжимный пресс и систему вакуумных бойлеров. В те времена сахар выпускался в виде больших «голов». Затем, уже на кухнях, их раскалывали специальными инструментами (отсюда пошло выражение «битый сахар»). Бенджамин опубликовал серию статей по агротехнике и агрохимии в научно-популярных изданиях Луизианы, получившей в ту пору прозвище «сахарный штат». Впоследствии историк Р. Остервайс несколько высокопарно охарактеризовал деятельность Иуды в Бельшасе: «За популяризацию научных знаний и большой вклад в огромную индустрию Бенджамин заслуживает почетное место в сельскохозяйственной истории Соединенных Штатов».

«Маленький еврей», как называли его некоторые из современников, увлечен и политикой, этим традиционным для джентльмена-южанина занятием. В 1842 году он был избран в палату представителей штата, где смог провести закон, запрещавший тюремное заключение за долги. Он был среди учредителей государственного университета Луизианы. Вряд ли Иуда Филипп Бенджамин мог предположить тогда, что стезя политика спустя два десятилетия сделает его государственным преступником, «Иудой Америки», который, как беглый раб, будет скрываться под чужим именем в болотах американского Юга.