Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт

Недочитал… Уж и не припомню, когда я бросал читать книгу. Но тут не смог. Тридцать страниц первого романа и пятнадцать страниц второго – это максимум, что я осилил. Я боролся. Изо всех сил. Я обещал себе прочитать ещё десять страниц. Но было то же самое – не просто скучно и неинтересно, а было неприятно на физиологическом уровне. Нет, никаких ужасов и скабрезностей, но – отталкивающие персонажи, отталкивающие события в их жизни, отталкивающая манера письма. А манера у обоих романов редкая – аллегория. Видимо, у меня аллергия на аллегорию. Причём не аллегорическая аллергия, а самая что ни на есть настоящая, незаёмная аллергия на аллегорию. Может быть, осеннее обострение? Невозможно проверить, так как я уже и не помню, когда в последний раз читал аллегорию.

Стал соображать, чтó я знаю про аллегорию? Это когда пишут «Отец» – и это не конкретный отец, а вообще Отец, символический. Это когда Кляйнцайт попадает в больницу с расстройством здоровья, а в аннотации поясняют, что «болезнь Кляйнцайта – метафора, условие человеческого бытия в странном городе, состоящем из Лазарета и Подземки». Видите, опять эти прописные буквы, верный спутник аллегории! Вот ведь Рассел Хобан, приближаясь к своему пятидесятилетию, дал жару! Дал сплошную жаркую аллегорию – и на жизнь, и на город, и на всё. Даже расстройство здоровья у Кляйнцайта аллегорическое:

«– По виду у вас гипотенузное. И чуточку диапазона, возможно. Мочитесь в две струи?..»

«…Анализы показали уровень децибелов – 72, светочувствительность 18000 и отрицательную полярность – 12%. Полярность Сестре не понравилась, та могла сдвинуться в любую сторону, да и децибелы оставляли желать лучшего. Но зато светочувствительность у него! Её видно в этих усталых глазах, подумала она…»

«– О гипотенузе нам известно не до ужаса много, – сказал доктор Розоу. – Да и о диапазоне, если уж на то пошло. Можно всю жизнь прожить, даже не ведая, что у вас есть то и другое, но уж если они взбрыкнут, неприятностей не оберёшься».

Не стóит и говорить, что в «Кляйнцайте» думают и разговаривают вещи, совершенно по-лейбницовски: «Кляйнцайт откинулся спиной на койку. Койка вздохнула. Мой, сказала койка. Как долго я ждала. Ты не похож на других…» Это тоже, наверное, аллегория.

Оба романа написаны ровно пятьдесят лет назад. Что изменилось в мире аллегорий? Наверное, ничего. Жизнь продолжается, аллегории вечны. Но с хобановскими аллегориями у меня паззл не сложился – вырезы другие.

Отмечу, что оба романа – аллегории, но отличаются вот чем. Простые человеческие отношения и своеобразный интерес автора к интимным сторонам жизни имеется в обоих, но «Лев Боаза» написан со звериной серьёзностью (он же про львов), а в «Кляйнцайте» много английского юмора (он же про болезни), например, такой фрагмент (из того, что я успел прочитать):

«– Может, замечали, что люди в последнее время выглядят иначе? Должно быть, болваны меняются. – Болваны, – сказал Кляйнцайт, – о! – Сначала меняются болваны в  витринах, – сказал Очаг, – потом люди. – Не думал, что это кто-нибудь замечает, кроме меня, – сказал Кляйнцайт. – Болванов, может, создаёт Бог. Людей создаёт человек».

Беккет был бы доволен. Любители Беккета довольны Хобаном и тем, что Беккет был бы доволен Хобаном. Но помимо такого приятного абсурда… – начинай читать рецензию с начала.