Путь мистика

Это было совершенно другое. Муж умер, и шок был так велик, что девушку разбил паралич. Нет никакого вопроса о бессознательном; все было сознательно. Шок был осознанным, и паралич был осознанным. Паралич случился просто потому, что не было смысла жить; идти было некуда. В каком-то смысле сознательный ум почувствовал: «Это смерть». Она так любила этого человека, что не могла без него жить. Это вспыхнуло в ее сознательном уме, хотя она и не умерла, – смерть не так легка. Но она умерла наполовину; она стала парализованной.

Но все было сознательным. Ничто не было подавлено. Это было сознательное понимание, что жизнь теперь бессмысленна, что теперь это тело бессмысленно. Она просто умерла в том, что было в ее силах. Тело продолжало дышать, сердце продолжало биться – но это другое дело. Шок был огромным, но он был сознательным.

Подавление случается, только когда ты чувствуешь, что что-то неправильно; тогда ты сбрасываешь это в бессознательное. Но для нее то, что она чувствовала, было абсолютно правильным. Жить, желание жить было бы неправильным. Поэтому в этом совершенно не было подавления. Именно поэтому ей было легко выбежать, когда дом загорелся. Дело было просто в том, что она забыла о своем параличе. Теперь другой шок – пожар в доме. Он был свежее; она просто забыла старый шок и то, что не может бегать, что она парализована.

Времени не было: тотчас же, как каждый выбегал из дому, выбежала и она. Она осознала это, только когда люди увидели, что она бежит, и сказали:

– Эй, ты же была парализована многие годы!

И она просто тотчас же упала на землю и снова стала парализованной.

Но все это было сознательным – не то чтобы она притворялась, позировала. Первый шок был старее; новый шок был более свежим – и все вокруг бежали. Просто на мгновение она забыла о первом случае, который сделал ее парализованной. Но в то мгновение, как ей напомнили, она тут же упала парализованная. Но ничто не ушло в бессознательное; все оставалось в сознательном.

Психоанализ не может ей помочь – помочь ей может только новая любовь, новый смысл. Лишь новое желание жить может снова принести жизнь в ее конечности. И это тоже будет сознательным. Все, что ей нужно, это то, ради чего стоит жить, что-то такое, что придаст ее жизни смысл, что сможет заменить старую любовь и принести свежий ветер, чтобы ей снова захотелось петь и танцевать. И все будет по-другому.

Не нужно никакого психоанализа. Психоанализ не сможет ничего сделать, потому что в ее снах не найдется никакого ключа; ключ очевиден, ясен. Именно глубина ее любви оставила ее без смысла, и это воздействовало на ее тело, потому что ум имеет громадный контроль над телом.

Ты можешь попробовать: когда-нибудь сомкни пальцы, вот так, и просто повтори: «Даже если я хочу их разомкнуть, то не могу». Несколько минут продолжай повторять: «Даже если я хочу их разомкнуть, то не могу». Через пять минут скажи: «Я не могу разомкнуть пальцы». Сосчитай до семи, а после семи попробуй их разомкнуть, и ты не сможешь. По крайней мере, тридцать три процента людей не могут их разомкнуть. Чем больше они пытаются, тем более находят, что это невозможно: руки сомкнуты намертво.

И все это сознательно, потому что нет вопроса о бессознательном. Ты должен повторить весь процесс; иначе ты не сможешь их разомкнуть. Они связаны намертво. Тебе придется повторить: «Я сосчитаю до семи, и постепенно это получится… Я могу их разомкнуть».

Медленно сосчитай до семи и, не прилагая больших усилий, разомкни их. Если ты приложишь усилие, это создаст проблемы. Просто постепенно разомкни их, и ты удивишься, что может сделать ум. Если это возможно, ты можешь создать и паралич. Это просто тот же самый процесс: «Мои ноги не могут пошевелиться».

Ты можешь сделать с телом что угодно – ум имеет безграничный контроль над телом, – но все это сознательно. Это не имеет ничего общего с бессознательным.

Попробуйте с пальцами, и если у кого-нибудь получится, скажите мне!

Глава 11
Эго: величайшее рабство

9 мая 1986 года, вечер, Пунта-дель-Эсте, Уругвай

Любимый Ошо,

Смотря на человека, я вижу, что такие качества, как доброта, разум, искренность, кротость, сила, скромность, кажется, принадлежат существу, и безотносительно к тому, что делают эти люди, эти качества сохраняются. Когда я делюсь этими вещами с этими людьми, они всегда кажутся изумленными и выглядят так, словно они не сознают, что у них есть эти качества. Кажется, они думают, что знание о них усилит эго. Я всегда думал, что если знать эти качества существа, это растворяет эго.

Это сложная ситуация. Вы оба правы, но в разных смыслах. Если действительно знать эти качества как опыт, это не усиливает эго; эго растворится. Но знать эти качества, не переживая их как опыт, – потому что кто-то предположил, что у тебя есть такие качества… А кто не хочет иметь эти качества? – ты немедленно принимаешь их и хватаешься за них. Это усилит твое эго.

Поэтому это тоже правильно: «Если мы начнем думать, что у нас есть эти качества, то тем самым сделаем свое эго сильнее».

Ты абсолютно прав, но вы используете слово «знать» в разных смыслах. Ты используешь его как опыт, экзистенциальную реализацию; они используют его как знание.

Принять эти качества как знание – самая опасная вещь, потому что тогда ты никогда не откроешь их. Ты никогда не будешь их искать. Ты станешь лицемером.

Поэтому, когда ты видишь эти качества в человеке, не делай его в отношении их знающим, но разожги в нем любопытство, исследование в отношении этих качеств. Помоги ему искать эти качества в самом себе: может быть, они в нем есть. Но помни это «может быть».

Не давай этим людям определенности – каждый хочет определенности, какой-то легкой гарантии, – просто дай им желание исследовать. Просто сделай этих людей достаточно жаждущими и предупреди, что, может быть, источник воды, способный утолить эту жажду, находится у них внутри – посмотрите туда!

Научи их медитировать, чтобы однажды они могли раскрыть эти качества. Когда они узнают, что они в них есть, не будет никакой опасности, что это усилит их эго; у эго бывают такие тонкие способы усиливаться. Оно всегда куда-то смотрит, чтобы найти какую-то пищу, которая дала бы ему питание.

Это безмерно важно для каждого из вас, потому что мало-помалу вы станете восприимчивыми; вы начнете видеть вещи, которых люди не осознают. Они в них есть, но они этого не знают. По мере того как вы становитесь восприимчивыми, ваша ответственность растет. Вы не должны им говорить: «Эти качества в вас есть».

Самое большее, вы должны им сказать: «Может быть, это в вас есть, но вам придется посмотреть, поискать, провести исследование. И кто знает? – может быть, я неправ». Никоим образом не усиливайте их эго, ни преднамеренно, ни нечаянно, потому что эго – величайшее рабство, единственный ад, который мне известен.

Любимый Ошо,

Является ли каждая последующая жизнь духовным продвижением по отношению к предыдущей?

Необязательно. Может быть, так, может быть, нет; все зависит от человека. В существовании нет такого закона, что ты всегда движешься выше; ты можешь переместиться ниже, упасть ниже предыдущей стадии. Путь эволюции становится определенным, только когда ты становишься более сознательным, тогда каждая новая жизнь проживается на более высоком уровне.

Но многие ли пытаются стать сознательными? Напротив, большинство людей в мире стараются оставаться как можно бессознательнее, потому что та небольшая сознательность, которая им известна, это не что иное как тревога, тоска, боль. Это пытка, это напряжение. И нет определенности в том, что твое решение правильно, есть великий страх, колебание. В небольшом сознании, которое есть у человека, он всегда находится в состоянии или-или – разделенный, расщепленный, разрываемый на части: одна часть тянет в одном направлении, другая – в другом. Он просто несчастен.

Не случайно алкоголь и другие наркотики, которые могут утопить твое сознание в безграничном бессознательном, стары, как человек. Тысячи раз человеку внушали, что он должен бросить эти вещи. Его за это наказывали – он страдал от тюремных заключений, штрафов, – но эти наркотики дают ему нечто более мощное, чем страх ваших наказаний.

Все религии в своей основе против наркотиков, все правительства против наркотиков, все системы образования против наркотиков. Это очень странно: все против наркотиков – почему же тогда наркотики продолжаются? И не находится ни одной индивидуальности, которая встала бы и спросила, почему это так.

Наркотики стары, как человек, и усилия их отбросить тоже стары, как человек, и каждая попытка терпела поражение – а эти попытки предпринимались властями против индивидуальностей, у которых не было никакой власти. Но все же они так и не смогли искоренить наркотики из человеческой жизни. И я не думаю, что им когда-нибудь удастся их искоренить, потому что они не принимают в расчет основную причину – почему человек хочет быть бессознательным. Они только борются с симптомами, что просто глупо.

Ни одна из религий, ни одно из правительств не могут привести точной причины, по которой человек хочет стать бессознательным. Фактически они не могли бы ее назвать, даже если бы знали, потому что это было бы осуждением всего их общества. То, каким они создали мир, так уродливо, что люди не хотят быть сознательными. Люди хотят стать бессознательными, люди хотят забыть о нем. Они готовы принять наказание, готовы отправиться в тюрьму, но не готовы бросить наркотики, потому что мир, созданный так называемыми властями и так называемыми религиями, не стоит того, чтобы оставаться в нем сознательным; он просто ужасен.

И пока мы не изменим ситуацию… либо мы сделаем сознательную жизнь человека такой красивой, такой любящей, такой блаженной, чтобы ему не хотелось быть бессознательным – чтобы ему хотелось быть более сознательным, – либо нам придется освободить самого человека от всех тех вещей, которые делают его несчастным. Тогда ему не захочется быть бессознательным. Тогда ему захочется быть более и более сознательным, потому что чем более он сознателен, тем более сочной становится жизнь, тем более жизнь становится приключением, тем более он познает таинства существования.

Он хочет стать более сознательным, и эта жажда большего сознания не прекратится, пока он не достигнет абсолютного сознания – пока он не станет чистым сознанием, и в нем не останется ни малейшего уголка темноты и бессознательности, пока он не наполнится светом, просто светом.

Вся история человека – это история принуждения человека к большей и большей бессознательности, и наркотики – не единственный способ. Есть и другие вещи, делающие человека бессознательным. Поэтому иногда возможно, что человека не интересуют наркотики, но это не значит, что он заинтересован в том, чтобы оставаться сознательным; он нашел какой-то другой наркотик, который не известен как наркотик, – например человек, полный жажды власти. Это тоже наркотик, но он не может себе позволить быть совершенно бессознательным; он должен бороться за власть, он должен оставаться сознательным.

Политика – это наркотик той же категории, что и марихуана, ЛСД, и может быть, более опасный, потому что люди, принимающие марихуану, ЛСД или гашиш, не причинили миру никакого вреда. Они причинили вред самим себе, но больше никому. А политики? Они не делали ничего, кроме вреда. Вся история полна крови. Люди, принимающие марихуану и тому подобное, не создают историю, не создают Чингиз-хана, Тамерлана, Надир-шаха, Александра Великого, Наполеона Бонапарта, Адольфа Гитлера. Они не создают всех этих чудовищ. Их наркотик очень невинен в сравнении с политикой.

Кто-то, может быть, гонится за деньгами… деньги для него становятся почти наркотиком. Я знал одного человека… Я никогда не видел ни одного человека, у которого была бы такая наркотическая зависимость от денег. Если он видел у тебя в руках банкноту в сто рупий, он не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к ней. И он касался ее так, словно касался возлюбленной. Он осматривал ее со всех сторон и касался ее. И это была не его банкнота, он должен был ее вернуть.

Он никогда не возвращал денег никому, у кого их одалживал; он просто не мог этого сделать. Я не назову это преступлением; ему было просто невозможно расстаться с деньгами. У него было достаточно денег. У него было семь домов, которые он сдавал в наем, а сам жил в бесплатном приюте, в дхармашале, в каравансарае, в котором бесплатно можно находиться три дня. Но город был большой, и в нем было много каравансараев, и три дня он оставался в одном, потом перебирался в другой. И все его деньги были вложены в разные банки. Он так боялся, что какой-то банк обанкротится, – лучше поместить деньги в разные места.

Я спрашивал его:

– Что ты будешь с ними делать? У тебя ведь нет жены.

Он никогда не женился по той простой причине, что женщины слишком заинтересованы в том, чтобы тратить деньги. Это создало бы проблемы, и он боялся, что это создало бы хаос в его мирной жизни – лучше избегать женщин. У него не было детей.

– Для кого ты собираешь деньги?

– Я люблю деньги, – говорил он.

– Но, – говорил я, – деньги полезны, только когда ты их используешь; ты же их не используешь! Один ли у тебя миллион рупий, два миллиона или пятьдесят миллионов… неважно, есть у тебя что-то на счету или нет, – это все равно. Ты никогда ничего не снимаешь.

– Ты не понимаешь, – говорил он. – Это дает сердцу такое утешение. Просто считать деньги так приятно.

Каждый день вечером он навещал меня. Он никому не нравился, потому что все думали, что он подлый, просто подлый. Но мне было интересно… Я хотел понять, что у него был за ум – такой уникальный человек! И он приносил свой блокнот и показывал мне:

– Сейчас в этом банке столько-то, в этом столько-то, а вот сколько в целом. Ты видишь? Общая сумма возрастает!

И его глаза заметно вспыхивали. Этот человек находится в абсолютной наркотической зависимости; он больше не сознателен.

У него не было других забот; он был очень целеустремленным человеком. Когда он умер, я присутствовал. Врачи знали, что я был единственным человеком, которого он навещал каждый день, и мне сообщили, что он умирает. Я спросил, в какой он палате. Они сказали:

– Вы же знаете его – он в бесплатной палате! Он не может даже умереть в палате, за которую нужно платить деньги. Что бы ни случилось, он не может снять деньги из банка. И он держит в руках все свои банковские счета.

Это было его жизнью.

Когда я к нему пришел, он был очень счастлив. Прижав все свои банковские счета к сердцу, держа их обеими руками, он умер. Я видел, как умирали многие, но он умер красиво. У него были миллионы рупий и собственность, стоящая миллионы, а он умирал, как нищий, в бесплатной палате. Но он был абсолютно счастлив.

Есть люди, которые могут выработать абсолютное наркотическое пристрастие к деньгам, к власти, но они делают то же самое, – в немного более изощренной форме, – что и простые люди, принимающие марихуану. Ни один принимающий марихуану человек не сможет стать Адольфом Гитлером – невозможно. Он не сочтет это интересным. Ни один опиумщик не сделает себе труда стать премьер-министром; кто тогда будет принимать опиум?

Я рассказывал вам о привыкшем к опиуму парикмахере, друге моего деда. Я говорил ему:

– Тебя все так уважают… – Это была ложь, но он наслаждался ею, поэтому я счел, что это не повредит. Если кто-то наслаждается и чувствует себя счастливым, и это бесплатно… Я сказал:

– Тебя все так уважают, что если ты выставишь свою кандидатуру на выборах, то получишь какой захочешь пост.

– Это я и сам знаю, – говорил он, – но это такое напряжение; нужно почти что выклянчивать эти голоса. А когда я принимаю опиум, я император всего мира. Зачем рваться в кабинет министров или становиться премьер-министром? С опиумом я уже им стал.

Эти люди не причиняют никакого вреда, а тех людей, которые причинили вред, мы ни в каком смысле не считаем наркоманами. У них более изощренные наркотики. И борьба состояла в том, что эти изощренные наркоманы донимали простых в течение всей истории. По-прежнему они делают то же самое и будут продолжать делать то же самое. Но они не могут изменить ситуацию по одной простой причине: почему человек хочет быть бессознательным? Ответа нет.

Бессознательность привлекательна. Она помогает тебе забыть все свои тревоги, всю ответственность. Она помогает расслабиться. Весь мир исчезает, со всем своим ядерным оружием и Рональдами Рейганами. Именно по этой причине люди не пытались стать более сознательными – потому что небольшая сознательность не привила им вкуса стремиться к большему. Это был действительно горький опыт; они его не хотят.

Вот эти два пути: либо мир должен стать таким красивым, чтобы горечь сознательности превратилась в сладость, – чего не будет, это надежда вопреки всякой надежде… Другая возможность – в том, чтобы индивидуальности повышали уровень своего сознания, и по мере того как уровень сознания повышается, горечь исчезала. Они достигают свежей почвы, которую еще не загрязнил мир. Чем глубже они идут в сознание, тем свежее почва, тем свежее вода, исходящая прямо из источников, – и возникает великое желание получить это все. Тогда каждую жизнь они будут повышать уровень своего сознания.

Иначе каждая жизнь остается горьким опытом: ты не достиг ничего достойного, ты просто потерял всю жизнь впустую. В страдании и несчастье ты кое-как прожил – почти таща на плечах собственный труп – и умер.

Такой опыт не придаст высшего качества следующей жизни… может быть, низшее качество, чтобы у тебя было меньше сознательности, и ты меньше страдал. Она может дать тебе такое состояние, что ты почти бессознателен, и ты не страдаешь. Если твое страдание было слишком невыносимым, тогда следующая жизнь тебя защитит, но это будет шаг вниз. Это может значить что угодно.

Например, один индийский святой, Сурдас… Его песни прекрасны. Он был великим поэтом, но не его жизнь. Из-за его песен преданности и самопожертвования, безмерного самопожертвования… Он был санньясином и ходил просить милостыню, и одна женщина, молодая женщина спросила его:

– Зачем тебе ходить в другие дома? Я буду готовить каждый день… Я люблю для тебя готовить. Не будешь ли ты так добр ко мне?

Он не мог отказаться, потому что в индуистской религии нет никаких ограничений… Буддистский монах не может каждый день приходить в один и тот же дом, он должен перемещаться. Джайнский монах не может каждый день приходить в один и тот же дом, он должен перемещаться. Но в индуизме ограничения нет, и он стал туда ходить. Она готовила для него вкусную еду, и он принимал ее с благодарностью.

Но однажды он подумал:

– Почему эта женщина так заботится? Каждый день она готовит мне такую вкусную еду. Я должен ее спросить.

И он спросил ее:

– Почему ты так обо мне заботишься?

– Я люблю твои глаза, – сказала она, – и хочу их видеть каждый день. Готовить пищу для меня небольшая забота; но если я тебя не вижу, мне целый день чего-то недостает. Это больно.

Сурдас подумал:

– Это привязанность. – Именно таков образ мышления аскета. – Это привязанность… эта женщина привязана; ее привлекают мои глаза; это нехорошо. Эти глаза могут создать привязанность и в умах других людей – и я буду причиной того, что все эти люди собьются с дороги.

И он с помощью друга вынул оба глаза и пришел к этой женщине. Он отдал ей глаза и сказал:

– Поскольку ты любишь мои глаза, можешь оставить их у себя. Я никогда больше не вернусь, потому что теперь у тебя есть то, что ты любила и хотела. И кроме того, мне будет трудно снова найти этот дом. Сегодня мне помог друг, но никто не будет мне помогать каждый день. И в этом нет необходимости.

Эта женщина не могла поверить, что он сделал. Все его лицо было залито кровью. Она сказала:

– Но я никогда не говорила, что ты должен выколоть глаза и отдать их мне. Они были прекрасны как часть тебя, а теперь они мертвы.

Индуисты сделали его святым, потому что он совершил такое великое самопожертвование, чтобы помочь людям не быть привязанными. Я с этим не согласен. Я думаю, что это вздор. Завтра кому-то понравится твой нос, и тебе придется отрезать себе нос. А если кому-то понравятся твои уши, ты отрежешь и уши. А если кому-то понравится твоя голова, ты отрежешь себе голову, и все будет кончено!

Я не думаю, что в этом был какой-то смысл. И что в этом плохого? Этой женщине нравятся твои глаза. Она ничего у тебя не просит, и с какой стати, прежде всего, ты думаешь, что эти глаза – твои? Это собственничество; вот настоящая привязанность. Эти глаза принадлежат существованию. И если кто-то наслаждается цветами или звездами, кто-то может наслаждаться и глазами кого-то другого. Эта женщина никогда ничего не просила. Это было жестокое, насильственное действие.

Я очень сурово осудил Сурдаса. Индуисты очень разозлились, потому что считают его величайшим святым. Я сказал:

– Никакой он не святой, у него просто не все дома. На самом деле он просто жестоко обидел эту женщину. Он был насильствен с самим собой и еще более – с этой женщиной. Эта женщина всю жизнь укоряла себя, зачем она сказала ему, что ей нравятся его глаза. Она никогда не могла этого себе простить.

Есть вероятность того, что эта женщина достигла более высокой ступени эволюции в следующей жизни, а Сурдас оказался ниже – потому что то, что он сделал, было абсолютно бесчеловечно.

Падение может случиться по-разному. Например, Сурдас мог действительно в следующей жизни родиться слепым. Тогда восемьдесят процентов опытов жизни упускается. И не было ни единого слепого, который стал бы просветленным. Ничто им не мешает, но это кажется невозможным.

Именно глаза дают восемьдесят процентов опыта. И этот опыт заставляет тебя осознать, что твоя жизнь не идет по правильным рельсам, что что-то не так, что тебе придется измениться. Слепой человек упускает все эти восемьдесят процентов. Он живет по минимуму, проживая только двадцать процентов опыта; он почти как животное. Поэтому он может родиться человеком, но оказаться на низшей ступени лестницы эволюции.

Многими путями ты можешь оказаться выше или ниже. Глухонемой человек – тоже человек, но никто никогда не слышал… Он живет в совершенном молчании, – он никогда не слышал ни звука, – и должен был бы немедленно стать буддой. Он никогда не слышал ни звука, никогда не произнес ни звука – чего еще желать? Он удовлетворяет всем требованиям – даже более, чем можно ожидать. Но ни один глухонемой парень еще никогда не становился просветленным, потому что это нужно понять: если ты глух и нем, ты не знаешь, что такое звук.

Ошибочно считать, что этот человек находится в абсолютном молчании. Это только снаружи. Он ничего не знает о молчании, потому что чтобы знать молчание, нужно знать звук, и чтобы быть в молчании, нужно уметь разговаривать. Он не умеет разговаривать, он не может слышать: он упускает и звук, и молчание. Он в очень странной ситуации – откуда ему расти? Это очень трудно, почти невозможно.

Поэтому ты необязательно будешь расти, просто рождаясь снова и снова. Ты можешь продолжать двигаться по одному и тому же кругу, никогда не достигая никакой духовной силы, никакого эволюционирующего сознания.

Но если ты попытаешься в этой жизни стать более сознательным, все, чего ты добьешься, останется с тобой и в следующей жизни; это никогда не теряется. Поэтому в следующей жизни ты можешь начать точно с того места, в котором остановился в предыдущей, потому что ты переменил только тело; ты остался прежним. Поэтому если что-то стало в тебе сознательным, это останется сознательным и в следующей жизни. Все получит новое начало; на тебе ничто не висит, и у тебя больше свободы двигаться в сознание. В каждой жизни у тебя больше шансов, больше возможностей расти. Все это зависит от тебя.

Я не думаю… потому что я никогда не встречал ни единого случая, чтобы человек пал так низко, что переродился в тело животного. Но и джайнизм, и буддизм соглашаются, что это возможно, и я не отрицаю этот факт – может быть, это и возможно, – потому что они работали тысячи лет с миллионами людей. Может быть, они сталкивались с некоторыми случаями, когда человек действительно впадал в такую бессознательность, что рождался животным. Но я никогда с этим не сталкивался, поэтому я не могу сказать.

И я не вижу в этом большой рациональности. Человек может пасть, но при этом остаться человеком; он не может сделать ничего такого, что сделает его животным. Я никогда не сталкивался с индивидуальностью тех, в чьи прошлые жизни я пытался войти… В этом я не согласен с буддизмом и джайнизмом, но я даю им полное право на сомнение. Они могут быть правы, потому что их опыт долог, и у них нет никакой необходимости изобретать, если только они не столкнулись… Может быть, это что-то очень редкое. Может быть, такой человек, как Адольф Гитлер, который убил миллионы людей совершенно без причины, и мог лишиться своей человечности. Это может быть возможным в определенном уникальном случае.

Но у меня есть и другое возражение по другому поводу, и я чувствую, что я прав, а джайнизм и буддизм, две религии, которые работали над прошлыми жизнями, лгут. Невозможно, чтобы они не сталкивались с тем фактом, о котором я собираюсь вам рассказать. Должно быть, они сталкивались с ним, но из-за их доктрин – это противоречило их доктринам, их философской точке зрения, – они просто не упоминали об этом. Они не солгали прямо, но не упоминать об этом – это тоже ложь. И этот факт, который я обнаружил, состоит в том, что если ты рождаешься мужчиной в этой жизни, в прошлой жизни ты был женщиной. А если в этой жизни ты женщина, в прошлой жизни ты была мужчиной.

Ни одна религия этого не упоминает, и это странно. Я нашел, что это происходит без исключения в каждом случае. И я нахожу это психологически адекватным, потому что женщина устает быть женщиной и начинает чувствовать, что у мужчины есть все – свобода, власть, престиж, – а у нее нет ничего. Естественно, когда она умирает, в ней возникает желание родиться в мужском теле.

Мужчина в такой же ситуации. Хотя у него есть власть, хотя у него больше свободы, глубоко внутри он чувствует себя неполноценным перед женщиной, потому что у нее есть власть создавать жизнь, которой нет у него. Она красивее. Она кажется более укорененной, заземленной.

Даже в утробе матери… Опытные матери, которые родили одного или двух детей, прекрасно знают через несколько месяцев, мальчик у них или девочка, потому что девочка в утробе остается тихой, а мальчик начинает лягаться – начинает играть в футбол. Мать может определить, мальчик это или девочка.

В жизни женщина тоже более укорененная, более мирная. Изредка с ней случаются припадки бешенства; у мужчины никогда не случается припадков бешенства, он их накапливает. Лучше выбрасывать их в розницу, чем оптом, потому что оптом это опасно. Это значит совершить самоубийство, или убийство, или сойти с ума. Этот оптовый бизнес в припадках бешенства очень опасен. Но лишь небольшое потрясение, и через несколько минут женщина возвращается в чувство. Она молчит, она почти забыла…

У женщины есть качество ребенка, которое она сохраняет. Мужчина постоянно теряет это качество. Он становится более коварным, потому что более вовлечен в мир, сталкиваясь со всеми возможными людьми. Поэтому он сам становится коварным; иначе ему трудно выжить. Мало-помалу он начинает чувствовать, что женщина наслаждается больше. Даже в сексе он чувствует, что женщина наслаждается больше его. И по мере того как они становятся старше, он начинает чувствовать, что не наслаждается ничем, а женщина так наслаждается, что ему становится завидно.

Поэтому мужчина, который умирает, думает о том, чтобы стать женщиной. Это обычный процесс. Исключения возможны – они есть. Если ты умираешь сознательно, все будет по-другому.

Но и джайнизм, и буддизм умалчивали об этом факте по той простой причине, что они думают, что быть мужчиной – высшее состояние, нежели чем быть женщиной. И в этом вы можете увидеть, что даже люди, которые очень искренни, могут стать нелогичными. Они готовы допустить, чтобы мужчина пал и стал животным, но не готовы допустить, чтобы мужчина пал и стал женщиной! Это ближе; это небольшое падение, может быть, всего один шаг. Если они правы, и женщина ниже, тогда почему не может мужчина стать женщиной? Если они принимают, что он может стать собакой или ослом…

Но для меня молчание в этом вопросе кажется очень нечестным. Прежде всего, они не хотят давать женщине идею о том, что ей очень легко родиться мужчиной. Это так просто, стоит лишь пожелать этого, умирая, и она родится мужчиной.

Обе эти религии хотят, чтобы было ясно и понятно, что достижение состояния мужчины требует тяжкого путешествия; это не может случиться просто по желанию. Женщина должна выполнять всевозможные аскетические практики, которые выполняет и мужчина, но он достигает просветления, а женщина – мужского тела. Кажется, расстояние между мужчиной и женщиной точно такое же, что и между мужчиной и просветлением! – требуются такие же практики. Это абсолютный вздор.

Во-вторых, мужскому эго претит, что в следующей жизни он может стать женщиной. Он готов стать лошадью, он готов стать слоном, он готов стать кем угодно – но только не женщиной! Потому что со слоном нет никаких проблем, никакой нервотрепки, никаких ссор, ничего подобного; но с женщиной – постоянный конфликт.

Но вот мой опыт – это почти как колесо: мужчина и женщина почти как китайское колесо инь и ян. Один раз ты мужчина, другой раз ты женщина, и это колесо вращается – пока ты не становишься просветленным. Тогда колесо останавливается. Мужчина и женщина – части одного колеса, одного целого, одного круга.

И теперь, благодаря пластической хирургии, мы знаем, что и Махавира, и Будда были неправы. Прав я… потому что никакая пластическая операция не может превратить тебя в осла, но может сделать мужчину женщиной, а женщину – мужчиной. Как бы ни был гениален пластический хирург, он не может переделать тебя в лошадь или в слона. Это кажется абсолютно невозможным; как это у него получится? Он может переделать мужчину в женщину, потому что они так близки, так взаимодополняющи; различия таковы, что их легко трансплантировать.

Опыт пластической хирургии поддерживает мой опыт, и я не вижу… Я никогда этого не встречал, и не могу сказать, может ли человек пасть так низко, чтобы он стал животным или птицей. Я не вижу такой возможности. Он может пасть ниже, но все же останется в человеческом теле.