Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра

Я слышала, как Ошо говорил, что сознательный ум – всего лишь вершина айсберга. Подсознание же полно различных страхов и подавленных желаний. В «нормальном» обществе нет атмосферы безопасности и понимания – той, что царила в ашраме, и я никогда в жизни не позволила бы себе получить этот опыт. Я с самого начала подавила бы в себе все импульсы, и у меня не было бы возможности избавиться от них через естественное их выражение. Вместо ощущения внутреннего освобождения росло бы мое беспокойство. Почему в западном обществе так много сумасшедших, особенно среди по-настоящему талантливых и восприимчивых людей – артистов, художников, музыкантов и писателей? На Востоке такого нет. Там все медитируют. В одном из циклов бесед под названием «Возлюбленный» Ошо сказал:

«С ума сходят двумя способами: вы либо скатываетесь на уровень ниже обычного, либо поднимаетесь и становитесь выше обычных людей. Если вы скатываетесь вниз, то вас считают больным и отправляют в психиатрическую больницу, чтобы вернуть к „обычному“ существованию. Но если же вам удается подняться над обыденностью, это уже не болезнь. Наоборот, впервые в жизни вы здоровы как никогда, наконец-то вы достигли внутренней целостности. Не бойтесь этого. Если благодаря безумию ваша жизнь становится более разумной, то вам не о чем беспокоиться. И помните: сумасшествие как болезнь всегда начинается помимо вашей воли. Отсутствие воли – это характерный признак болезни. Вы не в состоянии с нею справиться, она начинается и все. Но если благодаря сумасшествию вы выходите за рамки обычной действительности, если вы растете, то это уже совершенно другая история. Когда вы сами инициируете безумие, вы можете позволить себе в нем побыть, а можете из него выйти: вы – Мастер. В любой момент вы можете остановиться или пойти глубже, если захотите. Вы – хозяин положения.

„Сознательное“ сумасшествие абсолютно не похоже на то, что происходит обычно, – вы способны обойтись без чьей-либо помощи. Помните: если вы можете обходиться без посторонней помощи, то у вас просто не может быть неврозов, потому что вы сами освобождаетесь от любой возможности сойти с ума. Вам незачем накапливать „свои сумасшествия“. Обычно же мы их подавляем».

После каждой группы Ошо проводил групповые даршаны, на которых каждый участник разговаривал с Ошо, и Ошо помогал нам справиться с любыми не до конца разрешенными проблемами.

На одном из даршанов я с гордостью заявила, что смогла соприкоснуться со своим гневом. Я действительно думала, что испытала гнев по полной. Все мое тело вибрировало, это была чистая энергия, почти как оргазм. Ошо посмотрел на меня и сказал: «Тебе удалось увидеть лишь ветви. Теперь тебе предстоит добраться до самых корней». Я прямо вся вспыхнула!

Я сказала, что снова собираюсь на «энкаунтер-терапию»{ Encounter-therapy, или encounter-groups – энкаунтер-группы (группы встреч), – психотерапевтические группы, во время которых происходит встреча (разного качества) участников друг с другом и с самими собой. Англ. encounter – встреча, столкновение, первый опыт, иногда стычка. – Примеч. пер.}. Ошо вздохнул и сказал, что с первого раза у многих людей не получается пойти достаточно глубоко. И он оказался прав. Только во второй раз я научилась вызывать в себе любое чувство, определять его и затем выражать.

Впервые это случилось со мной на группе, где участники в течение трех дней снова и снова задавали себе один и тот же вопрос: «Кто я?» В тот момент это было для меня именно то, что нужно. Я вдруг обнаружила, что голос в моей голове стал тихим, как будто находился где-то очень далеко. Я присутствовала в моменте, на первый план вышла моя внутренняя сущность, а работа мысли прекратилась. На дискурсах я слышала, как Ошо говорил о состоянии не-ума, тем не менее его слова не отзывались во мне по-настоящему. Потому что одно дело – слышать, и совсем другое – переживать на собственном опыте. Мой опыт длился примерно шесть часов, и я безумно радовалась тому, что никто этого не видел. Мы пошли на обед, и, когда мы ели, в ресторан вошел Прабудда. Неожиданно внутри меня родилось «нет». Я не хотела его видеть и спряталась под столом. Но либо еда, либо мой любимый разрушили чары, и состояние не-ума постепенно стало уходить. Однако полностью оно исчезло лишь через несколько дней, а воспоминания об этом опыте маячили передо мной, как космическая морковка, еще очень долго.

На одном из даршанов я сказала Ошо, что беспокоюсь из-за того, что не делаю ничего полезного и что если так будет продолжаться, то меня выдворят из ашрама, и что я не очень сильно верю Ошо. А он ответил, что его любви так много, что он дарит ее даже тем, кто ее не заслужил. Он сказал, что ему достаточно того, что я есть, и что мне не нужно специально что-то делать, чтобы завоевать его расположение, и что он принимает меня со всеми моими недостатками.

«Чтобы получить мою любовь, тебе не нужно ее заслуживать. Достаточно того, что ты такая, какая есть. Нет смысла пытаться получить любовь за какие-то заслуги. Все это чушь, из-за которой люди становятся рабами, никому не доверяют и уничтожают сами себя.

Ты уже совершенна, больше тебе ничего не нужно. Теперь ты можешь просто расслабиться и принимать мою любовь. Не думай о том, что ты что-то должна. Из-за этого ты напрягаешься и начинаешь беспокоиться – здесь ты чего-то не успела, там что-то недоделала, не поняла, не спросила, недостаточно доверяешь и так далее – тысяча и одна беда.

Я принимаю тебя со всеми твоими недостатками, я люблю тебя со всеми твоими недостатками. Я не собираюсь заставлять людей испытывать чувство вины. Иначе все превратится в сплошной обман. Вы мне не доверяете, чувствуете вину и оказываетесь в моей власти. Вы не достойны моего благословения, вы не делаете того, что должны, таких вас я не стану любить. И любовь превращается в предмет торга. Нет. Я люблю вас лишь потому, что я вас люблю!»

Я поняла, что это был краеугольный камень моей обусловленности. Почти всю сознательную жизнь я чувствовала себя недостойной любви. Так много раз Ошо просил меня просто быть самой собой, говорил, что я уже совершенна.

Затем он рассмеялся и предложил мне расслабиться и просто наслаждаться тем, что есть. «Даже если ты мне не веришь, это тоже хорошо. Мне нужны саньясины, которые мне не верят, – так, для разнообразия!»

Каким-то чудесным образом у него получалось решать все проблемы. Он, как волшебник, взмахивал палочкой, и трудности растворялись в воздухе. А я оставалась в настоящем, там, где нет проблем, недоумевая, что еще может прийти мне в голову. Иногда мне казалось, что я специально выискиваю проблемы, чтобы поговорить с Ошо на даршане.

Однажды ко мне приехал Лоуренс. Мы не виделись с ним почти два года, но, едва мы встретились, возникло ощущение, что мы расстались только вчера. Совсем недавно он провожал меня в аэропорту в Индию. Думаю, он хотел убедиться, что со мной все в порядке, что я здорова и не стала жертвой какой-нибудь секты, поскольку в прессе об Ошо писали только плохое.

В Пуну приезжали журналисты, но писали даже и те, кто никогда в ашраме не был. В газетах писали о насилии во время групповой терапии и о сексуальных оргиях, на которых мне, к сожалению, так и не удалось побывать!

Лоуренс пробыл в общине несколько дней и даже посетил даршан, желая, наконец, познакомиться с Ошо.

Не зная о местных обычаях, Лоуренс оказался в последних рядах. Люди, пришедшие на даршан раньше всех, занимали первые ряды. Конечно, мы все стремились быть осознанными и ходили медленно, стараясь сосредоточиться на ходьбе. Но по мере нашего приближения к залу ноги сами начинали двигаться быстрее, а на подходе к двери мы уже бежали, в спешке сбрасывая обувь, которая летела во все стороны, и скорее скользили по мраморному полу в надежде занять место в первом ряду. Затем входил Ошо и усаживался в кресло.

Из-за того, что я так неизящно влетела в аудиторию, Лоуренс и я оказались в разных местах зала. Он сидел сзади, а я впереди.

И вот настала его очередь беседовать с Ошо. Никто не знал, что мы были вместе, и, тем не менее, когда секретарь произнесла имя Лоуренса, Ошо повернулся ко мне и уставился на меня так, будто надо мной сверкнула молния и раздался громкий гудок. Странно, я никогда не понимала, как это я, сама того не замечая, выдавала себя с головой.

Ошо подарил Лоуренсу подарок и предложил ему приехать специально, чтобы снять про ашрам документальный фильм.

Прошел год. Я точно это знала, потому что с окончанием очередного месяца я удивлялась, что все еще здесь. Каждый раз это было для меня маленьким чудом. Я почти все время проводила у реки, пытаясь научиться играть на бамбуковой флейте. В последнее время я стала думать, что работа в ашраме сделает меня более восприимчивой и более открытой для Мастера. Мне было все равно, какую работу он мне предложит. Много раз я ходила в главный офис и просматривала объявления о работе. Но каждый раз мне говорили, что работников в ашраме достаточно (например, сегодня к ним прибыла бухгалтер из Англии), а поскольку я не могу работать в офисе, то работы для меня нет. Бухгалтером из Англии, к слову, была Савита, с которой мы как-то поменялись одеждой. Я никому не хотела говорить, что в течение десяти лет работала секретаршей у священников, психиатров, занималась документацией в издательстве, больнице, ветеринарной клинике и казино. Мне совершенно не хотелось работать в офисе. Поэтому я проводила большую часть дня в саду, поливая цветы и любуясь сверкающей на солнце радугой. Работа в саду считалась в ашраме роскошью, скорее отдыхом, чем работой.

В конце концов, я получила то, что хотела: я должна была печатать в типографской мастерской суперобложки для книг. Я серьезно взялась за работу, надеясь, что рано или поздно смогу стать начальником отдела. Но моего рвения хватило не надолго. Однажды я отправилась в город, чтобы проявить фотопленку, и на одной из аллей увидела мертвого мужчину. Тогда я подумала: «Эй, ты ведь приехала к Мастеру не за тем, чтобы стать лучшим полиграфистом в мире».

В мой первый рабочий день в ашраме ко мне подошла Шила, одна из секретарей Лакшми. Она тоже начала работать совсем недавно. Шила спросила меня, могу ли я приходить к ней в офис каждый день и сообщать, сколько часов мои товарищи провели за работой и сколько у них было перекуров. Я ответила, что не могу доносить на друзей. А она заявила, что мне все же придется это делать, потому что так нужно для их духовного роста. «Как они смогут расти, если будут постоянно лениться, и как они осознают свою лень, если никто им об этом не скажет?» В тот момент я согласилась, но позже так ни разу и не появилась у нее в офисе. Когда же она пришла ко мне сама, чтобы спросить, как дела у моих товарищей, я ей попросту соврала и была ужасно собой горда. «Перекуры? Да у нас их не бывает. Все приходят на работу вовремя и трудятся изо всех сил». Сейчас, оглядываясь назад, как-то странно осознавать, что Шила прямо с самого первого своего дня в ашраме начала вербовать шпионов. Да, она была амбициозна и стремилась к власти, это впоследствии проявилось в полной мере.

Теперь я жила одна. В очередной раз я решила покончить с мужчинами из-за того, что была влюблена сразу в двоих и от этого разрывалась на части. Кульминацией стал тот момент, когда один из них разорвал на мне одежду, а возвращаясь после этого домой, я увидела, как Прабудда выбрасывает на улицу мою мебель. Я решила жить одна и перебралась в дом у реки. По ночам я сидела в тишине и слушала песни цикад и лягушек, тиканье часов и лай собак где-то вдалеке. Я любила темноту.

Когда я была с определенными людьми, я чувствовала, что они сильнее меня и завладевают всем моим вниманием. Доходило даже до того, что я начинала ходить, как они, периодически у меня появлялось такое же выражение лица, и я понимала, что у меня нет сил остановиться. Так продолжалось несколько месяцев, пока я пыталась справиться с этим сама. Мне казалось, что дело просто в том, что эти люди обладают более сильной энергетикой, чем я. В конце концов, я сдалась и написала об этом Ошо. Он пригласил меня на даршан.

На даршане Ошо обычно светил маленьким фонариком человеку в «третий глаз» или в сердечную чакру и пристально смотрел на что-то невидимое для всех остальных. Было очевидно, что благодаря своему всеобъемлющему пониманию и интуиции он может видеть всю глубину человека, с которым разговаривает. Он говорил, что может сразу отличить искателя-новичка от человека, который в прошлых жизнях занимался духовным ростом и учился у многих мастеров. В тот вечер он призвал меня к себе и предложил подержать его стопу. Я положила его ногу к себе на колени и расплакалась. Тогда он сказал, что моя трудность не имеет никакого отношения к энергетике других людей, и дело не в том, что они сильнее и подавляют меня. Просто мое сердце начало открываться, а когда сердце человека открывается, то он может почувствовать любого другого человека. Быть открытым значит быть открытым навстречу всем. Именно поэтому многие не выдерживают и решают, что гораздо безопаснее вновь закрыться. Он сказал, что мое сердце открывается постепенно, шаг за шагом, и это очень красиво. Однако иногда нужно быть готовой к встрече с бродячей собакой. Но у меня хватит сил ее выгнать!

«Подобное здесь происходит со многими, – сказал Ошо. – Ты начинаешь открываться и оказываешься переполненной всем подряд. Ты открыта: кто-то проходит мимо, и тут же его вибрации тебя захватывают. Но причина не во встреченном человеке, а в том, что ты открыта. Ты все больше и больше открываешься навстречу мне, и я все больше и больше тобой овладеваю. Итак, дверь открыта, и иногда тебе не нравится чья-то энергия: она проходит через тебя, и тебе это неприятно. В такие моменты возьми в руку медальон на мале и вспомни, как ты держала мою стопу. Можно даже просто прикоснуться к мале, и неприятные чувства тут же уйдут.

Именно поэтому я хочу создать общину как можно скорее – чтобы вам не нужно было выходить в город. Постепенно вы будете становиться все более и более осознанными, и даже если вы и наполнитесь чьими-то вибрациями, то не будете испытывать такого сильного напряжения. Наоборот, это будет в радость. Вы будете благодарны тому человеку, который подарил вам нечто прекрасное, просто проходя мимо. Вот что такое община: люди живут совершенно иначе, на совершенно другом энергетическом уровне, и все готовы помогать друг другу, становясь для другого огромной приливной волной. Люди смогут кататься на энергетических волнах друг друга, уноситься в заоблачные дали или погружаться на неизведанные глубины. И никому не нужно будет покидать общину» («Отпусти себя»).

«Поживи с этим несколько дней, – сказал он, – через три недели у тебя все наладится».

Некоторое время спустя Вивек, женщина, которая заботилась об Ошо, подозвала меня и спросила, хочу ли я поменять работу. Ей нужен был человек в прачечную, поскольку дхоби (человек, стирающий одежду), проработавший на этом месте семь лет, решил устроить себе отпуск.

Через три недели я переехала в дом Ошо и взялась за новую работу.

Глава 3
Любовь приходит без лица

Дом Лао-цзы (дом Ошо) когда-то принадлежал Махарадже. Ошо выбрал это помещение из-за огромного миндального дерева, стоящего у самых его стен. Дерево, подобно хамелеону, постоянно меняло свой цвет от красного, оранжевого и желтого до зеленого. Такие перемены происходили с ним довольно часто, но при этом я ни разу не видела, чтобы с него осыпалась вся листва. Дерево менялось постепенно: когда один лист опадал, на его месте тут же появлялся новый, сверкающий на солнце зеленый листок. Под кроной дерева располагался альпийский сад с небольшим водопадом. Сад был разбит одним сумасшедшим итальянцем, которого с тех пор никто не видел.

Через несколько лет это место преобразилось благодаря магическому прикосновению Ошо. Простой сад превратился в цветущие джунгли с бамбуковыми рощами, прудами, в которых плавают лебеди, и водопадом, стекающим по белой мраморной стене. Вечерами водопад подсвечивается приятным голубым светом, а небольшие ванны, в которые стекает вода, светятся золотым. В парке можно встретить гигантский камень, привезенный из опустевшей шахты в Раджастане, а башня над ним и сияющее солнце контрастируют с черными гранитовыми стенами библиотеки. В парке есть мост в японском стиле и даже небольшая река, а также розовый сад, пышно цветущий летом. Вечерами цветы подсвечиваются, как бы заглядывая в комнату, в которой когда-то ужинал Ошо. Переливающиеся цвета создают впечатление веселого сюрреализма.

По этим райским кущам тянется научно-фантастическое чудо, застекленный коридор с кондиционером. Его построили специально, чтобы Ошо мог гулять по саду, не изнывая от жары и влажности индийского климата. Это еще один элемент мистики в этом и так странном саду, где разгуливают белые и синие павлины, куртуазно вытанцовывающие друг перед другом, где есть лебеди, золотые фазаны, какаду и райские птицы. Всех этих животных саньясины доставляли с разных концов света, пронося их в аэропорту как ручную кладь. Представляете, прилетает турист в Бомбей и заявляет на таможне: «Ну да, я всегда путешествую с моими домашними лебедями!»

Сад полон индийских птиц, которые прилетают полюбоваться своим отражением в окнах столовой Ошо, не подозревая, что с другой стороны за ними наблюдает Будда. Столовая Ошо маленькая и простая. Обычно он садился лицом к стеклянной стене и наслаждался прекрасным видом.

Первыми по утрам просыпаются кукушки, затем примерно через полчаса пробуждается остальной оркестр и громко о себе заявляет. Но лучше всего просыпаться от записанного на пленку крика петуха, который разносится по всей общине из громкоговорителя у ворот каждый час!

«Это чтобы напомнить каждому, что он все еще спит», – говорил Ошо.

Ошо проявлял огромное уважение к каждому живому существу и каждое необычайно любил. Как-то он рассказывал о деревьях, которые срубают, чтобы построить дом. «Деревья живые, а дом – мертвый, – говорил он. – Вы должны, прежде всего, заботиться о дереве, а дом строить вокруг него».

Большую часть его дома занимает библиотека. Мраморные коридоры уставлены стеклянными стеллажами с книгами. Помню, как однажды я шла по коридору и сумкой задела стеклянную дверцу стеллажа. К счастью, ничего не разбилось. До сих пор, когда я прохожу мимо этого места, я стараюсь быть осторожной.

Начав стирать одежду Ошо, я была в шоке. Я ждала, когда же ощущение шока пройдет, но оно не отступало. Я ощущала такую огромную энергию в комнате, что постоянно твердила себе: «Что бы ты ни делала, не закрывай глаза». У меня было такое чувство, что если я закрою глаза, то унесусь в иной мир!

Все белье я стирала вручную и затем развешивала на веревке, на крыше. Обычно я разбрызгивала вокруг себя воду, словно ребенок, плескающийся на морском берегу, и в итоге промокала с головы до пят. Много раз я падала прямо на скользкий мрамор, но, как пьяная, не ушибалась, а вставала, целая и невредимая. Я порой настолько увлекалась работой, что мне казалось, будто сам Ошо стоит рядом со мной. Однажды это поглотило меня так сильно, что я упала на колени и прижалась головой к столу. Клянусь, он был рядом со мной!

Но времена изменились, и по возвращении из Америки у нас появилась стиральная машина. Теперь мне редко приходилось мочить руки. А когда что-то нужно было постирать вручную, я надевала резиновые перчатки. Количество грязного белья каждый раз чудесным образом менялось в зависимости от того, сколько времени мне полагалось провести за работой. Я всегда недоумевала, разве можно стирать одежду одного человека целый день? Оказывается, можно. Моя мать, услышав, что я остаюсь в Индии, и узнав, что я работаю прачкой, написала мне, что никак не может понять, зачем «нужно было столько учиться и познавать себя, чтобы в итоге стирать кому-то белье. Твой отец говорит, что ты должна немедленно вернуться домой. Ты не можешь работать прачкой!»

Но я стирала одежду Ошо не только в Индии, я путешествовала с ним по всему миру, продолжая стирать его белье. Из чистейшей ванной в Пуне я была вынуждена перебраться в подвал в замке в Нью-Джерси, а затем в трейлер в Орегоне. Потом прачечной стал небольшой коттедж в Северной Индии, где мы стирали талым снегом, который собирали в специальные ведра. Оттуда я переехала в полуподвальное помещение в отеле в Катманду, где работала в окружении примерно пятидесяти непальцев, затем в ванную комнату на Крите, потом я стирала на уругвайской кухне, а после этого – в переделанной под ванную спальне в португальском лесу. И в итоге вновь оказалась там, откуда начинала, – в Пуне.

Комната, в которой стирают белье, стала для меня своего рода убежищем и одновременно лоном, из которого я вышла. Она находилась прямо напротив комнаты Ошо – таким образом, это была часть дома, в которой никто никогда не бывал. Я работала в полном одиночестве. Единственным человеком, которого я могла увидеть за целый день, была Вивек.

Иногда люди спрашивают меня, не было ли мне скучно столько лет заниматься одним и тем же. Но мне никогда не было скучно. Моя жизнь была настолько простой, что мне было не о чем особенно думать. Конечно, у меня в голове крутились мысли, но они были похожи на высохшие кости, на которых уже давно нет мяса. С тех пор, как я познакомилась с Ошо, моя жизнь изменилась совершенно. Я была настолько счастлива, что стирка белья стала для меня своего рода благодарностью Ошо. Самое смешное, что чем с большей любовью и тщательностью я стирала и гладила его одежду, тем счастливее я себя чувствовала – такой волшебный энергетический круг.

Ошо никогда не жаловался на мою работу и никогда не отсылал вещи обратно. Хотя во время моего первого сезона дождей я посылала ему полотенца с запахом плесени. Нужно хоть раз побывать в Индии во время муссонов, чтобы знать, что происходит с мокрыми полотенцами. Они пропитываются запахом, который можно уловить только после того, как вы использовали полотенце. Но я об этом ничего не знала. Когда Вивек сообщила мне, что полотенца пахнут плесенью, я была искренне удивлена. Но когда она сказала, что полотенца так пахнут уже целую неделю, я запаниковала. «Почему Ошо мне сразу не сказал?» – спросила я. Оказывается, он решил подождать несколько дней, чтобы дать мне возможность самой это понять и чтобы ему не нужно было жаловаться.

Бывали моменты, когда я останавливалась и просто сидела, переполненная чувством любви. Я не думала о ком-то конкретном и даже не пыталась вспомнить чье-либо лицо. Это было странное чувство – просто любовь. Раньше она охватывала меня, только если рядом был человек, который вызывал во мне это чувство. Но даже тогда она не была такой сильной, как в эти моменты. Она опьяняла, но мое опьянение было утонченным, едва уловимым. Тогда я написала стихотворение:

Memory can’t recall your face,

So love comes, faceless.

Unfamiliar is the part of me

That loves you.

She has no name,

And she comes and goes

And when gone,

I wipe my tear-stained face

So that it remains a secret.{ Я не в силах вспомнить твой лик.

У любви, что пришла, нет лица.

Я не знаю ту часть меня,

Что так сильно и трепетно любит.

У любви, что пришла, нет имен.

То нахлынет она, то отступит.

Слезы льются, когда не пленен

Той любовью, что душу разбудит.}

На что Ошо воскликнул:

– Любовь – это величайшая тайна на свете. Ее можно испытывать, но ее нельзя познать. Ею можно жить, но нельзя понять. Она выше понимания, она превосходит любые наши домыслы о том, что же есть любовь. Умом ее не охватишь. Она всегда ускользает. Ее нельзя запомнить. Ведь память – не что иное, как дневник ума. Память – это следы, оставленные в уме. У любви нет тела, она бестелесна и потому не оставляет следов.

Он объяснил, что, когда любовь переживается как молитва, когда у любви нет какой-то определенной формы, это означает пробуждение нашего сверхсознания. Именно поэтому та любовь, которую я время от времени испытывала, была мне незнакома. На тот момент я понятия не имела, что такое сверхсознание. Многое из того, что говорил Ошо, становилось для меня очевидным лишь со временем, когда я получала свой собственный опыт.

«Существуют три уровня сознания: подсознание, сознание и сверхсознание».

«По мере того, как твоя любовь растет, ты начинаешь многое осознавать, то, чего раньше просто не знала. Любовь помогает раскрыть внутри высшие измерения. Отсюда и странные, необычные переживания. Любовь входит в мир молитвы. Это очень важно, потому что сразу за молитвой следует божественное начало. Молитва – это последняя ступень лестницы любви, это звонок в дверь нирваны, в дверь, за которой начинается свобода».

Для меня слова Ошо о таких явлениях, как уровни сознания или просветление, звучали как чистая магия. Я была настолько вдохновлена и взволнована, что иногда мне хотелось кричать. Однажды я рассказала об этом Ошо. «Кричать? – Ошо выглядел озадаченным. – В то время, как я говорю?»

Работать рядом с Ошо было огромным благословением! И не важно, надо ли было шить для него одежду, или заботиться о том, чтобы кондиционер в его застекленном коридоре работал исправно, или же чинить сантехнику всю ночь напролет, чтобы утром Ошо мог принять ледяной душ, или выполнять какие-нибудь мелкие поручения. Благословение исходило из осознанности человека и любви. Это трудно понять тем, кто работает за деньги, кого работа не наполняет, не приносит счастья. Их день разделен на две части: время, принадлежащее начальнику или компании, и «свободное» время. В ашраме весь мой день был свободным. То, как я проводила время, зависело исключительно от моего вдохновения. Когда я делала что-нибудь для Ошо, я чувствовала мощный прилив энергии и радости, потому что его осознанность зажигала свет и моего сознания. А все, что делается осознанно, доставляет огромное удовольствие.

Меня всегда трогало то, как люди работают рядом с Ошо, хотя я понимала, почему они делают это с такой радостью. Если кому-то приходилось работать всю ночь, то не возникало и тени сомнения в том, что это нужно. Было одно удовольствие смотреть на то, как люди работали. Наградой же было чувство радости и воодушевления. Когда вы находитесь рядом с тем, кто помогает вам чувствовать себя хорошо, вам хочется хоть как-то отблагодарить этого человека, что-то для него сделать.

Было так просто любить Ошо, потому что его любовь безусловна. Он ни о чем нас не просил и ничего от нас не требовал. Я поняла на собственном опыте, что в его глазах, что бы я ни делала, все будет правильно. Я могла действовать неосознанно, совершать ошибки, но тогда мне приходилось от этого страдать. Ошо это знал, и его сострадание ко мне становилось лишь глубже. Он только просил нас медитировать и извлекать из своих ошибок пользу и опыт.

По моим наблюдениям, Ошо постоянно пребывал в состоянии блаженства. Я ни разу не видела, чтобы он был в плохом настроении. Ничто никогда не выводило его из себя, не нарушало его расслабленности и центрированности. У него не было желаний или амбиций. Он практически ни в чем и ни в ком не нуждался. Из-за этого у меня ни разу не возникло чувство, что меня используют. Он никогда не говорил мне, что и как делать. Самое большее, он мог лишь предложить мне что-то, если я его о чем-то спрашивала. Но тогда я сама решала, принимать его предложение или нет. Иногда я, кстати, не принимала и поступала по-своему, но он никогда меня не критиковал. Он принимал мой путь – на самом деле трудный путь! – но в итоге всегда оказывался прав. Мне становилось все яснее и яснее, что единственной целью его пребывания в этом мире было желание помочь нам расти, становиться осознаннее и исследовать свою индивидуальность.

Как я уже сказала, раньше я думала, что я – это мой ум. Я знала в себе лишь мысли, постоянно крутящиеся в голове. Теперь я начала понимать, что даже мои эмоции – на самом деле не мои, что эмоциональные реакции исходят из обусловленности, из моей личности. У мастера нет эго, у него нет личности. Он реализует свою истинную суть, и в процессе этой реализации эго исчезает. Эго и личность складываются под давлением общества, в котором мы живем, и зависят от людей, которые произвели на нас большое впечатление, когда мы были детьми. Наблюдая за собой, я видела, что часто мои реакции на ситуации исходят из моей «христианской» части, хотя я не воспитывалась в христианском духе. По крайней мере, я не ходила в церковь и не читала Библию. Я сильно удивилась, обнаружив внутри себя часть, придерживающуюся христианских устоев. Наверное, христианством пропитано все европейское пространство, оно буквально витает в воздухе, которым мы дышим. Но что это за религия? Все, что от нее осталось, – это мораль и устаревшие идеи об устройстве мира. И такие люди, как я, впитывают их, сами того не подозревая. Легко заметить, что люди из разных стран ведут себя по-разному. Видя, что мы все – люди, состоящие из плоти и крови, я понимала, что обусловленность не является моей неотъемлемой частью. Медитация помогает мне ее исследовать, а также познавать свою истинную суть, потому что во время медитации я становлюсь неизменным молчаливым присутствием.

Долгое время в своей комнате я практиковала латихан. Это медитативная техника, в которой медитирующий стоит в тишине и «открывается» существованию. Энергия течет через человека и принимает самые разнообразные формы. Это может быть танец, пение, плачь, смех – с вами может случиться все что угодно, но вы осознаете, что не провоцируете это, оно приходит к вам само.

Я поистине наслаждалась тем, что со мной происходило. Я растворялась в пространстве, и это приводило меня в полный восторг. Каждый день я медитировала в одном и том же месте (полагаю, что чувствовала себя, как человек, который ждет вечерней выпивки, потому что каждый раз я предвкушала, что будет со мной сегодня во время латихана, а если я не делала технику, то чувствовала, что чего-то не хватает).

Так продолжалось несколько недель до тех пор, пока я не заболела. У меня не было симптомов какой-то конкретной болезни, но я испытывала слабость и легко могла расплакаться. Я подумала, что, может быть, я позволяла пространству «владеть» собой слишком часто, и это довело меня до болезни. Однажды я плакала, и меня увидела Вивек. Она спросила, что со мной происходит. «Мне кажется, что я заболела из-за того, что слишком часто делаю латихан», – с трудом выговорила я. Она рассказала об этом Ошо, и тот пригласил меня на даршан и попросил, чтобы я захватила с собой свой латихан.