Buch lesen: «Кенгуру, или Я тебя не понимаю»

Издательство «Перо», 2020.

© Полянич П., 2020

* * *

Город потерял последние листья… В отчаянии осень разрыдалась и безжалостно стёрла все краски, залив холст серым цветом. Эта художница не пожалела даже небо, ей, капризной, захотелось подобрать его цвет в тон тротуару, как женщины подбирают туфельки в тон к своему наряду.

Тусклый осенний вечер терпеливо ожидал меня, беззастенчиво заглядывая в окна. Он очень боялся пропустить момент, когда я буду возвращаться с работы, чтобы навалится на меня всей своей тяжестью. Это ему удалось, и теперь мы шли по безликим улицам вдвоём: я и мой навязчивый кавалер. Его верная подруга осень в безотчётной ревности брызгала на нас ледяными слезами и бросала нам вслед пригоршни ностальгии.

Ностальгия медленно растворялась в воздухе, и я обречённо глотала её вместе с холодным ветром, летящим мне навстречу. Ностальгия заполняла меня, проникала в сердце и душу, вызывая смутное беспокойство и необъяснимую боль не по прошедшему, а по тому, чего никогда не было, о чём мечталось, но что не сбылось. В такую погоду всегда хочется какао, горячего и сладкого, залезть под одеяло и спать…

Мне захотелось прибавить шаг, но ноги, обутые в модные ботильоны на высоких каблуках, не слушались, идти быстрее не получалось. Мой взгляд безучастно скользил по вычурным витринам, и в отражениях начищенных стёкол ловил силуэт стройной высокой девушки с тёмными, летящими по ветру волосами, чётко очерченными скулами и длинными ногами, закутанной в светлый плащ со множеством застёжек, карманов и большим широким поясом, застёгнутым на металлическую пряжку. Отражение в витринах было размыто, чёткость рисунка всё время ускользала, и лицо девушки невозможно было рассмотреть. Иногда на долю секунды проскальзывали глаза, большие и открытые, смеялся красивый, подведённый яркой помадой рот, блестели зубы, но общей картины не получалось. Я так увлеклась разглядыванием своего отражения в витринах, что не могла понять, красивая девушка или нет. Потом разозлилась на себя и всё-таки прибавила шагу.

– Что за глупости, конечно, красивая! – подумалось мне, и, словно подтверждая мою догадку, шедший навстречу парень замедлил шаг и обернулся вслед. Я усмехнулась и разозлилась!

– И это главный специалист одного уважаемого банка! – укоризненно подумала я сама про себя. – Но иногда так хочется быть просто женщиной!

Рабочая неделя, как назло, выдалась очень тяжёлой и всё не заканчивалась. Напряжение копилось и наконец достигло критического уровня, поэтому сейчас мне хотелось одного – покоя.

С работы я решила добираться на метро: учитывая пробки, так быстрее. Я вошла в подземку, щелкнула картой по электронному индикатору, железные скобки лязгнули и пропустили меня. Ещё три шага вперёд, и монотонный, безучастный ко всему монстр-эскалатор выдвинул ступеньку, принял меня и повёз вниз.

Голова была занята не пойми чем – какими-то обрывками мыслей, и я всё делала на автопилоте. Краем глаза отметив давку на подъёмнике, попыталась занять более удобную позицию при выходе, но народу было так много, что это не удалось. Болтаться на перроне ещё несколько минут не хотелось, и я втиснулась в ближайший ко мне вагон.

Гул поезда звучал слишком надоедливо, от него клонило в сон. Мне пришлось делать над собой усилие и следить за остановками. Наконец четвёртая: слава богу, можно выйти.

Здесь мне предстоял переход на другую линию. Опять столпотворение: народ бурлил, как броуновское движение, шёл мне навстречу. Разгоняясь, люди сбивали меня с ног, тыкались в спину и даже умудрялись, как хороший боец на ринге, зацепить и слева, и справа. Ещё чуть-чуть, и вот она – спасительная лестница к моему следующему составу.

Небольшое резкое движение – и я в вагоне, теперь главное – не уснуть и считать остановки, пятая – моя! Думаю, великий Колумб меньше радовался, когда увидел свою Америку, чем я, когда вышла из метро. И это всё называется «счастьем» жить в Москве! Хотя, честно сказать, это и в самом деле счастье (уже без кавычек), потому что в других городах живут гораздо хуже, а главное, безрадостней.

Осталось предпринять совсем немного усилий: пройти три квартала, переждать два светофора, и я у своей квартиры – небольшой, зато для меня вполне комфортной. Теперь надо найти ключ.

Но тут звонок моего телефона, настроенный на максимальную громкость, нахально заголосил популярную песенку. Я вздрогнула от неожиданности и разозлилась, потому что этот нахал как-то прочитал мои мысли. Он явно потешался, позволяя себе предположить, что моим мечтам не суждено сбыться, во всяком случае, сегодня.

Звонила моя подруга: она была очень расстроена, даже слегка всхлипнула и попросила меня приехать к ней, и я с грустью поняла, что кому-то ещё хуже, чем мне.

– Милочка, что произошло? – спросила я, но она опять заплакала, и это настораживало, поскольку вообще-то Мила была жизнерадостным и весёлым человечком.

Значит, произошло что-то серьёзное.

Я испугалась за неё и, так и не открыв дверь, тяжело вздохнула и поехала к Милке. Опять три улицы, два светофора и метро.

Когда я хочу рассказать обо всем, что со мной случилось, то осознаю, что начинать надо с самого начала, с далёкого детства, когда мы только встретились с Инной, иначе ничего не будет понятно. Но воспоминания приходят ко мне огромными цветными пятнами, какими-то яркими кусками, а не длинной, последовательной чередой, и это очень осложняет мой рассказ.

Так получилось, что нас было трое: я, Мила Смирнова и Инесса Гольдберг. Мы были лучшими подругами, или, по крайней мере, считали себя лучшими подругами. Во всяком случае, я их обеих искренне любила.

Мне казалось, что Инна была со мной всегда, потому что я её помню с той поры, как и себя, – с детского сада. Нам было всего по два года, когда мама привела меня в детский сад. Там я увидела худенькую девочку с большими карими глазами, она тоже пришла туда впервые. Мы сразу понравились друг другу, взялись за руки и больше не разлучались. Воспитатели с умилением смотрели на нас и говорили:

– Настоящие подружки!

На самом деле так и было: мы вместе ходили, спали, вместе отказывались пить противное молоко с пенкой и вместе шалили.

Однажды в конце дня нас вывели во двор детского сада, и мы играли там в ожидании родителей. Нам стало немного скучно, и Инна решила спрятаться от воспитателей и детей, чтобы те начали её искать, а меня попросила не выдавать её. В свои четыре года она хороша усвоила: для того, чтобы тебя не нашли, надо сидеть в укромном уголке долго и тихо, Инна так и сделала. В центре детской площадки возвышалась деревянная горка в виде ракеты, с которой все дети любили скатываться, а под ней была маленькая коморка и дверца, малышка туда и юркнула.

Через некоторое время воспитатели хватились, что ребенка нигде нет, и начали её искать, детвора дружно помогала им, кричала:

– Инна, Инна!

Но она упрямо молчала, нельзя же себя выдавать?! Пусть найдут! Я тоже не проронила ни слова, как же можно выдавать друзей?! Это же подло?

Между тем воспитатели сбились с ног, испугались, побежали за ворота учреждения: может, ребёнок ушёл в город? Стали звонить родителям, началась паника, и директор сада, хватаясь за сердце, уже хотела обращаться в милицию. Но мы с Инной, гордые своей миссией, упрямо молчали.

Когда, испуганные происшедшим, прибежали Инкины родители, её бабушка Серафима Данииловна и моя мама за мной, Инна услышала их голоса и соизволила покинуть своё убежище, а я с радостным криком: «Я тебя не выдала!» – кинулась к ней.

Что тут началось! Все одновременно гневно обрушились на нас, доказывая, что так нельзя делать! Но мы не могли понять, за что все на нас кричат?! Я же не выдала друга!

– Инна же моя подружка? – спрашивала я маму, размазывая слёзы, но так как букву «р» не выговаривала, получалось «подлюжка», и все невольно улыбались.

Вступилась за нас Серафима Данииловна. Она сказала, что дети не виноваты, что это хорошо, что девочки так привязаны друг к другу, и, глядя мне в глаза, произнесла:

– Ты самая настоящая подруга, нашей Инне повезло!

Надо ли говорить, что с тех пор мы с Инессой были неразлучны, хотя часто ссорились: что поделать – два сильных характера.

После занятий мы обычно шли к Инке, благо школа была практически во дворе её дома. У Инессы Гольдберг была большая дружная семья, в которой перемешалась армянская, еврейская и греческая кровь, но это не мешало им любить друг друга и очень доброжелательно относиться ко всем людям.

Семья была немаленькая, поэтому у Инны обязательно кто-то был дома. Но самое главное – там обычно ждала нас Инкина бабушка, Серафима Данииловна, или просто Симочка, которую я очень любила. Она божественно готовила, была из тех женщин, которые учились ещё в раздельных гимназиях для девочек, и, естественно, была хорошо воспитана. Симочке была присуща этакая лёгкая манерность, придававшая ей очарование.

У меня не было бабушки. Мамина умерла, а папину я не знала. И папу-то не знала, а уж бабушку…

Я так любила всё, что готовила Симочка, что была готова есть это бесконечно! Инка была очень худенькая, ела плохо. Как подобает любимой дочери в большой семье, была немного избалована, ну а если честно сказать, так довольно хорошо разбалована. Она могла позволить себе перебирать харчи и заявлять бабушке:

– Это я не хочу! Это не буду! А котлетки твои куриные вообще надоели!

А мне так всё нравилось, особенно эти куриные котлетки!

Мама воспитывала меня одна, много работала, и когда я приходила домой после школы, её всегда не было. Мне нужно было самой разогревать себе еду, очень простую: картошку, макароны, что-то ещё в этом роде. Правда, мама очень вкусно готовила клюквенный кисель, и тогда, после школы, мы с Инкой шли ко мне и пили этот обалденный кисель.

Но чаще всего после уроков мы оказывались у Гольдбергов. Симочка кормила нас чем-то невероятно вкусным, а потом мы вместе делали уроки.

Инка была веселой и смышлёной девчонкой, с неплохим чувством юмора. Она всегда не зло, с присущей ей иронией подмечала наши слабости и подшучивала над собой или надо мной, что практически было одно и то же.

Правда, бабушка Серафима весьма ненавязчиво нас воспитывала и учила всяким хитрым еврейским штучкам.

Я была очень резкой, упёртой, мало послушной девочкой, что очень вредило мне. Симочка это, конечно же, сразу разглядела, поэтому она часто рассказывала нам байки или истории из жизни, в которых получалось, что выигрывает не тот, кто самый упёртый и сильный, а тот, кто может схитрить, притвориться мягким, добрым, усыпить бдительность, а в нужную минуту проявить характер и добиться своей цели.

Симочка была очень проницательной и желала нам добра, она старалась очень мягко объяснить, что для женщины главное в жизни – встретить «своего мужчину» и выйти за него замуж, но чтобы совместная жизнь была счастливой, женщина обязательно должна слушать своего избранника, при этом она пристально смотрела на меня своими печальными карими глазами. Я морщилась и заявляла, что это домостроевские пережитки и уж я никому и ни за что подчиняться не буду!

Меня всегда поражали всеобщие вежливость и доброжелательность в их семье. Мне нравилось, что все они называют друг друга ласковыми именами, я не слышала, чтобы бабушка Сима или родители повышали голос на детей или друг на друга, хотя и Инна, и её младший брат Юра были такими же непоседами, как все, и так же шалили.

Ещё Инна очень хорошо умела считать деньги и не любила ими сорить. На мой взгляд, она была весьма рациональной. Я же, по её мнению, была сущей мотовкой, почему-то деньги у меня не задерживались.

Так мы прожили школьные годы и затем решили поступать в один вуз в Москве. К счастью, поступили, и, естественно, нас поселили в одной комнате в общежитии. Сейчас смешно вспоминать, как мы, гордые своей самостоятельностью и тем, что наконец-то будем жить сами, в своём первом независимом от родителей жилье, спешили в заветные «апартаменты»!

Общага располагалась в обыкновенной замызганной пятиэтажке, давно не видевшей ремонта. Мы поднялись по стёртым железобетонным ступенькам на третий этаж, прошли по коридору с продавленным и протёртым до дыр линолеумом, открыли огромным железным ключом дверь – и одновременно разочарованно выдохнули.

– Да, не Кемпински… – растерянно протянула Инна, разглядывая выцветшие обои и колченогие кровати, о которых нельзя было сказать, что они приглашали нас прилечь. Я взглянула на неё, она на меня, и мы одновременно фыркнули, а потом рассмеялись, настолько сильное разочарование было написано на наших вытянувшихся лицах!

– Ну что, Инна, – сказала я трагическим голосом, округляя глаза, – кажется, у нас начинается совсем «другая» жизнь?!

В общем-то Инка была позитивным человечком, поэтому ответила:

– Неожиданно, из серии: всё идёт хорошо, только мимо!

Я заулыбалась, моя подруга за иронией скрывала растерянность.

– Инна, не раскисай, это не смертельно! Главное всё-таки учёба!

Ещё из мебели были тумбочки и шкаф для одежды, дверцы которого плохо закрывались и из которого постоянно вываливалась одежда. Довершал это великолепие стол – из той же серии, что и шкаф.

Честно сказать, мне было всё равно. Главное – что было место для учёбы и сна, тем более, что у общежития было два больших плюса. Во-первых, близость к институту, который был в шаговой доступности, а для Москвы это очень важно. Радовало, что в ближайшие несколько лет не придётся полжизни проводить в метро. Во-вторых, небольшая оплата, потому что снимать квартиру в столице, даже одну на двоих, наши родители были не в состоянии.

Но была ещё одна важная деталь: кроватей и тумбочек в комнате было целых три. Наша келья была трехместная, и к нам подселили ещё одну девушку с нашего курса, Милу. Вот так в нашей жизни появилась Милочка.

Вообще-то полное имя новой соседки было Меланья, но оно ей не нравилось, и она попросила называть её Милой. Мы с Инкой пожали плечами: ну хорошо, Мила так Мила.

Правда, потом Милка узнала, что имя можно переделать на американский манер. Есть такая голливудская актриса – Мелани Гриффитс, вот подруга и стала представляться как Мелани, или просто Мел. И только когда появилась Меланья Трамп, ненавистное имя было полностью реабилитировано.

Трудности сближают! Мы с энтузиазмом занялись благоустройством нашего жилища, и через некоторое время оно приобрело достаточно уютный и современный вид. От какого-то старья мы избавились, что-то заменили, ну а когда появились стильные шторы и одинаковые пледы на кроватях, комната полностью преобразилась.

За короткое время мы сдружились и уже не могли друг без друга. Девчонкой наша Мел была доброй, правда, училась она, как бы это сказать, чтобы никого не обидеть, не очень, а если честно, то никак.

Вы спросите, а зачем же она в Москву приехала? Как зачем? Чтобы замуж выйти! А что, тоже линия поведения, имеющая право на жизнь!

Так вот, Милочка очень хотела выйти замуж и все годы учебы придумывала разные хитрые способы, чтобы осуществить этот план. Однако что-то всё время не срасталось.

И не то чтобы она не нравилась мужчинам. Очень даже нравилась: и симпатичная была, и стройная. И отношения завязывались, и длились долго, но вот к замужеству никак не приводили. Честно сказать, меня иногда раздражало поведение Милы с мужчинами: она была им так предана, так старалась угодить и понравиться, что была готова на всё, лишь бы сохранить иллюзию любви. Мы с Инной привыкли к ней, полюбили за доброту и открытость и иногда просили Милу:

– Остановись! Неужели ты не понимаешь, что тобой манипулируют? Нельзя же до такой степени себя терять!

Но Мила была неисправима и делала всё совсем наоборот – что поделаешь, такой характер. Поэтому на протяжении многих лет мы были свидетелями её романов – прекрасных и не особенно, но всё же страсти кипели.

Потом мы отучились, стали жить каждая своей самостоятельной жизнью, но часто встречались.

И вот сегодня мы мчались к нашей Мелани по сигналу «sos», потому что ей было плохо, ей надо было рассказать кому-то близкому о своей беде.

Милочка ждала нас и сразу открыла дверь. В её квартирке, всегда очень уютной, в этот раз царил хаос: везде были видны следы поспешных сборов, разбросаны вещи и коробки из-под обуви, опустевшие пластиковые пакеты были небрежно свалены в кучу. В общем, такой не особенно милый и художественный беспорядок. Милка прошла с нами в комнату:

– Полюбуйтесь, что творится! – она огорчённо вздохнула, обводя своё жилище взором.

Милка снова всхлипнула.

– Милочка, ну что ты плачешь? Объясни, пожалуйста, что случилось! – попросила я, хотя мы уже и так догадывались. Её друг съехал сегодня утром и оставил ей то, что ему больше не пригодится.

Мила растерянно посмотрела на нас. Её яркие серо-зелёные глаза выражали недоумение. Потом она похлопала ресницами и вздохнула:

– Девочки, а вы верите в любовь? Или это всё выдумки писателей, художников и поэтов?

– Интересный вопрос, а главное – нестандартный, – с иронией заметила Инна, продолжая разглядывать место битвы. Я пока молчала.

В общем, как бы так помягче выразиться: нашу подругу снова накрыла волна разочарований, потому что её очередной мужчина повёл себя не совсем по-мужски.

Она встретилась с Анатолием больше года назад. Сначала всё было прекрасно – неземная любовь, космический (термин Мел) секс, поездки к морю, совместные завтраки и ужины… И вдруг! Вдруг он женится на другой!

Рассказывая всё это, Мелани рыдала навзрыд, и мне было искренне жаль ее. Я хорошо знала, что она будет прекрасной женой и матерью, и мне было очень обидно за подругу. Я эмоциональна от природы, поэтому горечь и раздражение захлестывали меня, и мне хотелось просто убить этого Анатолия. Инка, намного более спокойная, выдержанная, к тому же очень рассудительная, с выводами не спешила. Помолчав, она спросила:

– Погоди, Мила. Если всё так, как ты говоришь, то это очень странно…

Мы всё-таки решили немного прибрать комнату: сложили вещи аккуратными стопками, ненужные коробки и пакеты вынесли в мусор.

Потом мы попытались понять Милочку, набраться терпения и выслушать её исповедь. Я расположились на диване, Инне больше понравилось кресло, а Мел ходила по комнате, пиная то, что можно было пнуть.

– Что странно? Что он меня полюбил? – взвилась Меланья.

Я невольно посмотрела на неё оценивающим взглядом. Ничего не скажешь, хороша! Высокая, стройная, можно сказать, сексапильная, с округлой попкой – результатом частых тренировок в спортзале. Серые широко поставленные глаза Милки располагали к общению. Несмотря на все неудачи, в них жила надежда на новые отношения.

Кроме того, Мила умела подчеркнуть свои достоинства одеждой. С юности она была модницей, любила яркие обтягивающие вещи спортивного стиля, и они ей очень шли. Мелани ещё в студенческие годы все свободные деньги спускала на шмотки, и с тех пор ничего не изменилось, только шмотки стали намного дороже.

И, конечно, гордость Милочки – длинные, прекрасные волосы, за которыми она неустанно ухаживала!

Единственное, что портило образ Милы, так это её речь: она использовала современный молодёжный лексикон, от которого нас с Инной иногда просто «долбит»! Ко мне никаких претензий – выражение Мел.

– Ну, полюбил – это сильно сказано, – невозмутимо продолжала комментировать Инна, округлив глаза. – Он же ушёл к другой?

Реакция Милашки была предсказуемой: она даже сбросила на пол стопку вещей, которую мы только что старательно сложили.

– Да как ты не понимаешь: он мне сто раз говорил, что любит – и днем, и ночью! – обиделась она.

– Это, конечно, круто меняет дело. Это веский аргумент, – скривилась Инна. – А жили вы где?

Меркантильность Инессы начинала меня раздражать, но я пока хранила нейтралитет.

– Как где? У меня! – Мел уставилась на подругу.

– Где у тебя – на квартире, которую ты снимаешь? – добила её Инка.

Наконец Мел начала понимать, куда клонит Инна, и нервничать. Лицо её немного покраснело, но она решительно ответила:

– Понимаешь, у него есть квартира, но он там делал ремонт. Сказал, что скоро всё будет готово, и мы переедем, и ничего не надо будет снимать, и не надо платить лишние деньги! – в глазах Мел плескалась святая вера в правдивость этих слов.

Инесса скептически улыбнулась. Но теперь уже и я стала смотреть на ситуацию по-другому: всё-таки Инна умеет перевернуть всё с ног на голову. Ини наоборот – с головы на ноги?

Невольно я задержала взгляд на Инке. Она не одевалась так ярко и броско, как Мел. Её мама, тётя Неля, с детства привила ей хороший вкус, и она никогда не наденет пусть даже очень модную, но кричащую вещь. Однако сейчас я поняла, что недооцениваю свою подругу. Была в ней какая-то необъяснимая изящность и манерность в лучшем смысле этого слова. Манера сидеть с ровной спиной, поворот головы, крошечные ручки, длинные тонкие пальцы и даже эта причёска «каре» до плеч – все изысканно, но не вычурно. И ещё: у Инны были необыкновенные глаза – огромные, карие, как две большущие спелые вишни. Когда она смотрела на тебя бездонными, всё понимающими глазами, создавалось впечатление, что она видит тебя насквозь, и соврать уже не получалось. В шутку я звала Инку «инквизиция». К тому же она была очень умна. Инка лукаво улыбнулась одними глазами и продолжила:

– Ну, ремонт – это, конечно, очень важно, особенно в любви. Какая ж любовь без ремонта, правда, Юль? – и она вопросительно смотрит на меня. Кажется, я начинаю понимать смысл её вопросов.

– А за три моря вы за какие деньги летали? – спрашиваю уже я. – За твои или за его?

Меланья обречённо смотрит на нас, в её голове что-то проясняется, она ведь не дурочка, просто очень доверчивая.

– Турцию я оплатила. Понимаешь, обстоятельства сложились так!

– О! Обстоятельства? – вклинивается Инна, – Это меняет дело. Просто непреодолимой силы обстоятельства! – весь её вид выражает наигранное сочувствие.

Мел зло смотрит на неё и почти кричит:

– Ему зарплату задерживали, понимаешь? Три месяца не платили! А вообще он сам хотел оплатить, но если б я ждала, пока ему всё вернут, мой отпуск бы закончился и мы бы никуда не смогли поехать, – уже не так уверенно заканчивает наша Милочка.

– Ну да, здесь ключевое слово «хотел»! Хорошо хоть хотел. Боже, какой щедрый мужчина! – не может удержаться от сарказма Инна и возводит глаза к небу.

Затем мы с ней долгим взглядом смотрим друг на друга. Нам всё понятно: опять альфонс. Ну зачем он ей нужен? И как ей растолковать это, чтобы не очень обидеть? Милка находится в каком-то выдуманном мире: она опять начинает плакать, теперь уже от обиды на себя. Нам очень жаль её.

– Слушай, Мил, мне кажется, что тебе очень повезло! – заявляет Инна.

Я делаю ей страшные глаза: «Что ты несешь?» Но, она невозмутима:

– Ещё одно маленькое уточнение: а ты машину хотела брать в кредит, так ты взяла?

Милка поёрзала на кресле – она успела пристроиться на подлокотнике возле Инны, потому что на второе кресло мы сложили вещи, – похлопала ресницами, немножко надула губы:

– Нет, не успела, мы с Толиком все деньги потратили, которые я на первый взнос собрала.

– Вот и славно, что не успела. Зато теперь у меня есть хорошая новость!

Мелани оживляется, и даже подобие улыбки появляется на её губах.

– Ты, думаешь, он вернётся? – с замиранием сердца спрашивает она Инессу.

Та с сожалением смотрит на подругу:

– Я сказала, хорошая новость, а не волшебная, – как можно твёрже произносит Инна. – Хорошая новость – это то, что теперь мы точно знаем, почему он ушёл, – она делает паузу, чтобы усилить интригу, как настоящая актриса, а мы с Мел превращаемся в слух.

– У тебя просто больше нечего взять! – наконец заявляет Инна. Она уже откровенно развлекается, и не потому, что не любит Мел, как раз наоборот, очень любит, просто ей надо вывести подругу из плена нечестных отношений.

– Подумай сама: как хорошо, что у тебя нет квартиры, машины и денег! Просто сказочное везение, потому что это всё было бы его! – Инна веселится, Мелани плачет, я не знаю, что делать!

Хотя, в общем-то, одна права, а другую жаль. Надо срочно менять ситуацию на сто восемьдесят градусов. Я достаю бутылку шампанского, разливаю по бокалам и предлагаю:

– Ну, что ж, Мел, сегодня ты стала немного мудрее. Знаешь, в науке отрицательный результат – тоже результат, потому что он подтверждает: исследования зашли в тупик, и надо искать другой вариант. Поэтому давайте выпьем за… – я подбираю слова…

– За что? Неужели за очередной тупик?! – с присущей ей иронией тролит меня Инна.

– Ну уж нет, за это мы пить не будем! Давайте за то, что всё плохое уже закончилось. Пусть это будут последние слёзы в твоей жизни, Мел! – не соглашаюсь я.

Всё-таки женщины непредсказуемы: Инна берёт свой бокал и произносит:

– Пусть память вычеркнет мужчин, не оценивших вас; пусть маются неудачники, потерявшие вас; и да будут процветать счастливцы, которые вас встретят! Значит, за любовь! – Инна в своем амплуа, просто светоч мудрости! Она вообще любит долгие тосты со значением.

Милке нравится, мы чокаемся и выпиваем. Холодное игристое немного освежает, бьёт в голову, и становится не так грустно. Мы все на некоторое время замолкаем и думаем – каждый о своём.

– Мел, что ты молчишь? – меня пугает задумчивость подруги.

– Девочки, вы правда считаете, что он меня использовал? Но я же думала: раз мы живём вместе, зачем делить на твоё, моё? И потом, как это можно сделать: я же не могу обедать, спрятавшись под одеялом? – в этот раз она в самом деле очень искренна.

– Мел, главное, что он так не думал. А твоя позиция его как раз очень устраивала. И потом – жизнь твоя, живи, как считаешь нужным.

В голосе Инны я уже слышу нотки плохо скрываемого раздражения. Я предостерегающе смотрю на неё, но она понимает без слов. Инка знает, что скандала нам не нужно. Ну как это будет выглядеть со стороны? Приехали утешить, называется!

С лица Милочки не сходит грусть, правда, она настолько хорошенькая, что это даже придаёт ей некоторое очарование. Она продолжает думать вслух:

– Но он же так меня любил, столько хороших слов говорил, всегда целовал и даже дарил цветы! – произносит Мел, думает и добавляет: – Иногда!

– На чужой счёт жить, есть, пить, ещё и на курорты летать – чего за это не сделаешь, – это уже я комментирую.

Мелани замолкает. Первая бутылка улетела, достаю другую. Девчонки переместились, теперь они разлеглись на диванчике возле телевизора. Краем уха ловлю тему передачи: опять очередное бессмысленное ток-шоу, обсуждают развод известного баскетболиста и одной эпатажной телеведущей. Её поведение шокирует публику, и для меня совсем неудивительно, что всё закончилось расставанием. Честно сказать, мои симпатии на стороне спортсмена.

Шампанское точно действует на Инессу, потому что она, обычно равнодушная к подобным трансляциям, вдруг громко возмущается, сверкая глазами и в негодовании прищуривая их:

– Какой он, этот баскетболист, подлец, он же её обобрал! Всё переписал на себя и свою маму, даже дом построил за её гонорары! Она была более востребована, чем он, и зарабатывала больше!

– Какое это имеет значение? – с жаром парирует Мел. – Зато у них была такая красивая любовь, он так за ней ухаживал, так сходил с ума! Вот она и оказалась такой же дурёхой, как я, полностью ему доверяла и всё отдала! А вы меня ругаете! Мне любовь ж-а-а-лко, – всхлипывает она.

Слушая их перепалку, уже я медленно схожу с ума: обе невыносимы! Вот их бы сложить, перемешать и сделать одну женщину – умную, мудрую, но в то же время женственную, трепетную. Так, Юля, шампанское уже и твою голову вскружило, что-то тебя заносит. Ты же сама понимаешь, что это невозможно. Они такие, какие есть, и обе по-своему правы.

Я достаю ещё бутылочку веселящего напитка. Гулять так гулять! Но тут у Милочки разражается трелью телефон. Она сразу же хватает его, смотрит на экран:

– Это Толик! – переводит взгляд на нас, в глазах вопрос.

– Не отвечай! – останавливает её Инна, а я надеваю на лицо маску ледяного презрения и выразительно молчу, но понимаю, что всё бесполезно! Мила уже разговаривает со своим мармеладным, потом виновато докладывает:

– Девочки, он предложил мне ночь прощания! – её глаза сияют от радости: она кому-то нужна, о ней помнят!

Инна – просто взрывная смесь негодования и презрения, и её глаза метают молнии:

– Что?! Неужели ты ещё не всё ему отдала? У тебя таки ещё что-то осталось? Он что-то забыл? – в её голосе звучит угроза, но Мел уже всё равно.

Она начинает лихорадочно собираться и в перерывах между поиском сумочки и подкрашиванием ресниц заявляет:

– Инна, ты можешь язвить и тролить меня, сколько хочешь! Это потому, что у тебя плохо с эмоциями и гормонами, ты бесчувственная! Ты не умеешь любить! Что плохого в том, что мы попрощаемся с Анатолием? Это будет последняя наша ночь! Может, это будет лучшее воспоминание в моей жизни! – и она с видом победительницы косится на нас, даже спину выпрямила и живот втянула!

Но у нас её поведение вызывает обратную реакцию:

– Боже, избавь её от таких потрясений, – стонет Инесса.

Правда, Мелани совсем не обращает на это внимания, она всё никак не может найти свой ридикюль:

– Где мой Карл Лагерфельд?! Вы случайно не видели? – кричит она. Мы пожимаем плечами: в таком бардаке трудно сказать, что и где.

Наконец, она его находит, вытаскивает из-под вороха одежды и вешает сумочку на плечо. Затем выливает на себя полсклянки нежнейшего французского аромата и, не задумываясь ни на минуту, уносится в ночь любви, страсти, секса!

Ещё секунда, и мы с Инной остаёмся вдвоём. В комнате витает шлейф Милкиных духов, а меня душат злость и обида на её поведение. Почему же она так себя теряет?! Невозможно же позволять унижать себя до такой степени! Мы молча выпили с Инкой ещё по бокалу. Ничего хорошего в голову не приходило, но я знаю, что Инна ещё более сердита, чем я. За много лет мы научились понимать друг друга без слов. Инна вопросительным взглядом смотрит на меня, я на Инну, потом она, вздыхая, произносит:

– Кенгуру!

Я отвечаю:

– Ещё какое кенгуру!

– Нет, ну я всё понимаю, – продолжает подруга, – эмоции зашкаливают, близость самца способствует выбросу в кровь гормонов, которые полностью перехлёстывают разум. Но куда девается чувство собственного достоинства? Почему оно деградирует? Может, у Мелани что-то не так с психикой?

Я слушаю Инну и пожимаю плечами. Нам сложно понять Милу, мы немножко другие, но это наша подруга, и мы её любим.

– Я очень надеюсь, что она всё-таки встретит своего принца, честного и благородного, – произношу я.

Инка досадливо морщится:

– Значит, благородного? Помнишь, что баба Сима по этому поводу говорила?