– Да здесь не надо ничему учиться, – уже настойчивее проговорил журналист, – вы просто отвечайте на наши вопросы.
– О, отвечать на вопросы? – переспросил Джейкоб. – О, я обожаю викторины! В школе я был лучшим учеником. Спросите мою учительницу миссис Ковальски, она подтвердит. Правда, она меня больше не любит, после того как я случайно спалил ей волосы паяльной лампой, – добавил он, смеясь.
Оператор хихикнул в ответ, а высокий мужчина в кепке косо поглядел на него. Ему явно не нравились бредовые речи честного еврея, но работа есть работа.
– Хорошо, хорошо, – теряя терпение, простонал он, – давайте приступим к делу. Вы готовы? Мы включим камеру, а вам нужно просто смотреть на меня и спокойно отвечать на вопросы.
– Хм, – прокряхтел Мальковский, опираясь на деревянную дверь типографии, – а вопросы не очень сложные?
– Нисколько, – ответил журналист, закатив глаза, – сейчас увидите.
– Увижу? Ах, тогда не надо, – проговорил Джейкоб, – меня уж зрение подводит.
– Очки вам не нужны, вы всё услышите, – в голосе мужчины сквозило недовольство.
– А, ну сразу так бы и сказали, – улыбнулся Мальковский и по-братски похлопал журналиста по плечу, глаза которого расширились от удивления, – со слухом у меня всё в порядке.
«А с головой явно не всё», – подумал высокий мужчина, а вслух произнёс:
– Итак, мистер Мальковский, когда вы открыли свою типографию? – с этими словами журналист, поднёс к Джейкобу микрофон и кивком головы дал знак оператору включить камеру.
– Ого, шо, прям сюда говорить? – удивился еврей, и его густые брови поползли на весьма широкий лоб.
Журналист вновь бросил на него недовольный взгляд.
– Мистер Мальковский, – заговорил он, – будьте добры, не задавайте лишние вопросы. Просто отвечайте в микрофон.
– А, сразу бы сказали, – произнёс Джейкоб, вновь по-дружески хлопая журналиста по плечу, – теперь всё понятно. А меня что же, ещё на камеру снимать будут?
Журналист почти беззвучно прорычал, а потом, широко улыбаясь, произнёс.
– Конечно, мистер Мальковский, мы ведь не просто так сюда камеру тащили.
– Бедолаги, – сочувственно проговорил еврей, – я думал, вы доехали на машине, а вы, оказывается, пешком шлёпали, – Джейкоб покачал головой.
– Да не шлёпали мы никуда, – процедил сквозь зубы журналист, крепче сжимая микрофон.
– А как же сюда добрались тогда? – удивлённо поглядел на него Мальковский.
– Всё, хватит пустой болтовни, – выходя из себя, повысил голос мужчина, – нас сюда привезли на служебной машине.
Джейкоб недоверчиво посмотрел на журналиста и покачал головой.
– Но вы же сказали, что тащили камеру.
Молчаливый оператор, за всё это время не издавший ни звука, не выдержал и усмехнулся. Этим он вызвал ещё большее раздражение журналиста и подверг себя немалой опасности, потому что тот кинул на паренька весьма грозный взгляд.
– Пожалуйста, мистер Мальковский, давайте прекратим уже эту комедию и приступим к делу, – собрав последние крупицы своего исчезающего терпения, проговорил мужчина.
– Что значит «приступим»? – обескуражено взглянул на высокого мужчину Джейкоб, – а всё это время мы чем занимались тогда?
Тут журналист и вовсе не нашёлся, что ответить. Он лишь почесал затылок, так что его чёрная кепка поползла на его менее широкий, чем у еврея, лоб.
– Это было не интервью, сэр, а болтовня, – журналист перевёл дух и поспешил задать свой долгожданный вопрос. – Сколько лет назад вы открыли свою типографию, мистер Мальковский?
– Дайте уж вспомнить, – произнёс еврей, почёсывая голову, так что потрёпанная в некоторых местах коричневая фетровая шляпа чуть не покатилась вниз. – О, да, десять лет уж прошло с момента, как на этом самом месте появилась моя дорогуша Марго.
– Марго? – посмотрел на Джейкоба журналист.
– Конечно, я так назвал свою типографию, – похлопав себя по плоскому животу – ведь на маслинах особо не поправишься – сказал Мальковский.
– А кто такая Марго? – спросил высокий мужчина.
– Вы что? Это же Маргарет Митчелл! – тут голос Джейкоба задрожал от восторга. – Я влюбился в неё, когда ещё был юнцом и зачитывался её «Унесёнными ветром». Эх, было время, – выдохнул еврей, смакуя приятные воспоминания.
Тут оператор, ответственно снимавший репортаж на камеру, тихо хихикнул. Журналист сделал вид, что не заметил оплошности подопечного и продолжил интервью, поскорее переведя дух.
– А какая у вас была на то время аппаратура?
– О, самая лучшая аппаратура, – вновь погладил себя по животу еврей и довольно ухмыльнулся, – я этим аппаратом до сих пор горжусь! Купил его в очень хорошем магазине, когда впервые поехал во Францию. О, было время, какие там барышни ходят!
Паренёк с камерой громко ухмыльнулся, так что высокий мужчина в кепке одарил юнца грозным взглядом.
– Хорошо, хорошо, – поспешил сменить тему журналист, – а как вы нашли своих первых клиентов?
– О, мои первые клиенты – это мамуля и папуля. Они мне на обед пирожки вкусные носили, а я им пригласительные на годовщины печатал. А годовщин у них было столько, сколько виноградинок на лозе, так-то, – гордо заявил Мальковский.
– Конечно, конечно. Разве могло быть иначе, – пробормотал себе под нос журналист и громче добавил. – А не из родственников клиенты были?
– Да, само собой разумеется, – довольно улыбнулся еврей и выпрямил плечи, так что, казалось, стал ещё на несколько сантиметров выше, – была Розочка.
– А кто такая Розочка? – медленно проговорил высокий мужчина.
– Эх, – покачал головой Джейкоб, – я же говорил, Розочка – моя жёнушка, правда, сбежавшая, – подмигнул он.
– Мистер Мальковский, – выдохнул журналист, – я же спросил не из родственников.
– А как же, тогда, когда она первый раз пришла в типографию, она родственницей ещё не была, – лукавая улыбка появилась на лице еврея, – на это у меня ушёл целый месяц.
– Понятно всё с вами, – кашлянул журналист и поторопился перебить его, – а много клиентов было в первые годы?
– О, – гордо поднял голову Мальковский, – да хоть ложкой ешь. Можете мясника Томаса спросить, – засмеялся он, – у него спрос на товар тогда резко упал. Людям стала не нужна пища для желудка, а вот пища для ума – пожалуйте. Этим я их хорошо кормил. Томас так взъелся на меня, что как-то пришёл ко мне с топором, но благо дело закончилось лишь смачным спором, а не смачным стейком.
«Как жаль, вот новость была бы», – подумал журналист. А юнец-оператор, наконец, не выдержал и громко засмеялся вместе с Мальковским.
Мужчина в кепке, явно уставший от всей этой бесконечной процедуры, вытер несколько капель пота со лба и со вздохом на удивление спокойно произнёс:
– Поехали дальше.
– Куда? – спросил Мальковский.
Камера из рук оператора, который в этот раз смог подавить смех и лишь хихикнул, чуть не выпала.
– А что случилось потом? Почему прибыль упала? – продолжил журналист, не обращая внимания на нелепые шутки.
– Во всём виноват этот прохвост О’Брайан, – гневно прорычал Мальковский, грозя кулаком неведомо кому. – Его рыбный маркетинг мне все карты попутал. Все мои клиенты к нему сбежались, а этот негодяй мне даже скидку ни разу не сделал. Мне эти маслины после обеда до сих пор поперёк горла стоят, – Мальковский демонстративно схватил себя за шею. – А вы, кстати, уважаемые, уже отобедали? А то у меня ещё несколько маслинок осталось, я с удовольствием с вами поделюсь, – Джейкоб вновь по-дружески похлопал по плечу журналиста, которого, казалось, уже ничто не может вывести из себя.
Весь курс спецподготовки к стрессовым ситуациям был пройден благодаря лишь одному еврею.
– Я бы с превеликим удовольствием поел, мистер Мальковский, но лучше покажите нам свою типографию, – сказал журналист с каменным выражением лица.
– О, извините, сегодня у меня генеральная уборка, может, перенесём просмотр на другой раз? Негоже показывать такой бедлам, – Джейкоб переминался с ноги на ногу, устремив на журналиста добрый взгляд, в котором прозорливый наблюдатель мог угадать умоляющие нотки.
Видимо, оператор был именно таким, потому что, слегка кашлянув, он впервые за всё время робко произнёс, слегка подтолкнув журналиста локтём:
– Стивен, слушай, у меня, по-моему, аккумулятор сел, может, действительно в другой раз зайдём? – сказал он, но камеру так и не выключил.
Журналист лишь гневно посмотрел на него и недовольно произнёс:
– А что, запасной не взял?
Оператор только покачал головой и покосился на Мальковского.
– Бестолочь, – сказал ему журналист, а затем добавил, глядя на еврея. – Спасибо, сэр, за интервью. Мы придём в другой раз.
– О, замечательно, – улыбнулся Мальковский оператору, который понимающе на него смотрел, – в следующий раз я уже буду готов к визиту, – проговорил он, кивая, и поспешил войти в типографию.
И лишь когда от глаз незваных гостей его защитили четыре стены, на одну из которых Джейкоб тут же облокотился, он спокойно выдохнул, убрал с лица глупую улыбку и обвёл глазами полупустую типографию. В сумраке не всё было хорошо видно, – дневной свет проникал лишь через единственное небольшое окно – но всё же обстановку разглядеть было можно. Комната небольшого размера метров двадцати, старое, видавшее виды окно – разумеется, не по воле хозяина – стало местом проживания воинствующих пауков, которые боролись друг с другом за каждый сантиметр пространства. Джейкоб поначалу тоже боролся с ними, но потом привык к своим гостям, а с одним даже подружился, дав своему паутинистому приятелю имя Гоша. Мальковский уже и сам не помнил, почему так назвал паука, но рассуждать на эту тему было бессмысленно, поэтому он перестал задавать себе этот вопрос. Молчаливо поприветствовав друзей доброй улыбкой, еврей прошёл к единственному в комнате столу, выдвинул пошатывающийся табурет и, усевшись на него, глубоко вздохнул. Вставив лист бумаги в печатную машинку – единственный аппарат в типографии – Джейкоб начал что-то печатать. Спустя час непрерывной работы Мальковский поставил точку и подписал новый рассказ фамилией известного на всю страну писателя. Фамилией очень известной, но не своей.
Тайная жизнь
Марк Николсон был прекрасным писателем. Писателем популярным и востребованным. Его работы издавались во многих крупных газетах, печатались в твёрдом переплёте, и даже были переведены на несколько языков. Произведения Марка каждый день разлетались с книжных полок большими тиражами. Более десяти тысяч экземпляров его последнего романа были распроданы всего лишь за месяц. Что и говорить о зарубежных изданиях, которые пользовались не меньшим спросом.
А ведь ещё три года назад о литературных попытках Марка знала только жена и закадычный друг детства. С Мальковским Николсон познакомился лет восемь или девять, когда, будучи невысоким и слабым мальчуганом, получал изрядные тумаки от одноклассников. Тогда высокий не по годам Джейкоб, который только перевёлся в новую школу, нашёл себе друга и стал его заступником.
То были годы резиновых сапог, пробежек по лужам после дождя, полных карманов лакричных конфет и ещё неизвестных, впервые появившихся на прилавках магазинов жевательных резинок, а также множества ссадин, ушибов и синяков. Тогда два друга могли легко преодолеть расстояние в двенадцать километров на своих велосипедах и даже не запыхаться. Тогда Джейкобу и Марку горы казались по плечи, а реки – по щиколотки.
Их детство было активным, как детство любых мальчишек того времени, а иногда даже слишком активным. Никаких тебе компьютерных игр, смартфонов и прочих гаджетов. Только жвачки, картофельное пюре с тефтелями на обед, новые главы из «Таинственного острова», а по вечерам – чёрно-белое кино в кругу семьи. В те годы радуга казалась ярче, яблоки в карамели – слаще, карточные игры – азартнее, а симпатичные девочки из параллельного класса – красивее и неприступнее. Тогда дышалось по-другому, пелось по-другому и жилось по-другому, не так, как живётся сейчас современным мальчишкам.
Эта мысль вернула писателя к размышлениям о сыне. Николсон младший был замечательным ребёнком. В два года он, будучи ещё тем сорвиголовой, бегал по саду босиком с такой прытью, что мама еле поспевала за ним, спасая то ли сына от ушибов, то ли только что посаженные грядки от гибели. Но после пяти, когда стали проявляться первые признаки болезни, его былая прыть поубавилась, и порой приходилось часами вытаскивать Криса на прогулку. После нескольких курсов химиотерапии и длительной реабилитации его состояние заметно улучшилось, и, как сказали врачи, болезнь отступила. Но следы пережитого эхом отпечатались в душе ребёнка. Сейчас Крису было семь, и за свою ещё совсем недолгую жизнь мальчик повидал столько трудностей, сколько не каждый взрослый смог бы выдержать.
Николсон сглотнул и негромко откашлялся. Он прошёл по длинному коридору, с двух сторон которого можно было увидеть деревянные окна. На них, танцуя на ветру, красовались лиловые шифоновые занавески. Марк остановился у деревянной двери своего кабинета, на мгновение задумавшись о предстоящих планах, а затем вошёл внутрь. Хорошо выстланный паркет блестел после недавней уборки. Он мысленно поблагодарил мисс Крауберг – горничная подрабатывала у Николсонов, когда у жены не хватало времени на работу по дому. У Кларинды слишком много было дел и в благотворительных центрах, и в больнице, которую он спонсировал с момента первого литературного успеха, и, разумеется, в саду и огороде, которые требовали немалого ухода. Не меньшего ухода требовал и второй малыш, родившийся год назад. Этот сорванец, так же, как и брат когда-то, бегал по саду и время от времени врезался то в розовый куст с острыми шипами, то в какую-нибудь скамейку. Таким образом, лето у Миссис Николсон выдалось не самое лёгкое.
Марк подумал о своей жене, и улыбка заиграла на его лице. Кларинда была особенной, удивительной. Не зря говорят, что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина. Разумеется, великим он себя не считал, но жене такое определение приписывал безоговорочно. Как тяжело было ей в первые дни, когда они только узнали о болезни сына, когда их финансовое состояние ещё оставляло желать лучшего, и когда платить за лечение не представлялось возможным. Сколько храбрости и самообладания было в ней в тот момент. Помимо совсем незначительных сбережений, которые едва помогали сводить концы с концами, у Криса выявили лимфому, и не поддаться нахлынувшим эмоциям, а стать опорой не только для сына, но и для мужа было настоящим испытанием для женщины. Но Кларинда со всем справилась, никогда ни на что не жаловалась, а поддерживала Марка в тяжёлые времена.
Прокручивая в голове образ жены, Николсон подошёл к письменному столу, который стоял у венецианского окна и был освещён ярким солнечным светом, сел на деревянный стул, обитый светло-коричневым гобеленом, взял со стола толстый томик своего последнего романа «Mr Husband and Mrs Wife» 1и бережно раскрыл его на первой странице. В верхнем углу листа было написано:
«Любимой жене, которая вдохнула в меня надежду».
Марк о чём-то задумался на мгновение, а затем положил книгу на место и выдвинул ящик своего письменного стола, где всегда хранил рукописи. Новый рассказ лежал сверху, так что долго искать не пришлось. Писатель только вернулся от редактора, который с воодушевлением одобрил новую рукопись. Николсон пролистал обложку и предисловие и стал читать первую главу. Дойдя до середины, он несколько раз усмехнулся, а в конце и вовсе расплылся в широкой улыбке.
– Приятно видеть друга в хорошем настроении, – послышался голос Джейкоба, который без стука вошёл в кабинет.
– О, дружище, а я как раз о тебе думал! – Николсон распахнул руки, приветствуя друга.
– Неужели я такая важная персона? – улыбнулся Мальковский, снял свою любимую фетровую шляпу и бережно положил её на стол.
– Ещё бы!– ответил Марк, радушно приветствуя друга тёплыми объятиями.
– Мы не виделись всего два дня, а ты успел соскучиться? – спросил Джейкоб, удивляясь столь пылким эмоциям Марка. – Что случилось? Ты прямо сияешь от счастья.
– А ты разве не знаешь? – спросил Николсон, подмигнув.
– А откуда ж мне знать? – усмехнулся Джейкоб, отвечая вопросом на вопрос.
– Ну да, ну да, – еле слышно пробубнил себе под нос Марк и загадочно улыбнулся.
Мальковский поймал на себе изучающий взгляд друга. В комнате возникла недолгая пауза, которую прервал его взволнованный голос.
– Как Крис? – спросил он, увидев крестника через окно.
– Хорошо, – улыбнулся Марк, с любовью глядя на сына, который сидел на скамейке во дворе с книгой в руках, а рядом с ним, широко зевая, лежал пушистый толстый кот.
У мальчика была очень приятная внешность, доставшаяся ему от матери. Даже отсутствие волос после облучения не повлияло на природную красоту ребёнка.
– Читает что-то интересное? – спросил Джейкоб, опускаясь в мягкое кресло.
– Да, – кивнул писатель, – Это, кажется, «Хроники Нарнии».
– Ммм, – промычал Мальковский, – и как ему?
– Прекрасно, Крис обожает фэнтези, – подмигнул Марк.
– А что насчёт твоего нового рассказа? – словно вскользь спросил Джейкоб.
– А откуда ты про него знаешь? – Николсон внимательно посмотрел на друга.
– Не знаю, но ты такой довольный сегодня, а такими обычно бывают писатели, когда напишут что-нибудь хорошее, – отвёл взгляд еврей.
Марк наблюдал за реакцией Джейкоба, словно пытаясь на чём-то его поймать.
– Ты сказал так, как будто сам пишешь, и знаешь, каково быть писателем, – Николсон говорил нарочито медленно. – Может, я чего-то о тебе не знаю? – спросил он, и лукавая улыбка заиграла на его лице.
– Да ну, скажешь тоже, – пробубнил Джейкоб, – рассказывай лучше, чего такой довольный?
– А ты и так всё знаешь, вот новый рассказ, – Николсон протянул другу рукопись.
Мальковский прочитал на первой странице название «Тайная жизнь», а под ним надпись, написанную от руки: «От моего единственного друга, который помог мне в самую трудную минуту».
– Что это значит? – в голосе Мальковского сквозило нескрываемое удивление.
– То и значит, без тебя и не представляю, что было бы с нами, – во взгляде Марка читалось столько любви и признательности, что Джейкоб смутился и перевёл взгляд на рукопись.
– Опять ты за своё, ничего особенного я не сделал, – буркнул еврей и сел на стул.
Николсон последовал его примеру и опустился в своё кресло. Он внимательно изучал лицо друга, который перевернул первую страницу и начал внимательно читать.
– Не замечаешь, главный герой уж очень похож на тебя? – спросил он.
– И чем же? Он что, тоже красивый, высокий еврей? – отшутился Джейкоб.
– Почти, – улыбнулся в ответ Марк, – он плотник, который на удивление всем оказался талантливым танцором. Он скрывал это и никому не говорил. Он даже друзей обвёл вокруг пальца и не выдал себя, – Николсон внимательно поглядывал на друга и с интересом наблюдал за его реакцией.
– Неужто я похож на танцора, – засмеялся Мальковский, разводя руками, – хотя, погоди, на свадьбушке кадриль я танцевал, – и он встал, гротескно поклонившись. – Сейчас поглядим, что ты там про меня написал, – добавил Джейкоб, усаживаясь обратно в мягкое, удобное кресло.
Несколько раз во время чтения еврей громко смеялся, а к концу последней страницы и вовсе захохотал.
– Ну и танцоришка, ай да хитрюга, – продолжал смеяться он, – он таки выиграл конкурс вместе со своей барышней.
Николсон пристально смотрел на товарища, а потом, улыбаясь, сказал.
– Ага, сам не знаю, как мне в голову пришла такая идея.
– Да ладно тебе, не скромничай, – Мальковский похлопал друга по плечу и вернул ему рукопись. – Не угостишь друга кофейком? – спросил еврей, увидев на столе чашку нетронутого кофе и тарелку с печеньем и круассанами, которые заботливо принесла друзьям Кларинда.
– Разумеется, – ответил Марк, пододвигая поднос к другу, – оставайся лучше на обед, он уже готовится. Сырные лепёшки жены просто объедение.
– Да, это я люблю, – похлопал себя по животу Джейкоб, довольно приговаривая, – это по моей части. Хотя в последнее время я изрядно поправился на плюшках и пончиках миссис Бэрлингем, – с этими словами он жадно вдохнул аромат шоколадного круассана и откусил сразу половину.
Николсон промолчал. На той неделе он пил чай в этой пекарне и увидел своего друга, который еле наскрёб мелочь на уценённый хлеб. В тот вечер Марк так и остался незамеченным, и Джейкоб не имел понятия о том, что товарищ детства теперь знает о состоянии его дел.
– Дружище, у меня к тебе разговор, – сказал Николсон неожиданно ставшим серьёзным голосом, когда Мальковский закончил трапезу. – Два года назад ты продал почти всё своё оборудование и…
– Опять ты за свою шарманку, – отмахнулся Джейкоб.
Марк привык, что друг постоянно уходит от темы, когда речь заходит об этом.
– Я хочу отблагодарить тебя. И на этот раз я не приму отказа, – настойчиво произнёс он, – я хочу вернуть тебе долг. Мы же оба хорошо понимаем, что не я автор этих строк.
– Да у тебя обычный синдром самозванца, дружище, – усмехнулся Мальковский.
– Давай уже поговорим начистоту, хватит столько лет скрываться. Ведь это ты мне отправлял книги? Ну, признайся уже, наконец?
– Что ты за чепуху мелишь, я и двух слов связать не могу, – усмехнулся Мальковский.
– Я уже устал быть вором, – громко сказал Марк, – пиши книги сам!
Мальковский встал, уже собираясь выйти.
– Я не понимаю, о чём ты говоришь, – словно от назойливой мухи, отмахнулся он.
– Джейкоб, постой, – примирительно проговорил Николсон, – я уже в силах вернуть тебе долг, – громче произнёс Марк, а потом, успокоившись, добавил, – друзья помогают взаимно и не оставляют друга в должниках, когда он хочет вернуть то, что должен. Давай я отдам тебе деньги за оборудование, и ты восстановишь свою типографию? Это будет честно.
– А вы уже и так вернули, – уверенно, не выходя на эмоции, сказал Мальковский. – Когда я дал тебе деньги с оборудования, их не хватило бы даже на половину лечения, но я очень надеялся, что они помогут вылечить Криса. Вы исполнили обещание, поставили его на ноги, вы вернули долг – мне крестника, а себе сына.
Он замолчал, лишь смотрел на друга добрым, понимающим взглядом. Марк в этот момент выглядел таким беспомощным, что Мальковский уже собрался сказать правду, как вдруг передумал.
– Джейкоб, я тоже счастлив, что Крис здоров. Ты помог нам тогда, позволь друзьям помочь тебе сейчас. Ты же обещал тогда, что примешь деньги, как только я смогу их тебе вернуть. Вот уже полгода как опасность миновала, и отложенные на лечение Криса деньги уже не нужны. Возьми их, пожалуйста, и отстрой свою типографию заново, – Марк говорил так искренне, что Мальковский не мог отказать другу.
– Давай пока подождём? – сказал он, обдумав. – Мало ли, после следующего посещения врача и поговорим об этом. Я счастлив видеть Криса здоровым. Вот лучшая для меня награда и благодарность.
– Чего ждать, Джйкоб? – не выдержал Марк и снова перешёл на повышенный тон. – Твои книги и так приносят постоянный доход! Мы не испытываем нужды, в отличие от тебя!
– Ладно, я согласен, – задумавшись, произнёс Мальковский, понимая, как тяжело его другу, – можешь дать мне только на оборудование ровно ту сумму, которую я тебе дал.
Марк облегчённо выдохнул. Наконец, он смог договориться со своим упрямым товарищем. Радуясь, его раздобревшему настрою, Николсон продолжил.
– Джейкоб, я больше не хочу, чтобы ты писал книги для меня, пиши их сам, – сказал он с надеждой вывести друга на чистую воду и, наконец, услышать правду.
– Да что ты заладил с книгами, – вновь вышел из себя Мальковский, – Никой я не писатель, сколько раз тебе нужно это повторить, чтобы ты понял?
Марк взялся за голову. Эта круговерть из догадок и обмана его уже сводила с ума.
– Слушай, тебе надо просто отдохнуть, – видя, как опечален друг, сказал Джейкоб и похлопал его по плечу. – А я пойду навестить Криса, – добавил он, не давая Марку возможности продолжить разговор.
Николсон остался сидеть в полном одиночестве. Через минуту он дотянулся до стоявшего на столе телефона и набрал нужный номер. Когда на другой стороне послышался знакомый голос, писатель громко произнёс:
– Да, можем встретиться через два часа в кафе «Неаполь»? Хорошо, мне нужно узнать все подробности.
Положив трубку, Марк вышел из кабинета, а рассказ «Тайная жизнь» так и остался лежать на столе.
Ангел-хранитель
Крис закрыл книжку. «Да, Нарния – удивительная страна, – думал он. – А что насчёт реальности? Где есть такой шкаф, войдя в который, я смогу с помощью волшебства помирить крёстного и папу? Или я могу это сделать и сейчас, без какого-либо шкафа? Может, мы и в реальной жизни можем смастерить себе такой волшебный шкаф и сами творить чудеса? – улыбнулся Крис своим мыслям. – Так, как это сделал дядя Джейкоб», – проговорил он про себя.
Но размышления мальчика были прерваны прозвучавшим за спиной голосом:
– Ну, что, проказник, ждал меня?
Крис обернулся, и радостная улыбка озарила его лицо. Он спрыгнул со скамейки и вмиг оказался в объятиях крёстного.
– Дядя Джейкоб! – просиял он.
– Эй, ну, хватит, задушишь! – смеялся Мальковский. – Мама сказала, что ты сегодня в моём распоряжении. Чем займёмся?
– Поиграем в настольный футбол, который ты мне подарил? – подмигнул мальчик.
– А что, можно, – улыбнулся Джейкоб, вспоминая время, когда он мог делать хорошие подарки племяннику.
Они зашли в дом, Крис повёл крёстного в свою комнату, так и не отпустив его руки.
– Ты знаешь, – подмигнул мальчик, – я уже хорошо поднатаскался, спорим, я тебя выиграю, дядя Джейкоб!
– Давай, спортсмен, – засмеялся Мальковский, – на что спор?
– Если я выиграю, ты ответишь мне на один вопрос, – прищурив глазки, хитро проговорил мальчик, – и, чур, без обмана.
– Когда это ж я обманывал? – замялся Джейкоб, понимая, что его заводят в тупик.
– Тогда договорились? – подмигнул ему Крис.
– Давай лучше пойдём в парк? – пошёл на попятную Мальковский, пока у него ещё была эта возможность. – Покатаемся там на качелях и съедим сладкую вату, – улыбался он, надеясь на согласие мальчика.