Buch lesen: «Когда говорят ружья»

I

Единственный шанс выжить – добраться до паромной переправы!

Итон О'Коннелл провел тыльной стороной ладони по лбу. Капли пота пропитали манжет сорочки. И без того влажный.

Чавкая грязью на подошве, он нажал на газ. Мотор взревел, разорвав тишину ночного леса. «Понтиак» дернулся, словно пришпоренный конь, но скорости не прибавил. Итон выжал из него всё, что мог. Еще немного – и старая колымага развалится.

Проселочная дорога извивалась меж соснами. В воздухе пахло сыростью. Мужчина стиснул зубы. Река близко, продержись пару минут, и вот оно – спасение. Он начал сбрасывать верхнюю одежду: пальто, пиджак и жилет. Затем, изловчившись, ослабил шнурки на туфлях, чтобы снять их, когда придет время. Предстояло прыгнуть в холодную воду, но это лучше, чем словить пулю.

Паром не дойдет и до середины, прежде чем преследователи нашпигуют его свинцом. Однако уловка их задержит. Пока притащат к берегу, пока разберутся, что машина пуста, его уж и след простынет.

В зеркало заднего вида ударил свет фар. Черт возьми, «форд» быстро приближался. Рука Итона, на которой алел свежий шрам – четыре точки между указательным и большим пальцами, – вынула из-за пояса пистолет. В обойме не хватало нескольких патронов, но ничего. Пара выстрелов охладит пыл этих молодчиков, заставит снизить скорость.

Он не глядя высунул ствол из окна. Бац! Бац!

Со звоном лопнуло заднее стекло, и зашипела кожа сиденья. Что-то с силой ударило Итона под лопатку. Он упал головой на руль, и в глазах потемнело.

Постепенно чувства начали возвращаться. Сначала ощущение ломоты в спине и груди, затем слух. Итон услышал звук бешено вращающегося колеса, урчание двигателя и тихие насмешливые голоса. Он сразу понял, кому они принадлежат.

Сверху вниз на него смотрели двое: тощий коротышка в модном полосатом костюме и мексиканец с висящими усами. Итон хорошо знал обоих, чтобы питать иллюзии. Понимал, жить осталось не дольше сигаретной затяжки.

Повернув голову, увидел, что лежит возле перевернутого «понтиака». Под спиной растеклась целая лужа крови. Взгляд упал на ухмыляющегося мексиканца по кличке «Снайпер». Как его там на самом деле? Трехо? Вот кто его подстрелил. В движении и на такой дистанции…

– Добрый вечер, мистер О'Коннелл! – улыбнулся коротышка по имени Гарри Харт и галантно приподнял шляпу. – Надеюсь, мы вас не слишком обременили? Вы так самозабвенно рассекали по окрестностям… Жаль отвлекать, но есть пара вопросов. Где ваша спутница? И куда подевались камушки?

Итон яростно оскалился. С рассеченного лба свисала алая густая нить.

Коротышка вздохнул и вынул из кармана платок. Шелковая ткань обернулась вокруг унизанного перстнем пальца. Щеголь быстро наклонился и ткнул Итона в выходное отверстие на груди. В легких разом сгорел воздух, голова едва не взорвалась от резкой боли.

– Не стану вам лгать, мистер О'Коннелл, – сказал Харт, брезгливо отбрасывая платок, – вы не спасетесь. Но обещаю легкую и быструю смерть, если дадите честные ответы. По рукам?

Итон молчал. Над головой раздался мягкий голос:

– Мне невыносима мысль о том, что произойдет дальше, но вы не оставляете мне выбора. Снайпер, будь любезен, принеси из багажника верёвку.

II

Говорят, все дороги ведут в Рим. А я – Питер Джей Ди Ллойд – думаю, что дороги ведут в мир.

Сколько бы ни было войн, последние залпы пушек сменяет обычная, тихая жизнь. Именно такой я и живу – долей фермера в мире и спокойствии.

В конце 1943 года планету лихорадило, но меня сие не касалось. С тех пор как ваш покорный слуга участвовал в битве на Марне, минуло двадцать пять лет. Утекла прорва воды.

Я устал и хотел одного: покоя. Всяк получает по заслугам.

Такие мысли приходят серыми туманными вечерами, когда куришь в одиночестве на веранде. Под мерный скрип кресла-качалки хорошо думается о прошлом. Картинки сами встают перед глазами. Сидишь этак, вздыхаешь. Упадет слеза-другая, и взгляд фокусируется на реальности. До чего здесь прекрасно! Покойная супруга умела находить красивые места.

А может, всему виной виски? Чертово пойло!

Впрочем, я отвлекся. Эта история не обо мне, а совсем о другом человеке.

– Когда заменишь черепицу на крыше? – спросил Джузеппе Леоне, едва переступив порог.

Он говорил по делу, не тратя время на светские беседы или приветствия. Я и не ждал другого. Относился к нему как к старшему брату, хотя мне уже стукнуло шестьдесят, а папаше Леоне – пятьдесят семь.

Вот уж кто превосходил меня во всем: и в стремлении к мирной жизни, и в боевых подвигах. Я так и не узнал, участвовал ли он в военных действиях и на каких фронтах. Однако опыт не пропьешь. Бывалый человек заметен сразу.

Однажды я подстрелил белохвостого оленя. В Коннектикуте их тучи, зимы мягкие, и нет хищников. Папаша Леоне взялся освежевать добычу. Он не привык сидеть без дела.

Набив трубку любимым вишневым табаком, я поднес ее ко рту и замер. Неотрывно глядел, как ловко он работает. Нож мелькал между пальцами, как рыбка. Так могут лишь матерые профи. Вместо друга передо мной предстала машина смерти, адская мясорубка, в которой этому человеку когда-нибудь суждено перемолоться самому.

Он был весьма примечательным малым. Лицом не походил на итальянца. Седая бородка клинышком, глубокие морщины на высохших щеках. А глаза, словно у мальчишки, синие и внимательные. Порой мне казалось, что от него не способно ускользнуть ничто.

Но по порядку, по порядку, вслед за пером.

В то лето Леоне закрыл ларек с зеленью и уехал из Нью-Йорка. Мы были друзьями, и он приезжал в гости один или два раза в год. Житель итальянской деревушки так и не привык к городской суете. Он взял с собой отпрыска, статного юношу по имени Тони. Тони – хороший парень. Однако отношения папаши Леоне с сыном разладились.

Мне не по себе, когда люди не находят общий язык, а в тот раз и вовсе хотелось сбежать на край света. Ну, или в ближайший лес.

Это произошло в первый же день. За ужином, едва я поставил на стол кастрюлю с бобами, заметил, что мои гости необычайно молчаливы. Отец и сын сидели с прямой осанкой, будто проглотили по штакетине.

– Что случилось, джентльмены? – спросил я, не надеясь на ответ.

– Отец не отпускает меня с вами на охоту. Мистер Ллойд, скажите ему, что всё будет в порядке!

Я провел рукой по седоватым усам, напоминающим подкову, и ничего не сказал. Старался не смотреть на хмурых гостей, пока раскладывал еду. Взгляд сам собой остановился на закрытых форточках. И это в июле! Давно стоило привыкнуть к странностям папаши Леоне, который закрывал окна наглухо. Моя дорогая Мари повторяла, дескать, у каждого свои причуды.

Леоне сказал:

– Ты не возьмешь в руки ружье.

– Но, отец, – возмутился парень, – я уже мужчина! Мой долг – обеспечивать и защищать семью. А как это сделать без оружия?

Бобы обжигали губы, но разговор был настолько увлекательным, что я не обращал на это внимания.

Джузеппе проскрипел, словно ногтем по стеклу:

– Вспомни Голиафа. Медный шлем на голове его, и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его – пять тысяч сиклей меди. Ну? Спасло это его от камня?

– Есть и другие слова, – ответил Тони и симпатично порозовел. – Не мир я принес, но меч!

Сказать, что я был удивлен – ничего не сказать. Странно, когда люди спорят, цитируя Писание. Тем паче странно, если тот, кто так активно выступает против оружия, имеет в своем багаже пистолет.

Не далее чем утром я принес Джузеппе кувшин воды, освежиться с дороги. И увидел, что он чистит у окна хромированный «кольт». Оставив кувшин у порога, я поспешил уйти.

В тот вечер он произнес столько слов, сколько я не слышал от него прежде. Рассуждал о жизни и смерти, о том, что нельзя лишать жизни никого, даже животных. Говорил с жаром политика, выступающего на предвыборных дебатах. Однако вряд ли кто-то смог бы оценить эту речь по достоинству. Звери, к счастью для них, не обладают избирательным правом.

После ужина Тони пошел к отцу в комнату и попытался его переубедить. Но, как видно, не преуспел. Не то чтобы я подслушивал, но было крайне любопытно узнать, чем всё кончится. Парень вышел из комнаты, сверкая глазами, и с кислой улыбкой обратился ко мне:

– Мистер Ллойд, будьте другом, хлопните за меня дверью!

Через два или три дня после этого между мной и молодым Тони состоялся разговор, который я запомнил на всю жизнь.

Папаша Леоне колол дрова (завершая процесс, всякий раз аккуратно втыкал топор в пенек посреди двора – меня пугала подобная заботливость). Его сын, раздевшись по пояс, загорал на крыше амбара. А ваш покорный слуга мучился с трактором, пытаясь прицепить к нему старый, насквозь проржавевший плуг.

– Сын, – буркнул Джузеппе через плечо, – если не слишком занят, помоги мистеру Ллойду с этой железкой.

Тони со смущением накинул рубаху и поспешил исполнить поручение. Надо ли говорить, вдвоем получилось намного быстрее.

– Давай-ка передохнем, парень, – сказал я и передал Тони флягу с виски.

– Позволите вопрос, сэр?

– Валяй.

– Почему вы тут осели?

Молодой человек хотел узнать, почему такие люди, как я или его отец, выбирают жизнь фермера. Прежде чем ответить, я сделал приличный глоток. Затем, сев прямо на землю, сказал:

– Правительство объявило, что отдаст этот участок в собственность по давности владения. Бесплатно. И потом, моей Мари здесь хорошо. Было хорошо…

– И вам нравится вставать на рассвете и тащиться на тракторе в поле? Каждый чертов день!

Я опустил подбородок и уставился в одну точку. Минуту или две наблюдал, как овод кружится у правого ботинка.

– Послушай, сынок. Порой людям приходится гораздо труднее. А твой отец… Знаешь, это не каприз. Он хочет тебе добра. Оградить от чего-то, что знает только он. Похоже, что в молодости папаша Леоне наворотил кучу дерьма, а теперь…

– И я так хочу! – перебил Тони. – Имею право наворотить дерьма! А он… делает из меня двадцатилетнего старика. Жаждет быть отшельником – пускай! Но я – не он.

Я промолчал. А что тут скажешь?

На следующее утро Тони ушел. Позже я узнал, что он записался в морскую пехоту.

Как рассказать об этом папаше Леоне? Держись, старик. Жизнь полна неожиданностей, и порой неприятных.

III

В тот вечер мы оба были погружены в свои мысли. Леоне стоял, облокотившись на перила веранды, и молча смотрел в лес. Ни дать ни взять волк на привязи. А я сидел в любимом кресле-качалке со стаканом виски в руке и думал, покупать ли дождевальную установку. Вы, должно быть, слыхали об этой штуке: цепляется к трактору и позволяет орошать поля или разбрасывать реагенты. Если, конечно, рекламщики не брешут.

Раньше она была мне не по карману. Но после ухода Тони многое изменилось.

Надо сказать, внешне Джузеппе спокойно воспринял новость о том, что его сын пошел служить. На лице не дрогнул и мускул. Однако он долго не выходил из комнаты и не притронулся к ужину.

Признаюсь, я опасался, что Леоне последует за отпрыском и вернет его силой. С него станется! Но на следующее утро папаша как ни в чем не бывало спустился к завтраку и спросил, нельзя ли ему остаться у меня на какое-то время. Месяца на три или четыре.

Квартиру в Нью-Йорке они вернули еврейскому рантье, планируя по возвращении переехать. Должно быть, из соображений конспирации. Не знаю. Как бы то ни было, Тони не сможет отправить отцу и открытку. Ему неоткуда узнать новый адрес! Так пусть эта ферма послужит мальчику местом, куда он сможет вернуться или написать.

Я с радостью согласился. Не требуется хорошо знать Леоне, чтобы понимать – он не станет сидеть сложа руки, и ферма моя расцветет. Дела пойдут в гору.

Результат превзошел ожидания!

К осени собрали урожай вдвое против обычного. Первая же сельскохозяйственная ярмарка набила нам карманы. Папаша Леоне, верно, уже решил, на что потратит свою долю, а я задумался о дождевальной установке.

В тот день сидел и размышлял: купить или нет? По венам струился алкоголь, наполняя тело приятным теплом.

Виски – отличный напиток. Не представляю, как бы я жил без него.

Помню, когда ввели сухой закон, настали темные времена. Всё замерло, затихло, словно покрылось инеем. Конечно, выпивка полностью не исчезла, и кустарное производство продолжало существовать. Но то были слабые отблески света – солнце больше не освещало мир. Воздух стал затхлым, дневной свет померк.

Время всё расставило по местам. Да благословит Господь двадцать первую поправку к Конституции! Боже, храни Америку!

Прохладный сентябрьский ветерок колыхал шторы в открытых окнах. Где-то пели цикады. В тот момент подумал, что ни за что на свете не хотел бы оказаться на месте папаши Леоне. Его мысли полнились тоской.

Днем раньше мы встретили на ярмарке почтальона, и он вручил письмо от Тони. Парень сообщил, что успешно окончил военные курсы и получил должность взводного снайпера. Готовится к отправке в Европу. Мальчик просил отца забыть обиды и приехать в Бостон, проводить его на фронт.

Поначалу я боялся, что папашу Леоне хватит удар. Он ходил чернее тучи, что-то перемалывал внутри себя. Ни дать ни взять дробилка, в которую сунули дюжину коровьих лепешек.

Кто знает, о чем он думал! Однако уверен, что в глубине души гордился сыном. В парне был внутренний стержень.

Однако пойти против воли отца в итальянской семье – серьезный проступок, сравнимый разве что с государственной изменой. В Штатах за такое «седлают сверкалку»…

Я отпил виски, и в голосе прозвучали нотки сочувствия:

– Хватит страдать! Иди в дом и пиши сыну чертов ответ.

– Не уверен, что это хорошая мысль, – пожал плечами Леоне. – Моя грамматика вопиюще хромает. Таким, как я, больше подходит рисовать фаллосы на стенах пещеры.

На моем лице появилась улыбка.

– Тот, кто использует слово «вопиюще», – сказал я, – уж как-нибудь напишет пару строк. Не говоря уже о том, что дурак, каким ты себя выставляешь, сказал бы «члены».

– Хочу перечитать письмо сына.

Мы прошли в гостиную. В поисках конверта я приблизился к шкафу. Скрипнули полированные дверцы, и в них, словно в зеркале, отразился профиль вашего покорного слуги: седые волосы, кустистые брови, на носу очки для чтения.

Леоне заметил:

– Ты тоже не смахиваешь на простака, Ллойд. Чем занимался в армии? Явно не сортиры копал, а? Там, во Франции…

– Бывало и такое, – мои пальцы почти не дрожали, когда я протянул ему письмо.

Четверть часа спустя Леоне положил бумагу на стол. Кресло заскрипело под его весом. В глазах полыхал огонь. Он сказал, почти не размыкая губ:

– Их отправят через неделю. Есть пара дней, чтобы подумать – ехать мне в Бостон или нет.

Едва рассеялся утренний туман, а я уже стоял на кухне и наливал кофе. Мой взгляд то и дело обращался к окну, за которым папаша Леоне полировал фары старого «грэхема». За двадцать лет грузовичок изрядно проржавел, но уверенно держал дорогу.

Мой друг больше ни слова не сказал о поездке в Бостон, но отчего-то заинтересовался, на ходу ли машина да хватит ли горючки. Забавный старик, прости, Господи…

Вдруг Джузеппе обернулся к лесу и замер. Смотрел не отрывая глаз. Будто гребаный индеец! Что его привлекло?

Минутой позже из зарослей орешника выскочил пес. Обычная теннессийская дворняга. Пес подбежал к Леоне, виляя хвостом. Я услышал скрипучий голос:

– Что ты принес, дружок? Дай-ка взглянуть.

Черт бы меня побрал! Пес послушно выплюнул что-то на землю и сел рядом, словно говоря: «Смотри, мне не жалко».

Джузеппе побледнел и огляделся по сторонам. Я так и прилип к окну.

В душе зародились сомнения: не решил ли мой гость скрыть находку? Судя по выражению его лица, случилась беда. Притом нешуточная. Он ведь не оставит меня один на один с этим дерьмом!

Места глухие. Я ни с кем не общаюсь. Случись что, неоткуда ждать помощи.

Милях в пяти к югу от фермы живет община квакеров, мерзких и постных. Да у реки сторожка паромщика. От смены к смене там попадаются балагуры, доморощенные философы и безотказные собутыльники. А квакеры… Они смахивают друг на друга, как помойные крысы, и настолько же располагают к себе.

Не успел я додумать эту мысль, как Леоне подобрал принесенный предмет и зашагал к крыльцу.

Я вышел навстречу. Сперва показалось, что на ладони у Джузеппе покоится грибная шляпка. И тут я понял: никакая это не шляпка, а… человеческое ухо.

Мы шли целую вечность. Лес казался бесконечным. С каждым шагом сосны обступали нас плотнее. Порой приходилось пробираться через густой кустарник или бурелом.

Леоне двигался так уверенно, будто вырос в этом лесу.

«Тоже мне следопыт из племени гуронов!» – думал я, но шел за ним. Не спорить же. Под сенью деревьев было темно. Над головами нависали хвойные ветви. Тропа уходила на восток, туда, где первые лучи солнца озаряли небо. В рассветном сумраке блестел ствол ружья, которое я нес перед собой. И хотя ружей у меня было целых три, Леоне наотрез отказался вооружиться.

Неподалеку стучал дятел. Монотонно и тоскливо. Будто вколачивал гвозди в крышку гроба.

Из груди моей вырвался хрип. Я знал, что впереди нас ждет бездонная хлябь. Но это не особенно смущало. Куда хуже приходилось от мысли, что мы идем искать труп! Владельца отгрызенного уха.

Признаться, я не был уверен, что это такая уж превосходная мысль. Как далеко предстоит идти? В какую сторону? Может, эта чертова дворняга оттяпала ухо неделю назад? У мертвого бродяги из соседнего штата…

Хотелось бы в это верить.

Попробовал было поделиться сомнением с папашей Леоне, но он только дернул плечом. Мол, не мешай думать. Зубы мои заскрипели. Господи, как можно быть таким самоуверенным кретином?

Наконец лес расступился. Болото встретило нас тишиной. И замечу, пугала она сильнее, чем любые звуки.

Пытаясь не смотреть в непроницаемую темную воду, я предостерег:

– Осторожнее, Джо, здесь гиблые места. Если угодишь в болото, оно попытается тебя прикончить.