Она склонилась в быстром поклоне перед высокой женщиной, что стояла у окна и смотрела на чернеющий горизонт. Служанка без лишних слов подхватила маленькую колыбель и вышла прочь из комнаты. Королева посмотрела ей вслед, отошла от окна и хлопнула в ладоши. Вошел пожилой слуга и поклонился. Госпожа кивком головы указала на большую дорожную сумку в углу, и вышла. Подняв сумку, мужчина пошел следом.

Недолгий спуск по винтовой лестнице привел в просторный зал. Там уже собрались придворная знать. Королева печально улыбнулась, приветствовала всех легким кивком и взмахом руки дала понять, что нужно спешить. Комната опустела. Лишь один стоял недвижимо; лицо его уродовал страшный шрам, густые, длинные волосы пепельной волной падали на плечи, борода и брови отливали серебром.

– Сэр, Плеазан.

– Ваше величество.

– Мой муж? – спросила королева.

– Он на стенах цитадели, с Такинавом Тару и его людьми.

– Вы успеете пройти вслед за нами?

– Сначала женщины и дети. Затем мы. Все будет хорошо.

– Хорошо уже не будет.

По щеке королевы побежала слеза. Суровый воин опустил голову.

– Оставьте церемонии, Дальмон, я простая женщина.

– Корона и титул говорят об обратном.

В его голосе чувствовалась ирония.

– Идемте. Чем быстрее уйдете вы, тем больше шансов у нас.

Не поднимая головы, он указал на выход из комнаты и поклонился еще ниже. Королева стремительно покинула комнату. Плеазан последовал за ней.

В центре тронного зала они остановились. Королева печально улыбнулась воину и исчезла с легким свечением. Сэр Плеазан коснулся нагрудного панциря и его голову укрыл шлем. Он прошел в центр зала и оглянулся.

Огромное помещение медленно погружалось во мрак.

Вдруг дальняя стена зала, украшенная барельефом дивного леса, пошла волнами; стволы дерев чернели, листья со скрипом съеживались. Свет, будто в испуге, уступал место мраку. Дивная картина полностью почернела и стала медленно оплывать. Волны достигали пола и с чавканьем, и хрипом превращали его в мерзкую жижу.

Воин исчез. Лишь его туманный силуэт остался на растерзание наступающему безграничному Ничто.

Глава 1. Джеймс и Оливия

Ленд Ровер мчался сквозь дождь, рассекая светом фар водную пелену. Поднимая фонтаны брызг, и оставляя туманный вихрь позади, машина вгрызалась в ночь. Лишь разделительная полоса, выхваченная тусклым полукругом света, мелькала где-то справа и служила ориентиром. Обычно оживленная дорога, этой ночью, оказалась пустынной. Казалось, чья-то могучая воля превратила знакомую дорогу домой в бесконечное серое полотно, ведущее в неизвестность.

– Джеймс, зачем ты так гонишь?

Машина сбросила скорость. Оливия смотрела на супруга в зеркало заднего вида.

– Все хорошо?

– Да, милая. Как там Джилл?

– Спит.

Джеймс потряс головой. Скорей бы добраться домой и лечь спать, мелькнула мысль. В этот миг, впереди, столб света с гулким хлопком превратил непроглядную, сырую ночь в ясный день. Двигатель Ленд Ровера заглох, и люди в машине потеряли сознание. Ударная волна разметала тяжелые облака, обнажив звездное небо, и неведомая сила потащила машину в эпицентр явления, прижимая к мокрому асфальту передние колеса, а задние отрывая от земли все выше и выше.

Сплетенный из сотен молний, огненный столб беззвучно распался миллионами искр, и пустынную дорогу снова накрыла ночь.

* * *

Джеймс сидел за рулем машины, свесив голову на грудь; веки едва подрагивали, словно он спал и видел сон, а губы шептали слова, повторяя их снова и снов:

– Помогите моему ребенку.

Ему вторил шепот жены:

– Помогите моему ребенку.

С каждой минутой их шепот становился тише. Губы Джеймса едва шевелились, когда он произнес эти слова в последний раз и открыл глаза. Приборная панель Лэнд Ровера ожила, двигатель едва слышно заурчал, и свет фар выхватывал из тьмы разделительную полосу, которая неожиданно обрывалась в обломках вздыбленного асфальта.

Машина стояла посреди дороги.

– Сиди, – сказал Джеймс, открывая дверь. – Я посмотрю.

Фары освещали неровные обломки дорожного покрытия. Джеймс двинулся вдоль разделительной полосы и остановился, когда белая краска, ломаными пунктирами, пересекла границу блюдцеобразного кратера и исчезла, словно погрузилась вглубь бездонного озера.

Джеймс стоял на краю гигантского черного зеркала. Неведомая сила вдавила асфальт, превратив его в стекло, которое едва отражало свет фар и причудливо искажало серп полумесяца. Редкие капли воды, хрустальными бусинами покрывали темный глянец. Холодный мокрый воздух наполнял запах озона.

В центре зеркала стояла корзина, с оплывшими и почерневшими боками и ручкой.

Джеймс перешагнул границу кратера и ступил на стекло. Капли воды брызнули в стороны, но тут же собрались в хрустальные шарики, медленно откатываясь к краю зеркала. Ни страха, ни любопытства. Им овладело странное желание, прижать к груди, защитить и унести отсюда подальше, неизвестно кого, но сделать это немедленно. Джеймс сделал шаг, другой, и руки сами потянулись к странной корзине.

Едва он коснулся оплывшей ручки, раздался хруст, и корзина рассыпалась в прах, оставляя в груде пепла гигантское белое яйцо. Теперь, он точно знал, что нужно делать. Руки осторожно обхватили яйцо и вместе с ощущением шершавого теснения скорлупы, пальцы легонько закололо и свело. Джеймс вздрогнул, одновременно ощущая пепел подошвами ботинок.

Он выпрямился, под ногами что-то звякнуло. В кучке пепла поблескивал металл. Бережно обхватив драгоценную белую ношу одной рукой, он поднял находку. Цепь с медальоном в виде дракона, блеснула в свете фар. Он убрал ее в карман и двинулся к машине. Пепел под ногами хрустнул в последний раз.

– Милая, открой багажник! – прокричал он, обходя машину.

Дверь багажника с шипением начала подниматься.

– Тяжелое… – хмыкнул он, переложив яйцо в другую руку, прикрывая его курткой.

Мужчина осторожно положил находку в просторный багажник машины. Снял куртку, расстелил, и бережно перекатил на нее яйцо. Оливия смотрела через заднее сиденье на действия мужа.

– Что это? – спросила она.

– Если бы я знал, – ответил он. – По виду, яйцо.

Скорлупа, словно впитывала и без того тусклый свет багажного фонаря. Странное облегчение охватило Джеймса, и он поворотом руки закрутил яйцо. Крутанувшись пару раз, оно остановилось.

– Не знаю, что это. Но после такой молнии оно приготовилось вкрутую, – хмыкнул он.

– И что нам с ним делать? – спросила Оливия, начиная беспокоиться.

– Не знаю милая, уж точно не высиживать.

Беспокойство жены передалось Джеймсу и ощущение того, что странную находку нужно оберегать вернулось вновь. Он подвернул куртку так, чтобы яйцо не укатилось, и осторожно провел пальцами по скорлупе.

– Что ты такое? – прошептал он.

В ответ раздался далекий раскат грома. В ночном небе тучи вновь стали затягивать звезды. Крупные капли дождя, в который раз за эту ночь, ударили по крыше Лэнд Ровера.

* * *

Всю дорогу до города они молчали. Джеймс больше не гнал машину, как полоумный. Дождь остался позади, как и редкие всполохи молний.

На въезде в город их остановил констебль.

– Добрый вечер, мистер Стоун.

Он коснулся козырька фуражки.

– Как дорога?

Не выслушав ответа, он стал обходить машину. Сердца Стоунов замерли. Оливия невольно вжалась в кресло. Посветив фонарем, констебль заглянул в багажник. Ничего не произошло. Отойдя от машины, он осветил колеса и вернулся к водительской двери.

– В той стороне, откуда вы едете, недавно прошла буря. Но, я вижу, что у вас все в порядке.

– Ну что вы, просто моросило. Спасибо за заботу, Колин, – ответил Джеймс, поднимая стекло.

– Хорошего вечера!

Констебль еще раз коснулся козырька фуражки и медленно пошел вдоль улицы. Когда Стоуны подъехали к дому, дверь гаража автоматически открылась и машина медленно заехала внутрь.

“Почему Колин ничего не заметил?” – подумал Джеймс и быстро вышел из машины.

Он обошел ее, открыл багажное отделение. Перед ним лежала лишь расстеленная куртка – яйцо исчезло.

– Что за чертовщина?

– Джеймс? – спросила Оливия оборачиваясь.

Она вопросительно посмотрела на мужа, а затем на пустой багажник. Джеймс протянул руку, к тому месту, где раньше лежало яйцо, и почувствовал твердую шероховатую текстуру скорлупы, которая стала медленно проявляться. Оливия взвизгнула и зажала рот рукой, чтобы не разбудить дочь.

– Ладно, неси Джилл в дом, а я займусь им, – сказал Джеймс, кивнув в сторону находки.

Когда жена ушла, он присел на корточки, разглядывая яйцо.

– Так, и зачем мы тебя взяли?

Ему вдруг стало спокойно и тепло. Джеймс качнул головой, снимая наваждение. Он встал, аккуратно завернул странную находку в куртку и понес ее в дом. Проходя мимо кухни, он обратил внимание на то, что жена стелет толстое махровое полотенце на кухонном столе. Он остановился в недоумении.

– Оливия, можно узнать, что ты делаешь?

– Для него стелю, – ответила она, указав на его ношу.

– Мы же есть его не будем, верно? Мне кажется, лучше постелить в гостиной, возле камина, на моем кресле.

Так и сделали.

* * *

Джеймс разжег камин и придвинул к нему кресло, на котором завернутая в большое полотенце лежала их необычная находка. Он до сих пор не понимал, что заставило их забрать это яйцо с собой, зачем сейчас, он, словно наседка, чуть ли не высиживает его, но ему казалось, что так будет правильно.

Он сидел на полу возле камина, помешивал угли, и подкладывал дрова. Оливия ушла к дочери. Уже под утро Джеймс задремал и проснулся оттого, что кочерга выпала из рук. Когда шум упавшей кочерги стих, его внимание привлек мерный глухой звук, который издавала их находка.

С каждым ударом яйцо покачивалось. Джеймс вскочил на ноги и побежал за женой на второй этаж дома. Она спала в комнате дочери в кресле-качалке. Одной рукой Оливия держалась за кроватку, в которой спала Джиллиан, другой – придерживала готовую упасть на пол книгу.

Джеймс встал перед женой на колени, аккуратно убрал книгу и стал ее осторожно будить. Оливия открыла глаза. Прижимая к губам указательный палец, он кивком указал в сторону двери, а затем изобразил руками взрыв. На лице Оливии появилось выражение глубокого удивления. Джеймс встал и потянул ее за собой.

Когда они подошли к камину, глухие удары слышались отчетливо. Яйцо откатилось к краю кресла. Казалось, еще удар и оно упадет. Неожиданно скорлупа треснула, заставив Оливию вздрогнуть.

Из образовавшегося пролома показалась маленькая розовенькая пяточка. Обыкновенная пяточка, как у любого ребенка, такая же, как у их дочери. Джеймс и Оливия медленно подсели к креслу и стали разламывать уже расколотое яйцо, освобождая того, кто там находился.

Перед ними лежал мальчик. Примерно того же возраста, что и их дочь, так им казалось.

– Хороший день для рождения! – буркнул Джеймс задумчиво.

– А он точно сегодня родился? – уточнила Оливия.

– В каком смысле?

– Он вылупился из яйца, – Оливия покрутила в пальцах скорлупу и продолжила. – Но ведь и яйцо как-то появилось на свет, и я подозреваю, не из курицы.

Малыш тихо лежал, на полотенце, в осколках скорлупы, измазанный прозрачной слизью. Оливия смотрела на ребенка с опаской. Она не знала, что делать. Джеймс растерялся не меньше супруги. Его жизненный опыт говорил о том, что люди из яиц не вылупляются.

Мальчик, который лежал перед ними, опровергал этот факт.

– Джеймс, я в растерянности. Что мне делать?

– Что нам делать? – задумчиво произнес он.

Почесывая густую шевелюру, Джеймс Стоун предложил единственное верное, как ему казалось, решение:

– С виду – обычный ребенок. Скажем, что нам его подбросили под дверь, или вообще никому, ничего не будем объяснять. Позвоню брату, он поможет с документами. Я думаю, лишних вопросов не будет.

Только тут он понял, что уже решил все за них обоих. Ему стало стыдно. Отставной офицер Медицинской службы Вооруженных сил Великобритании хотел сына, но при рождении дочери, возникли осложнения. Оливия больше не могла иметь детей.

Он посмотрел на жену умоляюще.

– Мы его усыновим? Ты согласна?

Оливия понимала мужа. Ей самой, мысль об усыновлении казалась здравой. У Джиллиан появится маленький братик, о котором они с мужем мечтали. Она взяла Джеймса за руку и прижала ее к своему сердцу.

– Хорошо. Звони Эдмунду, – сказала она, поднимаясь и подавая ему телефон. – Посиди с ним. Я схожу, наберу воды в детскую ванну.

Уходя, Оливия слышала, как ее муж разговаривал со своим братом. Мальчик по-прежнему лежал неестественно тихо. Малыш вертел головой, а его маленькие ручки ломали кусочки скорлупы, до которых могли дотянуться.

– Да, имя Малкольм, – говорил Джеймс. – Да, в честь деда… Эдмунд, ради бога, позже…

Так на свет появился Малкольм Стоун.

Глава 2. Малкольм

Джеймс собрал осколки скорлупы и бросил в камин. Пламя окрасилось в ярко-синий цвет. Крупные скорлупки с треском лопались, разбрасывая в стороны снопы искр. Мелкие части крошились с тихим шипением. Когда камин прогорел, груду древесной золы покрывал слой искрящегося пепла. Джеймс помешал его кочергой и поставил перед камином ширму.

“Вот и все” – подумал он.

Вскоре Джеймс убедился, что оптимизм его самая сильная черта. Как доктор и разумный человек, он понимал, что Малкольм необычный ребенок, а значит, стоит ждать подвоха в любой момент и в неожиданном месте. Он стал ждать и готовиться.

* * *

Первое происшествие Джеймс запомнил надолго, оно случилось, когда Малкольму исполнилось полтора года. Мальчик случайно опрокинул на себя небольшую кастрюльку с кипящим молоком. Никто не знает, как он выбрался из кроватки и, как попал на кухню. Джеймс видел только последствия.

Все произошло, когда он работал в своем кабинете. Звон посуды и пронзительный визг ребенка наполнили дом.

Джеймс вбежал на кухню и увидел Малкольма, который стоял в луже разлитого молока. Рядом лежал маленький стульчик. Левая рука ребенка, левая сторона груди и левая нога, светились тусклым светом. Под ногами мальчика лежала, какая-то тряпка.

Джеймс посмотрел на сына и присел рядом с ним. Свечение быстро прекратилось. Малкольм шмыгнул носом и плюхнулся голой попкой на пол. Как ни в чем не бывало, он поднял обеими руками тряпку и показал отцу. Джеймс покрылся испариной. Его сын держал в руках лоскуты собственной кожи, которые с хрустом, быстро усыхали. Еще мгновение и на пол упали сухие бесформенные обрывки.

Джеймс встал и поднял сына на руки. Тот обнял отца за шею.

– Горяте моко, – пролепетал он. – Бона.

От ожогов не осталось и следа. Розовая, румяная, как будто только что из сауны, кожа мальчика дышала здоровьем. Джеймс отнес сына в кровать и вернулся на кухню, чтобы убраться. За этим занятием его застала жена.

– Что произошло? – спросила она. – Почему молоко на полу?

– Ты не поверишь!

Он прятал в мусорный пакет сухие, ломающиеся в руках, лоскуты и думал, как рассказать ей о том, что произошло. Потом плюнул и выложил все. Выслушав мужа, Оливия долго молчала, перебирая столовые приборы.

– Он ведь никогда не болел, – произнесла она. – Если вдруг заболевала Джиллиан, я молила бога, чтобы они не заболели одновременно. Когда она выздоравливала, я не обращала внимания на то, что болезнь, вроде бы заразная, обошла Мэла стороной.

– Да, – добавил Джеймс. – Пять месяцев назад, помнишь, мы слегли с гриппом. Он только спал и просил есть. Я тогда подумал, какой стойкий оловянный солдатик нам достался.

– Ты же врач! – удивилась Оливия.

– И? – не понял он.

– Ты хотя бы раз брал у него кровь на анализы?

– Ребенок не кашляет, играет, как заводной, хорошо ест и спит. Я не считал, что это необходимо.

Джеймс Стоун лукавил. Он при первой возможности взял у сына кровь. Но, отдавать кому-то ее на анализ он не стал, а договорился с лабораторией и сделал тесты сам. Первые результаты его поставили в тупик. Повторный анализ дал тот же результат – его приемный сын имеет высокие регенеративные способности. Еще несколько странных результатов, уже пугали Джеймса. Он уничтожил их сразу, вместе с образцами крови.

Впервые в жизни, он не хотел копать глубже. Он боялся, что если продолжит исследования, результаты могут случайно попасть не в те руки и его сын станет “Объектом Х”. Работая на правительство, он знал всю кухню изнутри. Джеймс давно ушел со службы, работал врачом в маленьком городе и радовался жизни.

Когда жена задала неудобный вопрос, он с готовностью выпалил заранее заготовленную фразу. Но, теперь, Оливия смотрела на супруга с вызовом.

– Конечно, в свете новых данных… – начал он.

– Ты не на службе, Джеймс, – перебила его жена. – У нас есть дочь! Наша дочь!

– Малкольм, тоже наш сын… – пытался, возразить он.

– И я хочу точно знать, что ей ничто не угрожает! – оборвала мужа Оливия.

Джеймс кивал в знак согласия и думал, что можно рассказать жене и не напугать ее, а что нет. Вскоре, выбрав удобный момент, он рассказал Оливии, что Малкольм может быстро заживлять свои раны. Но самое главное – их сын не опасен. Конечно, если в будущем мальчик как-то себя проявит, Джеймс, обещал проследить и все рассказать жене.

Оливия успокоилась – она верила мужу. Жизнь в доме Стоунов снова потекла своим чередом. Они привыкли, что их сын не болеет, а порезы и ссадины на нем заживают так быстро, что иногда и сам Малкольм их не замечал.

Как бы там ни было, Джеймс продолжал ждать сюрпризов от сына. Он понимал, что странные способности Малкольма могут расцвести бурным цветом – гормональные изменения придуманы природой не просто так. Он наблюдал, как растут его дети, и в тайне надеялся, что все-таки ошибается.

* * *

Очередное происшествие, которое отложилось в памяти Джеймса, произошло прекрасным, летним днем.

Он вынес в садик за домом высокий и просторный манеж для детей. Посадив в него Малкольма и Джиллиан, он ушел на кухню. Сквозь широкое окно кухни хорошо просматривался весь задний двор дома, что позволяло Джеймсу наблюдать за детьми, пока он нарезал овощи для салата.

Солнечный день радовал безоблачным небом. Ветерок теплыми волнами гулял по саду. Джиллиан играла с пушистым медвежонком. Сквозь ячейки вязаного ограждения Малкольм пытался поймать бабочку. Она порхала над травой, садилась на цветы и снова взлетала.

Красавица с голубыми крыльями облетала манеж. Малкольм зорко следил за ней. Он вел себя, как настоящий охотник. Когда бабочка садилась, мальчик осторожно подползал к краю манежа и просовывал руку сквозь ячейки сетки. Снова и снова он пытался поймать чудное существо с яркими крыльями, но у него ничего не получалось.

Наконец, он просунул сквозь решетку манежа руку и вытянул вперед указательный палец, который начал пульсировать ровным розовым светом. Бабочка закружилась вокруг руки мальчика. Он развернул ладонь к солнцу. Бабочка коснулась ее крыльями и улетела. Малкольм почувствовал усталость, лег на спину и тут же уснул.

Конечно, маленький мальчик не знал, что его шалость с бабочкой навлекла на них с сестрой беду. Шурша травой, к ним приближалась опасность.

Сквозь живую изгородь в сад вползла молодая гадюка, длиной дюймов пятнадцать. Черная как уголь шкура с едва заметным рисунком на спине играла на солнце. Над травой поднималась голова змеи, похожая на наконечник стрелы. Гадюка изучала местность. Вскоре, черная убийца мышей добралась до просторного манежа. Нагретый солнцем пол – то, что надо для змеи. К тому моменту, когда гадюка заползла в манеж и свернулась клубочком на его середине, дети мирно спали в разных концах манежа.

Джеймс неспешно готовил обед, изредка поглядывая в окно на спящих детей. Змея, похожая на одну из игрушек, млела под солнцем никем не замеченная. Как долго могла продолжаться эта сонная идиллия, и могло ли все хорошо закончиться – неизвестно. Случилось то, что случилось.

Джиллиан проснулась первой. Она, обрадовалась новой игрушке, которая лежала в центре манежа, так загадочно и призывно поблескивая на солнце. Схватив за хвост опасную гостью, девочка потянула ее к себе. Разбуженная змея яростно зашипела и бросилась на бедного ребенка. Девочку спасла большая плюшевая морковь. Джиллиан держала ее в другой руке и успела закрыться.

Она закричала, выпустила гадюку и прижалась к сетке манежа. Заплакав, она выставила перед собой игрушку, как рапиру и стала махать ей из стороны в сторону, чем еще больше злила непрошеного, опасного гостя.

Малкольма разбудил крик сестры.

Он сел и начал кулачками протирать глаза. Некоторое время он смотрел на сестру со страхом и не понимал, что происходит. На его глазах появились слезы, а губы изогнулись. Он решил присоединиться к сестре в хоровом плаче. Мгновение спустя его кулачки сжались, а на лице появилась гримаса обиды.

Он поднялся на ноги, подошел к яростно извивающейся змее и схватил ее за хвост. Гадина извернулась и ужалила его в руку. С криком боли и страха он отбросил врага на мощеную дорожку, что шла через сад. Громко плача, Малкольм зажал укус. Джиллиан, глядя на брата, припустилась в плаче с удвоенной силой.

Змее не удалось уползти далеко. Джеймс уже бежал на задний двор. Он видел начало схватки. В одной руке он сжимал двузубую вилку для мяса, в другой – поварской тесак. Острые зубцы вилки вонзились в шею изворотливому хищнику, а тесак доделал остальное. Оставив безголовую змею извиваться, он подбежал к манежу. Бегло оглядев дочь и поняв, что она в порядке, он тут же осмотрел руку сына. Выругавшись, он схватил обоих детей в охапку, он бросился в дом.

Малкольм продолжал поскуливать. Джиллиан уже не плакала, а с интересом рассматривала брата и не могла понять, почему он плачет, ведь, они на руках у папы. Джеймс рассадил детей по их кроваткам. Рука сына опухла, а место укуса приобрело нездоровый цвет. Он побежал в кабинет, где хранилась его армейская аптечка, и вернулся с наполненным шприцом к кровати сына. Мальчик сидел, продолжая поскуливать и зажимать укус рукой. Кожа вокруг раны светилась бледными разводами.

Наконец, Малкольм затих и опустил обе руки. Джеймс видел, что место укуса покрылось крупной чешуей. Он потрогал руку сына, чувствуя неровную, прохладную текстуру змеиной кожи. Опухоль медленно спала, а минутой позже, чешуя исчезла. От укуса не осталось и следа. Мальчик, повернулся на бок и, всхлипывая, еле слышно, уснул.

Джеймс постоял еще некоторое время возле кровати сына, не зная, делать укол или нет. Мальчик спал глубоким сном, хотя, мертвенно бледная кожа оставалась холодной, дышал он ровно и спокойно.

Спрятав шприц в карман, Джеймс обернулся к кровати дочери. Джиллиан стояла, держась за перила с широко раскрытыми глазами. Она внимательно смотрела на спящего брата.

– С ним все будет хорошо, милая. Что тебе принести.

– Майковь.

– Сейчас все будет в лучшем виде, моя принцесса.

Джеймс не знал, какую морковь хотела его дочь, поэтому, когда снова появился возле ее кровати, держал в руках плюшевую игрушку и свежую чищеную морковку.

– Выбирай милая.

– Мое!

Джиллиан протянула обе ручки, одной – поймала игрушку и бросила ее в кровать, другой – сжала сочную ярко-оранжевую морковь. Маленькие белые зубки со страстью впились в сочный овощ. Она села и принялась грызть принесенное отцом лакомство. Джеймс подошел к кровати сына, осмотрел его и еще раз убедился, что мальчик в порядке.

Он вернулся на кухню, мысленно прокручивая в памяти картину увиденного, сопоставляя с тем, что когда-то его озадачивало. Чешуя на руке сына – не видение. Результаты анализов, которые ставили в тупик и пугали, теперь выглядели логичными. Джеймс еще сильнее уверовал в правильность своего поступка. Его сын – не лабораторная крыса. Малкольм необычный ребенок и его секреты нужно охранять. Какие еще сюрпризы ждут их в будущем, оставалось загадкой.

Наверное, впервые в жизни, Джеймс боялся за будущее семьи.

С этого дня он стал вести дневник, в который записывал наблюдения за сыном. Дневник выглядел как книга, на корешке которой значилось: “Заболевания верхних дыхательных путей у детей до года”. Записи легко терялись на большой полке среди литературы по медицине.

* * *

Дети росли. Малкольм казался самым обычным мальчиком. Глядя на него, никто бы не сказал, что он какой-то особенный. Да, чуточку сильнее сверстников: быстрее бегал, выше прыгал, но мыслей не читал, взглядом колбаски не жарил и воду в персиковый сок не превращал, а персиковый сок он любил.

Хотя вылупился Малкольм из огромного яйца, похвастаться пышным оперением не мог и роскошного крокодильего хвоста не имел. От родителей он отличался только цветом волос и, мало заметной, слегка вытянутой по вертикали, формой зрачков. Волосы его пепельно-серебристой копной непослушно торчали в разные стороны. Необычную форму зрачков скрывал темно-серый, почти черный, цвет глаз. Вот, пожалуй, и все.

Странные происшествия с Малкольмом происходили все реже и реже. Джеймс практически перестал делать записи в дневнике. И мальчик рос в полной уверенности, что он родной сын Джеймса и Оливии Стоун.

В любой семье есть тайны, большие и маленькие.

* * *

Джеймс Стоун долгое время работал за границей, побывал в разных странах. Он никому не рассказывал, чем занимался, работая на правительство. Но, как он сам говорил жене, ему повезло, что жизнь побросала его по свету, а однажды в порыве откровенности он сказал фразу, которая запала ей в память: “Я знаю, как искалечить человека и как его, потом вылечить и второму я хочу посвятить остаток жизни”

Джеймс сам тренировал детей. Он говорил жене, что они должны уметь постоять за себя и в трудной ситуации помочь себе, и тем, кто рядом. Оливия полностью соглашалась с мужем. Она даже иногда принимала участие в их тренировках, но махания руками и ногами казались ей утомительными.

– Йога – истинный путь к совершенству тела и духа, – говорила она, расстилая коврик.

– Что ты будешь делать, если в темном переулке на тебя нападут? – спрашивал Джеймс, наиграно хмуря брови.

– Я не шляюсь по темным переулкам. В нашем городе их просто нет. Но, если что – ты меня спасешь, – отвечала она, с хитрой улыбкой.

Больше пяти лет дневник тихо стоял на полке. Джеймс надеялся, что странные способности сына ограничатся только умением быстро заживлять раны. Он ошибался. Когда Малкольму исполнилось девять, произошел случай, который заставил его снова достать дневник и перечитать записи.

* * *

Стоуны жили в городке Литлхоуп, где-то между Льюисом и Ньюхевеном, что в Восточном Суссексе. На окраине их городка жил мальчик года на два старше Малкольма и Джиллиан. Его звали Найджел Кирби. Достижениями в учебе он не отличался, зато господь наградил его ростом и силой. Чем обделил его господь, люди предполагали, но помалкивали. Малец считал своим долгом задирать сверстников и детей помладше. Если ему удавалось кого-то взгреть или над кем-то поиздеваться после школы, он считал, что день прошел не зря.

Найджел и его друзья, Бобби и Грэг, такие же лоботрясы, постоянно досаждали Джиллиан своими приставаниями. Когда Малкольм и Джиллиан шли домой вместе, такие встречи заканчивались словесными уколами. Хулиганы считали, что вместе, брат и сестра – слишком крупная добыча для них. Возможно, они побаивались Малкольма. Но, чему быть, того не миновать.

Однажды Малкольм ненадолго задержался в школе. Джиллиан не стала дожидаться брата, и с подругами пошла домой. До дома оставалась пара кварталов, когда девочки расстались. Джиллиан поправила сумку и быстрым шагом засеменила по улице. Неприятности скрывались в тупичке между магазинчиком мистера Смайла и складом.

Неразлучная троица проводила время “со вкусом”.

– Шухер, кто-то идет! – раздался голос.

Джиллиан успела заметить, как Найджел выбросил окурок и выдохнул струйку сизого дыма. Она поспешно отвернулась.

– Я даже затянуться не успел, – бросил Найджел. – Держите эту курицу.

Джиллиан ускорила шаг. Бобби преградил ей дорогу. Она попыталась его обойти. Мальчик схватил ее за руку. За другую руку ее схватил Грэг и ловко зажал ей рот, прижимая спиной к себе. Сумка сползла с ее плеча и упала на землю.

– Отец меня убьет, если узнает, что я у него сигареты тырю, – ворчал Найджел. – Тащите ее сюда.

Джиллиан пиналась и попала между ног Бобби. Тот загнулся и тихо завыл, зажимая руками ушибленное место. Найджел засмеялся. Грэг прыснул, продолжая крепко держать Джиллиан.

– Брыкается, – буркнул Грэг. – Курица.

Он ударил ее под коленку. Девочка, ойкнув, присела. Грэг поволок ее к Найджелу.

– Ничего, сейчас мы ее ощиплем, – продолжал смеяться Найджел.

Бобби стоял на коленях возле сетки ограждения и держался одной рукой за ушибленное место, а другой – за сетку. Его пунцовое лицо горело злобой и болью. Щеки раздувались, как у лягушки. Он глубоко и часто дышал, шепча проклятья в адрес Джиллиан.

– Как там твои, “шалтай-болтаи”, друг? – спросил Найджел.

Он продолжал скалиться, забыв про испорченную сигарету. Найджел предвкушал удовольствие более изысканное – издевательство над слабым и беззащитным.

– Вставай уже, – продолжил он. – Или боишься, что гоголь-моголь по штанам растечется?

Он снова засмеялся. В такие минуты Найджел Кирби казался себе крайне остроумным. Грэг приволок Джиллиан за большой мусорный контейнер у стены магазина. Девочка попыталась его укусить. Он ударил ее коленом. Джиллиан выгнулась и поджала одну ногу. Из ее глаз текли слезы. Волосы успели растрепаться.

Найджел навис над ней. Лицо его украшала зверская ухмылка.

– Что нам с тобой сделать, курица? – спросил он. – Ты испортила нам праздник… Разбила орешки моего друга…

Он не успел договорить. Его оттолкнул Бобби. В руке у него блеснул перочинный нож.

– Мы выпотрошим эту курицу, – сказал Бобби со злобой.

– Убери железку, придурок! – сказал Грэг. – Мне не нужны проблемы.

Он ослабил хватку. Джиллиан поняла – сейчас или никогда, и укусила его за руку, снова ударив между ног Бобби, который отлетел к стене склада и свалился, скуля, как ошпаренная собака.

От боли и удивления Грэг выпустил ее, но убежать Джиллиан не успела. Толчок Найджела отбросил ее к мусорному баку. Раздался глухой удар и, зажимая рану на лбу, она осела на землю.

Голова гудела и кружилась. То, что произошло потом, Джиллиан видела как во сне. Она так до конца и не верила в произошедшее, даже потом, когда рассказывала отцу.

* * *

Малкольм бежал домой и у магазинчика мистера Смайла, заметил школьную сумку сестры. Он хотел ее поднять и тут шум привлек его внимание. В тупике, у стены склада, он заметил скулящего Бобби, а толчок Найджела завершил картину.

Малкольм бросил свою сумку и, защищая голову кулаками, ринулся вперед, словно молодой бычок или игрок в регби. Он не издал ни звука до тех пор, пока не врезался в Найджела Кирби. Он подбросил его с такой силой, что бедняга пролетел добрых пятнадцать футов и упал на пустые коробки.