Buch lesen: «Петров, к доске!»

В которой я становлюсь героем, хотя вообще не собирался

Со всех сторон доносились звуки пальбы и взрывов. Автоматы, гранатомёты… Хрен разберешь.

Я поднял голову вверх и посмотрел на грозовые тучи. В горах они выглядят по-особенному, не так как дома. Добавляют к поганой картине, которая без того не радует, определенной жути.

– Ну все, настал мой час… – Произнес вслух. Не для кого-то, для себя.

С раненой ногой и простреленной рукой замыкающему колонны особо не разбежаться. Но никуда не денешься. Нужно выполнять приказ, чтобы эти шакалы не догнали моих пацанов.

Облокотился на здоровенный валун, который высотой был мне почти по пояс. Достал гранату, приготовился. Патроны кончились, отстреливаться больше нечем.

Совсем близко послышались шорохи. Враги. Идут, суки…

Я опустил взгляд на свою руку. Сил не осталось совсем. Ну, нет… Соберусь. Сейчас. Получится. Выдернул чеку.

Не собрался…

Все, на что меня хватило, просто сделать рывок рукой. Граната вывалилась из ослабевших пальцев, упала на тропу. Громкий взрыв и…

И я очнулся в холодном поту. Судя по тому, что спина отвратительно ныла, во сне, наверное, меня подкинуло на деревянных нарах. Так всегда происходит, если я вижу горы, грозовые тучи и тот долбаный валун. Как эпилептик какой-то, чесное слово. Если кто заметит, потом хрен докажешь, что все со мной в норме.

– Спокойно. Ничего нет. Ничего этого нет. Прошло до черта времени. Выдохни…

Говорил сам с собой, шепотом, чтоб никто не услышал. Просто звук своего голоса, пусть даже тихий, слегка успокаивал. Не оставляет меня в покое прошлое. Держит зубами, как бешеный пес…

– Ну, Алексей… Старость, что говорится, не в радость…

Я, кряхтя, слез с топчана и подошел к маленькому зеркалу, которое висело над самодельным умывальником. Посмотрел на себя. Улыбнулся во весь рот.

– Разговариваю сам с собой. Интересно, это что ко мне подкрадывается, Альцгеймер или Паркинсон?

Немного подумал и показал язык отражению.

– Пятьдесят один годик, Алеша. А ума, как не было, так и нет…

Прищурился, рассматривая свое лицо. Ну… Ничего нового. Все тот же старший прапорщик Петров. Лицо суровое. Морщин до хрена. Волосы седые. Глаза голубые.

– Характер нордический. – Снова добавил вслух и криво усмехнулся своему отражению.

Кстати, эта привычка трындеть, когда рядом никого нет, появилась не так давно. Похоже, и правда старость. Каждый сходит с ума по-своему.

Умыл лицо холодной водой, а затем вышел из шатра. Покрутил головой, оглядывая полевой лагерь реактивной-артиллерийского дивизиона. Все нормально. Каждый занят своим делом. Пока что – это крепкий, здоровый солдатский сон. Рано еще. Это я, как оловянный солдатик, подрываюсь без всяких будильников и криков «Подъем!»

Присел на склон небольшого холма, вытащил пачку сигарет и закурил. Боевые действия остались в очень далёком прошлом. А меня все никак не отпустит.

После того случая в горах, мне удалось все-таки спастись. Чудо какое-то.

Самое интересное, чудо было, а вот гранаты не было. Однако она мне, сука, каждый раз видится в этом сне. Будто я не смог ее кинуть. В реальности, на встречу нам шла подмога с тяжелой техникой, и я выжил. Успели парни.

Не знаю, почему сон каждый раз выглядит иначе. А главное, не понимаю, почему он каждый раз повторяется один в один. Точь-в-точь. Прямо триггер какой-то. Так же говорят нынче все эти новомодные психологи и коучи. Или гельштат. Черт его знает, что правильно. Короче, дурь полная.

– Иваныч, здоров…

Я поднял голову. Рядом стоял Стёпа. Ах, ты ж… Не Стёпа. Степан Михайлович. Хотя, даже не так. Подполковник Лыков.

– Здоров, Михалыч. – Ответил ему с той же интонацией. Нас никто не слышит, можно позволить.

– Ты чего тут, сидишь в одно лицо? – Степан усмехнулся, а потом совершено по-простому пристроился рядом. – Нук дай твоих.

– Тебе нельзя. Меня Мария Сергеевна прикончит. Медленно и мучительно. – Я со смешком протянул ему пачку и зажигалку.

Отношения в семье Степана известные. Это тут он товарищ подполковник, а там – Степашка. И если Степашка плохо себя ведет, ему таких люлей прилетает, что не дай боже́ никому.

– Не прикончит. Мы ей не скажем. – Подмигнул старый товарищ. – Да сил нет уже терпеть этот произвол, Лёх. Жирное нельзя, сладкое нельзя, горькое нельзя, острое нельзя. Курить нельзя, пить нельзя. Ток яйца и овощи в избытке. Я скоро или закудахтаю, или цвести начну. Как эти… Огурцы, блин. Поначитается всякой ерунды в интернете, а потом на мне эксперименты ставит. Говорю ей, Маша, сдохну ведь так на твоих запретах. Нет. Ее это не останавливает. Она мою печень, блин, спасает. И поджелудочную, и сердце, и почки, и черт его знает, что еще.

Степан закурил, затянулся, от удовольствия зажмурив глаза, потом задрал голову вверх и выпустил струйку дыма в небо. Почти минуту мы сидели молча. Вот только пауза была немного беспокойная. Я Стёпу знаю хорошо. О чем-то он парится.

Ну а потом началось… Разговоры. Вернее, разговор.

Конечно, я сразу понял, что явился мой старый друг не просто так. А то делать больше нечего подполковнику Лыкову, как с утра пораньше старшего прапорщика Петрова по легерю разыскивать. И случайно тоже оказаться здесь он не мог. Стёпа же не дурачок, чтоб туда-сюда шататься под пение соловьев.

– Эх… Хорошо-то как… Слушай, Лёх. – Он повернулся и посмотрел на меня серьёзным взглядом. Это был такой взгляд, из разряда: «все для тебя дружище, ты просто не понимаешь». – Я тут подумал. Может, отдыхать пора, а? Пятьдесят один год, Лёх. Уже надо бы угомониться.

– Ты хочешь, чтоб я помер в своей однушке, на хрен никому не нужный? Лежал в постели, ссался под себя? Стёпа, я всегда знал, что человек ты с юморком, но это шутка не смешная.

– Ну почему ссался-то? – Степан тихо хохотнул. – Я все понимаю, Лёх. И знаю тебя очень хорошо. И помню, почему ты в армии остался. После той ситуации… Ну… Ты понял…Ранения и контузия в горячие точки дорогу тебе закрыли. Я помню, как ты переживал. С похвалой и наградами уходить на покой – это не про тебя. Потому и отказался. Армия – вся твоя жизнь. Хорошо, пускай. Но годы. Годы, Леха. Ты и не жил-то, считай, вообще.

– К чему этот разговор? Я другого ничего не умею. Ты знаешь. Выход на пенсию меня пугает. Гражданка… Что там делать? Я же сразу из старшего прапорщика превращусь в старого деда. И слава богу, что даже после той, как ты это называешь, «ситуации», удалось остаться при деле. Это хорошо, ты в то время был командиром дивизиона. Взял меня на должность старшины батареи. Иначе, хрен его знает, что было бы. Тем более, мою персону наше вышестоящее руководство сильнее недолюбливало. Мягко говоря.

– Ага. Очень мягко. – Степан усмехнулся и покачал головой. – Только старшина из тебя вышел неправильный. Не хочешь сидеть в каптерке и считать портянки с постельным. Вечно тебя к бойцам тянет.

– Про каптерку и портянки шутка уже не смешная. Ты ее лет пять повторяешь. И потом… Командиры взводов, командир батареи никогда не возражают на этот счет. Я бы мог себе польстить, что причина их покладистости – мое боевое прошлое, но думаю дело совсем в другом. Просто они знают, что подполковник Лыков – мой близкий товарищ. Ты пойми, Стёпа… Только не смейся. Не надо вот этих твоих шуточек про Макаренко военного разлива. Выезжать на стрельбы, учить срочников стрелять, правильно обращаться с оружием, собирать или разбирать автомат на время – вот это мне доставляет удовольствие. Я, признаюсь честно, в такие моменты ощущаю себя нужным и значимым человеком в дивизионе. Я вообще только в такие моменты ощущаю себя нужным. Ну какая мне пенсия? Какой отдых? Я бы, если это было возможно, хотел сдохнуть вот так, посреди лагеря, недалеко от «градов». Знаешь, как эти…скандинавы. Глядишь, и мне тогда своя маленькая Валгалла достанется. С пышногрудыми красавицами.

– Вот! Бабу себе, наконец, нормальную найдёшь. Еще ведь не старик. – Ухватился Степан за новую версию моего будущего. – Лёх, честное слово, все понимаю, беспокоюсь о тебе же.

Да. Точно. Всё это явно было не просто так. Мой старый товарищ всячески подводил разговор к тому, чтоб я сам согласился на пенсию. А значит… А значит, если не уйду по своему решению, то меня «уйдут».

– Ой, ну хоро́ш. Давай, говори прямо. – Я решил избавить друга от мучительных попыток приукрасил правду.

– Черт с тобой! – Степан раздражённо щелчком пальца отправил бычок в ближайшие кусты. Правда, сначала, затушил. Все как положено. – Меня переводят. Ухожу на место начальника штаба бригады.

– Вот как… – Я отвернулся, уставившись в одну точку. Что-то прыгало по дереву. Туда-сюда… Белка, наверное. Вот ее и разглядывал. – Тебя можно называть полковником уже?

– Почти. Лёха, ты подумай, прошу тебя как друг. Все равно новая метла по-новому метет. Ты сам все понимаешь. А оттуда я тебя вряд ли прикрою. Ну, ты понимаешь.

– Стёп, если ты еще раз скажешь, что я все понимаю, боюсь не выдержу, в ухо тебе заряжу.

– Ясно… – Мой товарищ тяжело вздохнул. – Думай, Алексей. Вернёмся в часть, надо будет решать.

Степан поднялся на ноги, отряхнул свою без пяти минут полковничью задницу и, спустя буквально мгновение, его уже не было рядом. Ушёл.

Я спокойно докурил. Потом так же спокойно разыскал сержанта Иванько и дал ему команду строить батарею на утреннюю зарядку. А чего мне нервничать? Вообще нет причин. Ну, подумаешь, пришел все же тот момент, когда в утиль списывают. Так это ожидаемо было. Однако, просто, без боя, сдаваться не собираюсь. Хотят, чтоб добровольно? Хренушки! Пусть увольняют.

– Ты, Степа, сам иди на пенсию. У тебя – печень, почки, селезёнка. А я еще ого-го…Вон, какая романтика. Не на плацу маршируем, а на природе. Лес, холмы, озеро…Где еще такое будет… – Бубнил я себе под нос.

Топал на зарядку вместе с солдатами, которых уже взбодрил Иванько, и по привычке разговаривал вслух. Больше не с кем поговорить. Вот в чем беда армии. Тут с собеседниками как-то не задалось. Да я и сам далеко не любитель обсудить личное.

Злился, конечно. Это факт. Хотя на самом деле, прекрасно понимал, Степа прав. Меня турнут сразу же. Пятьдесят один год. Ну куда там. Сказать бы, по карьерной лестнице двигался, так ведь нет. Сижу много лет на одном месте. «Коллеги» косо смотрят. Мол, идиот какой-то. Старший прапорщик на шестом десятке. А мне все равно.

– Иванько, ты глянь, какая здесь красотища… – Я вдохнул воздух полной грудью.

Сержант кивнул, соглашаясь, но, судя по выражению лица, душевного порыва не оценил. Эх, молодежь…Что с них взять?

Может, это вообще мой последний полевой выход. Может… Скорее всего. Так будет точнее.

Шестьдесят суток всего лишь. Мало. Надо запомнить каждый день. Чтоб потом вспоминать, когда буду сидеть в квартире, подыхая от тоски и одиночества. Семьи нет, жены нет. Она ушла от меня лет десять назад. У нее случилась внезапная любовь. Лебединая песня, твою мать… Одно время сильно хотелось лебедю этому залетному крылышки обломать. Потом решил, на хрена? Он же ее не заставлял. Она сама искала любви, большой и чистой.

– Товарищ старший прапорщик! – Иванько как-то незаметно оказался рядом. Или я, наверное, слишком сильно задумался, что даже не услышал его шагов. – Там эти…

Сержант хохотнул, а потом добавил тихо, оглянувшись по сторонам.

– Белорусы. Парни рассказали. Вот наши братья-славяне говорят, что нам надо оттачивать профессионализм по стрельбам с боевых машин системы «Град». Нам! Прикиньте?

– Не кипишуй, Иванько. Покажем братьям белорусам, кто на что учился. – Я хлопнул его по плечу. Мол, батяня с тобой, сержант.

Иванько мне всегда нравился. Простой, деревенский парень. Поэтому с ним я иногда позволял себе быть таким же простым и таким же деревенским.

Он в ответ радостно заржал. Как дети, ей-богу…

Чтоб не думать о словах Степана, я решил максимально загрузиться делами. Старался выкинуть из головы утренний разговор. Как и свои мысли о нем. В конце концов, вернемся со стрельбищ, там и будет видно. Чего сейчас об этом заморачиваться?

Однако, не успел построить батарею на завтрак, прозвучала тревога.

– Построиться в полной боевой экипировке и выдвигаться на боевых машинах на полигон! – Рявкнул я Иванько, который уже по привычке отирался рядом. – Начало учений. Всем получить оружие, бронежилеты. Построить батарею для проверки и поставления задач командиром.

Моментально поймал раздраженный взгляд того самого командира, который только успел открыть рот, собираясь сказать все то же самое. Просто я на автомате выдал приказ вместо него. Вот черт. Опять не в тему влез.

– Есть! – браво гаркнул Иванько и рванул выполнять распоряжение.

– Товарищ старший прапорщик, вы бы как-то субординацию соблюдали, что ли. А то иной раз не понятно, кто у нас на каком месте. – Обиженный командир бочком подобрался ко мне.

– Извините, виноват. – Я развел руками, демонстрируя всем своим видом раскаяние. – Больше не повторится.

– Очень сомневаюсь… – Буркнул он и двинулся к своей батарее.

Мы не успели и глазом моргнуть, а молодняк уже стоял в бронежилетах, с автоматом, подсумком для магазинов, заряженных боевыми патронами, со штык-ножами, вещмешками, средством защиты ОЗК, противогазами, плащ-палатками, котелками.

Физиономии, конечно, у пацанов были охреневшие. Во взглядах – недоумение и непонимание. Типа, для чего столько всего на нас навешали? Мы разве не стрелять сюда приехали? Зачем нам это? У некоторых, правда, уже проклюнулась соображалка, а потому и выражение на лицах было иное – помогите, люди добрые!

– Задача простая. Командирам боевых машин со своим отделением прибыть на указанное место дислокации, занять позиции и замаскировать боевую машину, при этом не портить природу. Не забывайте, природа – мать наша! Кто забудет, будет до конца срока службы березки и елочки сажать на ежедневной основе. рибыть на указанное место дислокации, занять позиции и замаскировать боевую машину, при этом не портить природу. Не забывайте, природа – мать наша! Кто забудет, будет до конца срока службы березки и елочки сажать на ежедневной основе. Напоминаю, если вы, идиоты, вдруг забыли. В отделение входят сам командир, наводчик, номер расчета, называемый простым языком «помощник» и водитель. Массетей у вас нет. Чтоб замаскировать такую машину потребуется много труда, а главное – смекалка. Для остальных солдат схема действий проще. По прибытию на место, необходимо вырыть большой блиндаж и обустроить его так, чтобы батарея могла в нем разместиться для отдыха и сна.

Командир дивизиона обвёл суровым взглядом солдат, которые стояли вытянувшись стрункой и вытаращив глаза. Такое чувство, будто на реальную войну собрались. С другой стороны, тоже понять можно. Только недавно возле мамкиной юбки сидели. Командир, видимо, тоже подумал про мамкину юбку, потому что еле заметно поморщился. Затем продолжил:

– Еще напоминаю, что наши условные противники, разобьют лагерь недалеко от нас. И им, и нам, предстоят операции, подразумевающие попытки взятия солдат в плен, или завладения оружием, боеприпасами условного противника. Надеюсь, не обосретесь. А если обосретесь, я вам ноги из жопы выдерну и вставлю туда руки. Так будет больше пользы, коль вы жопорукие.

Я наблюдал за солдатами со стороны, сдерживая усмешку. Охренели они. Неееет, пацаны. Охренеете по-настоящему, когла после поставленных задач колоны направятся на места дислокаций указанные командиром батареи на карте. Потом по прибытию вы коллективно порвете себе не самое приличное место, чтоб эти задачи выполнить. Спать будете в яме, дно которой застелите ветками от елок, дабы не простудиться. Крышу смонтируете из чехлов боевых машин. И каждую секунду придется быть начеку, потому что, если противник сможет завладеть боеприпасами или автоматом, то за это по головке вас не погладят.

Сержантам светит сон по четыре часа, солдатам по два часа в сутки. Если, конечно, это можно назвать сном. Вы будете бояться, что ночью противник сворует автомат или штык-нож. Так что настоящее охреневание еще впереди.

Вот так подумал я, глядя на ошалевших от происходящих событий срочников, но, естественно, ничего из своих мыслей вслух не сказал. Не́кому и не́зачем. За мою неуемную тягу к правде-матке я потому и не хожу в любимчиках ни у кого. Сейчас молодняк, конечно, будет думать, что худшего в их жизни не было. Но потом, на гражданке, вспомнят это время с какой-то непонятной тоской.

Собственно говоря, все произошло именно так, как я и предполагал. Не первые полевые стрельбы в моем послужном списке. Да и вообще, опыт за плечами нехилый. А в армии всё всегда идет по накатанной. Народ шутит на эту тему постоянно, мол, военные – туповаты. А мы не туповаты, мы просто делаем то, что велено. Фантазия, инициатива, креатив – здесь не приветствуются. Более того, ведут к крайне неприятным последствиям.

Разговор со Степаном упорно не шел из головы, как я не старался его отодвинуть в дальний угол сознания. Один черт мысли взбалмашно метались вокруг будущего, которое вдруг резко стало туманным. Будто назло, днем, ночью, потом опять днем, в башке крутился один и тот же вопрос: как быть?

Думаю, вполне очевидно, что, когда на шестые сутки мы выдвинулись на полигон, настроение у меня было наипоганейшее. Радовало только одно. Хотя бы погода выдалась нормальная. А в этот день вообще было особенно солнечно. Я еще подумал про себя, как же повезло с теплыми денечками. Повезло…

На полигоне снова загрузился делами. И слава богу. Когда руки заняты, башка херней не страдает. Взаимосвязь какая-то имеется.

Командиры боевых машин готовили технику к стрельбам. Ставили свои машины в определенном направлении, друг за другом, на расстоянии двадцати пяти метров. Расчехляли пакет и поворачивали его в сторону предпологаемого огня.

Тут же, следом, командиры взводов давали четкие координаты, по которым командир боевой машины должен произвести расчет, а затем вручить уже готовые цифры наводчику для выставления панорамы и наведения пакета ровно в цель.

– Зарядка до полного пакета ракетами сорок единиц! – Донеслось до меня со стороны одной из машин.

Учения у нас сейчас серьезные, поэтому начальство решило заряжать полный пакет и выпускать ракеты по десять штук поочередно, как с кабины, так и с выносной катушки.

Я отошёл в сторону, наблюдая, за солдатами, которые выполняли приказ, а затем поочередно докладывали о готовности к бою. Поднимали флажок вверх.

Не знаю, что во мне щелкнуло в тот момент. Но что-то щёлкнуло. Чуйка, наверное. А может, просто опыт. Я вдруг неожиданно для себя самого повернулся к одной из машин. Вот прямо конкретно к ней повернулся. Внутри что-то тревожно защемило, заныло и ёкнуло.

В ту же секунду понял, солдаты почему-то замешкались. Сбились с ритма, суетятся. Я сделал шаг вперед, сосредоточенно рассматривая машину.

– Млять! Возгорание! – Вырвалось у меня вслух, когда понял, что там происходит.

Не задумываясь, рванул бегом к этим дебилам. Почему они молчат?! Я смог увидеть огонь даже на приличном расстоянии. Чего ждут, не пойму? Думают, оно само как-то разрешится? Вот уж точно идиоты!

– Какого хера?! – Заорал с ходу, как только оказался рядом.

– Товарищ старший прапорщик, по всей видимости замыкание. – Солдатик смотрел на меня круглыми, испуганными глазами и губы у него подозрительно тряслись.

– Ясен хер! Технике сколько лет! Какое, млять, по всей видимости! – Продолжал орать я.

Хотя сам понимал, а чего орать-то? Только время тратить. Это точно не поможет. Нужны конкретные действия. Тем более счет идет на секунды. Помимо полного бака солярки, машина полностью заряжена ракетами.

– Бегом опустить пакет! – Крикнул я солдатам.

Сам при этом пытался тушить возгорание. Черта-с-два! Огонь начал перебираться на крышу и в сторону снарядов.

– Ушли все! Бегом, млять!

Запрыгнул в кузов, завел машину и поехал в сторону ведения огня.

– Все нормально. Леха, все нормально. Справишься. И не из такого вылазил дерьма. – Бормотал я, очень хорошо понимая, вылезу, если не просру время, когда надо вылазить.

Сейчас необходимо, чтобы ракеты смотрели именно в направлении стрельбы. Тогда если рванет… Нет. Когда рванет, незачем себя обманывать…В общем, люди не пострадают.

Трясясь в этом старом ЗИЛу, из-под капота которого вырывались языки пламени, ощущая, как в окно прорывается жар и обжигает лицо, я вдруг почувствовал то, чего не было очень давно. Я почувствовал, что живой. А могу умереть. Но и бросить чертову технику, не бросишь. Надо двигаться вперед. Как можно дальше от остальных машин.

– Леха, еще чуть-чуть и надо прыгать. Еще чуть-чуть…

Страх, что волна взрыва может достать моих товарищей, был гораздо сильнее страха, что именно сейчас я имею максимально реальную перспективу сдохнуть. Вот тебе и пенсия, Степан Михалыч. Вот тебе и спокойная жизнь с бабой под боком…

– Все… Сейчас… Чуть-чуть…

Это были последние слова, которые я произнес вслух. Потом уже ничего не было. Ни слов, ни мыслей. Рвануло так, что в одну секунду я оглох, ослеп и… кажется реально умер.