Buch lesen: «Курсант. На Берлин – 2»

Финляндия, Хельсинки, апрель 1939 года

Эско Риекки пребывал в дурном расположении духа. Всему причиной стал дурацкий сон, приснившийся начальнику сыскной полиции этой ночью.

И ведь поди ж ты, сто лет он ночами не видел снов. Ложился в постель ровно в девять часов вечера, после ужина. Если, конечно, не приходилось по долгу службы оказаться в каком-нибудь другом, более интересном месте. Затем быстро, четко выполнял супружеский долг, отворачивался на бок и в одно мгновение проваливался в вязкую, черную пустоту.

Госпожа Риекки однажды намекнула ему, что в их возрасте, при наличие двух дочерей, можно уже и не утруждаться глупыми вещами. Вряд ли чудесным образом она осчастливит господина Риекки наследником. Годы берут своё. А других причин для столь бесполезных усилий нет.

Речь, конечно, шла о любовных утехах, ко́им, по мнению госпожи Риекки, настало время отойти на задний план. Однако Эско относился к данной стороне жизни ответственно. Он кто? Супруг. А значит, что? Никаких долгов за ним оставаться не должно.

Естественно, дело вовсе не в огромном желании. Отнюдь. Его, этого желания, с самого начала было не сказать, что много. Эско выбрал себе подходящую жену из подходящей семьи. Какие уж тут желания?

Тем более, с годами у начальника сыскной полиции вдруг начала развиваться слабость к красивым блондинкам, имеющим легкий французский акцент в своей речи. Но сейчас не о том разговор. Сейчас разговор о плохом настроении Эско и о беспокойстве минувшей ночи.

Обычно начальник сыскной полиции засыпал мгновенно, не успевая понять всю прелесть сна. Буквально сразу, едва веки Эско становились тяжёлыми, а разум отключался, наступало утро и он бодро вскакивал с постели. Конечно, в реальности проходило не меньше шести часов, но для Эско они пролетали одним мгновением.

Если же господину Риекки выпадало сомнительное удовольствие отсутствовать дома допоздна, занимаясь делами службы, то его сон, когда начальник сыскной полиции возвращался в родную спальню, тем более был коротким, глубоким и пустым. Неважно, сколько он длился, восемь часов или два. Это совсем не играло никакой роли.

Может, именно поэтому господину Риекки для того, чтоб встать вовремя, не нужно было ничего. Часы с боем, крикливый петух или заботливая жена – это все удел слабовольных, недисциплинированных людей. Риекки вовсе не из их числа. Он сам точно знал, когда нужно проснуться.

А вот сегодня ночью… Впервые за очень много лет господин Риекки оказался во власти самого настоящего сновидения. Сон был муторный, но настолько яркий, что в какой-то момент Эско подумал, а точно ли ему это снится? Может, все происходит в реальности?

Главным действующим лицом сна был чертов русский. Конечно! Кто же еще? За последние три недели в жизни начальника сыскной полиции Финляндии другого и не бывало. Все вертелось вокруг Алексея Витцке.

Так вот… Господину Риекки снился прекрасный семейный вечер. Эско снилось, будто супруга приготовила к его возвращению чудесный, наивкуснейший Калакукко. Запах этого пирога, начиненного лососем, яйцами и зеленью, Риекки почувствовал от входной двери. Во сне! Это представить сложно, но тем не менее, господин Риекки действительно втянул ноздрями аромат своего любимого блюда.

– Проходи, любимый. Все готово. – С улыбкой произнесла супруга Эско, а затем подмигнула ему игриво, развернулась и, покачивая бедрами, направилась к столовой.

Сказать, что Риекки обалдел, это не сказать ничего. Его жена всегда была приличной женщиной. Матерью двоих девочек. Она столь вопиющего непотребства не могла бы себе позволить ни при каких обстоятельствах. Уж тем более, называть мужа “любимым”, моргать глазами, как последняя портовая шлюха, и вилять задницей.

Не долго думая, Эско скинул ботинки, нацепил домашние туфли, а затем рванул следом за супругой, собираясь сказать ей, что думает о таком аморальном поведении.

Риекки заскочил в столовую и… замер на пороге, с ужасом уставившись на большой круглый стол, за которым обычно его семья собиралась для ужина.

В даную секунду на месте, которое всегда занимал сам Эско, сидел Алексей Витцке. Он обеими руками уминал любимый пирог господина Риекки. Руками! Вилка и нож лежали рядом, одинокие, никому не нужные.

А прямо на столе, устроившись на нем, прости Господи, филейной частью, восседала госпожа Риекки. Она смотрела на русского с таким выражением лица… Эско от неожиданности и шока буквально потерял дар речи. Потому как даже во время начала семейной жизни супруга никогда не имела столь развратного вида. Ее рот был приоткрыт, а в глазах плескалось нечто, подозрительно напоминавшее разврат.

– Мессалина! – Громко, с чувством выкрикнул Эско.

Просто в данную секунду начальнику сыскной полиции отчего-то в голову пришла именно римская блудница. Ему хотелось подойти ближе, схватить жену за руку и вытащить её из этой комнаты.

– Ой, ну прекратите, товарищ Риекки. – Начал вдруг Алексей Витцке. Рот его был набит пирогом, но слова при этом выходили четкими. – Что вы тут устроили? Сами-то вон, на мадам Жульет слюни пускаете. Цветочки ей нет-нет передаете. Намёки различные делаете.

Русский сгреб пятерней очередной кусок пирога и отправил его себе в рот.

– Ты… Ты… – Риекки казалось, что у него закончились не только слова, но и дыхание. – Какой я тебе товарищ?! Ты! Крыса большевистская!

– Эско! – Супруга повернулась к начальнику сыскной полиции лицом и с укоризной покачала головой. – Прекрати. Это очень некрасиво. Алексей теперь – член нашей семьи. Ты извини, конечно, но нам придется тебя убить. Просто я очень, очень хочу, чтоб Алексей жил тут.

Вот дальше сон уже как-то смазался. Эско не мог с уверенностью сказать, что происходило после слов жены. То ли Витцке громко засмеялся, то ли сам Риекки громко закричал. А может, сразу все одновременно. В любом случае, начальник сыскной полиции Финляндии проснулся в своей постели, в своем доме, рядом с супругой. С головы до пят он был мокрым. Холодный пот выступил даже на неотвратимо лысеющей голове Эско.

И вот теперь, стоя возле самолета, который должен был доставить их с Витцке в Германию, господин Риекки снова испытал то же самое чувство. Страх. Страх, что чертов русский его погубит. Эско опять почувствовал, как на лбу выступила испарина, холодная, липкая и неприятная.

– Спокойно… – Сказал он еле слышно себе под нос. – Это всего лишь сон, дурацкий сон.

Риекки тряхнул головой, наблюдая, как вперед, к самолету, прошла Ольга Чехова в окружении каких-то людей – трое девушек и молодой парень. Ну парень, это человек Мюллера. А девушки…

Эско нахмурился, пытаясь собрать в кучу мысли, взметавшиеся из-за воспоминаний о сне, но потом плюнул. Какая разница, кто сопровождает актрису? Она улетает и слава богу.

За ее спокойствие и сохранность, между прочим, начальнику сыскной полиции тоже пришлось изрядно поволноваться. Тем более, Ольга Константиновна каждый день таскалась с Витцке в парк. В любой момент мог появиться Клячин, а Чехову, как назло, словно магнитом тянуло к Алексею. Что они интересного нашли в этом парке, совершенно не понятно. За то время, сколько парочка русских там гуляла, можно было выучить каждый кустик. А если бы еще пару дней, так и кустики начали бы с ними здороваться в ответ.

Эско проводил взглядом Чехову, которая оперлась на протянутую молодым парнем руку и вошла в самолёт. К сожалению, перелёт пассажирский, поэтому придётся терпеть присутствие лишних людей.

– А вот других вариантов не было? Паровоз, пароход, согласен даже на перекладных добираться. Почему обязательно самолёт? – Раздался прямо над ухом Эско недовольный голос Витцке.

Начальник сыскной полиции от неожиданности вздрогнул, затем обернулся и посмотрел на своего спутника. Надо же, как тихо подкрался. Впрочем, виной всему чертов сон. Не отпускает никак. Потому Риекки и погрузился в глупые мысли. Даже не заметил, как подошел Витцке.

Алексей стоял рядом с мрачным выражением лица. Самолет он разглядывал таким взглядом, будто это не самолёт вовсе, а велосипед, на котором ему предстоит преодолеть немаленькое расстояние от Хельсинки до Берлина, накручивая педали.

– Чем тебя не устраивает этот вариант? – Спросил Риекки.

На самом деле ему поведение Витцке было не понятно. Перелеты сейчас – самый быстрый способ путешествия. А уж из Финляндии в Германию – тем более. Отличный самолёт. Удобный, с креслами.

– Да знаете… Немного нервирует меня такой способ. – Хмуро ответил Витцке. – Ваши самолёты…

Он вдруг осекся, еле заметно поморщился и замолчал. Такое чувство, будто Алексей ляпнул что-то неосторожное и его это слегка напрягло.

Риекки быстро прокрутил в голове каждую фразу Алексея, прозвучавшую за последние пару минут. Странно. Ничего подозрительного там вроде бы не маячило. Может, он просто решил, будто может обидеть фина нелестным отзывом о самолетах? Так они и не финские.

– Ваши… – Передразнил своего спутника начальник сыскной полиции. – Можно подумать, у вас они лучше.

Однако, Витцке не ответил. Только как-то непонятно, неопределенно пожал плечами.

– Между прочим, чтоб ты понимал, аэровокзал Малми сразу создавался для международных перелетов и ничего подобного больше нет ни у кого. – Сам не зная, зачем, сказал вдруг Эско.

Выглядело, конечно, это глупо. Будто начальник сыскной полиции хвалится своей страной. А чего ею хвалится, если и так понятно, в Финляндии всяко прекраснее, чем в Советском Союзе. Впрочем, судя по каменному лицу Витцке, ему данная информация была мало интересна.

Русский вообще всю последнюю неделю, остававшуюся до отлета, был молчалив и замкнут. Только когда с Чеховой выходил на прогулку, будто расцветал. У него даже черты лица будто менялись.

Можно предположить, Алексею скорее всего не нравилось, что после случившегося в салоне мадам Жульет, а вернее, неподалёку от него, Риекки категорически запретил ему выходить на улицу и шляться, где попало. Исключением оставались прогулки с актрисой. Но во время этих прогулок количество сотрудников сыскной полиции, приглядывающих за парочкой, было даже каким-то неприличным.

Однако вслух недовольства Алексей не высказывал, вполне спокойно отсиживался в номере. Тем более, его продолжал посещать врач и восстановление здоровья после ранения тоже никто не отменял.

Господин Риекки пытался найти причину угнетенного состояния Алексея, но не мог. С точки зрения обстоятельств, которые складывались вокруг его персоны, Витцке должен радоваться.

Во-первых, оберштурмбаннфюрер Мюллер лично встречался с русским перебежчиком Случилось это как раз неделю назад. После той ночи, когда Алексей своей глупостью и безответственностью подарил Эско замечательный шанс расправиться со старыми врагами.

Инициатором встречи был сам Мюллер. Он потребовал, чтоб господин Риекки привёз Витцке к нему для обсуждения дальнейших планов.

В итоге, что уж они там обсуждали… В этом месте Риекки мог бы сказать, будто ему не известно, что именно обсуждали оберштурмбаннфюрер СС и беглый русский чекист, но… Это было бы неправдой.

Естественно, начальник сыскной полиции знает все, что происходит на территории Финляндии. Особенно, если это происходит в том ресторане, где он сам организовал ужин.

Да, это заведение было особого толка. Столики друг от друга прятали высокие ширмы, которые сздают ощущение уединености. Однако, официант, обслуживающий Мюллера и Витцке, дословно передал все, что смог услышать.

Алексей должен поехать в Германию для того, чтоб там работать на Генриха Гиммлера лично. Вот основная мысль разговора. То есть, служба будет особая, секретная.

На протяжении ужина Мюллер расспрашивал Витцке о прошлом, о родителях, о секретной школе. Тот с удовольствием отвечал. В итоге оберштурмбаннфюрер восхитился прекрасным немецким языком русского и его живым умом. Он так и сказал Эско сразу после ужина.

– Удивительно, господин Риекки. Но сегодня я доволен. Вы действительно порадовали меня тем, что нашли этого Витцке. Он будет крайне полезен Рейху. Но самое главное, он будет крайне полезен фюреру. А вы знаете, какими приятными последствиями оборачивается хорошее расположение фюрера. Через неделю я жду этого парня в Берлине.

– Господин Мюллер, я бы хотел отправиться вместе с Витцке. Объясню почему. – Эско решил сразу перейти к делу. Вернее сразу добиться от оберштурмбаннфюрера согласия.

Конечно, можно было бы этого не делать и поехать в Берлин самостоятельно. Но Риекки нужно находиться рядом с Витцке. Данный факт от гестапо точно не скроешь. Значит, скрывать и не нужно. Нужно просто придумать разумное, понятное гестаповцу оправдание для своего присутствия.

– Он показал себя с наилучшей стороны, согласен полностью. – Вдохновенно продолжал Эско. – Уверен, Витцке несомненно будет полезен и для Рейха, и для Фюрера. Но поймите правильно, я пекусь о своей стране тоже. Тот человек, покушавшийся на вас… Витцке сказал, будто знает его. И здесь стоит вопрос личной мести. Или личных дел. Алексей уверяет, что этот… Клячин, так вроде бы… этот Клячин непременно попытается разыскать его и убить. Вы понимаете, я как начальник сыскной полиции Финляндии не могу оставить покушение на оберштурмбаннфюрера, которое случилось на вверенной мне территории, без ответа. Хотя, мы это выяснили наверняка, целью были вовсе не вы. Произошло нелепейшее стечение обстоятельств. Но это для меня вопрос чести и репутации. Уверен, Клячин не заставит себя долго ждать. Я проведу в Берлине около месяца. Может, два. Вы, гестапо, Витцке… У вас другие планы и цели. А меня интересует только неудавшийся убийца.

– Хм… – Мюллер задумчиво покрутил чашку, стоявшую перед ним на столе.

Все это происходило в том самом ресторанчике, сразу после ухода Витцке, которого люди Риекко отвезли в гостиницу.

– То есть, целью убийцы был не я? Он хотел отомстить Алексею?

– Да, господин оберштурмбаннфюрер. Он тоже чекист. Воспитывал Витцке последние полгода, когда тот учился в секретной школе. Так можно сказать. Наведывался каждую неделю, следил за его успехами. Побег Витцке он принял близко к сердцу. Расценил предательством не только перед партией, но и лично перед ним.

Эско говорил уверено, чётко, глядя Мюллеру прямо в его блеклые рыбьи глаза. Начальник сыскной полиции знал, что Алексей уже рассказал эту версию немцу. Они ее вместе придумали, Эско и русский перебежчик, чтоб оправдать желание Риекки поехать в Берлин.

В общем, оберштурмбаннфюрер согласился, что присутствие начальника сыскной полиции в данном случае имеет смысл и его цели вполне понятны. Особенно на фоне случившегося скандала с военной разведкой.

Кстати, военная разведка… Это второй пункт, по которому у Витцке не должно быть плохого настроения. Господин Риекки искренне был благодарен русскому за Осмо Куусари.

Когда Алексея появился в растрёпанном виде в гостинице и потребовал срочно доложить начальнику сыскной полиции о случившемся, началась суета. Благо, сам Риекки, ожидая итога от Витцке, находился неподалёку. Правда, итог должен был касаться Клячина, но то, что вышло по факту, тоже имело большое значение.

Люди Риекки сразу же отправились на указанное русским место и действительно нашли там Куусари, валявшегося в отключке. Дальше уже постарался сам Эско. Военной разведке пришлось туго. Они были вынуждены не только принести извинения за поступок полковника в отставке, но и наказать его друзей, с которыми тот задумал подвести Эско под монастырь. Естественно, главное действующее лицо осталось снова в тени, но с ним Риекки разберётся по возвращению.

– Ну что? Идём? – Алексей, не обращая внимания на задумчивое состояние начальника сыскной полиции, легонько толкнул его в бок, затем перекинул чемодан в другую руку и направился к самолету.

Эско несколько секунд смотрел в спину Витцке. Отчего-то господину Риекки сильно в эту минуту хотелось развернуться и пойти совершенно в другую сторону.

Однако он собрал волю в кулак и двинулся вслед за русским. Чертов сон упорно не отпускал начальника сыскной полиции Финляндии. А вместе с воспоминаниями о сне не отпускало и состояние холодного липкого предчувствия, возившегося внутри.

Глава 1: В которой происходят всякие странности

Ненавижу местные самолёты. Это не средство передвижения, это какой-то особый вид пытки.

Впервые мне выпала сомнительная честь вкусить все “прелести” полёта образца 1939 года в компании Панасыча. Имею в виду, мне – Алексею Реутову. Выдающееся событие произошло, когда мы с Шипко отправились в коммуну, где дед провел первый год своего сиротства. Но там возникла крайняя необходимость. Время поджимало, переместиться из Подмосковья под Харьков нужно было срочно. А тетрадочка, спрятанная в коммуне настоящим Алёшей, имела слишком большое значение.

Я вообще летел в трясущемся самолете рядом с Панасычем, проклинал все на свете и практически на сто процентов был уверен, что мы ее не найдем. Однако, спасибо учителю словесности. Он сохранил Алешин дневник.

Кстати, про тетрадочку. Естественно, берег ее, как зеницу ока. Тот факт, что я пока не вижу подсказок, ведущих к архиву, не говорит о том, что их там нет.

Когда фины обыскивали мой вещмешок, дневник деда, естественно, нашли. Он не показался им интересным. Сразу было понятно, записи, как и различные рисунки, сделаны детской рукой. В ответ на их удивленно вытянувшиеся физиономии я невозмутимо заявил, что питаю слабость к предметам, оставшимся на память о родителях. Теперь столь важная в будущих поисках вещь лежала на дне чемодана, прикрытая костюмами и нижним бельем.

Честно говоря, еще в секретной школе, после возвращения из коммуны, перечитал по сто раз каждую строчку дневника. Ничего особо выдающегося не нашел. Либо Алеша – гений конспирации, либо я туповат. Просто рисунок рисунком, но там еще были записи за достаточно большое количестао дней. В том числе, проведённых в Берлине. Я надеялся, вдруг найдётся какая-нибудь дополнительная подсказка. Потому что на данный момент у меня в наличии имеются и часы, и дневник, а вот версий, куда Сергей Витцке мог спрятать архив – ни одной.

Насчет рисунка тоже не могу сказать, будто он радикально просветил мое сознание. Правда, надо отдать должное, у деда явно был талант. Рисовал он в шесть лет весьма неплохо. Я в прошлой своей жизни, будучи взрослым человеком, точно не смог бы, как дедуля.

На тетрадном листе он изобразил кабинет управляющего банком. Ну… Я так думаю, что это – кабинет. Стена, с висящими на ней часами; большой стол, за котором сидел мужик с достаточно упитанным лицом, высокое окно за спиной мужика – все это я уже видел.

Рядом со столом дед изобразил еще одно кресло. В кресле сидел Сергей Витцке. Естественно, вывод о личности персонажа был сделан вовсе не потому, что Алеша совсем уж являлся вундеркиндом в свои годы. Талант несомненно имелся, но все же не уровня профессионального художника. Похожести, скажем прямо, маловато. Я видел прадеда в сновидениях. Хотя, возможно, именно так отца оценивал дед.

В шесть лет все кажется иначе. Вот и Сергей на рисунке деда казался выше, плечи его выглядели шире, на голове имелась ну о-о-о-очень густая шевелюра и гордый профиль слегка навевал мысли об орлах.

В общем, мужчина с львиной гривой мало походил на Сергея Витцке, однако над его головой было написано слово “папа”. Думаю, вряд ли ребенок обозначил бы подобным образом кого-то левого.

Общая экспозиция картины идеально совпадала с тем сном, который привиделся мне в первые дни пребывания с школе. Именно такую сцену я наблюдал во сне, когда прадеду обещали сделать памятную надпись на памятном подарке.

И да, какие-то загогулины тоже имелись. Алёша действительно воспроизвёл символы, которые на первом, оригинальном варианте оставил Сергей Витцке. Другой вопрос, что лично мне они не говорили вообще ни о чем. А с Судоплатовсм встретиться так и не получилось. Но я знал наверняка, дневник надо беречь. В этом дневнике есть важная информация.

В общем, когда в первый раз мне пришлось лететь с Панасычем ради тетрадки маленького Алеши, я хотя бы понимал, во имя чего рискую. Но даже тогда полёт оставил неизгладимый след в моей душе. Я раз и навсегда зарёкся повторять сей вообще ни разу не увлекательный аттракцион. Однозначно, в новой жизни лётчиком мне не быть. И слава богу, что дед оказался разведчиком, а не каким-нибудь ассом военно-воздушных сил.

Кто же знал, что опыт придётся повторить.

Ничего не имею против самолётостроения в 1939 году, и может, они все тут большие молодцы, но у меня, пока мы добирались к Берлину, снова присутсвовало твердое убеждение, что я никуда не долечу, что самолет рассыпется прямо в воздухе.

Естественно, предвзятое отношение и отсутствие веры в инженерных гениев 1939 года – это побочный эффект жизни в более продвинутом времени. Умом я данный факт понимал, все познаётся в сравнении, но легче от этой мысли во время полёта ни черта не стало.

К сожалению, фины не смогли еще придумать более удобный способ, чтоб быстро попасть в Германию. Хотя, по-моему, и не смогут. Не помню, кроме самолётов будет ли там другое прямое сообщение. По-моему, нет.

Я так понял из рассуждений Эско Риекки, когда мы готовились к поездке, еще была возможность сделать это по воде. Но только до определенного места. Потом придется долго пилить на поезде. А Эско Риекки сильно нервировало слово “долго”. Он настолько рьяно жаждал свалить быстрее из своего любимого Хельсинки, что длительный путь даже не рассматривал. Отчего-то Риекки был твердо уверен, в Берлине со мной уже ничего не случится.

Тем более, рейс, на котором предстояло лететь, хоть и считался гражданским, из пассажиров включал только Ольгу Константиновну, ей тоже пришло время возвращаться в Берлин, близкое окружение актрисы и меня в компании начальника сыскной полиции. Данный факт Риекки расценил как признак высочайшего доверия со стороны немцев. Видимо, конкретный рейс относился к категории тех, которые в будущем назовут чартерными.

Риекки нервничал с каждым днем все сильнее и ждал отлёта, словно ману небесную. Мне кажется, ему везде мерещился Клячин. Или нет… Наверное, Клячин везде мерещился мне, а начальник сыскной полиции чувствовал мое напряжение и потому волновался сам.

Я же, если честно, реально превратился в параноика. Мне постоянно казалось, будто спину прожигает знакомый взгляд волчьих глаз дяди Коли. Вот прямо чувствовал его кожей.

Что интересно, пока находился в номере, ощущения притуплялись. Стоило выйти хотя бы в коридор гостиницы, начинало невыносимо свербить между лопаток. Я с большим трудом сдерживал желание оглядываться по сторонам каждые пять минут. Думаю гости отеля, встречавшие меня в эти дни, заподозрили, что с ними в одном здании живёт псих. Потому как психом я со стороны и выглядел.

Вполне понятно, Клячин далеко не супермен. Да, опытный, да, жестокий. Но всего лишь человек. Вокруг меня в Хельсинки ошивалось такое огромное количество сыскарей, особенно после случившегося с Куусари, что при всем желании товарищ старший лейтенант госбезопасности не имел вообще никакой возможности подобраться близко.

Более того, Риекки настолько впечатлился моей помощью в плане его противостояния с военной разведкой, что на полном серьёзе велел каждому сотруднику в случае опасности прикрывать объект охраны, то есть меня, собственным телом. Ну и плюс, конечно, за сохранность важного для немцев товарища, с Риекки спросили бы по полной программе.

Однако, надо отдать должное, Эско моим состоянием проникся. Вопросов он больше не задавал, но стоило мне вздрогнуть и оглянуться, начальник сыскной полиции мгновенно превращался в охотничьего пса. У него даже ноздри начинали раздуваться так, будто он вот-вот возьмет след. Если мы, конечно, в этот момент находились рядом.

В общем, с каждым днем, проведенным в Хельсинки, и я, и Эско имели все шансы получить нервный тик. Правда, по разным причинам. Меня беспокоило, что Клячин по-прежнему не проявляет активности и не выходит на контакт. Риекки беспокоило, что Клячин может проявить активность. Конечно, начальник сыскной полиции делал вид, будто все у него под контролем, но при этом, и я это видел прекрасно, он сильно переживал за мою жизнь.

Поэтому, как только стало известно о точной дате отъезда, пришлось брать, что дали. В Германию мы полетели. Я так понял, Эско просто поставили перед фактом.

Все время, пока самолет трясло и мотыляло, я сидел, вцепившись в ручки кресла, благо они имелись, и упорно изображал спящего. Не хотелось показывать слабость в присутствии фина.

Впрочем, начальник сыскной полиции тоже был немногословен. Он вообще вёл себя странно с самого утра, смотрел в мою сторону так, будто я занял у него очень, очень много денег, а отдавать не собираюсь.

Когда самолёт, наконец, приземлился, я выдохнул с облегчением. Вообще, конечно, было бы очень глупо, если бы самолёт рухнул на землю. Чистый анекдот про колобка. От медведя ушел, от волка ушел, от деда с бабкой укатился, а помер нелепейшим образом.

– Темпельхоф… – Многозначительно и пафосно произнёс Риекки, глядя в окошко.

Видимо, так назывался аэропорт, где мы садились. Я напряг память, вспоминая название, которое озвучил господин полковник. Вернее, попытался найти его в своей прошлой будущей жизни, до которой еще чертова уйма десятилетий. Однако, насколько помню, в Германию мы летали через Франкфурт. Никаких Темпельхофов не знаю.

– Посмотри. – Эско покосился на меня, а затем кивнул в сторону иллюминатора. – Потрясающий вид.

– Премного благодарен. Обойдусь. – Сдержанно ответил я.

Наверное, в представлении Эско Советский союз в своем развитии ушёл не далеко от большой деревни, раз он считает, будто меня должен привести в состояние восторга аэропорт.

– Тебе не интересно? Это же Темпельхоф. – Не успокаивался настырный фин.

– Да хоть Льюльяйльяко! – Ответил я раздражённо. – Быстрее бы уже сели и все. Вообще, кстати, не понимаю, почему нам предоставили гражданский самолёт. Мне казалось, столь важную персону можно было бы отдельным рейсом отправить. Имею в виду, что-то военное и серьёзное.

Эско хмыкнул, окинул ироничным взглядом “важную персону”, а затем снова демонстративно отвернулся к окошку, чтоб наблюдать как приближается земля. Финский извращенец…

Вообще, конечно, недовольство гражданским рейсом я разыграл перед Эско специально. Давно не трепал господину полковнику нервы своим поведением зажравшегося русского, который из грязи сразу попал в князи. Непорядок. А то господин Риекки расслабится и выйдет из-под контроля. Из-за ситуации с Куусари он и так едва не начал относится ко мне слишком хорошо, а нам такое не нужно.

Едва железная птичка замерла, перестала гудеть и трястись, я вскочил с кресла, схватил чемодан и вознамерился очень быстро рвать когти на улицу. Тем более, мы с Эско сидели к выходу ближе остальных.

На Ольгу за все время полета я старался не обращать внимания. Не потому, что хотел обидеть или зацепить ее. Ни в коем случае. Вот с Чеховой у нас, как раз, отношения сложились прекрасные. Просто молодой тип, который отирался рядом с ней, показался мне подозрительным. Отчего-то имелась уверенность, парень точно не из свиты актрисы. Слишком уж казенный был у него вид.

Я решил, что этого товарища к Чеховой приставил Мюллер, а потому лучше особо не светить наше с ней близкое общение. Близкое, конечно, не в том смысле, который возможен между мужчиной и женщиной. В данном случае, речь идет о дружбе и родстве душ.

И кстати, мы действительно очень сблизились. Ольга Константиновна расположилась ко мне настолько, насколько вообще это уместно в нашей ситуации. Вот только от ее расположения мне было не холодно, не жарко. Приятно, это да, но толку от моих “приятностей” – ноль.

Естественно, как любой нормальный мужчина, встретивший умную, красивую, образованную, интересную особу, я испытывал огромную симпатию к Чеховой. И конечно, не буду врать, как женщина она мне нравилась очень сильно.

Однако, к той цели, которая стояла передо мной изначально, я пока не приблизился. С вербовкой актрисы вышла заминка. В Хельсинки чертовы финские сыскари кружили со всех сторон, словно маньяки со стажем. Да, они не подходили близко, но с другой стороны, когда из-за каждого дерева торчат физиономии подчинённых Эско Риекки, не очень удобно делать предложения о сотрудничестве в пользу НКВД. Поэтому, время, которое мы проводили на прогулках по парку, было приятным, но вообще ни разу не продуктивным.

Данный факт сильно расстраивал. В Берлине встречаться с Чеховой будет сложнее. Не говорю про все остальное. Мне на почве неудавшейся вербовки даже пару раз снился Панасыч. Чекист смотрел строгим, укоризненным взглядом, а потом мерзким голосом говорил: “Ну ты и лапоть, Реутов. В рот те ноги…”

В любом случае, выбора нет. Раз не вышло в Хельсинки, придется напрячься в Берлине. Я должен завербовать Чехову любым способом. Шипко раз сто говорил об этом при наших встречах. Ольга Константиновна очень нужна в роли агента. Именно поэтому в самолете я вообще не смотрел в ее сторону. Опасался, что человек Мюллера заметит лишнее.

Я быстренько прошел к выходу и с огромным удовольствием выскочил на улицу. Судя по громкому сопению, раздавашемуся за моей спиной, Эско не отставал.

Едва почувствовал твердую почву под ногами, аж дышать стало легче. Честное слово.

– Алексей!

Не успел отойти от самолета, как меня окликнули. Это было немного неожиданно, потому что окликнула именно Чехова.

Актриса вместе со свитой вышла следом за нами с Риекки, но я думал, она сразу направится к машине, которая ее встречает. А вот не угадал. Ольга зачем-то решила на глазах у кучи лишних свидетелей выделить мою персону.

Странно… Чехова умна. Она должна понимать, почему “последний русский Алеша” держится в стороне. Даже без учета моих настоящих планов, одно дело “дружить” в Финляндии, где актриса свое пребывание не особо светила, и совсем другое – в Германии, где она настоящая звезда.

Естественно, я повернулся к Чеховой, изобразив радостное выражение на лице. В принципе физиономия у меня и так была счастливой, но по другой причине. Я испытывал неимоверный восторг от мысли, что в ближайшее время не придется больше никуда лететь. Даже пыхтящий Эско Риекки казался мне сейчас неплохим человеком. Теперь же это счастье я направил на Чехову.

– Мне жаль, что в Берлине видеться придется реже. – Сказала она по-русски. – Сам понимаешь, здесь немного иначе все.

– Конечно, понимаю. – Я еле заметно тронул руку актрисы.

Это был такой намек на дружескую близость. Мол, не переживай, я вообще крайне понятливый тип.

– Ты, когда освоишься на новом месте, непременно найди мой адрес в телефонной книге. Мы обязательно устроим с тобой праздник по случаю приезда. Все-таки, значимое событие. И… Обсудим все, о чем не успели пооткровенничать…