Не все мои шрамы остались со школы. Многие из них были сделаны недавно, спустя день после моего приезда. Родные стены дома, в котором прошло мое детство, всколыхнули тяжелые воспоминания о школе. Первые робкие попытки осознания своих чувств, своей сексуальности, первые влюбленности и несогласия с гендерными рамками. Времена моего бунтующего духа, раздражающего взрослых, и времена раздраженных взрослых, ломающих мой бунтующий дух. Тяжелые годы беспросветного страха.
Помню, как прятал лицо за длинной челкой. Помню, как утром апатия пригвождала меня к кровати. Помню темноту в комнате и холодный пол. Помню смех, обидные клички, шутки, разбитые сердца и разорванные в клочья школьные юбки. Дом, родной город, в котором я вырос: это место, где я клоун, диковинная зверушка, стыд и позор на голову моей родни. Поэтому я редко приезжал. Раз-два в год, всего на пру дней, максимум неделю. Жаль только, что в этот раз – на месяц. Если бы не встреча с Икаром и Евой, кто знает, как скоро меня бы снова накрыло?
Делать нечего, я иду домой. Открываю входную дверь, сразу иду на кухню. Здесь мама и Вера сидят за столом, пьют чай.
– Иди к нам, – говорит мама.
Я молча сажусь. Мне наливают чай в большую синюю кружку, подвигают поближе вазочку с бубликами.
– Ты уже слышала какое несчастье случилось? —спросила мама.
– Какое? – безразлично ответил я.
– Макс погиб. Несчастный случай. Такой молодой был, жалко его.
– Да, мы с ним так дружили… – Вера кивает, смахивая слезинку со своей щеки.
– Я уж думала, что поженитесь потом, детишек заведете. А теперь… Бедная его мать! Да и папка его тоже, небось, места себе не находит. Это ж какая трагедия, господи!
–А главное почему? Макс ведь такой хороший парень был. Всегда меня до дома провожал, дверь открывал передо мной, – Вера вытащила мятую салфетку из кармана своего халата и громко высморкалась.
– А какой вежливый! Всегда «здрасте», «до свидания». Бедный мальчик, – подхватила мама.
– Макс-то? Что-то я не заметил, чтобы он хорошим был, – я пожал плечами, дожевывая бублик.
– Да как ты так можешь? Ничего святого не осталось у вас, молодежи! – мама повысила голос.
– Ты его знаешь несколько дней только, Мар! Вечно ты лезешь, думаешь, самая умная? – Вера вскочила из-за стола,– Да он в сто раз получше тебя будет, Мар! Он хоть нормальным был, не каким-то там извращенцем сумасшедшим, как ты!
– Макс? – я громко рассмеялся. – Макс, серьезно?
– Да что ты несешь? – снова влезла мама.
–Просто вы думаете, что знаете его, но вы ни хрена не знаете вообще! Даже не в нём одном дело, ясно? Вы думаете, что я какой-то сумасшедший, но это вы все крышей поехали, не я! Что ты, Вера, что ты, мам, что этот ваш Макс. Ходите с видом, как будто ты вы элита общества, а такие, как я – грязь под вашими ногами, но я хоть не притворяюсь, в отличии от вас! Я честен!
– Ты, что ли, идеальная вся такая? Тут человек умер, алло! А ты опять про себя любимую, Мар, ничего нового. Эгоистка! – закричала Вера, вскакивая из-за стола.
–Нет ничего плохо в том, чтобы себя любить, Вера, это не эгоизм. Но вообще, какая разница? В чем я пытаюсь вас убедить? Хотите жить во лжи – пожалуйста! Но знайте, что пока вы сидите в свое зоне комфорта и не хотите видеть ничего дальше своего носа, вокруг происходит настоящий кошмар. А вы – слепые, глухие неучи! В жопу вас! В жопу вас и этот сраный город! – я топнул ногой, тоже вскакивая из-за стола, задев кружку. Она со звоном падает на пол и чай разливается по ковру.
– Я не знаю почему в такой нормальной семье получилась ты, Мар,– сквозь зубы произнесла Вера. – У меня траур, ясно тебе? Все знают, что мы с Максом были влюблены друг в друга, но так и не решились признаться. А теперь он мертв. Моё сердце разбито. А ты устраиваешь тут истерику, потому что тебя такого бедного и несчастного никто не понимает! Как же тебе тяжело, наверное, да?
– О, так ты страдаешь, да? Соболезную, Вера. Хочешь, я облегчу твою скорбь? – я засмеялся. – Твой любимый прекрасный Макс умер, наяривая на фотки своей родной сестры с ремнем вокруг шеи. Так кто тут еще извращенец? Влюблен он в тебя был? Ну, видимо не так сильно, как в свою сестренку.
– Да что ты несешь…
– Что я несу? Я, блять, несу истину в этот двинутый мир! Люди вокруг нас все долбанутые, просто мне хватает смелости говорить об этом открыто, а им – нет! Твой любимый, Вера, фетишист и извращенец. Полегчало?
Но Вера только завизжала, толкнула меня в грудь и убежала к себе. Мама бросила на меня гневный взгляд, не удостоив даже презрительной репликой, и пошла следом за моей сестрой. Я засмеялся, громко и безумно, оставшись совершенно один в комнате, а потом махнул рукой и вышел на улицу. Когда я вышел за ворота, то сначала шел быстрым шагом, но вскоре сорвался на бег, проносясь мимо жилых домов, парка, любимого кафе, супермаркетов и маленьких магазинчиков. Я бежал так долго, хоть у меня и не хватало дыхалки, что вскоре добрался до трассы, ведущей куда-то в леса. Давным-давно я доезжал до сюда с сестрой на велосипеде, наперегонки. Она меня вечно обгоняла, так что я только и делал, что пытался её догнать, а сейчас, надо же, я бежал от нее. Легкие жгло, ноги начали болеть, а я всё бежал и бежал, пока наконец просто не упал на окраине дороги. Трава подо мной была прохладной и мягкой. Я смотрел в небо.
Хотелось просто купить билет и уехать. Прямо сейчас, чтобы ни секунды больше не провести в этом городе. И срать на Еву, на Икара, на всё вообще! Пожалуйста, только тишины и покоя, только сигарет, и чтоб без этого мерзкого чувства, что всё не так. А всё теперь совершенно точно не так. Я налажал. Рассказал секрет Евы, наорал на маму, обидел сестру, что дальше— не понятно.
Я бродил до самого вечера, игнорируя сообщения Икара. Домой вернулся только в два ночи, написал ему что-то в духе: «У меня появились дела, напишу, как будет время» и спрятался в одеяле. Не спал, конечно же, промучился до рассвета. Было страшно. Скорее, наверное, тревожно. Думалось, что Ева теперь меня возненавидит, да и Икар тоже. А что скажет мама? Как мне себя вести? Что говорить? Я ворочился и кусал губы, пока не разодрал нижнюю до крови. Пытался слушать музыку, но мысли заглушали её. Смотрел в окно, пока фонари не погасли и не наступил рассвет. Слышал, как проснулась мама, как оделась и села завтракать, как ушла на работу и за ней хлопнула дверь. Слышал Веру, что-то возмущенно кричащую в телефон.
В комнате я провел два дня, безвылазно. Ну, пару раз я выходил на кухню глубокой ночью, чтобы перекусить, иногда в туалет. На звонки не отчал, на сообщения тоже, просто сидел и думал. Мысли всегда доводили меня до того предела, где я осознанно абстрагировался от социума, одновременно с этим остро нуждаясь в том, чтобы кто-то меня утешил. В таких замкнутых кругах я часто застревал раньше. Когда я представлял, что ждет меня за пределами комнаты, страх накрывал с головой. Там были люди, которые, вероятно, ужасно на меня злились. Там придется много объясняться и просить прощения, слушать нотации и упреки, я не был готов. Но вот в дверь постучала Вера.
– Сегодня похороны Макса. Явишься? – спросила она, заглядывая мне в комнату.
– Наверное, – хриплым голосом ответил я, и она ушла.
Мне пришлось умыться ледяной водой, чтобы прийти в себя. Помыть голову, почистить зубы, переодеться. Голова трещала, глаза болели, но я собрался и вышел наружу, написав Икару, чтобы он заехал за мной. Его машина появилась спустя всего каких-то три минуты.
– Привет, – сказал я, залезая в салон и устраиваясь на переднем сидении.
– Ты меня игнорил, – вместо приветствия ответил он.
– Прости. Дела были.
– Какие?
– Это не важно. Поехали.
Икар нажал на газ, и машина тронулась.
– Я больше тебе не нравлюсь? – он даже не смотрел в мою сторону, только,не мигая, пялился на дорогу, вцепившись пальцами в руль.
– С чего ты это взял?
– Ты мне не отвечал, Мар. Что я должен думать?
– Я же сказал, что у меня дела.
– Да мне всё равно. Ответь на вопрос.
– Ты мне нравишься так же сильно, как и раньше, Икар. Ничего не изменилось, – я с раздражением закатил глаза.
– Не верю.
– Ну, это не мои проблемы. Хочешь – верь, хочешь – нет, мне плевать. Я просто говорю, как есть, а ты сам решай, что с этим делать.
– Ладно.
– Ладно.
Мы помолчали несколько минут, напряженно вглядываясь в дорогу. Первым заговорил я.
– Ну прости меня, Икар. Мне нужно было время. Вся эта ситуация сработала как триггер, меня опять накрыло. Я просто сидел в комнате и ничего не делал. Такое случается.
– Ты мог бы мне рассказать, я бы понял.
– В следующий раз обязательно скажу. Прости. Не злись на меня,– я положил руку ему на колено, и он осторожно улыбнулся.
– Я не злюсь. Теперь нет. Спасибо, что рассказал.
– Ты виделся с Евой?
– Нет, они все заняты похоронами. Но я ей писал. Она разозлилась, когда я упомянул твое имя. Что ты натворил? – я чертыхнулся и снова отвернулся к окну.
– Возможно, я проболтался насчет её брата.
– Ты что сделал? – Удивленно воскликнул Икар.
– Не знаю, как так вышло, обычно я умею хранить тайны. Просто Вера разозлила меня, и я ей всё рассказал со злости. Мне ужасно стыдно. И страшно. Ева меня убьёт, когда увидит.
– О, она точно тебя убьёт.
Я поежился и вдруг почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы. Икар взволнованно поерзал в кресле и схватил рукой меня за плечо.
– Ты чего, Мар? Я пошутил. Всё будет хорошо, обещаю. Ева, конечно, будет зла, и, зная её характер, она, скорее всего, захочет тебя ударить… – я вздрогнул и испуганно посмотрел на Икара,– Но я не дам тебя в обиду, буду закрывать тебя своей грудью.
– Если она попытается ударить меня, я просто ей позволю. Не умею защищаться.
– Она бьёт с размаху, тебе башку снесет, Мар. Лучше нам избегать такого развития событий.
– Как?
– Не знаю. Будем импровизировать.
Икар припарковался недалеко от ворот кладбища. Мы быстро нашли нужное место, ориентируясь по звуку чужих голосов. Было людно.
– Столько народу, – сказал я.
– Да, у Макса было много друзей. Да и родни у них в семье хоть отбавляй, – ответил Икар.
В толпе я заметил Еву. Она стояла, опустив голову, возле гроба. Я спрятался за спиной Икара, вцепившись в его руку, надеясь, что она не заметит меня до самого конца церемонии, но она вдруг подняла взгляд и посмотрела прямо на меня. В её глазах, красных и опухших, горело что-то совсем страшное и неукротимое. Ева широким шагом направилась к нам. Я прижался к Икару, ища защиты, но, вопреки своим словам, он как-то не горел желанием меня прикрывать.
– Мар, – грозно позвала Ева. – Ты все-таки пришел?
– Не мог иначе, – тихо ответил я.
– А стоило бы. Так хочется тебе врезать.
– Прости. Не знаю, как так вышло, – Ева вдруг засмеялась.
– Боже, Мар! Ты ведь не понимаешь, да? Вера всем растрепала, всем и каждому! Думаешь, откуда тут столько людей? Все пришли поглазеть на извращенца, на жуткого дрочера-мазохиста. Они распускают слухи, что мы с Максом спали. Что я ему это позволяла, добровольно ноги раздвигала, понимаешь? Именно поэтому я просила, чтобы это было секретом, Мар! У нас маленький город, знает один— знают все. Теперь от этого дерьма хрен отмоешься! – в глазах у неё стояли слезы. Голос срывался и дрожал.
Под шумок Икар отошел подальше, а когда заметил, что Ева сжала кулаки, отвернулся. Я тоже это заметил. Она разозлилась не на шутку и резко двинулась ко мне, занося руку для удара. Я зажмурился. Было больно. Сильный удар в челюсть, металлический привкус крови во рту и приглушенные крики со всех сторон. Я не удерживаюсь на ногах и падаю. Чьи-то руки поднимают меня с земли, отряхивают, но я вижу только как Ева, словно в замедленной съемке, бессильно топает ногой и уходит.
– Ты как? – раздается голос Икара у меня под ухом.
Я киваю, мол, всё в порядке, но чувствую, как на разбитых губах у меня, против воли, расплывается горькая усмешка. Защитит он меня, как же! Обида, злость, отчаяние, разочарование— всё это скрежещет внутри.
– Я вызову такси, – говорю я Икару, освобождаясь от его рук.
– Я могу тебя отвезти, – предлагает он.
– Нет, останься с Евой. Ты ей сейчас нужен.
– А мне нужен ты.
– Но сегодня это не важно. Ева не хочет меня видеть. Я поеду. Потом увидимся.
Икар хочет что-то сказать, но его слова так и остаются внутри, потому что я разворачиваюсь и быстрым шагом направляясь к выходу с кладбища. Мне просто нужны тишина и сигареты.
Я ехал в такси и думал. За окном проносились пейзажи сначала деревьев и кустов, а потом домиков, которых с каждым километром становилось все больше. Кладбище находилось за чертой города, оттуда ехать где-то минут тридцать, плюс, еще минут пятнадцать до моего дома. В машинах меня обычно укачивает, если ехать достаточно долго, так что я замер в одном положении, унимая тошноту внутри, и попытался отвлечься на дорогу. Сердце моё было разбито. Когда я только приехал сюда, когда только встретил Еву и Икара, мне хотелось всего и сразу. Я будто получил возможность сделать этот месяц чуть более сносным, чем он должен быть. Сразу позволить Еве делать со мной что угодно, сразу открыться Икару, сразу почувствовать себя нужным. Целоваться с ними, говорить и заходить всё дальше и дальше. Конечно, всё не могло продолжаться так спокойно и легко, потому что всем всегда нужна ясность. Сейчас выбора не было, в любом случае. Я мог бы попросить у Евы прощения, но пока на одной стороне весов стоял на коленях я, а на другой лежал её мертвый опороченный брат, гора мерзких слухов и руины её прошлой жизни и жизни ее семьи, не думаю, что она сможет забыть об этом, да и кто бы смог? Удивительно, как один глупый человек может легко всё разломать, просто сказал не те слова не тем людям. Но я себя не винил. Просто устал. Да, сглупил, да, накосячил, но какая теперь разница? Еве не до меня, ей теперь разгребать всё это дерьмо, а мне – не до неё. Я снова чувствую, как вязну в безысходности и отчаянии, как трудности сыпятся на мои плечи, словно лавина. Вот-вот накроет, и я задохнусь. Накроет, а я буду бестолку прикрывать голову руками и молиться богу, чтобы меня откопали когда-нибудь. На кого мне было надеяться? Мама давно не лезла в мои дела, Вера явно выберет не мою сторону, а Икар, даже если бы захотел, не стал бы подставляться. Ему здесь ещё жить и жить, общаться с Евой, ходить по этим улицам, мне же ничего не стоит отсюда уехать. Да хоть завтра же утром.
Когда мы подъезжаем к моему дому, я достаю мятую купюру из кармана, протягиваю водителю и ухожу, не дожидаясь сдачи. Не разуваясь, я прохожу в дом и падаю на диван. Разблокировываю телефон, захожу на сайт автовокзала, покупаю билет. Остается только собрать вещи, сказав маме уже с порога «пока», и свалить. Как всегда. Трусливо и в полной тишине. Совесть меня не грызла, свое ментальное состояние я всегда ставил выше своей репутации, и уже не первый раз сбегал вот так с тонущего корабля. Я похоронил не одно судно под толщей воды, не два, и даже не три, может, целые десятки или сотни. Было проще начинать сначала, с самого нуля, выкладываясь изо всех сил и постепенно выстраивая новые каркасы для новых кораблей. Это ведь не значит, что я сдавался. Просто нажимал «переиграть», уже наученный, с записанными в блокноте ошибками, которые не посмею больше повторить.
Я лежал так на диване несколько часов, а потом с похорон вернулись Вера и мама. Они выглядели взволнованными и что-то бурно обсуждали.
– Что-то случилось? – подал я голос.
Мама вздрогнула от неожиданности и резко повернулась ко мне. Её лицо удивленно вытянулось, когда она увидела засохшую кровь на моем. Дурак, забыл смыть.
– Что это с тобой? – испуганно спросила она. Видимо, пропустила ту сцену, где Ева с размаху дает мне по роже.
– Ерунда, споткнулся просто, – вру я. – Так что вы там обсуждали?
– Ох, ты, наверное, раньше ушла с похорон, да? Там такое случилось, господи-боже! – мама всплеснула руками и присела рядом со мной. Вера закатали глаза, уходя в свою комнату.
– Ну, рассказывай уже.
– Стоим мы, значит, всё как положено, и вдруг отчетливо слышим все, как кто-то пытается тихо говорить. Что-то там нехорошее про бедного Макса – царствие ему небесное! – мол, он с сестрой своей спал. Мама его услышала, как с катушек слетела! Так жалко её… Набросилась на сплетника с кулаками, кричала, мы ее еле оттащили. Орет, значит: «Вы откуда эту грязь взяли?», а Ева ей отвечает: «Так это Мар всем рассказала». Я влезаю, говорю, мол, вы на мою дочь бочку не катите, а эта Ева меня не слушает, продолжает все на тебя валить. В общем, с трудом угомонили её маму, налили ей водочки, так до конца церемонии и не видели её. Такие дела.
Мама покачала головой. Я напрягся.
– То есть, Ева всем сказала, что это я сплетни распускаю?
– Да, представляешь? Её мать еще как начала угрозами разбрасываться, но я ей сказала, что пусть только сунется в мой дом, в ментовку её сдам.
– Спасибо, мам.
– Ну ладно, нужно бы обед разогреть, а то время уже сколько. Ты бы умылась, – она кивает на мое перепачканное лицо и встает с дивана.
– Конечно.
Внутри меня начинает копошится оправданная тревога. Предчувствие чего-то ужасного заставляет мое тело покрыться мурашками. Я не успеваю добраться до ванной, как раздается яростный стук в дверь.
– Откроешь? – кричит с кухни мама.
– Сейчас! – отзываюсь я и иду в прихожую.
Когда я открываю дверь, в моей голове проносится неясная мысль, что—то в духе «не стоит этого делать», но я не успеваю ее осознать. На пороге стоит непосредственно главная героиня истории, рассказанной ранее моей мамой. Лицо женщины опухшее и красное, в глазах животная злоба, изо рта несет перегаром, да и стоит она ровно с трудом. Она толкает меня назад, проходя в дом. Я не успеваю даже слова сказать, когда крепкие руки хватают меня за воротник и прижимают к стене.
– Ты, маленькая дрянь! Как ты смеешь?! – орёт мама Евы мне в лицо, пока я испуганно ловлю ртом воздух.
Краем глаза я вижу, как в прихожей появляется Вера. Видимо, пришла проверить, что здесь творится. К моему сожалению, она тоже не сразу осознает происходящее и не успевает ничего предпринять, когда мне прилетает звонкая пощечина. Лицо резко немеет с одной стороны, от боли я начинаю задыхаться.