Идею для книги мне подала мама. Она попросила «лёгкого чтения». Сюжеты родились из авторского желания насладиться: точно выбранным словом, послевкусием настроения от текста, интонационной свободой говорить о профессии.

Проницательный подписчик сказал однажды, что мои эссе в каждом выявляют свои болевые точки. Святая правда, именно так я свои тексты и пишу, – чтобы у каждого что-то шевельнулось в душе.

По профессии я психолог, психотерапевт. Слова эти употребляются в книге как равнозначные. Писала я истории очень быстро, сразу выкладывала в интернете и получила десятки тысяч просмотров и сотни перепостов.

Интернет-истории 2017—2018 годов собраны под одной обложкой для удобства тех, кто любит перечитывать, умеет видеть многозначность и многослойность как отношений, так и текста. Удалось ли автору вызвать эмоции, заставить задуматься, остановиться и посмотреть в стену, переосмысливая свою жизнь, решать читателю.

На жизнь я смотрю с позиции «Не судите, да не судимы будете». Морали в эссе нет, только психологическая правда и переживания, а они задевают каждого по-разному.

Эта книга – отличная возможность для каждого человека увидеть что-то близкое себе, примерить ситуации на свою жизнь, узнать своих друзей и знакомых, найти решение своей проблемы, взглянув на происходящее со стороны.

Под красивой обложкой вас ждут два несхожих раздела.

Первый раздел книги – «Послевкусие» – о людях и отношениях между ними. Кое-где психолог упоминается как действующее лицо, в некоторых показана работа на индивидуальном приёме или с супругами.

Истории, рассказанные в этой книге, обработаны так, чтобы место действия и реальных действующих лиц невозможно было «вычислить». Кому-то я меняла страну, кому-то хобби, кому-то – описание внешности, всем героям – имя.

Поскольку это художественное творчество, а не изложение клинического случая, разрешения на публикацию от каждого пациента поимённо мне не требуется. Как говорится, все персонажи являются вымышленными и все совпадения с реальными биографиями совершенно случайны.

Второй раздел книги – «На сдельщине» – показывает работу психолога в разных обстоятельствах и подходах, что, как и почему специалист делает. Он о том, как строится профессиональное вмешательство «в длиннике», про многолетнее сотрудничество с семьями «трудных» для школы детей.

Я включила в «длинник» и признательный цикл «Басенки и побасёнки», где с иронией рассказываю личное, о себе. Историю моего профессионального становления с фактографией – эссе «Рождение клинициста», можно найти на моём официальном сайте http://olga.co.il

В книге я пишу подробно о причинах возникновения психологических трудностей и техниках работы, в надежде быть полезной как можно большему числу людей. Возможно, какое-то из эссе чем-то поможет и вам.

Любопытно, что «хитами» на Фейсбуке, в Живом Журнале, Вконтакте, Яндекс Дзен и на Пикабу становились разные истории. Завсегдатаи столь разных площадок совпали в своих горячих симпатиях только один раз из ста, комментируя эссе «Средний сын».

Вот с него и начнём.

Послевкусие
Послевкусие – вкус или аромат, которые остаются с человеком после того, как он распробовал напиток или блюдо или, в переносном значении, то, что остаётся после события, отношений, встречи.

Средний сын

С рождения сына она знала, что с ребёнком у неё что-то не так. Старший был ближе к сердцу, роднее, хоть и ершистый; младшая была ласковая, болтушка и проказница. А со средним она знала – не складывается.

Свою тонну книг по воспитанию детей она перечитала ещё в молодости. Сыну, казалось, ничего от них не надо: ни подарков, ни объятий. С детьми во дворе особо не играл, сторонился. К отцу тянулся, ездил с ним на рыбалку. Остальное было ему не интересно.

У неё попросил однажды набор инструмента для резьбы по дереву. Это было в его седьмом классе. Она удивилась, стала узнавать, что лучше купить. Никаких денег было не жалко, билась одна мысль – хоть так дать то, что не додала, не вложила, не долюбила. Поиски свели её с мастером резьбы по дереву, у него сын и перенял основы ремесла.

В школе учился сам, хорошо. После школы сын уехал из их маленького города в большой, поступил. Домой не приезжал, – начал подрабатывать. В гости не приглашал, а они показаться дома и не уговаривали – знали, что давить бессмысленно. Пообещает под нажимом, чтобы отвязались, а в последнюю минуту всё переиграет так, чтобы вырулить по-своему.

Когда её мальчику было десять, она разговаривала с психологом о том, в чём её вина, что она сделала не так, что он таким вырос.

Где совершила ошибку?

Психолог задавала пугающие её вопросы – страшным было то, что психолог как будто сына знала, предчувствовала то, как он поступит в разных ситуациях. Потом говорила с ней про то, что ошибки никакой нет, что между людьми бывают разные отношения, и у её мальчика – такой вот тип привязанности, избегающий.

Она шла домой, повторяя про себя слова про то, что он таким уродился и она в этом не виновата. Чувствовать себя недоматерью она перестала только в его шестнадцать, когда он, волнуясь, подарил ей собственноручно вырезанную липовую шкатулку.

Она обомлела, а сын показывал кто где: на крышке скульптурно изображены были и отец, и брат с сестрой, и она с ним у костра, все вместе на рыбалке. Всю композицию он придумал и сделал сам.

После вуза сын приехал один раз повидаться и сказать им, что на Родину не вернётся.

Работать устроился вахтами, чтобы скопить на квартиру в большом городе. Не пил, не курил. С тем, что он проживёт всю жизнь один, она не могла и не хотела смириться.

Раз в неделю она ему звонила, ненадолго. Денег он накопил, квартиру купил, зарабатывал сначала на ремонт, потом на хорошую кухню. Всё сам, без женской руки, – когда речь зашла о кухне, она твёрдо сказала, что после выходных приедут с отцом на новоселье.

Спрашивала, что привезти, что подарить. «Не надо ничего везти, у меня все есть», – как же ранил её раньше этот ответ! Сейчас она ответила спокойно, мол, поняла.

В выходные на базаре столкнулась с учителем по резьбе. Он сильно сдал. Спрашивал, как у сына дела, рассказывал о своих многолетних хворях. Уговорил их с мужем поехать к нему прямо с базара.

В подарок сыну повезли от него тяжёлый мешок грушевых чурбачков. На словах просил передать, что высушена древесина на совесть, сушил для себя.

Дверь по адресу сына им открыла пухлая белокурая девушка. Отец только крякнул.

– Спустись к машине, гостинцы поможешь поднять. Тебе там мешок кой-чего передали, – попросил сына.

Всю дорогу домой она проплакала.

Соседки завидовали, какой он у неё ответственный, разумный и самостоятельный, а ей не хватало его ребячьей открытости, желания прильнуть к маме, того, что было в отношениях с другими детьми – души, тепла. Так и вырос, в своём дому хозяин и при хозяйке теперь. Навсегда взрослый.

– Не угодишь тебе! То один он – плачешь, то женат он – плачешь, – не мог взять в толк, отчего у неё льются слёзы, муж.

Она плакала не о нём, а о себе. О третьем ребёнке, которого у неё не было.

Младшая дочь взяла дело в свои руки, навела мосты, подружилась в Фейсбуке с невесткой. Приходила, показывала ей на компьютере фотографии, которые та выставляла.

Сын тоже там в Фейсбуке был, вёл страницу. Лица его там не было, только на снимках – вырезанные из дерева фигурки. Непостижимо живые.

Она заходила на его страницу каждый день. Научилась лайкать его посты.

Написал он на своей странице только один раз.

На смерть мастера, у которого учился.

Про то, как много этот человек ему дал. Про то, как важно ему было встретить человека, который чувствовал сокровенные движения его души, даже когда словами он не мог их сказать. Про то, что в жизни таких людей у него было только двое – мастер и мама, которая подарила ему первые инструменты, поддержала в учении, всегда верила в него.

Что она не похожа на других мам – она не любит пустые разговоры. А однажды привезла ему тяжеленный мешок дров в подарок, а не занавески и кастрюли на обзаведение хозяйством. Но это был самый желанный подарок на свете, потому что древесину сушил далеко в другом городе его учитель, и это его наследство. Это его дух делает такими чудесными его скульптурки.

В комментариях к посту чужие люди восхищались ею и пели осанну её материнству.

Она молча легла пластом и не могла сдвинуться с места два дня. О том, что она передумала внутри себя, она никому никогда не рассказала.

Я передумала

Ей за сорок, её сыну в районе двадцати. У сына есть девушка, вместе с которой он снимает квартиру.

Несколько месяцев она уговаривала себя, что это их дело, и не вмешивалась. Потом сын не сдал сессию. Она посоветовалась с мужем и пригласила молодых жить на родительской территории, чтобы сын работал поменьше.

Так и выяснилось, что девушку давно отчислили, а с работы она уволена за прогулы.

Молодая до рассвета занимала себя игрой в компьютерные игры, потом спала до трёх дня. Желания взять на себя часть работы по дому не выказывала. Финансово участвовать с жизни семьи – тоже. Свою ношеную одежду молодая отправляла в общую корзину, так что нижним бельём занимались они – чужие ей люди.

– Должен же быть хоть какой-то стыд? – задаёт она мне-психологу риторический вопрос. Похоже, эта женщина первый раз в жизни столкнулась с социопаткой, паразитирующей на других. Иначе бы не пришла бы на консультацию с вопросом, что им делать.

Несколько месяцев она тащила весь быт на себе, потом пожаловалась мужу, потом поговорили с сыном. «Ну вот такая она, мам», – было ей ответом.

– Вы пробовали напрямую с девушкой поговорить?

– Она не планирует.

– Что?

– У неё один ответ на всё. Помоги на кухне – «она не планировала» сегодня готовить. Помоги навести порядок – «она не планировала» сегодня убираться. Сходить в магазин за хлебом – «она не планировала сегодня выходить из дома».

– А зарабатывать свои деньги и платить за жильё и коммунальные услуги?

– Я намекала ей, что мы не обязаны содержать взрослого трудоспособного человека. Я сама работаю с шестнадцати лет, мы с мужем всего в жизни добились сами. Сын подрабатывает со второго курса. Мне не жалко ей тарелки борща или котлеты, поверьте, но…

– Она не намерена ни учиться, ни работать, а её родня рада, что пристроила её к вам, и не спешит выходить на связь?

– Всё так. Не хочется вмешиваться в личную жизнь сына, любовь зла, вот такую её он полюбил, – вздыхает она.

– Сын целый день на работе и на учёбе, а вам хватает интернета на работе, правда? Вы пригласили их на свою территорию, но вы можете и передумать. Соглашусь, любовь – прекрасное чувство, но здравый смысл подсказывает мне вариант «я не планировала» в ближайшие месяцы оплачивать интернет… Как вам идея?

– Мне нравится.

Через неделю молодая перебралась от них к подружке, вернее, к компьютеру и холодильнику в загородном доме подружкиных богатых родителей.

Сын сделал в своей комнате ремонт, работает и учится, как и до расставания.

Муж, поддав стопочку вечером на даче, иногда поддразнивает, мол, он не планировал полоть – пилить – копать.

Но потом передумал.

Где себе постелила,
там и спи

Ей 17. У неё отец-компьютерщик и мать-колхозница. Отца она ненавидит за то, что орал на неё и заставлял заниматься математикой. Мать презирает за примитивность и попытки её «прогнуть». Она уехала от них сразу, как ей предсказуемо отпраздновали совершеннолетие – табором скучных родственников, надоевших идиотскими советами и зачитыванием открыток с банальными четверостишиями.

Ей 19. У неё первые в жизни серьёзные неприятности на работе. На фоне стресса пошатнулось здоровье. Ей пришлось вернуться к ним. Отец помогает ей судиться, а мать готовит примитивные блюда, которые ей прописал врач.

Ей 20. Суд выигран. Родители купили ей машину, чтобы приезжала домой почаще. Новая работа приносит больше денег. У неё молодой человек, который занимается компьютерами и с удовольствием советуется с её отцом.

Ей 21. Они живут вместе. Все праздники они проводят у родителей её гражданского мужа. Мнение её родителей об этом её не интересует. В семье мужа подают блюда национальной кухни, – она научилась их готовить.

Ей 22. Он делает ей предложение. Они переезжают к её родителям, чтобы накопить на первый взнос за квартиру. Отец оплачивает её вечернее обучение, – все её ровесники давно получили высшее образование, пока она работала. Мать, оказывается, умеет быть на кухне по сменам утро-вечер, а не стоять над душой, комментируя каждое движение, так ли готовишь.

Ей 24. Они въехали в новую квартиру. Родители подарили крупную сумму на обзаведение своим хозяйством. «Чтоб не говорил, что без приданого взял», – пропадающим от волнения голосом говорит отцу мать и теребит рукой передник. Его родители попросили оплатить его сестре учёбу, – раз молодые при деньгах.

Ей 26. Отец счастлив, – она доучилась и работает по специальности. Муж помогает своим, – то отцу на ремонт машины, то матери на отпуск, то сестре на новую машину. Она готовит привычные с детства, простые, но родные блюда.

Ей 27. Она хочет разводиться. Устала пахать на его родственников. Рассказывает родителям, как тяжело с мужем, которого нужно нянчить.

– Где себе постелила, там и спи, – жёстко обрывает нытьё отец. За свои выборы в жизни каждый отвечает сам.

– Я молчала, когда ты тиранил её в детстве с этой проклятой математикой, а сейчас молчать не буду, – вступается за неё мать. Если тебе там плохо, уходи от него. Найдём другого, кто будет тебя на руках носить.

Она с удивлением замечает, что «примитивная клановость» матери больше её не бесит.

Вкусно!

Поругались они из-за Веркиного жаркого. Собрались давнишней, проверенной временем компанией на Веркин День рождения, накатили – бабы несколько бутылок шампанского, мужики бутылку дорогого виски из дьюти фри, язык развязался, и тут он и ляпнул. Мол, Веркино жаркое всегда такое вкусное, а у тебя еда так себе, просто поесть, без удовольствия.

Характера ей хватило только на то, чтобы не показать всем тут же за столом, как её раскатали эти слова. По дороге домой она вырвала у него свою руку и шла отдельно. Муж только пожал плечами, – чёрт её знает, какая муха жену укусила на этот раз, хочешь идти сама, иди.

Два дня потом она вспоминала ему и прибабахнутую свекровь, и аварию на машине, на которую ушли все отпускные деньги, и то, как он забыл позвать её брата на свой День рождения.

Неделю после этого разглядывала Веркины фотографии на Одноклассниках и ставила ей Классы и пять с плюсом, всем фотографиям. Плакала в ванной, украдкой. Чувствовала себя никчёмной женщиной, которую унизили при всех.

Никто из гостей слов её мужа вообще не помнил, а ей его упрёк полыхал адским огнём. От переживаний она схуднула и стала хуже спать.

– Да спроси ты у Верки рецепт этого жаркого, и дело с концом! – посоветовала ей хорошая подруга.

Она спросила, ей было не жалко потратить время. Ничего особенного Верка в своё жаркое не клала, всё было то же самое. Но ему Веркино было, видите ли, вкуснее!

Подошли следующие праздники, и всей давнишней, проверенной временем компанией собирались выезжать на турбазу. Ей с Веркой досталось поручение закупать продукты, – планировали много всякого, деньгами скидывались несколько семей.

Одним из своих талантов она по праву считала умение экономно вести хозяйство. Покупать подешевле, знать, когда будут скидки, где ужаться и как заменить дорогое – приемлемым по цене.

Когда ей навязали Верку в пару для закупки продуктов, она из духа противоречия решила смолчать и не сдавать ей адреса-пароли-явки продуктовых баз в городе и магазинчиков, где можно хорошо сэкономить. «Раз я такая дура, а она такая кулинарка-хозяюшка, пусть она и выкручивается!»

Верка заехала за ней на машине, и они покатили на Центральный рынок. Выбирала Верка всё по делу, не придерёшься. И вот что ещё было заметно – брала всё самое свежее. По деньгам они, конечно, особо не наэкономили ничего, но, как говорится, с той поездки ей в голову попала мысль.

На следующей неделе, ближе к выходным, она поехала на рынок и купила всё на жаркое, – свежайшего качества, как Верка. Сготовила, подала семье на стол, налила по бокальчику вина.

– Вкусно! – похвалил муж её еду. – Обалденно!

– Нравится? – удовлетворённо закрыла она для себя кулинарную тему.

– Очень! – искренне сказал муж.

– Фирменный рецепт, мой, – чётко и выразительно сказала она ему. И про себя добавила: «Не экономить».

Дети играли в доктора

История стара как мир. Собрались гости, дети ушли играть. Возраст детей – мальчики и девочки начальных классов. Пока мамы-папы пили и закусывали за праздничным столом, дети затихли в дальней комнате.

Потом один из пап заметил подозрительную тишину и пошёл посмотреть, что они там делают.

В детстве папа сам разводил костёр в папиной офицерской шапке. Безопасно положил её на дно ванной, не учёл только дым, – поэтому примерно представлял, на что способны его отпрыски.

Но дети не собирались поджигать частное домовладение. Вместо этого папа увидел свою дочь в одних трусах, стоящую над сыном друзей без трусов. Дочь была доктор, вторая девочка тоже была доктор, мальчики были пациенты и их осматривали.

Все участники действа увлечённо комментировали происходящее, что там где и с какими бубенчиками.

Увидев отца, дочь пустилась в рёв, сын бросился одеваться, дети гостей включили сирену «мама!». Гости ушли, хлопнув дверью. Праздничный торт остался не распробованным в холодильнике.

«Дело житейское», – сказал дедушка, когда услышал о первых шагах на стезе эскулапа.

«Странные люди, посмеялись бы и отмечали дальше», – отреагировал папа, который в детстве сам не раз и показывал, и рассматривал. Правда, в детском саду, а не в школьном возрасте.

«С детьми надо поговорить», – решила мама.

«Иногда лучше молчать, чем говорить», – был уверен папа.

Мама и папа из семьи, которая приходила в гости, купили своим наглядную книгу, которая доступным языком объясняла анатомическое строение людей противоположного пола.

«Семь лет не тот возраст, чтобы о таком разговаривать», – авторитетно заявила бабушка.

Обсуждать или не обсуждать с детьми случившееся? За советом пришли к психологу.

Конфликт разрешился по-маминому, с детьми поговорили. Узнали подробности.

«ОК Гугл, откуда берутся дети», – выдали отпрыски источник вдохновения.

Гугл показал видео и поведал про гинеколога. Вот в гинеколога и играли, уложив мальчиков на диван…

Врата родительского ада

В каждом городе они есть – места, где раскрываются врата родительского ада. Они зияют огромными проёмами в душе тех, кто приходит на кладбище, чтобы поплакать – у могилок своих младенцев и детей.

Горе может быть бездонным, может быть оглушительным, может быть невыносимым. Родительское горе – душераздирающее. Тот, кто там был, никогда уже не будет прежним. Внутри всегда будет идти счёт, – сколько было бы сейчас ребёнку, который до радостного момента не дожил.

Как помочь матери, которая простирает руки в пустоту, не имея даже надежды обнять своего родного, тёплого, знакомого до дрожи ребёнка? Что сказать отцу, мужчине, чьи глаза покраснели от ночных, невидимых миру рыданий? Какой мерой измерить родительскую муку?

Мерой молчания.

Склоните голову перед глубиной родительской скорби. Отойдите на почтительное расстояние. Слова сочувствия и уверения, что «всё ещё наладится», режут по живому своей фальшью. Не наладится. Примите как данность – есть раны, которые время не лечит.

Они выпили горькую чашу до дна. Помочь матери и отцу, потерявшему ребёнка, может только ваша тактичность. Ваш такт не позволит вам заговорить об успехах ваших детей в присутствии родителей, переживающих острое горе. Ваш такт подскажет вам, что не нужно звать их на шумный детский праздник, где другие дети будут прыгать и обнимать других родителей.

Ваша чуткость поможет вам не спрашивать ничего про взгляд, которым обескровленные родители провожают случайно встреченных на улице детей, – чем-то неуловимо похожих на того, ушедшего в иной мир. Потому что они будут искать своего ребёнка взглядом в толпе.

Всегда.

Кем она вырастет?

Когда Катька выходила замуж за своего лейтенанта, её мать бежала по улице за машиной и кричала на всю округу, какая она счастливая. Впереди была понятная и обеспеченная жизнь на полном государственном обеспечении, c служебным жильём и возможностью не работать.

Мать у Катьки детдомовка, замуж вышла рано и держалась за мужа крепко. О таком же надёжном муже мечтала и для своей единственной дочери.

Только вот не получилось так, как загадывали. Подломилось здоровье у отца. Рак лёгких. Опомниться не успели, как нужно было прилетать с Дальнего Востока, хоронить.

За гробом по февральской оттепели Катька шла беременная. Расхристанная, без пухового платка, на сыром ветру, раздавленная тем, что не попрощалась, не прилетела раньше. Матери было не до неё, и никто не подсказал, не научил беречься. Возвращалась к мужу на перекладных, уже с температурой. В военном городке слегла с воспалением лёгких.

Почему-то больнее всего была мысль о том, что папа никогда не увидит её ребёнка. Ей было всё равно, что будет дальше. В госпиталь беременную положили против всех правил, уже с пневмонией. Спасли Катьку лошадиные дозы антибиотиков.

Мужу военврач объяснила, что лекарства повлияют на плод, и что предсказать никто ничего не возьмётся. А Катьке, когда выписывала, сказала:

– Ты, девка, как родишь, – помогай ребёнку набираться здоровья. И не требуй от него, чтобы умел всё то, что другие дети умеют. Будет учиться в школе на тройки – считай, что Бог тебя пожалел.

Родилась дочка. Назвали Сашкой. Похожая на папу – одно лицо. Служили они к тому времени в другом месте, в малолюдной глуши, где и лес, и речка, и свежий воздух.

В отпуске, у Чёрного моря, Катька впервые увидела, как дочка играет с другими детьми, и отличие резануло по сердцу.

Ведомая, доверчивая, любое слово принимает за чистую монету, – среди детей быстро нашлась девочка, которая стала Сашкой помыкать. Сбегай туда, скажи то, принеси сё. Катька чётко видела, как её дочь заставляют себе прислуживать. И как счастлива наивная её девочка тем, что «они подружки»…

– Нету в ней стержня, – делилась Катька с мужем. – Не получается у неё стоять на своём.

– Научится ещё, жизнь длинная.

В школу Сашка пошла уже на «большой земле», в городе в центральных районах страны. В конце первого класса их с мужем пригласили на комиссию. Говорили про коррекционную школу, про условия для раскрытия потенциала ребёнка, когда с ним занимаются педагоги-дефектологи. Катька запомнила из всего только приговор «школа-интернат 7 вида». Как ноги донесли к выходу, как бежала прочь, рыдая, давясь виной, что не уберегла себя и дитя в том промозглом, сыром, продувающем насквозь феврале, – провалилось в беспамятство.

В ту ночь они впервые с мужем серьёзно поговорили. Про то, что не хотела своими рыданиями Сашу пугать, поэтому убежала с комиссии. Про то, как спасали мать. Про то, что будущего не знает никто. Про мир, где без их согласия никто ребёнка в коррекционную школу не переведёт. Про то, будут ли у них ещё дети.

Про то, кем она вырастет, их родная дочь.