Zitate aus dem Buch «Метро 2033: Демон-хранитель»
Вдруг неподалеку послышался треск веток, и Алексей, в момент припомнив историю с кабаном, инстинктивно закрыл собой Анастасию и оглядывался. Блеснула на свету чешуя, а хвост, разукрашенный пластинками гребня, взмахнул на прощание. Тритон. Старый знакомый. Ящер, похоже, привычно развернулся в сторону озера, заметив сталкеров, и теперь понесся туда без остановок, чтобы оказаться в воде, в недосягаемости. Стрелять в него рука не поднималась – не кусается же тварь, вреда никакого.
– Что там было? – испуганно спросила Анастасия.
– Жуткая опасность! Только не вставай! Тут водятся монстры… – Когда еще получится оказаться так близко? И он пользовался ситуацией вовсю, несмотря на протесты. Перчатки сильно мешали, давая возможность оценить лишь примерные очертания ее тела.
– Слезь! Нашел время. Руслан! Ты где? – Сбросить со спины восемьдесят с лишним килограммов далеко не пассивного веса оказалось непосильной задачей, пришлось звать на помощь.
– Тут я. – Морозов давно уже стоял рядом и наблюдал. – А что, помощь нужна?
Анастасия фыркнула, Алексей перестал прижимать ее к земле, но и слезать не спешил.
– Руслан, сними его с меня сейчас же!
– Да ладно… Я ж тоже за безопасный секс, а на вас резиновые изделия в полный рост! Нормально всё.
Бабка вгляделась в мутные от лихорадки глаза, которые не могли скрыть ясного и полностью проснувшегося разума. Разума без малейших иллюзий, такого человека трудно переубедить и поддержать, да и нуждался ли он в этом? Недавно еще казалось, ледяная корка поддалась, начала оплывать и вот-вот осыплется кусками, открывая человеческую душу… Но даже сейчас эти светлые глаза излучали холод. Где-то там внутри все еще работал мощный рефрижератор, поддерживающий температуру почти вечной мерзлоты, и никакой жар не в состоянии на него повлиять. Амалия отвернулась. Этот мальчик прав, замораживая фундамент, на котором было выстроено здание, вместившее всю его жизнь. Она даже попробовала вообразить: мрачная готика пополам с грандиозным сталинским размахом и основательностью. Дом был пустым и темным. А чужак, случайно заглянувший внутрь, провалится в многочисленные ловушки подвалов, осыпающихся лестниц и разобранных полов верхних этажей, заблудится в лабиринтах бесконечных коридоров. Зажечь огонь в очаге способен лишь тот, кого хозяин беспрепятственно пропустит внутрь, оберегая от всех опасностей, защитит, укрывая внутри своего уютного и продуманного сооружения. И этот внутренний свет преобразил бы всё. Но из голубых глаз на нее смотрела только тьма. Нет, просто темнота, обещавшая кому-то спокойные сны и покой. Ему и самому тоже не мешало бы подольше поспать.
Хватит! Стоп! И навстречу страху и тоске, уже помутившим сознание, полыхнула внутри знакомая плазменная яростная вспышка: «Я всё помню! И мой персональный ад всегда со мной, я ношу его в себе, как шрамы от когтей, невидимые, и никому, слышишь, ты, никому не позволю прикасаться к ним! Я останусь таким, пока жив, и до самой смерти, и не тебе судить и что-то решать…»
Только одна тварь может наперекор всему и своим же инстинктам по промзоне гулять – человек.
- Стас рассказал, что вы завтра собрались идти в промзону. Твоя идея?
– Моя.
– Нашел чем гордиться! Первый же там и сгинешь, даже не представляешь, куда тебя черт несет. Я там была – жуткое зрелище.
– Я представляю. Тоже был. Там…
– Там никого нет. Это и страшно. Это место не ждет людей. И как будто радуется, что от них избавилось.
– Хватит из него героя делать. И в лесу кого попало подбирать! В прошлом году хоть нормальный парень приходил, которому верить можно. А этот сидит тут, строит из себя, будто реально крутой какой, опасность его второе имя, что ли? Всей крутизны только морда, когтями покоцанная.
– Нет, мое второе имя Тимофей. – Алексею надоело молчать, будто его здесь и нет. – Так меня называли в Треугольнике. А на языке вашего маленького, но гордого племени оно будет звучать: Тот-кто-ссыт-всем-в-тапки!
Тут такая жизнь, что иногда сам думаю: пристрелил бы кто, что ли…
Ему казалось, он понял, что здесь делает Морозов… Нет, не нежное чувство приводит его сюда, не жалость или обязанность. Если только всего этого понемногу. Светлана не скучала в одиночестве, уход за больной не требовал сидеть рядом весь день, она не парализована, просто очень слабая. Но здесь чувствовалось близкое присутствие смерти. Не пытался ли десантник отогнать ее? При нем и смерть не осмелится переступить порог.
