Buch lesen: «Журналы «Работница» и «Крестьянка» в решении «женского вопроса» в СССР в 1920–1930-е гг.», Seite 10
3.1. Реформа быта и деконструкция патриархальной семьи
Под влиянием революционной риторики И. Ф. Арманд Всероссийский съезд работниц в ноябре 1918 г. заявил, что «семья перестает быть нужной для общества, так как с победой коммунизма все хозяйственные работы и заботы о членах семьи берет на себя коллектив, само государство трудящихся. Все материальные основы семьи исчезают. Брак превращается в свободный товарищеский союз двух равноправных, самостоятельно зарабатывающих членов великой трудовой семьи, …коллективное хозяйство должно заменить домашнее хозяйство и раскрепостить работницу, как хозяйку. Воспитание и содержание детей на средства правительства (в яслях, детских садах, колониях и т. д.) должно снять материальную заботу о ребенке с отца и матери»443. По сути, это манифест женской партийной печати 1920-х гг. И хотя в 1920 г. И. Ф. Арманд признала, что путь к освобождению женщин «долог и тернист. Он требует глубочайшей перестройки всех общественных отношений и величайшего поворота во всех воззрениях и понятиях людей»444, печать занялась этой непростой работой синхронно с государственными органами, причем актуальность темы реформы быта не зависела от меняющихся исторических условий (как в годы нэпа, так и позже).
Большая и важная тема реформы уклада складывается из нескольких значительных тематических направлений:
• Перераспределение гендерных ролей в обществе.
• Реформа семьи.
• Антирелигиозная пропаганда.
• Новое отношение к любви.
Активная производственная пропаганда, военная пропаганда, призывы к женщинам включаться в общественную работу – практически в каждой публикации на эти темы затрагивается так называемый вопрос быта. Фактически в женской печати речь шла о перераспределении гендерных ролей, обязанностей в обществе и семье. Вот как рассуждает героиня в рассказе «Новая жизнь»: «Мужик работает, баба работает. Мужик с поля придет, отдыхать пойдет, а бабе коров подоить, по дому прибрать, за детьми приглядеть, обшить, обмыть, накормить всех. Он уж, пес лохматый, выдрыхнется, а ты еще не ложилась»445.
Для работниц также была важна проблема несправедливого распределения обязанностей в семье, примеров этому множество: работа, политграмота, заседания фабкома, «муж, дети, стирка» – перечисляют работницы фабрики Красный Октябрь в Москве и добавляют: «Есть конечно, и хорошие мужья, но маловато»446.
Подобного рода публикации показывают, что идеи марксистских феминисток встречали активное одобрение читательниц: они жаждали перемен в общественном сознании, а также изменений в бытовой сфере, не желая смириться с двойной нагрузкой – в поле и дома, на заводе и дома и т. д.
Первое место по важности и по объему в женской печати занимали публикации о включении женщин в производственную и общественную сферу. Пресса активно агитировала читательниц участвовать в общественной работе и в новых органах власти: в фабрично-заводских комитетах, в местных исполнительных комитетах и т. д. Новые слова «делегатка», «общественница», «председатель», «коммунистка», «комсомолка», «женорганизатор», «рабселькорка», «женсектор», «женактив», «выдвиженка» и др. отражали новые статусы женщин. Вот типичный пример того, как журнал призывает крестьянок участвовать в местных органах власти:
Бросьте, девки, хороводиться,
В посиделках толку нет.
Вы ступайте делегатками
В деревенский свой Совет447.
Призыв стать делегаткой, чтобы защититься от рукоприкладства мужа, легко найти и в «Работнице»:
Частушки были очень популярны в «Работнице» и «Крестьянке» – этот жанр был хорошо знаком аудитории журнала. Частушки написаны с юмором, героиня частушек – уверенная в себе, ловкая и веселая, хорошо ориентированная в новых реалиях женщина. Вот, например, как в частушке обыгрываются названия новых органов власти, мало понятные неграмотной аудитории: в соседних куплетах фигурируют и женотдел, и «бабком». «Бабком» – творчество автора частушки, слово-гибрид, составленное из слов «баба» и «комитет» – комитет по женским вопросам. Героиня грозит мужу женотделом, а муж пьет и рвется «поучить жену».
Муженек прошел в фабком,
А я в женотделе,
И как силен наш «бабком»
Покажем на деле.
Начал муж было ругаться
(С русской горькой одурел),
Я сказала: «Будешь драться –
Пожалуюсь в женотдел449.
Пресса приводит примеры ожесточенной борьбы, которая разворачивалась в семьях женщин, решившихся на участие в общественной работе. Вот типичный пример: крестьянин Федор Смеюхов решил «не пускал свою жену на делегатские собрания и стал ее бить». Делегатки вызвали его и оштрафовали на 30 руб., он стал «пускать жену на собрания, а теперь опять не пускает. Агафья говорит ему: «Ты меня хоть убей, я все равно ходить на собрания буду». А он вдобавок и самогонщик»450. На вопрос депутаток, что делать, чтобы защитить Агафью, редакция советует принять резолюцию местного Совета или подать на мужа в «нарсуд, т. к. по закону он не имеет права запрещать жене ходить на собрание и тем более бить ее». Сопротивление мужей вызывало также желание жены учиться грамоте или профессии. Новый путь женщины во многих рассказах и очерках начинается с овладения грамотой451.
Почему общественная работа или учеба женщины вызывала гнев мужа? Потому что он «не хочет уступить своей власти над женой»452, потому что «мужчинам страсть не нравится, когда женская власть верх берет»453. Нельзя сказать, что женская печать совсем не отражала представления мужчин. Отражала, но с маркировкой «отсталый взгляд», «от темноты», «как в былые времена». Или сопротивление мужчин включению женщин в общественную и производственную сферу подавалось в печати как заведомо проигрышная позиция: в многочисленных рассказах женщины выходили победительницами в борьбе с мужским миром. Мужик заявлял: «Што за новый режим, мужиков бабам в подначалие отдавать? Где это видано, штоб баба в общественном деле умней мужика была?»454, но вынужден был признать достижения героини. Женская печать активно убеждала, что совмещать общественную работу с семейной жизнью можно и нужно, однако ломка сознания шла очень медленно. Вот какие цифры приводит В. Мойрова: «в 1923 г. в СССР среди крестьянок – делегаток 55 тыс., членов Советов – более 2 тыс., членов волисполкомов по 4 губерниям – 84. В партию вступили: в Рязанской губернии – 9 крестьянок, в Пермской – 9, в Тверской – 3, в Киевской – 15, в Тульской – 17»455. Женская печать отвечала на такие показатели усилением агитации и пропаганды, подсказками путей изменения статуса женщины в деревне и в городе. Идеалом представлялось время, когда «быт уже не ограничен тесными стенами семейной ячейки, когда личная жизнь тесно переплетена с жизнью общественной, – женщина переносит свои хозяйственные навыки, свою внимательность и заботы к станку, в цех, в клуб, на любой участок общественной жизни»456.
Вот типичный пример того, как строилась пропаганда нового образа жизни женщины, решившейся изменить свою жизнь: очерк Н. Алексеева «Мертвый хватает живого»457 в рубрике «Старый враг в новом быту».
Очерк состоит из двух частей, в которых противопоставлены положительные и отрицательные примеры из быта рабочих Иванова. Объединяет эти части описание города: «Хорошо в Иванове, когда синими огоньками сверкает белая пелена снега…». Одна часть очерка озаглавлена «Революция родила новое», в ней собраны положительные примеры новой жизни работниц. Работница с красильной фабрики (фамилия ее не названа) «отучила мужа от пьянства, сама пошла в делегатки, создала образцовый порядок дома и… купила детям шашки. – «Теперь у меня ребята заняты, а я на собрании», – светло улыбается она»458.
Таким судьбам противопоставляются другие – о них речь идет во второй части очерка с заголовком «Теперь революция, и чужих дел нет». В ней рассказывается о том, как мужнин «кулак опускается на плечи женщины, идущей к новой жизни». Примеры описаны без фамилий: работница, член совета, мать двоих детей. «У нее пьяный озорной муж, который нещадно бьет ее за общественную работу. Часто, придя с собрания, вместе с ребятишками она ночует по соседям». Автор очерка описывает два пути, которые есть у женщин: отступить, «горько сжав губы», или выйти победительницей «после жестокой борьбы, принося часто ей в жертву свое здоровье». Слово «развод» не упоминается, но этот вариант описан тоже: «Имея даже ребят, они разрывают навсегда с тем, кто попытался преградить их победный путь». В Иванове пока не было смертельных исходов этой борьбы, а приведен пример из «Рабочей газеты», когда в Донбассе муж убил общественницу, делегатку второго съезда работниц и крестьянок. «Зверство старого проклятого быта, который мстит за то, что гибель его уже записана на страницах истории». Посыл очерка – и рабочие коллективы, и профсоюз, и другие органы недостаточно активно вмешиваются, плохо помогают женщинам в их борьбе за новую жизнь.
На самом деле в очерке речь идет не о старом быте, а о старом укладе, о прежнем распределении ролей в семье и обществе. Ведь работающая женщина, всячески побуждаемая властью и партийными органами к общественной работе, обязательно начинает тяготиться бесправным положением в семье.
Почему мужья так агрессивно реагировали на участие жен в собраниях? Да, они не хотели помогать в домашних хлопотах, но ведь наверняка не в этом причина. Раскрепощение, о котором так много говорили в печати, могло означать неподчинение, неуважение и т. д. В траурной рамке помещена заметка о том, как на Дальнем Востоке, в селе под Владивостоком муж убил и себя, и жену – делегатку Марфу Ковальчук. Драма семьи описана подробно. Муж стыдил, ругал и бил Марфу, когда, уже имея двоих детей, она активно занималась общественной работой. Почти месяц добиралась она до Москвы на съезд работниц и крестьянок. После этого съезда муж избил ее и выгнал из дома. Марфа уехала во Владивосток, нашла работу, вернулась за дочкой, а муж убил ее и себя. Марфе было 33 года. Наследием «проклятого прошлого, грубым, звериным, мужским своеволием и произволом, что до сих пор живет в глубинах нашей темной и отсталой русской деревни» называет автор эту драму. «Погибла в борьбе за новую жизнь»459 – так называлась заметка о том, как «зверь-муж» зарубил топором Лизу Куркину, коммунистку и делегатку, члена сельсовета. Можно еще найти подобные примеры460, они напоминают о том, что в реальной жизни социальные реформы велись методами революций и Гражданской войны.
В «Бабьей песне», опубликованной в «Работнице» в 1925 г., высказано типичное для женского журнала убеждение, что свободу в первую очередь надо завоевать от мужчин. И хотя пропагандисты разъясняли советским женщинам, что главный враг у них с мужчинами общий – это мировой капитализм, с которым надо сообща бороться, в сознании большинства женщин идея освобождения и раскрепощения все же связана с тем, что ближе и понятнее – изменением отношения к женщине в обществе, с ее новым социальным статусом.
Ну-ка, бабы, при вперед. Напирай-ка!
Наша сила, знать, берет: мы – хозяйки.
Уж довольно мужику править бабой,
Хошь цени, а хошь бракуй, да не лапай!
Тьфу теперь на мужнин гнев, на бесчинства,
Нынче с женским наравне пол мужицкий.
Есть теперь у нас Совет – наш заступник,
Если муж по голове бабу стукнет.
В кабале у мужиков долги годы
Ждали красных мы деньков да свободы.
Ой, спасибо Ильичу! Дал нам волю!
Ну теперь уж карачун горькой доле!
Чуть что – мы и в исполком мужиков-то:
Не гордися пиджаком перед кофтой461.
Тезис «Мы – хозяйки» означает победу в многовековой борьбе с мужчиной за лидерство. Иногда эта победа утверждалась силой: героини публикаций могли пустить в ход и молоток, и вилы; «наскочит когда, я сама скалку в руки: смотри, так вот и тресну!.. Присмирели мужики наши»462. «Неужели равноправие бабы в том, чтобы она угощала ухватом мужика», – жалуется пострадавший муж в женотдел463. В дискуссии о женщинах на постах руководителей деревни высказано такое мнение о мужчинах: «Голова у них крепка да ума-то меньше нашего. Падки они на всякие соблазны, на пьянку, на разврат, на растраты»464.
Н. К. Крупская с иронией писала о том, что «часто у нас бывают разделения на «две нации». Раз как-то приехали колхозницы и говорят: «У нас колхоз только женский, мы в колхоз мужчин не пускаем». Я их, смеясь, спрашиваю: «Что у вас две нации, что ли: мужчины и женщины?». Засмеялись и они»465.
Пропагандистские приемы классовой борьбы (агрессивные нападки, создание негативного образа, навешивание ярлыков) переносятся на пропаганду идей женского равноправия. «Женский вопрос» часто превращался в борьбу против мужчин – ведь нужен был образ врага, который мешает равноправию. Казалось бы, что плохого в равенстве? Но ситуация борьбы, конфронтации не предполагает взаимоприемлемого решения, а требует победы одной стороны и поражения другой. Агрессивная пропаганда способствовала более быстрому разрушению патриархальной семьи, отношений между супругами, поколениями, вела к негативным последствиям, которые сказывались и спустя десятилетия.
Подход к мужчинам как к врагам не соответствовал задачам партийной пропаганды сплотить пролетариат и крестьянство без разделения по половому признаку. Однако женская пресса постоянно возвращается к этой теме, трактуя тему борьбы женщин с мужским миром под лозунгом «Победить любой ценой».
Супружество часто называется в печати «горькой долей» работницы, неволей, от которой женщин спас Ленин – «дал волю». Так же рисуется жизнь крестьянки в замужестве: «И мужу грубому веками ты отдавалась в кабалу», «прозябала в неволе – в неволе был родимый край». Октябрьская революция названа «грозовой», женщина «потянулась жадно к свету, с мужчиной равная в правах», она уже пять лет дышит «грудью полной» и собирается править «советским кораблем»466. Свобода, воля – без расшифровки, что вкладывается в эти понятия – превращаются в метафору. Борьба за свободу – одна из транслируемых в печати новых ценностей. Причем оба понятия равноценны по важности: нужна и «борьба», и «свобода».
В женской прессе активно формировалось негативное отношение к традиционным семейным отношениям. Внедрение в сознание женской аудитории образа «семья как кабала» активно шло в начале 1920-х гг. Этот образ поддерживался в многочисленных публикациях в различных аспектах. Публикации в рубрике «Почтовый ящик» в журнале «Работница» позволяют проследить отклик аудитории на такую трактовку семейной жизни. В 1923 г. в подборке писем опубликовано письмо, про которое редакция пишет, что «читательница рассуждает правильно»: «При капиталистическом строе работница, кроме работы на фабрике, за станком несет добавочный каторжный труд по уходу за детьми и за хозяйством. Она не только рожает и кормит, она стряпает, стирает, штопает и пр.»467. Семейная жизнь часто описывалась в таком ключе: жена терпит побои изверга-мужа «с тупой и унизительной покорностью», «в нашей семье еще живы самые отсталые, старые, рабские привычки»468, семья – это побои и издевательства и т. д. Чаще всего избавлением от такой семьи становится развод.
В печати укоренялось представление, что «не от хорошей жизни уходит она от мужа, который и сам бьет, и свекрови позволяет измываться над женой»469. Этой картине противопоставляется жизнь женщины после развода: «Наша семья преобразилась и сама я почувствовала себя человеком! …Я не сижу сложа руки: подрабатываю стиркой белья и взялась за общественную работу. Теперь я всем женщинам буду советовать не хныкать, не бояться разводов: ведь у нас, женщин, есть огромная поддержка – это советские законы»470.
Вопросы семьи обсуждались на совещании работниц и домохозяек, созванном редакциями «Рабочей газеты» и «Работницы» в 1929 г., читательниц просили высказаться по следующим вопросам:
• Отчего происходят семейные неурядицы?
• Кто виноват в этом: мужчина или женщина, или виноваты старые формы семейного уклада, несовместимые с новой жизнью?
• Как изжить семейные неурядицы? Достаточно ли только организации быта на новых началах, как предлагается в статье, или нужны еще какие-либо меры для укрепления семьи. Какие именно?471
Женщины обсуждали рост разводов, обвиняли в этом «большую свободу брака», говорили о несходстве характеров, приводили в пример свои семьи. В рассказах работниц описан конфликт их представлений, сложившихся под влиянием публикаций журнала, и реального положения дел в семье. Работница тов. Ф. рассказывает: «Раньше больше нужды было, а жили мы душа в душу, всегда вместе, вместе ходили в церковь. Во дворе нас семь лет считали примерными супругами, а на восьмой – разрыв. Я занимаюсь общественной работой, а муж кричит: «Ты стала неряхой, тебя дома никогда нет». Ему приходится готовить обед, вести хозяйство. Мне некогда с ним гулять, ходить в театр. В будни я занята, в праздники стирка, уборка, шитье. И вот: обедаем – ругаемся, идем куда – ругаемся, ложимся – ругаемся. Теперь вопрос стоит так – или я должна отдаться семье, что понизит мой культурный уровень, или же я должна расти, а это значит, что моя семья разобьется».
Еще один пример: работница Зорич рассказала, что поступила на фабрику, вступила в партию, втянулась в общественную работу. А муж «от общественной жизни отошел, ничем не интересуется, газет не читает». Дома начались скандалы, муж требовал, чтобы она ушла из партии. Но работница говорит: «Партия меня многому научила, научила быть человеком, поэтому она мне дорога. Дорог и муж …Но все-таки я лучше мужа оставлю, а из партии не уйду…».
Журналист пишет, что «вырвавшись раз из домашней кабалы женщина не вернется в эту кабалу снова, как бы ни тяжело было расстаться с мужем»472. Все семейные конфликты сводятся к выбору «домашняя каторга» или общественная (партийная) работа. О проблемах в отношениях, в сексуальной жизни журналисты и читательницы не пишут никогда. Выход для всех конфликтов предлагается в создании общественных столовых, прачечных и пр., в разделении домашних обязанностей поровну. Семейные конфликты решаются в духе классовой борьбы: «перевоспитание» мужа или развод. Целью таких публикаций было поддержать женщин в их стремлении «сбросить ярмо» бытовых проблем, а не «укрепление» семьи.
Дискуссию в «Работнице» вызвало письмо473 читательницы-коммунистки А., которая не знала о том, что ее муж был осужден в годы войны за растрату. Героиню исключили из партии и обвинили в том, что она «засоряла партию», ей «предлагают развестись с мужем», но она не хочет «отнимать у детей хорошего отца». Вопрос читательницы к журналу: можно ли «продолжать совместную жизнь с мужем и отцом моих детей»? Комсомолка Гаганова высказала мнение, что «комсомолка и партийка, вступая в брак, ответственна не только за себя, но отвечает и перед организацией»474. Работницы решили, что дальше А. должна «стараться мужа своего держать под строгим надзором и направлять его работу и мысль по правильному руслу». Вот наглядный пример того, как в семейном укладе пропагандировались неравноправные, изломанные отношения мужа и жены, один из которых должен контролировать и изменять «мысли» другого.
Особое отношение к семье формировалось у женщин – членов партии: партия для них стояла на первом месте, как и обязанности коммуниста, а не жены. В пример можно привести очерк «Выше»475. Член партии, следователь нарсуда в Качуге Алексеев после работы едет в соседний городок, «кутит там в компании чужих людей-торговцев, спекулянтов». У Алексеева два лица: одно – партиец, другой – «разложенец». «Жена…, нет, член партии Алексеева» спорила с мужем, уговаривала, требовала прекратить гулянки.
Журналист пишет: «Мы не знаем, сколько ночей не спала Алексеева, думая о муже-коммунисте, мы не знаем о ее переживаниях, мы можем лишь догадываться, как в Алексеевой боролись женщина и коммунистка». И жена решила «побороть в себе чувства жены-друга, побороть в себе женщину». Она выступила на заседании пленума райкома партии и разоблачила своего мужа-коммуниста: «Разложение, болезнь мужа вскрыла твердыми и острыми словами… Коммунистка обличала, бичевала мужа – настоящая работница и коммунистка!..Алексеева своим шагом показала, что жизнь общественная для новой женщины непоколебимо выше личной привязанности и семейной жизни». Эта история рассматривается журналистом как пример для подражания. В нем, помимо всего, проявлено и отношение к семье как к второстепенной и далеко не личной сфере жизни человека. Подобные примеры позволяют говорить о деконструкции семьи в этот период.
Идея, что супруга или супругу можно и нужно «перевоспитывать», активно пропагандировалась в печати. Типичным можно считать рассказ «Егор и Матрена»476. Муж замахнулся на жену, назвал ее «шишига» и «фефела», а она решила больше не терпеть побои и оскорбления, не быть больше «его псом». С помощью сельсовета она разделила имущество и переселилась к сестре. Противостояние продолжалось и в труде: Матрена стала звеньевой, ударницей, а Егор – передовым пахарем. Слава к Матрене пришла «как яркая, цветистая и радостная весна». Егор «понял» свои ошибки и попросил прощения у жены за то, что «зверь был лютый и изверг»477. Таков счастливый финал рассказа о перевоспитании мужа путем угрозы развода и трудового соревнования.
В женской печати антирелигиозная пропаганда логично встраивалась в тему семьи и реформы уклада. Отдельное тематическое направление представляет антирелигиозная агитация среди женщин. Женская аудитория требует особого подхода, ее интересуют темы «не отвлеченного характера», «верующая женщина ни капельки не расположена относиться к мужу своему так, как учат всякого рода «отцы церкви», – пишет В. Сарабьянов в «Практических указаниях агитатору»478. Постоянное присутствие антирелигиозной пропаганды в том или ином виде в «Крестьянке» и «Работнице» отмечается на протяжении 1920-х гг. В 1930-е гг. эта тема появляется в журналах значительно реже, ее актуальность снижается.
Женская пресса рассказывала о новых праздниках, об октябринах детей, противопоставляя их привычным церковным479 праздникам и обрядам. Часто антирелигиозная тематика присутствовала в частушках:
Все, что связано с религиозными обрядами, позиционировалось как «отсталость», «суеверие», «косность». Новые традиции и даже новые имена для детей активно обыгрывались в частушках:
Одурела ты, Арина,
Дочь назвала Октябрина,
Взгляд твой что ли ослеплен?
Разве в святцах нет имен?
Отвяжись ты, Парасковья,
И по святцам, на здоровье,
Называй своих ребят:
Куплий, Савва или Панкрат,
Мокродула, Секлетея,
Фекла, Дарья иль Матрена…
Я ж свободе Октябрю
Свою девочку дарю481.
Рассказ В. Полянского «Кто виноват?»482 с подзаголовком «Уральская быль» – пример наиболее показательной публикации на тему борьбы с религией, дающей, кроме того, и представление о различных аспектах деконструкции семьи в 1920-х гг.
Рабочий Глазырин, коммунист с 1917 г., убил собственную новорожденную дочь потому, что жена ее окрестила. Рассказ ведется от лица Глазырина, который «два года тому назад начал выписывать газету «Безбожник», и до того времени человек нерелигиозный, я стал углублять свое безбожие и, самое главное, – стал пропагандировать безбожничество среди рабочих завода»483. Он устраивал октябрины и настоял, чтобы сына его друга назвали «Великий Труд», хотел назвать своего сына «Вил» в честь В. И. Ленина. Но родилась девочка, жена не хотела давать ей «нечеловеческое имя» и крестила ее. На крестинах Глазырин напился, потому что «понял, что старый рабочий, твердый коммунист, ярый безбожник Глазырин умер, вместо него стал жить гадкий, плесневелый слизняк»484. Когда гости ушли, он подошел к печке, где лежал ребенок, и ударил его кулаком. Ребенок умер, Глазырин решил похоронить его тайно, бросил «трупик в реку», а утром пошел на работу. В последнем слове на суде Глазырин сказал: «Гадкий я человек, преступный… Но может не один я виноват в этом страшном преступлении, может быть, часть вины лежит и на тех, кто сейчас стоит за моей спиной и проливает крокодиловы слезы». Суд вынес приговор – 5 лет лишения свободы, но понизил срок наказания до одного года.
Журнал «Работница» задал читательницам такие вопросы:
1. Почему Глазырин убил ребенка?
2. Как должен был поступить Глазырин?
3. Виновна ли жена, ее родственники и «кумушки» в преступлении Глазырина?
Рассказ очень заинтересовал читательниц, они активно участвовали в обсуждении. Работницы фабрики «Розы Люксембург» даже инсценировали суд над рабочим Глазыриным и провели его в своем фабричном клубе. Обзоры писем публиковались в журнале несколько раз.
Что написали работницы в обвинение Глазырина485:
• Глазырин безвольный человек, не сумел воспитать в себе борца с бытовыми предрассудками.
• Работница Никульшина (Москва) считает Глазырина плохим коммунистом: «Если с женой трудно было справиться, он должен был развестись с ней или заявить в комячейку о том, что пока он бессилен бороться с женой».
• Работница Скорупская из Нежина считает, что Глазырин прилагал мало усилий, чтобы перевоспитать жену, «ведь перевоспитываются же у нас тысячи и десятки тысяч работниц и крестьянок», нужно было не перед рождением ребенка взяться за воспитание жены, а постоянно руководить ею.
• Ученица техникума Солорова думает, что Глазырину нужно было прогнать пьяных родственников и октябрить ребенка даже после крещения. А потом разойтись с женой, которая не понимает его, …самому воспитать ребенка.
• Работницы удивляются, как сознательный рабочий-коммунист не разошелся с такой мещанкой-женой486.
Что пишут работницы в оправдание Глазырина:
• «Ошибка Глазырина в том, что он женился не на комсомолке или коммунистке, которая была бы ему товарищем и другом, а на мещанке…».
Что пишут работницы в оправдание жены:
• «Она не поборола того, что с детства было ей привито. Жена – жертва темной, несознательной среды. Наша задача – вывести таких из темноты и суеверий на правильный путь, воспитать их, а тогда и обвинять».
Что пишут работницы в обвинение жены:
• «На преступления, на взяточничество толкают жены-мещанки своих мужей, в которых видят не друга и товарища, а толстый карман. Нельзя гладить их по головке и оправдывать, ссылаясь на несознательную окружающую среду»487.
Итоги этой дискуссии подвела С. Н. Смидович488, одна из руководительниц Женотдела ЦК партии. Она высказала именно ту точку зрения редакции и Женотдела по широкому кругу проблем семейных отношений, которая представлена в многочисленных публикациях женской печати:
• «Преступление Глазырина явилось следствием его неправильного, некоммунистического отношения к женщине. Жена – мещанка, полюбившаяся ему как женщина-самка, в которой он даже и не постарался разобраться, как в коммунисте и товарище».
• «Правы те работницы, которые в своих письмах отмечали, что Глазырин слишком мало внимания уделял настоящему, глубокому перевоспитанию своей жены».
• «Не надо было пролетарию Глазырину уподобляться истеричной барышне: нервы, мол, не выдержали в серьезную минуту».
• «Глазырин говорит, что любил и сейчас любит жену. А позвольте спросить, за что же вы ее так крепко любите? Друг она вам, товарищ по борьбе? Что привлекло вас так сильно к ней, несмотря на все случившееся, на ее склонность к мракобесию, к попам, к кумушкам? Загляните в себя поглубже и сознайтесь: любите вы в ней самку. Самку, жену, домашнюю хозяйку искали вы в ней, а не человека, друга, товарища».
• «Не коммунист, а мещанин Глазырин в своей личной жизни… Не хватает у него настоящего пролетарского, коммунистического чутья».
• «Рассказ называется «Уральская быль», значит Глазырин – живое лицо, не герой рассказа. Большую, глубокую коммунистическую работу придется проделать ему над собой, чтобы изжить все некоммунистическое, мещанское, что держит его в своих цепких лапах»489.
Тема разводов часто обсуждалась на страницах женских журналов. Читательницы активно высказывались на эту важную для них тему. Чаще всего они предлагали:
• Не давать развода без согласия второй стороны.
• Выявить причины развода, они должны быть уважительные.
• Найти сторону, виновную в разводе, и сурово наказать.
• Развод давать только там, где регистрировали брак.
Понятно, что цель женщин – усложнить развод и обеспечить свои экономические интересы. Журналист разъясняет, что эта позиция неправильная, т. к. «когда женщина наравне с мужчиной вовлекается в строительство, рассматривать женщину только как жену при муже… мы не можем. Женщина не только на словах, но и на деле должна быть равноправной мужчине и идти с ним в ногу. Тех, кто гнусно поступает с женщиной, бросая ее на произвол судьбы с ребенком, советское государство сумеет одернуть»490. Наряду с подобными дискуссиями женщинам показывали положительные примеры. Молодая женщина, счастливая в браке, подала в суд на бывшего сожителя, который бросил ее, узнав, что она беременна. В очерке нарисована новая советская семья, построенная на любви, других мотивов нет и быть не может. Муж рассказывает: «Мы ведь любим… У нее нет …расчетов. Мы живем просто, хорошо… Она работает, я работаю. Мы делим все: и труд и жизнь. И мы ничего не ищем»491. Суд затеян, чтобы показать «истинное» лицо отрицательного героя и обязать его платить алименты в наказание за «несоветское поведение».
Выход из всех семейных проблем марксистские феминистки и журналисты женских изданий видели в развитии сферы общественного питания и бытового обслуживания, в увеличении количества яслей и детских садов. И. Ф. Арманд назвала в 1919 г. домашнее хозяйство одним «из звеньев цепи, сковывающее работниц»492. Множество публикаций на темы быта показывали примеры нового уклада и критиковали недостатки в этой сфере. Звучные заголовки «Революция быта»493, «Берем Перекоп быта»494, «Старый быт надо бить»495 полны риторики революционной эпохи, как и вообще публикации на эту тему. Пресса предлагала простые решения проблемы быта:
Пример заботы советской власти о рабочих и нового уклада описан в юмористическом рассказе «Как тетка Авдотья в трусах ходила»498. Цикл рассказов про тетку Авдотью с иллюстрациями публиковался в 1925 г. на последней полосе «Работницы». Ситуации, в которые попадает героиня или ее муж, как правило, комические, однако подтекст у них вполне серьезный – героиня приспосабливается к новым условиям жизни. Работница Авдотья рассказывает подружке, как ездила в дом отдыха им. тов. Ленина по путевке завода. Авдотья пошла за бельем, а «няня» ее спрашивает, возьмет ли она «трусики». «Я думала, трусики это – что кролики, да и говорю: Нет, не надо, куда мне их!» Утром выяснилось, что «трусики – штаны попросту». Утром тетка Авдотья увидела, что все женщины «превратились в мужчин. Взяли, да все в трусы-то эти и нарядились…». Героиня называет это «наваждением бесовским», однако оказалось, что в столовой все женщины также были «в штанах, как мужики». Авдотье понравилась новая одежда: «Хожу…Легко, хорошо», однако дальше с ней произошел конфуз. В уборной «сняла трусы-то эти, а надеть-то никак и не надену. Тесемочка-то, значит, выдернулась у меня, трусы-то растопырились как аэроплан. Ну, думаю, улечу с ними. Прощай, завод и прощайте, мои родные!». Больше Авдотья трусы не надевала.
