Buch lesen: «Купола в окне»

Зёрнышки

Новое слово

Новый год уже был позади, но ёлку в семье коммуниста Павла Кирилловича ещё не убрали. Она сверкала игрушками, мишурой. Днём была лёгкой и прозрачной, вечером таинственной от горящих гирлянд, а ночью страшноватой. Стояла чёрная, зеленовато светились фосфорные узоры на стеклянных шарах. Маша старалась на неё не смотреть, пряталась под одеяло.

Маше было восемь лет. Жили, папа, мама, Маша и её младшие брат и сестра в селе, в деревянном доме.

В тот день мама с утра затопила баньку и велела Маше помыть в ней полы. А потом, как печка протопится, закрыть трубу, пораньше, с угольками. Маша заигралась с братом и сестрой, а когда уже родители должны были прийти с работы, вспомнила о баньке. Печь протопилась, остались красные, подёрнутые лёгким синим пламенем, угольки. Маша поскорее, чтобы не остыла печь, захлопнула трубу. В бане было жарко, Маша скинула шубку и платье, осталась в старенькой майке. Чтобы никто не увидел её в таком виде, закрыла дверь на толстый кованый крючок. Начала мыть пол.

… Такого с нею ни разу не было. Вдруг стало звенеть в голове. Она оказалась лежащей на полу. Накинула шубку, а крючок не поддавался. Не открывался, и всё. Потом обнаружила, что лежит в сугробе на углу дома. Потом увидела разноцветные огоньки, услышала смех, брат с сестрой тормошили её. Папа поил её крепким сладким чаем, а она лежала в постели. Мама что-то говорила о Рождестве. Что это? Кто-то белый и светлый стоял рядом.

Утром искрились расписанные морозом стёкла. Сверкали игрушки на ёлке. Почти ничего она не помнила из вчерашнего дня. Только новое слово, как сладкая льдинка, перекатывалось во рту. Рождество…

Крещенская вода

Снова температура… Под сорок. Пятилетний сын раскраснелся, плачет. Я беру его на руки, а он меня не видит, смотрит куда-то. Непонятно куда… Щиплет меня, карабкается выше, прямо забирается мне на плечи. Мне страшно.

Так уже было много раз. Как-то знакомая сказала, что надо умыть трижды чистой холодной водой, и что она мне напишет на бумажке заговор. Я от заговора отказалась, словно во мне, не крещёной, кто-то сказал – не бери. Но слова о воде запомнились.

Обычно несколько раз обмывала пылающего ребёнка, и он минут через двадцать успокаивался. Да, мне же совсем недавно соседка дала Крещенскую воду! Она холодная, а уж чистая – хрустальная просто!

Наливаю в кружечку. Немного в ладошку, умываю личико сына, и он немедленно обмякает у меня на руках. Ещё секунда, и он тихо-мирно спит. Я потрясена.

…Прошло немало лет, приняли крещение и сын, и я, и все родные мои. Но иногда вспоминается это первое чудо общения со святыней.

Побелка

В детстве на окнах не было ни тюля, ни цветастых длинных штор, а коротенькие шторки – «задергушки», которые закрывали нижнюю половину окна. Шились они мамой из белого ситца в цветочек, светлые, лёгкие, нарядные.

В первые годы нашей семейной жизни не было денег на дорогие шторы, и я купила легкую китайскую ткань. На окнах, как в детстве, появились «задергушки». Только я их повесила не на веревочки, а на тонкую проволоку.

Дочке было два года, когда произошла эта страшная и удивительная история. Затеяла я побелку. Пол обильно смочила водой, диван выдвинула на середину комнаты. Комод упихала в угол, благо он по мокрым доскам уехал туда легко. Поставила на него ведро с известью и взгромоздилась сама. Дочка шлёпала босыми ногами по полу, лазила по дивану – занималась своими делами.

Помню, увлеклась я побелкой потолка, особенно вредным оказался угол: как ни исхитряюсь, не могу пробелить – кисть новая, пружинит, топорщится. И вдруг чувствую сильный толчок в спину. Поперек спины, мягкий, как будто ударили ватным валиком, и сильный – даже покачнулась, чтобы не упасть. Обернулась посмотреть, и вижу: дочка моя подобрала проволоку от «задергушек» и метит ею в электророзетку… Раньше к розетке нельзя было подобраться, диван у стены стоял. А пол – мокрый, а она – босиком… И я не успеваю соскочить с комода!

Закричала я, вопль из груди вырвался, дочь с перепугу проволоку бросила. Не помню, как я рядом оказалась, схватила её, мокрую – она умудрилась платьице о пол измусолить. Прижала к себе, и ревём обе. Она – от испуга, я – ещё и от радости, что спасла.

И только позже, когда дочь, всхлипывая, притихла на руках, я вспомнила о мягком ударе в спину.

Дочь уже взрослая, а как будто вчера было…

Стремнина

Всё моё детство прошло в местности, где не было реки. Была «гусиная речка», небольшая канавка в низине, по которой бежал ручеёк. В некоторых местах были ямы, там получались мини-озёра, довольно глубокие, с илистым дном. Там и барахтались. Плавали по-собачьи. Однажды я чуть не утонула, девочка-одноклассница меня спасла. С тех пор ненавижу глубину.

Будучи студенткой, ходила в бассейн. Там нас учили плавать по-настоящему. Мне очень нравилось плыть быстро-быстро, изо всех сил, а потом отдыхать. На короткой дистанции я обгоняла нашу спортсменку, что участвовала во всех соревнованиях. Но на длинную дистанцию меня бы не хватило. В бассейне не боялась глубины – вдоль дорожек были протянуты канаты с пенопластовыми цилиндриками, в любой момент можно уцепиться.

Когда уже была замужем, мы переехали в посёлок, через который протекала река. Однажды летним днём мы всей семьёй отправились отдохнуть на реку. Сыну в то пору было пять лет, а дочке годика два. Неширокая река у берега была спокойной, мелкой, все камешки видны. А по средней части реки проходила стремнина, поток с бурным, стремительным течением. Скорость воды там была мощная.

Сын играл у берега, забредал в воду, носил камешки. Муж занялся костром, мы с дочкой сидели на покрывале, она играла у меня на коленях. И вдруг я увидела, что сынишка забрёл глубоко, вода подхватила его. Миг – он уже на стремнине. Течение понесло его от нас!

Время замедлилось. Сначала я онемела. Потом усадила дочь на покрывало и бросилась к реке, в бурлящий поток. Как я плыла! Никакие наши соревнования в бассейне не сравнятся с этим броском, но навыки пригодились! Как я сына догоняла! Он – смеялся. Он не боялся, для него всё было игрой – он уплывает, мама догоняет. И – догнала. Вынесла, смеющегося, мокрого, на берег, далеко от того места, где мы расположились, и ноги подогнулись. Сидела на берегу, сын топтался рядом.

Говорят, там, на стремнине – глубина. Но я не думала об этом.

И тьма не страшна

Хватились – на ужин хлеба нет. Зима, ранний вечер, а на улице темень.

Решили с маленькой дочкой сходить в ночной магазин. Вышли за ворота – жуть. В заброшенном госпромхозе ветром жесть колотит, скрежет стоит. Тени стоят вдоль дороги. Ямы под ногами, а еще через пустырь идти…

Как-то добрались мы до магазина, отдышались там, согрелись. Надо идти обратно. Подходим к пустырю, а там – будто стена темноты. Страшно – сил нет. Дочь ко мне жмется. Или я к ней…

Говорю:

–Давай молитву читать.

Она сразу согласилась. Начали потихоньку: «Богородице, Дево, радуйся…».

Тут же за домом, на той стороне пустыря, три луча вспыхнуло. Что уж они там включили – не знаю, но – словно прожекторы устремились в небо, всё стало видно.

Прошли пустырь. Выбрались на трассу. Читаем, вернее поём, «Богородицу». Лучи за домом погасли, зато вдалеке зажглись фары стоящей на обочине машины. Осветили дорогу, каждый камушек стал виден.

Не заметили, как дома оказались. Дочь – светится от радости:

– Мам, Богородица нас до дома проводила!

Пенсия для сына

В нашей районной больнице сказали:

– Всех детей с таким заболеванием, как у Вашего сына, с пенсии сняли. Так что на комиссию можно и не ездить.

Тем не менее, мы собрались в дорогу. Если бы не нужда, не стали бы нищенские копейки собирать, но жить на что-то надо, моей зарплаты не хватает.

Приехали в городскую поликлинику, там врачиха твердит то же самое:

– Пенсию нынче не дадут. Впрочем, раз приехали, сходите на комиссию.

Унесли документы, приняла секретарша, и в третий раз мы слышим, что надеяться нам не на что. За окончательным ответом нужно было прийти на следующий день.

На ночлег остановились мы у доброй родственницы, Любы. Пустила нас, хотя к ней в тот день ещё одна гостья пожаловала, известная в наших краях ворожея.

Слышу я, как на кухне Люба о нашей нужде ворожее рассказывает. Что та отвечает – не знаю, но смотрю, идёт Люба воодушевленная и объявляет:

– Вот женщина, которая у меня гостит, согласна вам помочь. Сделает вам заговор на платочки, утром этими платочками лицо оботрете, и пенсия – ваша!

Я уже тогда очень хорошо знала, что колдовать и ворожить нельзя, отвечаю жестко:

– Люба, это – грех.

Из Любы сразу будто воздух выпустили, сникла, глаза погасли. Говорит недовольным голосом:

– Я ж вам помочь хотела.

– Люба, – смягчила я голос, – у нас есть средство получше.

– И что же это? – в Любиных глазах мелькнула ирония.

– Молитва.

– Какая молитва?!

– Отче наш… – и я прочла молитву до конца, и перекрестилась.

И тут в глазах нашей всегда доброй Любы мелькнул злобный огонек, она произнесла насмешливо:

– Ну, посмотрим, как вам завтра молитва поможет.

Утром встали мы с сынишкой очень рано, приехали, а у двери, где комиссия заседает, уже очередь. Сидим, ждем. Я молитвы читаю, все, какие знаю, не выспавшийся сын рядом прикорнул. Сижу, думаю:

– Господи, если нет на то воли Твоей, то и не надо нам этой пенсии, проживём как-нибудь. Обидно, Господи, что колдовка злорадствовать будет. Ну да на все воля Твоя.

Надо ли и говорить, что врачи из комиссии, посовещавшись, «в виде исключения» дали сыну пенсию ещё на год.

…Люба сказала недавно, что креститься собралась. Как-то встретила я и ворожею, на её шее тоже крест красуется. Но вот оставила ли она свое чёрное ремесло – не могу сказать.

Символ мира

Дочь семиклассница говорит:

– В школе задали нарисовать эмблему «Символ мира». Что-нибудь такое, что означало бы самое лучшее, самое мирное на Земле.

Стали думать. От чего зависит мирная жизнь? От человека, от его отношения к жизни. Что нарисовать?

Земной шар в человеческих ладонях… Голуби в небе… Солнечный луг, бабочки-ромашки… Ребёнок бежит по траве. Мамины руки. А еще лучше – ребенок на руках у мамы.

И вдруг перед глазами встала икона. Богородица и Младенец. Я замерла, потрясённая этим открытием. Как всё просто! И в то же время – непостижимо. В иконе Богоматери с Ребёнком – точка схода земного и Небесного. С неё всё начинается, ею заканчивается…

Дочь так и не сказала, что выбрала для рисунка. Да это и не важно. Придёт время, и она, очень на это надеюсь, поймёт, что лучшего "Символа мира" – не найти.

Буханка хлеба

Пришла как-то знакомая, у неё семеро по лавкам, а муж – то гуляет, то болеет, и работать некогда. И вечно у них на столе шаром покати. Получит детское пособие, наберёт сладости-вкусности, халву там, рыбу копчёную, и мигом деньги проедают. Снова есть нечего. Тогда мать семейства берёт пару матерчатых сумок, и ходит по гостям.

Ко мне пришла. Отдала я ей буханку хлеба. Думала, у нас ещё есть. Сели обедать. Хватились, а хлеба нет.

Взялись домочадцы меня ругать на все лады, что последнее отдала, и суп есть не с чем. Опустила я голову и думаю – что же делать?

Слышу через открытую форточку – соседка зовёт. Вышла, а она мне через забор подаёт буханку, горячую!

– Испекла, попробуйте!

Положила я хлеб перед своими домашними на стол, они дар речи потеряли. И не ругали больше, что последнее отдала.

Незнакомый лес

Позже мы пытались понять, как так получилось – шли прямо на восток, оказалось, что ушли на юго-запад. Разгадка проста: поднялись на сопку, двинулись по её круглому склону, неуклонно забирая вправо, вправо…

Вообще, кто нас дёрнул идти за грибами вечером, да ещё в пасмурный день? Хоть бы перекрестилась на дорожку…

Не успели оглянуться, как оказались в незнакомом лесу. Всегда был знакомый, но сейчас стоим и ничегошеньки не узнаём. Новые овраги, поляны с корягами. Дети хнычут:

– Пошли обратно.

Куда – обратно? Замерли на большой круглой поляне и не можем сообразить, с какой стороны на неё вышли. Ведерко с маслятами руку оттягивает. На березах мох растёт со всех сторон, север-юг не определить. Солнца нет, небо в тучах. Дождик накрапывает. Глухо, тихо. Только комары звенят.

Пересекли поляну, дети кричат:

– Мам, тут дорога!

Спустились к дороге. Идём. На западе, неведомо откуда взялась, показалась островерхая сопка. Не должно её там быть, но она есть.

Дети:

– Мама, ты не боишься?

– Нисколечко. По дороге же идём! Скоро куда-нибудь выйдем.

Дорога тянется, петляет. Не слишком накатанная, но иногда, судя по колеям, ездят по ней. Идём, прислушиваемся. Чем дальше, тем глуше. Вот уже не слышно ни гула машин, ни лая деревенских собак. Поют, ноют комары.

– Мам, страшно, пойдем обратно…

– Пошли.

Развернулись, идём в другую сторону. Стали попадаться разломанные маслята на обочине.

Иду, молюсь про себя. Темнеет. Дети хнычут. Потихоньку начинают всхлипывать, набирают голос.

– Чего ревёте? – говорю я и стараюсь, чтобы голос звучал веселее и не дрожал, – Помните молитву Ангелу Хранителю? «Святый Ангеле Божий, хранителю мой, моли Бога о мне!»

Слезы высохли, с жаром помогают мне. Потом во весь голос поем «Отче наш», «Богородице, Дево, радуйся», «Царю Небесный». Молюсь так, как мало когда в жизни. По-настоящему. Успеваю от себя мысленно вставлять мольбы, чтобы Господь вывел нас из леса.

Старая лесовозная дорога резко отворачивает в сторону, и мы не знаем, идти ли по ней. Стоим, и поём молитвы.

И вдруг сын:

– Мама, там, внизу, какой-то забор…

Берёзовая изгородь! Я несусь под гору, дети с плачем и нервным смехом – за мной.

Вылетаем – огороды! Незнакомое село! Недалеко видна водонапорная башня, похожая на ту, что на другом конце деревни, у садика. Так это она и есть!

Я опускаюсь на колени в мокрый мох. «Слава Тебе, Господи, слава Тебе!»

Скорый помощник

В пятницу, поздно вечером, уложила маленьких детей спать. А сама не могла уснуть, зуб разболелся. Часам к трём ночи уже не было мочи. Муж был на недельном дежурстве, на далёком лесном кордоне. Да и куда поедешь? В больничке поселковой дежурный врач может укол сделать. Доехать не на чем, дойти по жгучему морозу нереально. Детишек оставить не с кем.

Посмотрела в зеркало: дупло в зубе. Из лекарств нашёлся парацетамол. Запихала кусочек в дупло. Зуб воет. И вот, обливаясь слезами и хлюпая носом, вспомнила-таки о том, что есть у меня молитвослов, а в нём – молитва о зубной боли, святому Антипе.

Как я ему молилась! Он – мученик, принял смерть через сожжение в медном быке! Это какая боль! А, став святым, попросил у Бога дар по молитве к нему исцелять зубную боль. Прочла молитву несколько раз. Обессиленная, приткнулась к подушке.

Проснулась утром. Дети пищат и дерутся из-за игрушки. Окна сверкают солнечными ослепительными узорами. Про зуб и не вспомнила сначала. Всю субботу и воскресенье побаивалась: вдруг снова боль проснётся? Тишина.

В понедельник вернулся с кордона муж и увёз меня в больничку. Зубной врач долго рассматривал зуб с дуплом, шевелил его.

– Не болит?

– Не-а.

– Чем лечили?

– Парацетамолом…

– А ещё чем?

– Молитвой….

– Не обманывайте меня. У вас нерв убит. Каким лекарством?

Так он мне и не поверил. Но факт, как говорится, налицо. «Радуйся, Антипо, скорый помощниче в болезнех наших!»

Умягчение злых сердец

Приехали в наш посёлок врачи из областного города, врачебно-трудовая экспертная комиссия – ВТЭК, которая устанавливает наличие, причины и степень инвалидности. Много народу собралось. И мне нужно было обязательно её пройти.

Очень суровая врач приехала в составе комиссии. Люди выходили из кабинета в слезах. У кого была вторая группа инвалидности, тех переводили на третью. С тех, у кого третья, совсем инвалидность снимали.

Я к ним в город ездила каждый год. Много приходилось пережить мытарств. То заново заставляли все анализы сдавать, то назначали дополнительное обследование. Каждый раз оставляли на группе с трудом, несмотря на то, что заболевание прогрессировало.

В этот раз я особенно переживала – в прошлом году пропустила приём, не ездила в город, сильное было обострение, не до поездок было.

Вспомнила вдруг, что есть в сумке икона "Умягчение злых сердец". Начала молиться изо всех сил.

Вызывают. Сердитая сразу обрушилась на меня, а вторая говорит:

– Давайте её пожалеем…

Вот тебе и "Умягчение злых сердец"! Сердитая не сразу, но согласилась, и врачи не просто отпустили меня с миром, оставили мою вторую группу, но закрепили её пожизненно… На комиссии больше ездить не пришлось.

Пресвятая Богородице, моли Христа Бога о нас!

Не знаю, чем лечился

Сыну было лет семнадцать, когда он внезапно заболел. Поднялась температура. Встал с кровати – и потерял сознание. Отвезли в сельскую больницу. Сразу же положили его в отделение.

Пришла навестить – похудел невероятно, осунулся, ходит, шатаясь. Главное – врачи не могут определить, что за болезнь. Предположительный диагноз: воспаление плевры, но не все симптомы сходятся. Прописали лечение, не особо на него надеясь.

– Мама, – сказал сын, – привези мне святой воды.

Через день я на велосипеде ездила к сыну в больницу, привозила святую воду из храма в бутылке из-под минеральной воды. Привезу, а другую бутылку, пустую, забираю. Никто в палате и не знал, что это не минералка, а вода святая.

Сын пошёл на поправку. В день выписки врач задумчиво проговорил:

– Я не знаю, чем ты болел, я не знаю, чем ты на самом деле лечился, но ты здоров.

Сын нисколько не сомневается, что только святая вода и молитвы наши помогли.

Ничейный склад

Сын Володя приехал на выходные. Он учился в соседнем посёлке, в профтехучилище.

Мама заглянула в его комнату, и увидела на полке новые стекла от фар. То ли от мотоцикла, то ли от другой техники. Круглые рифлёные стеклышки лежали стопкой, аккуратно переложенные хозяйственной бумагой.

– Откуда эти стёклышки?

– Мы с пацанами нашли заброшенный склад. Там этого добра…

– Не может быть склад ничейным! У него есть хозяин.

– Мы столько раз залазили, и ничего.

– Может быть и ничего, до поры до времени. Ты понимаешь, что это – воровство?

– Понимаю, – вздохнул сын.

– Вернёшь всё назад?

– Нет… Но я обещаю, что больше не пойду.

Мать тяжело вздохнула.

На следующей неделе в училище было родительское собрание, и она приехала. Собрали родителей, в основном это были мамочки, в актовом зале.

Выступали преподаватели, рассказывали об успехах или нерадении их чад. А под конец вышла женщина в милицейской форме.

– Я из детской комнаты милиции, – объявила она, – Вчера у нас, по жалобе жителя посёлка, был рейд. И на его складе мы задержали следующих учащихся.

Она начала зачитывать список. Мать Володи слушала, замерев. Имени сына не прозвучало. Позже он сказал, что отказался идти «на дело», а все, кто пошёл, оказались на учёте в Детской комнате милиции. Вот тебе и «ничейный склад».

Патрончики

Сын учился в городе, в техникуме, на первом курсе. Стояла суровая зима. Сын собирался ехать на учёбу, мы собирали продукты. Кроме спортивной сумки через плечо, было ещё две поклажи. Одна сумка – с замороженными мясом и капустой, вторая – с пирогами.

Проводили нашего путешественника до микроавтобуса. Часа через четыре он должен был добраться до общежития. Спустя какое-то время вдруг появилось чувство непонятной тревоги, душевного томления. И я, бросив все дела, пошла к иконам и начала читать акафист святителю Николаю Чудотворцу. К концу чтения душа успокоилась, но я ждала, не могла дождаться, когда пройдут четыре часа, чтобы позвонить сыну.

Наконец время прошло. Позвонила:

– Как доехал?

– Нормально, – бодро ответил сын. Но что-то в его голосе меня насторожило.

– Потом расскажу, – успокоил сын.

В следующий приезд он поведал историю. Оказывается, он взял у отца-охотоведа горсть патронов для мелкокалиберки, и, завернув в бумагу, положил на дно заплечной сумки. Кто-то из однокурсников попросил его эти патрончики привезти. Но, как назло, по пути в город микроавтобус остановил наряд милиции, и началась проверка багажа на наличие оружия и наркотиков. Если бы нашли патроны, крупные неприятности были бы как у сына, так и у отца.

Я дома молилась святому Николаю Чудотворцу, а милиционеры методично проверяли сумки. Проверили свёртки с капустой, мясом, пирогами, заглянули в наплечную сумку. И …ничего не увидели. Отпустили микроавтобус с пассажирами.

Надо сказать, что святителя Николая Чудотворца сын очень любит. И впоследствии наш любимый святой не раз спасал ему жизнь.