Невидимка преследовал меня недолго. Либо я просто перестала различать его голос среди сотен других, уже студенческих – принадлежавших людям, которых я могла видеть, трогать и всячески физически ощущать. Я выдохнула – во рту еще оставался привкус фразы, и ее можно было перебрать языком.

– Крома, правильно? – я не успела заметить, как ко мне подошли. – Нужно поговорить.

Сокурсники Катрен Ибику и Вальсен Менеден оглянулись, будто, подобно мне, от кого-то скрывались, и повели к стене. Я покосилась на холодную статую, возвысившуюся справа от меня, но она, как и должно быть, оставалась безмолвной. Ибику еще сжимал мой локоть.

– Есть предложение, – сказал он бесцеремонно, совершенно не задумываясь, как выглядит в моих глазах. Я освободила руку. Мои друзья по несчастью (хотя про них слово «друг» мне было неприятно думать), они оба смотрели так…

Будто я уже состояла в их компании, но точно не была им равна.

– Слушай, ты ведь еще ни с кем не заводила близких отношений? – поднял брови Ибику. – Ну, там, о взаимопомощи, взаимоуслугах?

И при этом его высокомерность стала отчетливее. Я выпрямилась, приблизившись ростом к его. Этого стоило ожидать. Я уже замечала здесь студентов, ходивших группами не просто потому, что дружили. И на первых порах таким, как я, действительно так удобнее. Но вот отношение…

– Мы хотим тебе это предложить – взаимное, – подхватил, как ни в чем не бывало, Менеден. – Ты же понимаешь, как на нас смотрят, – оглянулся боязливо. – Как на самых отбросов. Мы должны держаться вместе. Помогать друг другу, выручать.

– Если что-то намечается серьезное, сообщать, – подкрепил Ибику. Кивнул глазами: смотрит сверху вниз. – Чтобы вместе смогли продержаться здесь. Что скажешь?

Я ответила не сразу. Подождала, пока пройдет несколько человек и обязательно нас заметит. Парни от этого стали нервничать.

– Я откажусь.

Лица Ибику и Менедена вытянулись с удивляющей синхронностью.

– Помогайте друг другу сами, вы сможете, – тут Ибику отступил от меня на шаг, и я сообразила, что утешать совершенно не стоило: все было написано у парня на лице. Ему должны помогать. А я решила не согласиться?

– Какая заносчивая, – порезал он меня словом и тряхнул головой, взмахивая челкой – совсем потерял ко мне интерес. В отличие от него Менеден пытал меня тяжелым взглядом. Я выдержала это проявление малодушия.

Я могла бы оправдаться ультиматумом – «я не должна выделяться», – но это не та причина, по которой я отказалась.

После того, как они оба исчезли на верхнем этаже, я вспомнила улыбчивую Лию из Озерска – новичка, которая не пробыла здесь больше двух недель. Она покинула университет двумя днями ранее, официально не справившись с нагрузкой. Но истинной причиной стала арена – кошмар, от которого у меня руки сжимались в кулаки.

Стоило ли отыскать парней и сообщить, что я передумала – иметь хоть какую-то поддержку? Нет! От одной этой мысли во мне поднималась горячая волна. С такими людьми, не понимающими ценности других, я не хотела иметь ничего общего. Пусть уж лучше буду беззащитной, но я буду собой – а некоторые вещи делать просто нельзя.

Я охнула, вдруг сообразив, что совсем скоро время урока с Умбрадом. И пока неслась к аудитории, вспомнила, что совсем некстати забыла тетради, а значит, и задания в библиотеке. Но преподаватель силой мысли захлопнул дверь за моей спиной – то есть я в чем-то успела сегодня.

– Считайте это предупреждением, дольче Гранд, – и я позволила себе выдохнуть.

Глава 20. Внутренний мир

По руке текла кровь. Внутри, под кожей – по тонким бледным венам, еле разглядишь. Отец всегда говорил (или не говорил, а я придумал, что ему есть до меня дело), что родиться слабым – не так уж плохо. Никаких заморочек – ни сейчас, ни в будущем. Будешь жить, как все. Наслаждайся обычностью.

Да дварф ее побери!

Я с ненавистью взглянул на вены, где не чувствовалось магии. Ни капли! Рука, успевшая загореть под лугундским солнцем за время пребывания дома, сжалась в кулак. И все равно – не потекло по ней ничего! Почему?!

Я выдохнул и спустил рукав. Что бы при этом сказал брат? Улыбнулся бы – и все…

В плечо зашептала статуя.

– Да все путем, – откликнулся я и выдохнул уже спокойнее, хотя внутри еще клокотало – от бессилия.

– Вс-с-сё-о-о пут-т-ё-о-ом, – протянули женским заботливым голосом над ухом. Я похлопал другой рукой по каменному изгибу платья. Они всегда умели утешить, это да.

Но если брат точно не хочет – узнавал у него, когда родители пропадали из поля зрения, – если его устраивает жизнь невидимки, почему с этим должен мириться я?

Я мысленно всплеснул руками. Ну конечно, все заботы на моих плечах. Не доглядишь, спрашивать с меня будут:

– Вы с ума сошли? Желтые светильники… Сейчас с электричеством полунивера балуется.

Лучше бы арена поскорее опять, там хоть удовольствие от оформления получаю. А тут все одеяла на себя тянут!

– Синий цвет будет оттенять глаза, – голубоволосая волькийка тонким узловатым пальцем указала на темные круги под нижними ресницами. Боится слиться с фоном? Я помолчал.

– Вас это не испортит.

Девушка осталась довольна и ушла восвояси. Но вокруг еще вертелось тел семь. С этими привередами язык ссохнется. Напарника что ли найти? О, вот этот мне как раз.

– Учти: в ад со своим оружием нельзя.

Подошедший Инланур мимолетом кинул взгляд на меч в своей руке.

– Нечего делать там, – перебросил ножны назад.

На него тут же отвлеклись, и часть вопросов теперь не в моей компетенции. Выручил друг. По потолку бродили живые синие пары̀ – только сейчас заметил. Эй, любезный! – когда не нужно всякий раз повторять свое имя, плюсы, конечно, есть – новонаемный работничек ушел ругаться с магическим.

– А твой народ тренировать связки не будет?

Обычно эльфам только дай волю горло почистить. Но в этом триместре они что-то не спешили.

– Не планировали мы, – Нур предупреждающе глянул назад, когда к его мечу подошли слишком близко. А во время портала магов он себя так не ведет. Блондинка захлопала глазами и сделала шаг назад. Нуру никогда не приходит в голову, что будь оружие хоть спереди, хоть сзади, оно женскую половину интересует меньше всего.

– Ахай, Шоколадный! – пока Дайрек равнялся со мной, эльф-ирлан кивнул и проследовал за волькийцем, вешающим на него поток слов. – Как ничего твое?!

– Здоро̀во, – я пожал руку. – У вас лучше.

– Ай, врешь, красавчик! – зубоскалил солист. – Твоя популярность надежнее.

– Сложно спорить, – согласился я. – Но вы ж на месте не сидели. Кажись, новенький сегодня зажжет. Как он, кстати, это воспринял?

– О-о, он весь в музыку ушел, так что мы не успели на физиогномию его нарадоваться, – Дайрек как всегда ржал конем. – Шутки не получилось, зато выступит дай боги.

– И все же было бы лучше вам подождать недели две. Я бы оттянул, за мной не станет. У него же не просто так? Я слышал от Френсиса, что он до сих пор к нему ходит.

– Да, – Дейрек на секунду перестал лыбиться. – Дело в этой, – постучал себя по пледплечью. Это объясняет… Третий триместр ведь пошел уже, жаль.

– Тренировок бы побольше.

– Да нет, парень готов, – возразил, да еще уверенно, Дайрек. – Ему дольше киснуть опасно. На музыке выедет. Думаю, он поэтому к нам и пришел.

– Логично. Что из этого выйдет, посмотрим… ну не туда стулья, не туда! Ты убиться людям предложить решил?

Дайрек рядом захохотал. Ну вот что сделаешь! Лучше был толстяк Фурфи помогал, ей-богу!

Через какое-то время я все-таки прислушался к тому, что говорили статуи. Обычно они тихо себя ведут. А здесь друг друга даже перебивают?

И только мне показалось, что я начал разбирать слова, как послышались другие голоса…

Я схоронился за воином с огромным щитом. Вот только не хватало, чтобы меня эти увидели!

– Она так расстроилась! И я ее понимаю, – щебетала одна девѝца. – Как они вообще так могли поступить?!

Они подходили все ближе, и статуи понизили тон – зачем? Этот пол женский слушать? Да много ли он может важного наговорить!

– Этот Дайрек!.. А ты видела нового гитариста? Ух, кажется, он такой лапочка!.. Не видела и не хочу! – их фразы сливались в одно монотонное «ля-ля-ля-ля», не разберешь, кто сейчас ведет речь. – Ох, у него такие голубые глаза!.. Серые они у него. А какой он?

Я скрестил руки. Статуя шепнула ветреным порывом в спину, пощекотав затылок. Я прекрасно понимаю, о ком они, да, мне это не нравится!

Фанатки.

– Ну ладно, кто он?

– Им нужна была девушка и женский голос! Зачем им еще один бренчатник?

– Да погоди! Я про Лиринетту уже слышала… Глаза серые у него, да? Наверное, красиво.

– Он вроде бы с Лугунды.

– А отделение?

– Тело? Ты видела тело? Ну, до Дайрека ему не дотянуть…

– Джесса все равно никто не превзойдет.

Сгиньте уже.

– Джесс дохлый, а Сифо – такой мимими!..

– У Джесса девушка есть, ха-ха!

– Не может быть! Кто она?!

– А какой у него взгляд…

– И все-таки жалко Лиру…

– Да, бедняжка.

Я вышел из укрытия, наблюдая, как юбки скрываются за поворотом. Бедная – бедная эта Лиринетта, как альв! Такой наглой я еще никогда в жизни не встречал. Уж в Лугунде подобных ей не водится. А здесь? Рад, что у Дайрека мозги в нужном месте. А не съехали вниз, когда она десять минут в репетиционном к нему липла, как тина, и за задницу лапала. Напомаженная, разодетая, локоны в кольцах, запястья в браслетах – гадалка, тоже мне. Не смогла предугадать, что ее глупость ничем не обернется. Дайрек там, конечно, отдувался, как рыба-еж, и уверял, что она ему уже надоела, но только зад ее провожал долгим взглядом. Было бы там на что смотреть…

А потом меня обвинили, что я ее место занял! Нет уж, увольте! Еще Сифо бурунчиком обозвал, где только подцепил…

В уши вдруг ударил говор статуй. Я только обернулся.

В лоб врезались.

– Дварфы! – я отшатнулся, потирая его, еще по руке заехали. А напротив…

Девчонка!

Это она так?!

Замерла, будто я ее врасплох застал, а не она меня, плечо потирает. И смотрит дико. У такой черти в голове водятся – зачем так по коридору носиться?!

Но причина скоро заявилась… Скрежеща зубами, как ум потерявший, с нижнего этажа всплыл Мопс. Волосы всколочены, халат развевается. Сделал руки крюками и протянул к девушке. Та не двигалась с места. И вообще изображала, что ее интересует плитка на полу! Призрак захохотал, как ненормальный. Тогда девушка повела головой и, набрав воздуха в грудь, рванула прочь. Мопс увеличил скорость, но пролетая мимо, заметил меня.

Поморщился. Сбавил обороты и исчез в стене.

А девушки и след простыл. Хоть бы спасибо сказала за услугу! Если сдачи Мопсу смелости дать нет. Чего его бояться? Призрак же обыкновенный, каких везде!

Уши заложило от внезапного взрыва болтовни. Я затеребил раковины и зашагал, пока еще было время найти спокойную минуту перед выступлением. Вот уж не ожидал от статуй, что объявление Мопса вызовет среди них такой переполох. Остальных слов я не разобрал, друг друга перебивали…

***

Я, наконец, смогла отдышаться. Прислонилась ладонью к холодному камню. Легкие уже не сводило – только воздух проходил, обдавая внутренности морозом, будто, тем самым, утешал меня… Что я сдалась этому невидимке? А, ну как же, я же его не вижу.

«Не видит… НЕ ВИДИТ! Га-ха-ха-ха…»

Мне так хотелось ему врезать. Это нечто, увязавшееся за мной с того дня в библиотеке – мои мечтания, что оно не передвигается в пространстве, рассыпались небесной пылью – было доступно глазу любого другого студента. Но не моему. И никто ничего не говорил. Если раньше внимание, обращаемое на меня, ограничивалось лишь равнодушными, любопытными или недружелюбными взглядами – в зависимости от того, какой это был курс, потому что старшим, кажется, было на «блатников» наплевать, они их судьбу предвидели – то сейчас ко всему прочему прибавился смех.

Когда вокруг меня вертелось это нечто, студенты тыкали пальцами и гоготали. Если бы я видела, над чем они это делают, какие именно штуки вытворяет этот невидимка, я бы с радостью присоединилась к веселой компании. Заодно выкинув бы из нее нахала.

Я выдохнула. Убрала со лба растрепавшиеся волосы, опять случайно задев очки. От них уже болела переносица, поэтому я на время взяла их в руку. Прислонилась спиной к стене, по позвонку побежали приятные мурашки…

И это не от холода. Я с удивлением почувствовала, как камень завибрировал. Под подушечками пальцев защекотало, когда я прислонила их к стене. Чувство чего-то знакомого заласкало сердце.

Недолго думая, я пошла вдоль коридора и скоро вернулась на этаж вниз. Здесь везде стояли статуи-стражи: одна величественнее другой, хотя возвышались едва ли на две головы над живыми людьми. Тела их состояли из камня, как и стены. У некоторых я заметила щиты, но в основном они были без оружия.

Я быстро пробежала этот коридор, памятуя на недавнюю стычку с невидимкой и молодым человеком, в которого я по неосторожности врезалась. У парня такие глаза были, что я чуть в землю не провалилась, настолько почувствовала себя виноватой. Но извиниться времени не было. Статуи проводили меня пустыми зрачками; завернув на лестницу, я наконец-то услышала – музыку…

Это было что-то фольклорное и незнакомое мне по жизни в Зелоори. Я различила слова, только подойдя к дубовой двери зала, приоткрытой так, чтобы в нее протиснулся человек.

Пели на волькийском. Если мне не изменяет память, это как раз жители той страны, Вольки, на территории которой в не столь давнее время проживал единый народ, в силу ряда причин расколовшийся на два русла. Одни ушли на запад и влились в эльфийские кланы, другие решили завоевывать соседние государства и, в конце концов, осели там. Кто-то возвращался, были те, кто никуда не уходил.

Наверное, поэтому нынешние Вольки – такая маленькая и незначительная в военном плане страна. Но традиции своих предков люди, говорящие на волькийском языке, чтят чуть ли не сильнее всех живущих на земле.

Их речь – не то, что заставляло мое сердце сжиматься. Волькийцы любили поговорить на своем языке в этих стенах, игнорируя карпский. Но я еще ни разу не слышала, как они бы играли на музыкальных инструментах. И звуки, которые приносили струны, задевали что-то внутри… Будто забытые давно ощущения.

Музыку сфер.

Я закрыла глаза. Остались только голоса – и музыка. Два женских и два мужских голоса. Волькийцы изображали «разделение» – девушки выступали в роли жительниц эльфийских государств, а парни имитировали в песне предков, смешавшихся с гномами. Задорность и веселость встречали мурлыканье и струение. И их четверых обнимала музыка – близкая и одновременно далекая, отчего печаль тянула в груди.

Я почти перевела дыхание, как зал зашумел. Было очевидно, что волькийцев кто-то смещал со сцены. Я открыла глаза и запоздало надела очки с нулевыми линзами: меня, конечно, никто не знает, но рисковать не стоило. Вниманием наперебой завладели свечи – синие, красные, зеленых цветов, я их не заметила сразу, слишком увлеченная музыкой и грустными воспоминаниями. В добавление в воздухе вспыхивали голубые светлячки, уже исчезнувшие к концу месяца снаружи Ума.

Девушки взвизгнули, резанув по ушам, а рядом со мной студенты начали подпрыгивать, чтобы лучше видеть – в зале было негде упасть перышку. Я отошла к узорчатому окну, у которого, облокотившись на подоконник, стоял молодой человек с густой шевелюрой (из-за обилия разного освещения я не смогла определить ее цвет). Он безразлично скользнул по мне взглядом и продолжил наблюдать за представлением.

Девушки снова подали голоса. Предмет их восторга взошел на сцену.

Я наклонила голову. Высокий, статный, темноволосый. Но до обыденности непримечательный. Что же в нем такого?

Парень подбросил в руке микрофон и запел:

Всю ночь одни.

Я ль когда-либо мечтал об этом?

Так сладки те дни,

Когда томился я ответом.

Мурашки пробежали по щекам и шее, и мне пришлось поежиться. Беру свои слова обратно. Солист и правда был харизматичен. Казалось бы, простая внешность, но доведенная внутренней силой до магической красоты. Особенно это ощущалось во время произнесения слов, значащих вне песни много большее…

Я тряхнула головой и недовольно нахмурилась. Девушки неподалеку уже зажгли на щеках красные лампочки. Я потрогала свои щеки, ощутила холод – и поблагодарила землю за него, – скрестила руки. Солист улыбнулся уголком рта, вызвав новую лавину визгов. Среди этого гула я едва различила:

– Фениксы-ы-ы!..

Я прищурилась, оглядывая ребят на сцене. Это название их группы?

Будь моим огнем!

Свети, танцуй, сияй как днем.

Но только знай, у нас лишь ночь вдвоем.

А к черту!

Я невольно прыснула на последней строчке, чем заслужила взгляд соседа по месту под окном. Поспешила принять обычный вид, а в это время уже пели:

Гори-гори как шпат, гори ясно!

Ночь – это чувства, ночь – это ласка.

Дари-дари свои поцелуи.

Почти сказал «люблю» я!

Я покачала головой, вопреки себе улыбаясь. Удивляюсь странности людей. «Почти люблю». Если это чувство они называют настоящим – мнение Влады я в этом случае не принимаю за истину, – почему в этой песне прибавляют к нему «почти»? Разве может оно быть в недостатке? Разве можно о нем петь так небрежно? Любовью, насколько я успела узнать, не называют того, чего не хватает…

Улыбка сама собой исчезла с губ. Я поднесла руку к груди – почему там начало давить?

Снова та печаль.

Но отчего? Не отвечай…

Это из-за нового голоса. Или слов?.. Я перевела глаза на барабанщика, приблизившегося к микрофону. Худой для такого инструмента. Пальцы, скорее всего, тонкие, но ударяет по дискам он мощно. Субтильный – кажется, от этого тоже вздыхали ближние девочки, – а волосы растрепаны в сумасшедшем беспорядке: светло-серые, голубые и белые пряди вперемешку, на них так красиво падают разноцветные огоньки…

– Позволь обнять тебя, шепнуть «прощай», – выдохнул он с закрытыми глазами.

А я забралась рукой выше, к горлу, потому что комок встал поперек.

Он так похож на Ридена…

Это стоило видеть. Интуиция редко меня подводила. Вот и теперь: очкастая, до этого изображавшая интерьерное дополнение, схватилась за горло, будто ее душили. Интересная реакция на песню, где в куплете на подходе горячие часы перед окончательным расставанием. Из того, что я помнил. Девушка закрыла глаза и резко отвернулась. Я хмыкнул.

Дайрек поставил новенького только на инструменты. Здравый выбор, Рабас еще слишком волнуется. Все время обращает внимание на руки, в песне не живет. Звук из-за этого скован. Но это, правда, только моей специализации заметно, вон, девчонки верещат от восторга.

Я захлопал вместе с остальными, когда парни подводили последние аккорды. Подумав, присвистнул для поддержки.

…В ухо въелся свист, отрезвляя, возвращая в настоящее. Я отпустила похолодевшее горло. Посмотрела на свои руки. Что это?.. Вдруг щеки стали невыносимо горячими, а потом на них будто подул северный ветер – схлынуло ощущение, но вместо этого заполнились жаром ладони. Я тряхнула руками. Подействовало: закололо кончики пальцев. Я стиснула кулаки, с ненавистью обернувшись к сцене. Это они со мной творят? Эти музыканты?

Субтильный барабанщик, во внешности которого я теперь не обнаруживала черты дорогого земного друга, высокий могучий амбал за синтезатором с неправдоподобно яркими оранжевыми волосами – это точно краска! – улыбающийся солист, как мне стал противен его оскал…

Был и четвертый, гитарист, в движениях которого виделась жесткость. Он был сосредоточен на инструменте, но скоро я поняла, что это не совсем верно – он не отрывал взгляд от своих рук. Напряженные… Следующий визг струн поднял по телу хлесткую волну, она почти добралась до сердца…

Зажав ткань на груди, я бросилась к выходу. Завязла в куче людей. Прикрыла уши – не слышать бы эту музыку! Это тот гитарист, я точно учуяла! Узнала его: это с ним столкнулась, когда убегала от невидимки. Парень все елозил по струнам, а во мне скрежетало…

Он тянет из меня наружу человека!

Чувства, которых не хочу!

Зажал последнюю струну… и отпустил вместе с яростными аплодисментами. В ушах к гулу басов прибавился еще один – от толпы. Девушки подпрыгивали, визжали, краснели на глазах и ловили мой взгляд. Я выдохнул с трудом.

Дайрек подкатил, оставив на секунду поклонниц:

– Молодцом! – хлопнул по плечу и постучал, будто случайно, по моим пальцам на грифе. Я, наконец, отпустил, но…

Джесс обошел установку, помахал рукой народу. Стало еще громче в толпе.

Я спрятал обе ладони за спиной и сжал пальцы. Кулаки. Только они мне остались.

Потому что ничего не вышло.

***

Ситуация не поменялась даже к декабрю. В этом году природа отрывалась по полной, и выражение «трескучий холод» пришлось почувствовать на своей шкуре, будь неладен этот месяц. Ирланам только, как и следовало, свезло. Я сидел на крыше, прислушиваясь к далекому гулу, качавшему макушки леса. Чувствовал, как все себе отмораживаю на камнях, не прогревшихся ни на грамм – солнце тоже издевается. А вой приходил волнами… Далекий, идти и идти до него в лесную чащу… Спину из-за камня холодило еще сильнее. Снега не предвидится.

Но, если быть честным… мне было так все равно.

Гитара лежала рядом. Вопрос, кто еще из нас двоих более одинок – я без магии в теле или инструмент, лишенный исполнителя, влюбленного в свое творчество. Мне казалось, что это я лишаюсь всего…

На этот раз лес завыл, словно раненый зверь. Я поежился, и вдруг камень завибрировал под задницей. Очухавшись, я прислонил ладонь к полу. Что там опять происходит?..

Оглушив, камень с грохотом вырвало из стены и врезало в противоположную стену. Удивительно, что мозаичное стекло не пошло россыпью. Не закричала я только потому, что пыль заслонила весь мир, и крик пришлось сменить на кашель. Я сняла очки – видеть лучше мне это не помогло – и осторожно заглянула в открывшийся в стене проем. Прямо сейчас, вот-вот меня должна настигнуть паника… или нет? В этом умовском комплексе так быстро ко всему привыкаешь.

Это были маги. Определенно маги, потому как экспериментаторы вели себя в таких случаях как минимум громко. И их творения тоже. Эти же студенты озирались по сторонам и, подобно мне, заходились кашлем. Вероятно, среди них не было ни одного, кто знал бы заклинание очистки воздуха. Один парень, насколько я разглядела, потирал беленой рукой свою макушку. Он и был виновником всего этого? Что ж, неудача его при опробовании навыка чуть меня не убила.

Я уже привыкла, что где-то наверху – чаще наверху, потому что экспериментаторы и магический корпус предпочитали располагаться в десятках метров над уровнем земли, – периодически что-то взрывалось, и уже на это не реагировала. Как и остальные студенты. (Если только сверху посыплется крошка в свежий чай, студент мог выразить недовольство, но в итоге все сводилось лишь к тому, что он шел за новой кружкой.)

Я выпрямилась – и в этот же миг моя душа все-таки скатилась в пятки: перед моим носом зазвенела сталь.

Я перевела глаза влево, а ноги подкосились от страха. И, о чудо! – я упала как раз вовремя, потому что меч снова разрезал воздух, а мог прихватить при этом меня. Голоса повысили тон, я же, кашляя, встала на трясущиеся ноги и попыталась пройти за спиной этого безумца. Хоть бы снова не размахивал…

– Ой! – я наткнулась на плечо и зажала себе рот, кашлянула. Это… эльфы, уставились на меня, так вот почему я не понимала, что они говорят, использовали свой язык, а не карпский. Кашлянула снова, собравшись ретироваться – лицо беловолосого стремительно менялось с испуга на безразличие, – как вдруг заметила в его руке меч… Это был он. Я снова закашлялась.

– Осторожно, – выдал эльф надменно на карпском. Я отняла руку ото рта.

Откуда кровь?!

Вокруг ахнули.

– Инланур! – взвизгнул женский голос. Я провела по губам, потом по щеке. Когда я успела порезать щеку?

Я отчаянно взглянула на эльфа. Он снова смотрел участливо, сообразил, что натворил. Но это, небо низвергнись, ни в какие врата!

– Прошу… – я отмахнулась от его извинений. Прибавила шагу и в конце концов побежала. Порез продолжал кровоточить. Кто с таким оружием по Уму ходит?! Оно режет сам воздух!

– Не моргнула даже…

– Напротив, – возразил я и спрятал клинок в ножны.

Знаю я свой меч. Резануться, как испить воды. И на него, живого-вострого, мастер нужен. Вот и показал случай, что еще не умел я в этом деле. Подтверждением будет. Отстанут от меня теперь.

Но ошибся. Народ непреклонным оставался.

– Мы затеяли это, – кивнул парень, и остальные поддержали, – потому что показать надо: сильные мы тоже.

– Воину? Доказывать силу? – а про себя добавил: «доказал уже, напоил не только пылью меч».

Храм по зубам не всякому, но забывается это до времени, пока новичок не лезет на рожон или рожон его сам не ищет.

– Не кривись, Инланур, – эльфийка заныла. Волосами зачем-то взмахнула черными, чистокровный ирланский восток. – Помнишь, говорила я, ученики к тебе просятся? Не подарок ли?

– Тот же магический, – вступил в разговор третий рот, и парень на дыру указал. Светлеет пыль, видно виновников. – Вон штуки делает какие. Только – пыльно с них! Утрите! – повылазившие, вняв ему, захлопали глазами. Ко мне эльф снова обратился: – С преподавателями мы поговорим.

Я тронул меча эфес, промолчав еле-еле. Считает мой народ, что обязываюсь я положением. Учить остальных. Между тем – уважения как с дварфом. Хорошо, что не за клыки тут меня принимают. Этого я бы не вынес! Распоясывается всякий млад, сто̀ит за пределами родины встретиться, в месте, где, считают, границы крови стираются… Считают зря.

– Детские забавы, – скривился я, стараясь помягче недовольство выразить. Не поймут, коли в Уме мы, а не на земле Ирлангёна. – Не интересует. Возня это… в песочнице, – помусолил на языке, да и изрек эту фразу карпскую, разговорное слово.

– Помог бы своим! – последним зовом девушка крикнула. Глаза мокрые. Когда надо, любая эльфийка слезу вовремя пустит.

– Я сам по себе, – отрезал, наконец. – И я не единственный, кого попросить можно. Вы знали это.

– Задушевно, но ты мне как раз нужен, – вдруг Шоколадный рядом возник, но никто возмущаться не стал. Взволнован парень. – Там проблемка маленькая. Кто-нибудь владеет «запирающим сны»? У нас тихоню прорвало – я о ней до сего дня сам не слышал! Ее, оказывается, так задевало, что ее никто не замечает. Ну не дурочка?

– Что там? – ахнула эльфийка, и на карпском уже. Ладошка у губ.

– Там очень сексуальный миф, – выразительно бровями повел Шоколадный. – Очень. Прям очень.

– Шоколадный говорить зря не будет, – смотрю, как парни воодушевились. Фыркнул синхронно с девушкой, а друг усмехнулся:

– Прототип взяла с себя. И так измазалась краской, что одежда не пригодилась. Там есть на что посмотреть. Но к делу, кто заклятие знает? А то бомбанет…

Вдруг пол ходуном – и в сторону. Эльфийка вскрикнула. Остальные попадали молча. Еле я один удержался.

– Она вышла из башни, – оценил сразу друг и ладонь приложил к полу. – Ага, и танцующее море с собой привела. – Оттопырил ухо, добавил: – И великанов из камня. – Принюхался. – И угли, конечно! Они за карликами экспериментальными летали, столько визгов было. Я заценил.

– Обратимся к корпусу мозговому, – промолвил эльф.

– Менталам нужен неподвижный объект. И что они с ее мозгом сделают? Копаться во внутреннем мире – не шутки. Даже если он наружу вышел.

– А предсказатели?

– Сечешь, Нур, – глаза Шоколадный вылупил и с пола поднялся. Я вынул из ножен меч. – Сумасшедшее людей не сыскать. Стоит попробовать.

– В какой стороне эта башня? Я к ядру – меч при мне.

– Туда, – указал Шоколадный, и бросился искать предсказателей.

Оружие я перехватил удобней. Не шутки это – душевный мир. Какие там тайны? Насколько темны? Желания там как долго скрыты? От себя самих прячемся мы яростнее, нежели от посторонних.

Пол залило водой, когда уже бежал. Чуть не поскользнулся. Значит, близко море из снов. Услышал вдали странный вой…

И визг девиц близкий его перекрыл, и непонятно, от людей он или от народа моего.

Я не заметила, откуда они вынырнули, эти мелкие зубастые твари, больше напоминающие химер, чем какое-то живое существо. Девушки носились по коридорам, защищая лицо, стараясь найти укромное место или лучше комнату, которую можно было бы запереть на ключ.

У существ были несоизмеримо большие, по сравнению с остальным телом, пасти и тоненькие конечности с крючками-коготками – потому, один раз запутавшись в волосах, зубоскалы грозили остаться в них вечными колючками. Но я-то знала, что не длина волос воодушевила их на меня напасть – я видела, как их глаза загорелись от вида запекшейся на моей щеке полосы крови. Они радостно трепыхали крылышками.

А в моей голове вертелось лишь одно, как на ракушечном повторе:

«Я вам это припомню».

Кому – «вам»? Ах, это было так неопределимо, и оттого меня разрывала злость! Никто не виноват – так сложилось. Вот именно – так сложилось! Почему все сложилось так?!

– Выш-ше… выш-ш-ше… Быс-с-стрее…

Новый голос просочился сквозь гул мыслей, как неожиданно пол ушел из-под ног.

– ЧП на нижнем! Уррра!

– Во круто…

Я вскочила раньше остальных, но тварь все равно цапнула меня за руку. Потом в существо попало заклинание. Догадались, наконец-то, умники…

Все выше и выше. «Выш-ш-ше… выш-ше… беги-и-и…». Нотки в голосах были сочувственными (кажется), среди всего этого ора. Но сейчас это сочувствие раздражало. Вдогонку к магии студентов, которые вдаривали ее несоизмеримой дозой – либо малой, либо большой, норовили попасть друг в друга или опять проломить стены. Со мной бы такого точно не случилось.

Я бы – точно – справилась.

Как оказалась под крышей, совсем не помню… Внутри жгло, и если бы не твари, летящие по пятам – хотя холод заставил некоторых потерять мой след, а чем выше по лестнице, тем температура становилась ниже – если бы не эта раздражающая погоня, я бы схватилась за звездное сплетение и остановилась, не выдержав.

Но думать было некогда. Потому я без мыслей взлетела на последнюю ступеньку лестницы, толкнула потолок – иначе зачем здесь лестница? – крышка люка сразу поддалась, и прежде чем в меня впились ненасытные зубы, я захлопнула люк. Задницу обожгло холодом. Камень везде на полу.

Я схватилась за волосы.

Гулкий удар сообщил о попытке пробраться наверх. Но она провалилась. На глаза чуть было не навернулись слезы – да что со мной происходит? – и захотелось заорать в голос, чтобы слышал только бескрайний лес. И небо. Ты, багровое море, которое закрылось от меня!

– Эй!

Тут кто-то был… Я испуганно обернулась. Парень… Всего лишь какой-то парень! Еще и хмурясь на меня глядит!