Buch lesen: «Наша жизнь с г-м Гурджиевым»

Schriftart:

Книжная серия «Гурджиев. Четвертый Путь» посвящается памяти Владимира Григорьевича Степанова

Благодарности

Огромное спасибо за помощь Михаилу Кошубарову Валерию Малышеву

* * *

Слово издателя

Дорогой Неизвестный Читатель!

Издательская группа «Традиция» не перестает издавать личные опытные впечатления людей, вступивших однажды в институт Георгия Ивановича Гурджиева.

Возможно ли мужу и жене его развитие вместе?

Представляем вашему вниманию отдельный образец совместного семейного гармонического развития.

Мы знаем, что господин Гурджиев строго придерживался правила соблюдения целостности отношений. Если двое стучались в двери Института, то и вступить на путь обучения они могли только вдвоем, ибо для Учителя они были одним.

Фома и Ольга де Гартманы испили эту чашу до дна, пребывая в поле Георгия Ивановича с первых групповых встреч в Санкт-Петербурге почти до самого конца Работы в Приоре.

Дневниковые записи внутренних и внешних переживаний, два взгляда на события, один путь, пройденный вместе. Прекрасный образ и преломление великой истины: «и двое станут одним».

Приглашаем читателя восхититься напряженной целеустремленностью совместного продвижения по пути, а пытливых неофитов – сверить свои подвижки к духовному развитию по восхищающему образцу великого делания супругов де Гартман.

С ПОЖЕЛАНИЕМ ВСЯЧЕСКОГО БЛАГА,

Издатель

Предисловие

Среди многих форм, которыми Гурджиев выражал своё учение, выделяются три: это его система идей, его «движения» и его музыка. В каждой из этих форм Гурджиев работал с одним конкретным учеником, способным воспринять, впитать и передать другим полученный материал. В отношении его идей это был Пётр Успенский, в «движениях» – Жанна де Зальцман, и в музыке – Фома де Гартман. Все трое и их супруги были главными носителями учения Гурджиева, и они описаны в этой книге, которая охватывает двенадцать лет, начиная с 1917 года.

Фома и Ольга де Гартман присоединились к Гурджиеву в Санкт-Петербурге сразу после начала революции, и неотступно следовали за ним в течение всего времени развития его Института, основы которого были заложены в Ессентуках и Тифлисе. Потом Институт переместился в Константинополь, оттуда – в Берлин, и, в конце концов, обосновался в поместье Приоре в Фонтенбло недалеко от Парижа.

В Приоре Гурджиев выбрал Ольгу де Гартман своим секретарём, ассистентом и экономкой. Она следила за большинством дел Приоре и была переводчиком Гурджиева на встречах с посетителями. Также в Приоре Гурджиев начал работать с Фомой де Гартманом над выдающимся собранием фортепианных пьес, которое впоследствии стало известным как «музыка Гурджиева – де Гартмана».

В 1929 году де Гартманы оставили Гурджиева и, в конце концов, обосновались в районе Гарш, где прожили всю Вторую мировую войну. Они больше не вернулись к Гурджиеву, но никогда не изменяли его учению. После смерти Гурджиева в 1949 году они объединились с Жанной де Зальцман, которая понесла дальнейшую ответственность за гурджиевскую работу.

В 1951 году де Гартманы переехали в Нью-Йорк, чтобы руководить гурджиевскими группами в Америке, а также – поддержать мадам Успенскую и её учеников на её ферме в Нью-Джерси. В этот же год я впервые встретился с ними, и они стали моими учителями.

Фома де Гартман тогда уже писал свою книгу о годах, которые они с Ольгой провели вместе с Гурджиевым, и я часто слушал увлекательные истории, посещая их квартиру в Нью-Йорке, на ферме мадам Успенской, или когда они приезжали в Торонто, где в 1953 году ими была основана первая канадская группа.

В 1956 году Фома де Гартман неожиданно умер, оставив книгу незаконченной. Его вдова продолжала посвящать все свои силы гурджиевской работе, помимо тех задач, что были связаны с основанием группы в Монреале: впоследствии ставшей Фондом Гурджиева в Канаде. Как только появилась возможность, Ольга де Гартман вернулась к работе над книгой своего мужа и, в конце концов, в 1964 году выпустила её с собственным эпилогом в нью-йоркском издательстве CooperSquare на английском языке. Эта же редакция была переиздана в Penguin Metaphysical Library в 1972 году.

Ольга де Гартман умерла в 1979 году в возрасте 94 лет. Она оставила авторские права на музыку Гурджиева – де Гартмана Фонду Гурджиева в Монреале, а вся остальная её собственность была завещана лично мне. Среди её многотомных архивов выделялись две папки, достойные пристального внимания: нотные тетради её мужа за период жизни в Приоре, написанные от руки на русском языке, и её собственные мемуары на английском.

Чтобы работать с музыкой, нам нужно было выучить русский язык; это был медленный, но благотворный процесс, в котором ко мне присоединился мой старший сын Том. Зато мемуары Ольги мы могли читать сразу же. Их было недостаточно для отдельной публикации, но они хорошо дополняли рассказ её мужа. Оригинал записок Фомы де Гартмана в то время был для нас практически недоступен, но нам представилась идеальная возможность объединить два рассказа в одно издание, поочерёдно описывая мнения Ольги и Фомы, так как это делали они, когда общались со всеми нами.

Я отредактировал рукопись, просто добавив в исходную книгу подходящие отрывки из мемуаров, перепечатанные моей женой Руфью. Результат был приведён в порядок при помощи писателя и редактора Якоба Нидлмана и друга семьи Р. Г. «Пита» Колгрува, который присматривал за Ольгой де Гартман в её последние годы. Этот расширенный вариант был опубликован издательством Harper & Row в 1983 году.

Том и я достаточно хорошо выучили русский язык, чтобы изучить исходный рукописный вариант книги де Гартмана – 300 слежавшихся страниц со старым правописанием и стилем написания букв. Раньше мы думали, что опубликованный английский текст был прямым переводом того, что написал де Гартман, но даже при предварительном изучении выявились заметные отличия. Стало ясным и то, что Ольга де Гартман, издавая книгу за свой счёт, многое в неё не включила из-за ограниченности средств.

Новый перевод был выполнен с великодушной помощью Светланы Арнольдовны Раевской, русской учительницы и певицы, хорошо знавшей де Гартманов. Кроме внушительной части нового ценного материала, стал также виден незаурядный талант Фомы де Гартмана: он оказался мастером живой передачи событий, характеров, времени и мест, в которых они происходили.

Стало очевидно, что необходимо новое и более полное издание. Том полностью погрузился в редакторскую работу, в то время как Руфь с такой же самоотдачей начала долгий процесс печатания на машинке новых частей и исправленного текста. Penguin Books были заинтересованы в публикации и просили нас включить в окончательную редакцию как можно больше нового материала. Таким образом, мы получили возможность представить весь материал, который мы считали стоящим – либо потому, что он был таким сам по себе, либо потому, что это была новая, более верная редакция опубликованного ранее. Эти дополнения увеличили книгу примерно на одну треть.

Как только мы свели новый материал со старым, перед нами открылся простой и великий замысел де Гартмана – проследить и изобразить развитие гурджиевской Работы. Как она изменялась в своей внешней форме в зависимости от условий, в которых она велась. Показать характеры людей, которых она привлекала и которым была доступна. Когда мы попытались приспособить каждый новый отрывок на его место в соответствии с этим видением, материал начал сам по себе выстраиваться в естественные группы, в основном в хронологическом порядке с редкими отсылками назад или вперёд во времени.

Это вынудило нас к принятию нового формата из 26 коротких глав, по одной на каждую «естественную группу», вместо бывших семи довольно бесформенных глав и эпилога Ольги де Гартман, которые никак не могли помочь кому-либо найти то, что ему интересно. Так мы дали названия главам, чтобы помочь читателю определить местоположение каждой части и её общее содержание без (как мы надеемся) «разоблачения» открытий, к которым читателю нужно прийти самому в процессе чтения.

Как и в предыдущей редакции, слова Фомы де Гартмана написаны основным шрифтом, в то время как часть Ольги де Гартман выделена другим стилем. Новые части составлены таким же образом, с минимальной редакторской правкой, сгладившей острые углы и устранившей повторения.

Мы доработали вводный материал о Гурджиеве и Фоме де Гартмане и добавили отдельную часть об Ольге де Гартман. Все три части предназначены в основном для того, чтобы помочь составить впечатление о характере каждого.

Для справки и изучения мы предоставили новые карты и хронологию, а также редакторские сноски.

Если есть то, о чём я сожалею по отношению к тексту де Гартмана, так это то, что г-н де Гартман умер именно тогда, когда начал писать о своём музыкальном сотрудничестве с Гурджиевым. Мы никогда не узнаем, что ещё он намеревался написать об этом, но, к счастью, мир теперь может узнать, ощутить и работать с самой музыкой. B. Schott’s Söhne, почтенное немецкое издательство, выпустившее первые прижизненные тиражи нот – Моцарта, Бетховена и Вагнера – сейчас выпускает наиболее полное собрание музыки Гурджиева – де Гартмана для фортепиано. Последний из четырёх томов должен выйти в 1993 году.

Эта книга позволяет более полно узнать мысли и чувства обоих де Гартманов об их невероятном опыте жизни с Гурджиевым и такими же учениками, как и они. Это их искренняя дань учителю, их благодарность ему, выраженная наилучшим образом, на который они были способны. Они разделили с другими плоды того, что смогли понять через его Работу.

Томас С. Дали

Декабрь 1991

О Гурджиеве

Моего отца многие знали как «ашшёх», так всюду в Азии и на Балканском полуострове называли местных бардов, авторов и исполнителей стихов, песен, былин, народных сказаний и сказок. Многие, знавшие моего отца, часто приглашали его на званые вечера, чтобы послушать его рассказы и пение. Иногда, чтобы закончить такой рассказ, не хватало ночи, и слушатели собирались опять на следующий вечер.
Г. И. Гурджиев¹

Георгий Иванович Гурджиев родился у отца-грека и матери-армянки в Малой Азии, в регионе, являвшемся, плавильным котлом разных национальностей и религий. Он был старшим из шести детей, у него был брат и четыре сестры, одна из которых умерла ещё в юности. В детстве он с семьёй жил в Александрополе и Карсе в Армении, но дата и даже место его рождения так и остались неизвестными. Его сочинения обладали двусмысленностью и неопределенностью, а иногда и противоречивостью относительно того или иного материала, что показывало его желание перевести внимание от себя и сосредоточить на передаче знания, собранного им.

Погружение в мир народной мудрости, поэзии и музыки с помощью таланта его отца было разнообразным и глубоко впечатляющим. Кроме этого постоянного воздействия, впитанного дома, было ещё и другое. В детстве отец несколько раз брал его на соревнования ашугов, которые приезжали из Персии, Турции, с Кавказа и даже из Туркестана. На таких мероприятиях, длящихся неделями и иногда месяцами, соревнующиеся должны были придумывать вопросы и ответы в стихах и песнях на религиозные и философские темы или значение и происхождение одной из хорошо известных легенд.

Таким наиболее естественным путём Гурджиев рано проник в мир музыки, поэзии и философии. Он перенял от своего отца в большой степени живость ума, хорошую память и любовь к собиранию традиционных знаний о древних.

Желая, чтобы сын вырос свободным от обидчивости, отвращения, робости и страха, отец Гурджиева прививал ему равнодушие к этим качествам, используя для этого любую возможность.

Иногда… он незаметно подкладывал мне в постель… лягушку, червяка, мышь и т. п., и заставлял меня брать в руки неядовитых змей и даже играть с ними… Он обязательно заставлял меня вставать рано утром, когда детский сон особенно сладок, идти к фонтану окачиваться холодной ключевой водой и после этого бегать нагишом, и если я противился этому, то он, несмотря на то, что был очень добрым и любил меня, в этом никогда не уступал мне и наказывал без жалости.
Впоследствии я не раз вспоминал его за это, и в такие моменты всем своим существом благодарил его. Не будь этого, я бы никогда не смог одолеть тех препятствий и трудностей, которые вставали передо мной в последующей жизни во время моих путешествий².

Семья переселилась в Карc после того, как Россия освободила его от Турции в 1878 году. Там Гурджиева выбрали петь в хоре Русского Православного Кафедрального Собора. Его сильный чистый голос и исключительный разум привели к тому, что его заметил отец Борш, настоятель собора, который стал заниматься дальнейшим обучением Гурджиева и открыл ему мир науки, включая медицину, астрономию и химию. Отец Борш хотел помочь ему стать «физиком для тела и духовником для души»³.

Ведомый жаждой знаний, Гурджиев ещё с детства пытался понять «смысл и цель человеческого существования». Вместе с ещё несколькими мужчинами и женщинами, которые стремились к тому же и называли себя «Искатели Истины», он пытался собрать везде, куда бы ни вел их путь, знания о том, каким образом внутри себя можно развить нечто «высшее».

Для этого ему пришлось найти и получить доступ во многие, иногда секретные, школы древнего знания со всего Ближнего Востока, а также за его пределами, в Индии и Тибете. Из наиболее заметных была школа ессеев, считалось, что она существовала во времена Иисуса Христа. В исламском мире он учился у многих суфийских орденов и побывал в Мекке.

Чтобы получить доступ в один из монастырей в Кафиристане, в стране, где иностранцам угрожала немедленная смерть, он и его друг Скридлов, профессор археологии и член «Искателей Истины», решили переодеться как «Саид» и «персидский дервиш». Для совершенствования своих ролей они целый год отращивали волосы и изучали необходимые священные песни, упражнения и поучительные речи давних времён.

Постепенно с помощью учений и практик различных школ, Гурджиев нашёл подлинные ответы на вопросы, которые так сильно волновали его. Во многих из этих школ Гурджиев нашёл «священную гимнастику», танцы, ритуалы и другие формы движений, использовавшиеся в качестве средства для самопознания и саморазвития. Их изучение стало одной из главных основ его собственного учения. Также он познакомился со священной музыкой, ведущей происхождение из подобных школ, и которая иногда могла коснуться и пробудить внутреннюю сущность и помочь ей достичь контакта с «Высшей сущностью».

После двадцати лет поисков и собирания древней мудрости из живых источников, Гурджиев начал создавать своё собственное учение, намереваясь сделать его доступным для людей Запада. В 1913 году он появился в Москве и организовал собственную школу, позже учредив её также в Санкт-Петербурге. Он начал объяснять свою систему идей, ту же истину всех времён, но связанную в единую ветвистую структуру, легче воспринимаемую умами, воспитанными в западных шаблонах. Все идеи концентрировались вокруг одной центральной: полная эволюция возможна для человечества и для отдельной индивидуальности. Вселенная представлена как упорядоченный организм, чьё функционирование основано на взаимодействии двух фундаментальных законах: Законе Семи (или Законе Октав) и Законе Трёх (или Закон Триад). Единство Вселенной принимает форму убывающего порядка миров-внутри-миров, развивающегося, как ноты в гамме, от галактик через звёздные скопления и солнечные системы к планетам и их спутникам. Это падение ветвится в строго возрастающее многообразие, «механичность» и ограничение.

Внутри этой упорядоченной системы каждая «нота» высшей октавы распадается в целую «внутреннюю октаву», как белый цвет («нота» на электромагнитной «гамме») распадается на цвета радуги. Этот универсальный образ не взят из музыки, наоборот: музыка – это одна из форм выражения базовых универсальных законов.

С таким диапазоном глубины идей и связанных с ними упражнений Фома и Ольга де Гартман столкнулись лицом к лицу, встретившись с Гурджиевым зимой 1916–1917 годов. Что это значило для них, они расскажут сами.

В 1932 году Гурджиев закрыл Институт, который он создал недалеко от Фонтенбло во Франции и снова некоторое время путешествовал. В середине 30-х годов он вернулся к работе с группами в Париже и продолжал эту работу всю Вторую мировую войну и после неё. Он умер в Париже 29 октября 1949 года и похоронен в Авоне возле Шато де Приоре.

Фома Александрович де Гартман

Ольга Аркадьевна де Гартман, 1920

Ольга Аркадьевна де Гартман, 1921

Фома де Гартман и Ольга де Гартман вскоре после свадьбы

Слева направо: Ольга де Гартман, Василий Кандинский, Фома де Гартман

Василий Кандинский (сидит), Фома де Гартман (справа), Мюнхен, 1919; также на фотографии, слева направо: Мария Марк, Франц Марк, Бернхард Кёлер, Генрих Кампендонк

Фома Александрович де Гартман, 1921

Фома де Гартман и Борис Ферапонтов в Приоре, 1923

Фома и Ольга де Гартман

Георгий Иванович Гурджиев с учениками в Приоре

Фома и Ольга де Гартман

Фома де Гартман в кабинете

Ольга и Фома де Гартман

О Фоме де Гартмане

…Я издавна понял, что наш внутренний мир – это почва, в которой прорастают семена искусства. Без этих семян, в которых спрятана магическая часть жизни, и из которых рождается работа в искусстве… это не Искусство, это не Музыка.
Фома де Гартман

Фома Александрович де Гартман родился в 1885 году на Украине в родовом поместье, находившемся рядом с деревней Хоружевка к востоку от Киева. Склонность к музыке в нём проявилась в четыре года, и он любил выражать себя в музыкальных импровизациях. Волшебные сказки не давали ему покоя с самого детства и стали повторяющейся темой его работ. Возможно из-за раннего влияния его немецкого двоюродного дедушки, Эдуарда фон Гартмана, автора «Философии бессознательного», он начал сильно желать «чего-то» неведомого в обыденной жизни и это страстное желание никогда его не покидало.

Де Гартман с раннего детства рос среди культурных людей, близко к земле, окружённый крестьянами и ремесленниками старой России. Он был всегда благодарен тому, что пережил понимание взаимосвязи жизни и природы, и за познание духа и образа жизни людей, так хорошо описанных Чеховым.

В девять лет эта счастливая пора прервалась смертью его отца, капитана гвардии. Мать зачислила Фому кадетом в военную школу в Санкт-Петербурге, оконченную когда-то его отцом.

Особый талант Фомы де Гартмана был быстро замечен, и ему позволили проводить всё свободное время в музыкальных студиях.

Ему было только одиннадцать лет, когда Антон Аренский принял его своим учеником по гармонии и композиции, и Фома учился у него до тех пор, пока Аренский не умер в 1906 году. У Аренского он впервые встретил Сергея Танеева, у которого позже изучал контрапункт. Также он занимался у Анны Есиповой-Лешетицкой по технике фортепиано.

В 1903 году Фома получил диплом Санкт-Петербургской консерватории, бывшей тогда под руководством Римского-Корсакова. В том же году он окончил военную школу как младший офицер гвардии, и его ждали годы активной службы. Несмотря на это, он находил время сочинять и вошёл в музыкальную и театральную жизнь Санкт-Петербурга. В год своего выпуска де Гартман написал музыку для постановки Мариинским театром трагедии Дюма «Калигула» – это было первое заметное публичное представление его работы. Также он написал фортепианные прелюдии и музыку для песен на слова русских поэтов, опубликованные Юргенсоном и Циммерманом.

Через год или два Аренский писал Танееву про де Гартмана и прокомментировал:

Обратите внимание, что в конце его самого первого сочинения, прелюдии в ля-бемоль мажор, опубликованной Юргенсоном, есть пять или шесть нот, которых не существуют на фортепиано вообще. Клавиатура должна расшириться почти на семь дюймов, чтобы вместить их. Сейчас он знает свой инструмент лучше и очень хорошо играет на нём, но его внимание всё ещё склонно к блужданию.

Несмотря на это, Фома преуспевал под опекой Аренского. Его наиболее выдающимся успехом был балет «Аленький цветочек», премьера которого состоялась в 1907 году в Мариинском театре Санкт-Петербурга в присутствии царя. В составе исполнителей были Легат, Павлова, Карсавина, Фокин и Нижинский.

Годом ранее Фома женился на Ольге Аркадьевне де Шумахер, и они с супругой были приятно удивлены, когда в признание его таланта царь разрешил освободить Фому от службы в армии, дав ему статус офицера запаса. Таким образом, Фома мог посвящать всё своё время музыке. Это дало ему возможность осуществить своё большое желание учиться в Мюнхене под руководством Феликса Мотля, личного ученика Вагнера и музыкального руководителя Оперы.

С 1908 по 1912 года де Гартманы проводили основную часть года в Мюнхене, где Фома ещё глубже проникал в новые области музыки.

К моему большому удивлению, я оценил себя и начал понимать, что всё, что привлекало меня в моей юности, всё, что я нежно любил в музыке, больше меня не удовлетворяло, и было, так сказать, устаревшим.
В тот момент произошли два события в Мюнхене, и это оставило след на моём творческом пути. Первым была большая выставка картин Ван Гога, Гогена и Сезанна, на тот момент ещё совершенно неизвестных, и вторым, вскоре после этого, была моя встреча с русскими художниками Явленским, Верёвкиной и особенно Кандинским, с которым мы дружили до самой его смерти.

О силе и глубине этих отношений и их значении в жизни Фомы, указывает замечание жены Кандинского, Нины:

Насколько я помню, среди круга его друзей был только один человек, к которому он обращался фамильярно, на «ты», и только один, который обращался к нему так же: русский композитор Фома де Гартман. Даже со своим ближайшим другом-художником Паулем Клее Кандинского отталкивала чрезмерная фамильярность. Он общался с ним в официальной вежливой форме – несмотря на несколько десятилетий сильной дружбы.

В те годы в Мюнхене Фома написал хореографическую сюиту «Дафния, Нарцисс, Орфей и Дионис», которая была представлена в Одеоне. Также в Одеоне, по настоянию Кандинского, Александр Сахаров исполнил сольный музыкальный номер «Пластический танец», написанный для него де Гартманом. В течение двух последних лет в Мюнхене Фома придумывал и набрасывал музыку для экспериментального театрального проекта Кандинского «Жёлтый звук». Из-за вмешательства войны для проекта так и не удалось найти режиссера. Де Гартман также входил во внутренний круг авангардного издания Кандинского и Франца Марка «Голубой всадник», для которого он написал статью «Анархия в музыке».

После смерти матери Фомы в 1912 году, де Гартманы вернулись в Санкт-Петербург. В декабре 1916 года, во время встречи с Гурджиевым, Фома был поглощён созданием новых сочинений. Он сразу же распознал в Гурджиеве учителя, который может провести его к тому, что он так долго искал. Поиск разделила и его жена. Они оба оставили свою комфортную и богатую жизнь ради работы с Гурджиевым и следовали за ним, последующие двенадцать лет, куда бы ни забрасывала их жизнь.

В 1929 году, как и многих других старших учеников, Гурджиев заставил де Гартманов покинуть его Институт и стать полностью самостоятельными. Фома зарабатывал на жизнь созданием партитур для коммерческих фильмов, работая под псевдонимом, но и продолжал сочинять свои собственные произведения. Он и Ольга пережили Вторую мировую войну в Гарше под Парижем. Свой дом они покинули из-за оккупации немцами и стали жить в заброшенном. В этом доме было фортепиано и Фома, вдохновляемый Верленом, Прустом и Джеймсом Джойсом, положил музыку на их произведения, а также трудился над своей оперой «Эсфирь».

После войны у де Гартманов была яркая и успешная музыкальная жизнь во Франции. Концерты Фомы, камерные работы, песни и симфонии звучали в концертных залах и на радио. Между де Гартманом и Пабло Казальясом завязалась тёплая и близкая дружба, обещавшая много приятных перемен, но очередной поворот судьбы снова выгнал супругов с насиженного места. 29 октября 1949 года умер Гурджиев. Вместе с Жанной де Зальцман де Гартманы приняли решение о своей поездке в Америку – для поддержания Работы там.

Последние несколько лет жизни Фомы прошли в основном в Нью-Йорке. Он впервые начал издавать частные публикации музыки Гурджиева – де Гартмана и выпустил несколько записей, исполненных им самим. Работа с группами не замедляла его собственную творческую деятельность. В Аризоне, в архитектурной школе Райта, куда его пригласил Френк Лойд Райт, де Гартман читал студентам лекции о взаимной связи разных искусств. Его оркестровая музыка была представлена в нескольких городах Северной Америки; в Нью-Йорке он играл свои сонаты на радио. Фома де Гартман неожиданно умер в 1956 году, за несколько дней до важного для его музыки концерта в «Таун Холле». Концерт не отменили, и он был посвящен его музыке и жизни.

1.Сокращённо из Г. И. Гурджиев «Встречи с замечательными людьми», оригинальный русский текст, глава «Мой отец».

2.Там же.

3.Там же.