Мы отправляли в город Клинцы ткацкие фабрики и две электростанции.
В октябре я расстался со своими земляками.
Вернись.
Вернись, я все прощу: упрёки, подозренья,
Мучительную боль невыплаканных слёз,
Укор речей твоих, безумные мученья,
Позор и стыд твоих речей.
Я упрекать тебя не стану – я не смею:
Мы так случайно, так недавно разошлись.
Да, я люблю тебя, люблю и пропадаю
Куда! Куда ушёл, вернись!
О, сколько, сколько раз вечернею порою
В заброшенном саду на каменной скамье
Рыдала я, забытая тобою,
О милом, дорогом и о весне.
Я счастье прошлое благословляю.
О, если бы мечты мои сбылись!
Ведь я люблю тебя, люблю и пропадаю!
О, снова дай мне жизнь, вернись!
Германия, город Прицвальн, октябрь 1945 года.
(Записанно в октябре 1945 года в Германии, в городе Прицвальн)
Город Прицвальн сильно был разбит во время фронта. Там демонтировали мы сахарный завод. Время протекало незаметно.
Воспоминание
Ты пришел немножечко усталый,
И во лбу морщинка залегла,—
Я тебя, родной мой, ожидала,
Много слов хороших сберегла…
Пусть дни проходят, спешит за годом год,—
Ну если минутка грустная придет,
Я обниму тебя, в глаза тебе взгляну,
И спрошу: ты помнишь ту первую весну,
Тот летний вечер и обрыв к реке
Чья это песня льётся вдалеке?
Мы свою нежность годами не сожгли,
Мы эту песню в сердце сберегли.
Ты тоже всё неутомимый,
Голова покрыта сединой,
И гордишься ты своей любимой,
Ты гордишься сыном и женой.
И тебя по-прежнему люблю я,
Так люблю, что ты не знаешь сам.
Я тебя немножечко ревную
За сиденьем к книгам и друзьям.
Германия, город Райнсберг, октябрь 1945 года.
(Записано в октябре 1945 года в Германии, в городе Райнсберг)
Любовь моряка.
Дочь от матери ушла,
Глазки опустила,
Своё милое дитя
В речке утопила.
Ты топи, топи дитя,
Топи дорогое.
Нет ни матери, отца
В тебе родного.
Эх, моряк, моряк,
Что же ты наделал!
Ты её крепко любил,
А теперь, что ж сделал.
Как по речке, по реке
Лодочка несётся.
А моряк на корабле
Весело смеётся.
Германия, город Нойштрелиц, ноябрь 1945 года.
(Записано в ноябре 1945 года в Германии, в городе Нойштрелиц)
Жил на станции пять дней. Город мало разбит. Посреди города, на площади поставлен памятник героям, павшим смертью храбрых в боях за Родину, за свободу и независимость. Много солдат похоронены без надписи имён. Памятник загорожен загородкой. Наверху возвышается скульптура советского солдата.
Воспоминание.
Помню я наше знакомство,
Вёсел замедленный взмах,
Низкое тёплое небо,
Город на древних холмах.
Бакенщик ехал на лодке,
Пела гармонь вдалеке.
Дважды в воде отражённый,
Плыл теплоход по воде.
Нехотя падал с деревьев
Августа позднего лист.
Где этот синий платочек
Тихо играл гармонист.
Мы б никогда не расстались,
Нас разлучила война.
Люди одели шинели,
Встала на битву страна.
А степь широка и бескрайня,
Воздух, как музыка чист.
Где этот синенький платочек,
Тихо играл гармонист.
В меченой мелом теплушке,
Тесно ребята сидят.
Едут на запад составы,
Пушки на запад глядят.
В присланной вашей посылке
Трубка, кисет с табаком.
И этот синий платочек
С белой весёлой каймой.
Где этот синий платочек
С белой весёлой каймой?
Хлопцы сидели в землянке,
Письма писали домой.
Ждут их подруги в Рязани,
Ждёт их под Тулою мать.
Сколько в них правды и чувства,
Трудно в стихах описать.
Можно сады уничтожить,
Можно взорвать города,
Но нашу великую дружбу
Им не сломать никогда.
Шли часовые по тропке,
Снег непротоптанный чист.
Где этот синий платочек,
Тихо играл гармонист.
Германия, город Нойштрелиц, ноябрь 1945года.
(Записано в ноябре 1945 года, в Германии, в городе Нойштрелиц)
Любовь Артиллериста.
С тех пор, как на моём секторе наблюдения появилась твоя точка, все цели, кроме твоего прекрасного образа, потеряли для меня прежнее значение.
Все объективы и визирные трубки были направлены на то место, где время от времени вспыхивает огонь твоей любви ко мне. Ох, как велика топографическая дальность определения твоего места нахождения, но никакая дальность стрельбы не может помочь мне, никакой взрыватель фугасного действия не в силах разрушить твою бронированную систему. Душа моя сгорает, как дистанционный состав 45 секундной трубки. Сердце моё передается, как орудийный ствол при стрельбе. Без тебя, как без поправки на смещение.
Страна Германия, город Нойштрелиц, ноябрь 1945 года.
(Записано в ноябре 1945 года, в Германии, в городе Нойштрелиц)
Из фронтовой почты.
Весенний дождь хлестал кусты
И над землянкой ветер злился…
Мне этой ночью снилась ты
И городок далекий снился.
В какой бы ни был стороне,
Какой бы ни свистел мне ветер,
Не надо больше счастья мне,
Чем то, что ты живешь на свете.
Опять весна над русскими полями.
Ты письма ждешь, недели торопя.
Их много с фронтовыми штемпелями
Скопилось за два года от меня.
Пускай у писем далека дорога,
Но мне от мыслей хорошо, почтальон,
Ведь эти письма я руками трогал,
И ты, читая, будешь трогать их.
Я о тебе не разучился думать.
Сегодня бой и завтра будет бой.
Течет песок в землянке от обстрела,
Мы всю войну не видимся с тобой.
Наверно, изменилась, состарилась,
Но в мыслях вижу и сейчас тебя,
Красивую и молодую.
Пусть жестче, строже сделались черты,
Так на плакатах Родину рисуют,
Немного на нее похожа ты.
Горячи дни, ночами отдых краток,
Кругом воронки и следы огня.
Бойцы ждут писем от своих солдаток.
Ну что ж, и ты солдатка у меня.
В дымах разрывов небо голубое,
Свистит свинец у самого виска.
Ты далеко. Но в этом пекле боя
Как никогда, ты стала мне близка.
И то, что пули пролетают мимо, -
Мне верить хочется среди огня,
Что ты со мной присутствуешь незримо,
Своей любовью бережешь меня.
Пускай в боях проходят дни и ночи,
Не сдам, сумею все перенести.
И обо мне ты не тревожься очень,
О сыне думай – береги, расти…
Германия, город Алгенштейн, 1945 год.
(Записано в 1945году, в Германии, в городе Алгенштейн)
В восточной Пруссии мы кочевали зимой. Немцы за 200 километров не встречались даже мирные, все бежали, боясь русских. Все имения были брошены, не всё было разбито. Мы здесь начали жить по-иному. Было всего достаточно, что душа пожелает. С группой автоматчиков мы пошли по имениям. Окружив одно имение со всех сторон, мы начали приближаться к нему, на наше приближение не было никакого сопротивления. Вскоре мы очутились во дворе имения, где было много коров, овец, гусей, индюков и.т.д. В саду стояли улья с пчёлами. Дома мы никого не обнаружили. Мы начали доставать мёд, засыпая пчёл снегом. Набравши ведро мёда, которое было тут же, мы отправились дальше.
Тебе фрау
Переплетая страучные ночи
Бредёшь теперь по улице одна.
Со злобой, с ненавистью страшной
Смотрит каждый честный на тебя.
Давно ли ты страдальцев русских,
Избивала до смерти, крича:
«Вы не люди, вы раса
Низшая, как саранча».
Давно ли ты, поднявши руку
«Хайль» кричала во всю мать.
Весь мир, весь род работать будет,
Но немцы никогда.
Давно ли брату или мужу
На фронт писала ты прося:
«Шлите мне с России вы посылки
Грабежом занимайтесь ради меня».
Ты собрала со всей Европы
Шерсть, нитки, даже барахло.
Зачем оно тебе, задрыга,
Когда хватало своего.
Всех фактов просто нет числа
Про тебя, задрыга – фрау.
Низвержена ты навсегда,
И русскому солдату слава!
Посмотрю я на тебя,
Ты худая, как доска.
Две лучины сложены
И сотни положены.
Носишь юбку два вершка
И её почти не видно.
Стало не с кем баловаться,
Горестно тебе, обидно.
Грудь похожа на доску.
Ноги косолапы.
Ты кричала на весь мир,
Что ты высшей расы.
Твой острый нос, как у волчицы.
И смотришь ненавистно на меня.
Но я тебя не звал в Россию,
А теперь пришёл к тебе сам я.
Топаешь своими деревяшками,
Не даёшь покоя по утрам.
До чего противная Германия,
До чего противна ты, мадам.
Германия, город Варен, декабрь 1945 год.
(Записано в декабре 1945 года, в Германии, в городе Варен)
Заключенье
Перебиты, поломаны крылья
Сильной болью, мне душу свело.
Так снегами, серебряной пылью
Так дороги мои занесло.
Я не смехом тебя полюбила
Дома верной, послушной была.
Но порою с другими шутила
И вот так разлюбила тебя.
Я сказала: «Пора нам расстаться».
Ты ушёл, не взглянул на меня.
Из-за вас моя юность пропала,
Из-за вас я продала себя.
Тише струны гитары играйте.
Мои думы – печальный ответ.
Я девчонка ещё молодая,
А душе моей тысячу лет.
Перебиты, поломаны крылья
И разбилося сердце на век.
Я девчонка ещё молодая
И вот этим закончу свой век.
Германия, город Варен, декабрь 1945 года.
(Записано в декабре 1945 года, в Германии, в городе Варен)
Жизнь идёт тихими, спокойными днями. Нет хорошей жизни для молодого сердца, нет развлечений в этой постылой неметчине. Вокруг люди не наши, не понимаешь их разговора и кино. Только и развлечений, что слушаешь радиоприёмник, передачу из Москвы. Песни и пляски из Московского театра разгоняют грусть и печаль, в задумчивости по своей Родине.
Вокруг нашего расположения озеро, волны тихо плещут о берег, где-то слышны стоны болотных птиц, которые замёрзли, и недостаточно покушали, то же недовольные этой жизнью.
Квартира: стоит койка, печка, раскалённая углём, около неё стоит дряхлое ведро с углём, вторая койка моего друга, столик круглый, на нём лежат письма и орёт радиоприёмник. Стол большой, письменный, где я часто изливал душу в письмах к друзьям. Столик маленький, где лежат газеты и тикают часы, которые привёз из Данцига. Велосипед стоит разобранный, ожидающий похода в Россию. Всё это протекает в этом уголке уныло.
Работал с машинами, копался в моторах, что забирало у меня много времени. Ездил часто на охоту на поля, а также на катере глушить рыбу.
Ленинградская застольная
Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж когда довелось
Вспомним, как было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось.
Пусть вместе с нами семья Ленинградская
Вместе сидит за столом.
Вспомним, как русская сила солдатская
Немца за Тихвин гнала.
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробивался болотами,
Горло ломая врагу.
Выпьем за тех, кто неделями долгими,
В мёрзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, бился на Волхове -
Не отошёл ни на шаг.
Будут в преданьях навеки прославлены
Под пулеметной пургой
Наши полки на высотке Синявина,
Наши полки подо Мгой.
Стукнемся кружками, выпьем стоя,
Братством друзей боевых.
Выпьем за мужество павших героев мы,
Выпьем за встречу живых.
Страна Германия, деревня Клинк, 1 января 1946 года
(Записано 1 января 1946 года в Германии, в деревне Клинк, город Варен)
Новый год встретили хорошо. Собрались все офицеры вместе и крепко справили Новый год. Немцы играли на аккордеоне.
По знакомой дорожке
Иду по знакомой дорожке,
А вдали голубеет крыльцо.
Я вижу в открытом окошке
Твоё дорогое лицо.
Может, вспомнишь, улыбнёшься,
Может, хмуро сдвинешь бровь,
Может, вспыхнет огнём,
Твоя прежняя любовь.
Ты взглядом меня провожала
Под звуки балтийских ветров.
Ты мне ничего не сказала,
Но мне понятно без слов.
Скажу я тебе, между прочим,
Сберёг я в суровой борьбе,
Твой скромный синий платочек,
Согретый мечтой о тебе.
Бой длился днями и ночами,
Был я ранен в ногу и в бровь.
Платочком перевязали
Мою незастылую кровь.
Эскадра пары поднимала
И в море пошли корабли.
А ты мне платочком махала,
И чайки кружились вдали.
На мачтах огни догорали,
Встречался весенний рассвет.
Гудки над водой прогудели
Последний прощальный привет.
Вот кончились дни боевые,
Иду я с песней назад.
Иду посмотреть твои очи,
Иду твою руку пожать.
Германия, город Варен, 1 января 1946 года.
(Стихи были записаны 1 января 1946 года в Германии, в городе Варен)
Родному городу.
Много мне по землям заграничным
Исходить пришлось чужих дорог.
Видел много городов различных,
Деревень, местечек, хуторов.
Но тебя, родной, любимый город
На чужбине помнил я всегда.
Для меня один ты больше дорог,
Чем все вместе города.
Над тобой война прогрохотала,
И объятый дымом, и огнём,
Слёз и крови видел ты не мало,
Но в борьбе не дрогнул пред врагом.
Близок день, когда тобой любуясь,
По знакомым улицам пройду.
Сколько счастья здесь опять найду я,
Сколько снова радости найду!
Далеко сегодня от тебя я,
Мирный труд оберегаю твой,
Чтоб цвела Отчизна дорогая,
Чтобы рос любимый город мой.
Страна Германия, город Варен, деревня Клинк, январь 1946 года
(Записано в январе 1946 года в Германии, в Деревне Клинк)
Раскинулось море широко
Раскинулось море широко
И волны бушуют вдали.
Мы фрицев попёрли далёко
От Волги до ихней земли.
Поверь, что не в силах я больше бежать,
Изрезал усталые ноги.
А русские видишь, как начали жать,
Нам нет ни пути, ни дороги.
Ты драп не закончив, не можешь уйти,
Сам Гитлер тобой не доволен.
Он скрылся за нас, чтобы шкуру спасти
И нечего хныкать, что болен.
Свалились мы в море, и сил больше нет,
Вода перед нами мутиться.
Вдруг рядом разрыв, ослепительный свет
И нет измозоленных фрицев.
Сам Фюрер в печальной тоске гробовой
Надежды на них возлагает.
Вояки плывут и плывут чередой
И густо на дно опадают.
Германия, Восточная Пруссия, город Эссенбург, февраль 1946 года.
(Записано в феврале 1946 года, в Восточной Пруссии, в городе Эссенбург)
Сторона Родная
С неразлучным своим автоматом
Не в одной побывал я стране,
Но везде и повсюду, ребята:
"Я скучал по родной стороне».
Сторонка, сторонка родная,
Ты солдатскому сердцу мила.
"Эх, дорога моя фронтовая,
Далеко ты меня завела!"
В Будапеште сражались мы долго,
Он на синем Дунае лежит.
Но как вспомнится, вспомнится матушка Волга,
Так слеза на глаза набежит.
Бил я немцев на улицах Вены,
Там сады и дворцы хороши.
Только Вена, скажу Вам, скажу откровенно,
Хороша не для русской души.
По военной дороге шагая,
Сотни вёрст до Берлина прошёл,
Но милее, милее родимого края
Я ни где ничего не нашёл.
Сторонка, сторонка родная,
Ты солдатскому сердцу мила.
"Эх, дорога, дорога моя фронтовая,
Далеко ты меня завела!"
Страна Германия, город Берлин, май 1946 года.
(Записано в мае 1946 года в Берлине)
Письмо.
Понапрасну сердце защемило,
Понапрасну вспыхнуло лицо.
Получил письмо, но не от милой,
Не от милой это письмецо.
Не от друга, даже не из дома,
Но тревожно вздрогнула рука…
Ничего, что почерк не знакомый,
Всё равно письмо из далека.
Всё равно оно ко мне с приветом
Прилетело из родных краёв.
Озарило самым ясным светом
Русских деревень и городов.
Кажется, я вижу между строчек
Приуральский голубой простор,
И полей ромашковых кусочек,
И вершины розовых гор.
Милый край! Он мне дороже вдвое…
В гомоне весенней суеты.
Слышу шум великих новостроек
И дыханье первой пахоты.
Кажется, меж строк неуловимо
Шлёшь мне материнское тепло…
Пусть письмо пришло не от любимой,
Но оно мне с Родины пришло.
страна Германия, город Дрезден, май 1946 года.
(Записано в мае 1946 года в Германии в городе Дрезден)
Наше слово.
Проплыл Берлин в далёкие туманы,
Состав, гремя отходит на восток.
Я снова край увижу долгожданный,
Переступлю отеческий порог.
Опять днепровским радуясь просторам,
Счастливым взором Киев обниму… -
Знакомый путь пролёг за семафором,
И это мило сердцу моему.
Давайте ж песню русскую затянем.
Споём о том, солдаты- земляки,
Как шли на штурм Берлина киевляне,
Днепровские, полтавские полки.
Как паренёк, что вырос на Подоле,
Шёл на Рейхстаг в багровой полутьме.
И не остывшей головнёй: «За волю!
За родной Киев!» вывел на стене.
Возьми же, друг, окопную тальянку,
Встревожь её как прежде, от души.
На зарубежном этом полустанке
Последний раз солдатам послужи.
Проходит ночь, как песня у привала,
Рассветный луч румянит облака.
Бывалый воин, старый запевала
Выходит в круг, взволнованный слегка.
И говорит он просто и сурово:
– Наш новый путь – сражению подстать.
Быть впереди! – такое наше слово,
Фронтовик – творить и побеждать.
Страна Германия, май 1946 года.
(Записано в мае 1946 года в Германии)
Провожали солдат по демобилизации в далёкую Сибирь.
21 мая 1946 года.
Да, куда только не занесёт судьба человека. Сейчас я на горах Саксонии, на границе Чехословакии. Природа крымская, город цветов, высятся высокие горы, блестят на солнце своим теплом. С гор бегут быстрые горные реки, пенясь с высоты донизу. Живём в отеле «Дрезден». Из окна дома вижу центр города, площадь. На площади стоит старый памятник, воздвигнутый Бисмарку, украшенный цветами. По площади вялой походкой проходят немцы, и некоторые из них тянут за собой маленькие тележки. Идут неспеша, куда не знаю, скорее всего к соседям или знакомым.
19 мая я забрался на вершину горы. Видно в дали селение чехов, их поля и леса.
Маленькие разбросанные домики, кирпичного цвета. Я вижу домики по лощинам, как малина в цветах, они блестят своими красными крышами. В горах нас встречают маленькие пацаны, которые всё спрашивают: «Вы русские?» Стараются узнать, что мы, русские, дошли до Альп, где когда-то проходил Суворов.
Да! Русский везде пройдёт и везде победит.
Страна Германия, город Зебниц, 14-30 мая 1946 года.
Дорожка моя фронтовая.
Средь холмов и тенистых ущелий
Пробирался с друзьями и я.
Эх! Дорожка моя фронтовая,
Да куда ж ты меня завела.
Восхищались далёкой дорогой,
Вспоминали родные поля.
Свою землю родную, Брянскую,
Деревеньку Калинки свою.
Эх, дорожка моя фронтовая,
Да куда ж ты меня завела!
Побывал и в Берлине, в Рейхстаге
Где от Гитлера выходил приказ.
Где русский одержал Победу!
Эх! Дорожка моя фронтовая,
Да куда ж ты меня завела.
З
Здесь воздвигнута память героям,
Героически павших в боях.
Эх, дорожка моя фронтовая,
Да куда ж ты меня завела!
Страна Германия, май – июнь 1946 года.
(Записано в Германии в 1946 году)
Эта песня посвящена памяти о путешествии по Германии с 10-го мая по 1-е июня 1946 года. Путешествовал на машине с двумя шоферами через города: Варен, Пархим, Кириц, Фризак , Берлин, Дрезден, Зебниц и обратно в город Варен. Путь составлял 1200 км. Много пережил неприятностей в дороге и после. Был со мной поганый друг Коган.
Улица Советская.
Ты, моя родная Земля,
Города, и сёла, и поля,
Берега морей и рек,
Горы и луга.
Мы с родной земли навек
Выбили врага!
Эх, сторонка,
Родная сторона,
Улица любимая, Советская…
Мне всего милей она, улица моя!
Новый дом за речкою-рекой,
Это я вернул тебе покой.
Мой народ в суровый час
Был в лихом бою.
Наш великий Сталин спас
Родину мою.
Я шёл от дома далеко,
Но на сердце ясно и легко.
Ждут соседи, ждёт семья,
И невеста ждёт.
Скоро улица моя
Снова зацветёт!
Страна Германия, город Лейпциг, июль 1946 года.
(Записано в июне 1946 года в Германии, в городе Лейпциг)
Был в городе Лейпциг в зоопарке. Город цел, не разбит.
Записки 16 июля 1946 года
В полночь, 16 июля мы приближались к польской станции Ястров. Хрустя колёсами по рельсам, паровоз тихо остановился на восьмом пути. Я быстро выскочил из вагона, и направился в станционное двухэтажное здание. «Доброе утро, пан!» – войдя в кабинет дежурного, промолвил я. Пан вяло повернул голову, и опять уткнулся в свои бумаги. Вид у него был недовольный, суровый. Сам он высокого роста, худощавый, с чёрными волосами, в польской, красной, ромбовой фуражке. На фуражке висел знак польской Отчизны. С неохотой он зарегистрировал русский транспорт. Попрощавшись, я важно вышел на перрон. Рядом с этим же зданием, я увидел афишу «Буфет», заинтересовался и зашёл. За прилавком сидела старуха, лет 60-ти, с морщинами на лице. Она тихо проговорила по-русски: «Здравствуйте». Глаза её сверкали, как у совы, жадность её преодолевала. За пять злотых она никак не могла сойтись. Это была спекулянтка, которая выехала из России в гражданскую войну 1917 года. Рядом с ней сидела дочь лет 23-х, среднего роста, с круглым лицом, с голубыми глазами, с нежным, любящим взглядом. У неё был маленький ребёнок лет 2-х. Он ковырялся по залу. Я окинул взглядом весь зал. В зале стояли три ветхих столика и несколько пар стульев. На столиках стояли старые букеты из цветов. За одним столом сидел здоровый пан, покручивая свои длинные усы, и кряхтя, что-то приговаривал. Видя такую картину, я медленно, крупными шагами вышел на перрон.
Страна Польша, Станция Ястров.
Транспорт 177/185
Стоит паровоз, блестя своей спиной
На польской железной дороге.
Тихо звучит, обозлённый на что-то,
Ждёт с нетерпеньем везти эшелон.
Что-то не слышно голоса поляка,
Все говорят: «Мало плац, мало плац».
Пятый уж день все твердят, все твердят.
Что везде забиты дороги.
В эшелоне, в теплушке бойцов
Разгорается пламя досады.
Чтоб скорее попасть к землякам,
На поля украинского сада.
Я лежу в голове моего эшелона,
Далеко, далеко от русской земли.
И с надеждой жду команду: «Айфарен».
До далёкой родимой Москвы.
Страна Польша, станция Ястров , район Шайдемюль, 17 июля 1946 года
(записано 17 июля 1946 года на станции Ястров, района Шейдемюль, Польша)
Память путешествия по Польше с эшелоном.
На этой станции стояли пять суток, это очень не нравилось, все спешили скорее добраться до Родины. Надоедали дежурному поляку. Затем, разочаровавшись, ушли в город. Идя оттуда, мы услышали свисток паровоза, начали спешить и, наконец-то поехали.
По следам войны.
Путешествуя от центра Германии, Берлина, мы остановились на станции Вербик, заинтересовавшись этим местом, где тысячи людей проливали свою кровь за это поганое гитлеровское место. Уже под вечер мы пошли с товарищем по этой облитой кровью станции, с направления от Кюстрика по железной дороге на Берлин. Около станционной будки стоял танк ИС. Он стоял как скала, развернув своё орудие на разбитый дом, откуда противник вёл сильный огонь с артиллерии по нему. Здесь в неравном бою танк был пробит артиллерией, загорелся, бойцы-танкисты вынуждены были уйти и спрятаться в развалинах, унеся с собой убитого башенного стрелка. Этот танк прошёл большой и славный путь, дошёл до логова немцев. Форсировал широкую реку Одер.
С правой стороны первого танка, неподалёку, стояли развалины отдельных домов, и протекал небольшой ручей, извиваясь своим руслом по поверхности земли.
Разъярённый Т-34 выскочив вперёд, стремительным ударом нанёс поражение батарее немецких ПТР и, проехав 500 метров, был поражён немецким самолётом. Так и остался стоять на площадке станционной земли. Осколки брони лежат обгорелые по сторонам, башня скатилась в кювет. Не отступая ни на шаг, танки рвались вперёд, всё уничтожая на пути.
Левее железнодорожного полотна, танк ИС на быстрой скорости, уничтожив группу фаустников, догнал отступающий немецкий танк «Пантера» Т-5 и уничтожил её метким ударом в заднюю броню. На разъярённого ИС был сосредоточен весь огонь немецкого оружия, и пробита была его бортовая броня. Танку двигаться было не куда, он загорелся. Танкисты, захватив за собой автоматы и ящик гранат, защищались до подхода подкреплений. Всю силу немецкий гад бросил на эту станцию с левой стороны, был непроходимый огонь. Красные бойцы везде пройдут. Танки, действующие с левой стороны, неожиданно для немцев вклинились в их оборону. Форсировав впереди протекающий небольшой ручей, атаковали немецкую артиллерию, разгромили её, уничтожили два немецких «Фердинанда» и «Пантеру», уничтожили семнадцать орудий, оставив свои шесть танков на поле боя. Противник отступил с левой стороны. Наши силы продвигались к центру станции, к перекрёстку железных дорог. В панике немцы бежали. Немецкий танк Т-5 драпавший по шпалам, был поражён метким ударом из орудий, так и остался гореть на путях.
Немецкий Т-4, стараясь перебраться через железную дорогу, увяз на насыпи и остался стоять невредимым. Экипаж убежал. Третья «Пантера» не находя выхода, стояла на огороде станционного дома и была уничтожена нашей артиллерией. Немцы взорвали свою пушку и бежали за насыпь.
Т-34, на быстрой скорости, прорвался вдоль железной дороги справа, наткнулся на немецкий Т-5 и в бою остались оба стоять, похороненные друг другом. Они остались стоять оба на поле боя, и сейчас они стоят ствол к стволу, в упор смотрят друг на друга. Разбив немцев на станции, наши войска устремились к Берлину.
Страна Германия, станция Вербик, август 1946 года.
На границе России.
Паровоз сбавил пар, тихо остановился возле моста. На мосту было нацарапано «Граница СССР с Польшей». На мосту стояли два русских пограничника. Тихо продвинулся состав до перекрёстка шоссейной дороги. Несколько пограничников оцепили эшелон со всех сторон. Лейтенант забрался в теплушку, и эшелон тронулся до первой станции Гердауен Русской.
На остановке я выглянул из теплушки, увидел русский народ, одержавший крупную Победу над Германией. Они были незавидно одеты, но они победили и сейчас, несмотря на трудности, отдают все силы для восстановления своей Страны, для усиления своей безопасности. Проверив документы, пограничники ушли из теплушки, запретив ехать дальше, потому что у нас не было пропусков через границу.
Писклявый голос послышался около дверей. Открыв двери, перед собой я увидел девчонку среднего роста, с длинными волосами, заплетёнными в клетку, с круглым лицом, карими глазами и нежными руками, в которых она держала бумагу и карандаш. Получив ответ на заданные вопросы, она простилась, и быстро по-военному повернув кругом, зашагала вдоль эшелона. Через некоторое время подкатил порожняк из Истенбурга. Мою теплушку прицепили. Получив все документы, я отправился снова в Германию. Прощай, Россия Матушка. Придёт время, увидим и мы своих родных!
Страна Россия, станция Гердауен, сентябрь 1946 года.
Первый отпуск за шесть лет службы.
Прощальный вечер.
30 июня 1947 года, последний день моего отпуска. Уже перевалило за полдень. Я прибыл из города, снимался с учёта, пообедал и лёг отдохнуть на пару минут. Вдруг меня кто-то толкнул, и послышался знакомый голос. Раскрыв глаза, я увидел перед собой братишу. Он стоял унылый, тихо говоря: «Братуха! Пошли, простимся с нашей родной рекой». Я вскочил быстро, как будто бы меня кто-то подбросил с постели и вышел во двор.
На воздухе было свежо, надвигались небольшие тучки с севера, принося мелкий дождик. Солнце то выглядывало из-за туч, то опять скрывалось. Несмотря на свежесть, я, не одевая ничего на ноги, в нательной рубахе, взяв с собой чистое бельё, корзинку, мыло и полотенце, вышел на улицу. Вскоре братиша меня догнал, и мы, поравнявшись, зашагали по раскалённому песку. Спустившись с горки, перед нами предстала луговая равнина, слегка поросшая пустырником. Часть лугов уже были скошены, и собраны в сухие копны.
Не замечая как надвигается вечер, мы прошли луг, подошли к торфяному болоту. Карьеры поросли большой травой-осокой и небольшими кустами. Через болото шла узкая тропка, по которой мы тихо пробирались, цепляясь за высокую траву. Не замечая туч, которые, не по нашему желанию, насели над нашими головами. Начал идти мелкий дождь. Я предложил спрятаться в стоявшей вблизи копне сена. Он сразу согласился . Мы быстро очутились у копны, раскопав часть сена, сделали навес. Я, прижавшись к свежему сену, укрыл ноги и остальное тело. Корзинку тоже закрыл, чтобы дождь не замочил её содержимое. И вот, сидя вдвоём в душистом сене, мы погрузились в раздумье, ничего не говоря минут 15-ть. Стиснув зубы, братиша проговорил:
Братиш Семён.
(После войны – профессор Казанского университета).
«Разлучила нас проклятая война, не дала нам доучиться. Жизнь проходит быстро и сурово». Подумав несколько минут, спел он небольшую песенку:
Спешите жить, берите всё от жизни.
Она течёт как горная река…
Уже вечерело. Ветер быстро разогнал тучи. Над нами открылось чистое, голубое небо. Солнце выглянуло и начало палить как и прежде. Вздрогнув от свежести, мы поднялись, отряхнулись и пошли по направлению тропки. Светило солнце, на траве лежала
густая роса, песок на дороге смочило, чувствовалась невероятная свежесть. Вскоре мы из тропки вышли на песчаную дорогу. По обе стороны остались небольшие кустарники жалкого состояния. Слышался звук кузнечиков, да где-то вдалеке играли свою песню лягушки. Перейдя песчаный холмик, мы очутились на берегу реки.
Вот она, красавица, где мы проводили свои детские и юные годы. Вот она, спокойная, справедливая, течёт в своём старом русле. Тишину нарушали только щуки, которые часто в погоне за малой рыбкой с молниеносной быстротой бросались и пожирали её. Солнце освещало зеркальную поверхность воды, тучи двигались западнее, ветер немного шевелил траву. Берег реки был обрывистый и песчаный. Видя, что тучи начали приближаться, мы быстро разделись, и погрузились в тёплую воду. Быстро помывшись, мы вылезли на берег. Дождь начал моросить.
Схватив бельё, мы бросились бежать под кусты ольхи, где и нашли укрытие от дождя, быстро пролетевшего. Во время раздумья у куста, с головы у меня не выходила любимая девушка Варя. Видя, что вечер приближается, я не на какие уговоры братиша не согласился, а наоборот, уговорив его, мы быстро пошли домой.
Через полчаса мы были уже дома. Мать и сестра с нетерпением ждали нас. Выпив по двести грамм, я поднялся, и поспешил на улицу к своей Варе. На улице уже шёл небольшой дождь. Быстрыми шагами, в военной форме зашагал я по мокрой земле. Не пройдя и 500 метров, как полил сильный дождь, и мне пришлось обождать под густым деревом у колодца. Как только дождь немного утих, я быстрыми шагами добрался до дома Варвары Леоновны.
Не дойдя до крыльца, я услышал, как дверь хлопнула, кто-то шагал по сеням. Вдруг дверь сеней открылась и передо мной стояла Варя. Лицо моё наполнилось краской, медленно подал я ей свою руку. Тихим голосом она промолвила, опустив глаза: «Здравствуй Вася» – и предложила следовать в комнату. Я, поблагодарив её, пошёл за ней по сеням и быстро очутился в комнате. В комнате уже было темновато. Слева стоял стол, за которым сидела Настя, младшая сестра Вари, перебирая щавель.
Поклонившись ей, я прошёл ближе к западному окну. Комната была чисто убрана. Справа у дверей стояла печь, выбеленная белой глиной. Рядом стояла кровать, на которой лежал матрац и ярус подушек. Стояли в комнате две скамейки, второй столик в углу, на нём цветы и ряд открыток. Вверху угла помещалась икона Матерь Божья, «Бог», как они её называли. На стене тарахтели старые ходики. Цыплята, не успокаиваясь, пели свою песню.
Перебросившись несколькими словами, я ей предложил идти на улицу, так как дождь утих, и стояла прекрасная погода. Она дала согласие прогуляться под светом луны, светившей ярко. Она второпях приоделась и мы вышли во двор. Перед нами были гряды с бураками, огурцами и другими растениями. Стояла тихая погода, луна ярко освещала землю, падали тени от деревьев. По близости играли свою песню кузнечики и лягушки, нарушая тишину ночи. Пробравшись по узкой дорожке через гряды, мы очутились на дороге. Время уже близилось к 12-ти часам, на улице никого не было, только слышался лай собак.
Обнявшись, мы начали разный разговор. Вспомнили дружбу, ещё довоенную. Как я ещё перед уходом на фронт, подарил ей открытку, где была изображена лошадь, за узду которую держал солдат, задумавшись о разлуке с любимой. Казалось ему, что перед ним стоит его любимая, которая тут же была в стороне зарисована. Вспоминая о былом, мы прошли всю деревеньку до моста и обратно до моего дома.