Buch lesen: «Рассказы для взрослых. Начать новую жизнь…»

Дед Петро

Дед Петро был особенной личностью. Он не брил свою рыжую бороду и усы лет пятнадцать, не стриг свои густые, соломенного цвета волосы. Редко мылся и носил грязную одежду. От него пахло навозом и потом, словно он целый день работал на скотном дворе. Но скотину он не держал, был вегетарианцем. Он считал, что живность всякая – это отдельная личность, у которой есть душа и свои желания, и они никак не совпадают с человеческими.

Даже самое бесполезное и неприятное существо, по его мнению, не рождено просто так, оно создано богом для какой-то миссии, в этом есть особенный тайный смысл.

Я помню его доброе и умное лицо с легким прищуром глаз; плавные движения рук его высокой и худощавой фигуры. Когда мы с ним случайно встречались на дороге, он громко здоровался и непременно заводил разговор о погоде или о положении в стране. Голос его звучал плавно, монотонно. Казалось, что ни одна новость не обошла его стороной, и он непременно хотел поделиться ей с кем-нибудь, а сегодня со мной. Я его слушала, соглашалась с ним, отвечая: да и точно. Иногда я вставляла какое-нибудь умное словечко. Тогда он заводился еще больше, и мысль его текла, словно быстрая речка.

Но иногда я встречала его у мусорных контейнеров. Он доставал каждый пакет из ящика, развязывал его, пересматривал содержимое, а потом снова завязывал и возвращал на место. Когда в пакете попадалось съестное, он перекладывал его в свой вещевой мешок. Мне же было неудобно смотреть на него в это время, я отворачивалась и делала вид, что его не знаю. Я думала, что и он чувствует тоже самое, несмотря на свое спокойное и невозмутимое лицо. А может быть, я ошибалась.

Собранное на мусорках отдавалось собаке и десяти кошкам, которые жили в креозотных шпалах на конце его огорода. Эти обиженные судьбой создания и искалеченные сибирскими морозами отроки каким-то образом радовали деда. Но только те, кто видел этих обмороженных кошек, поймет, что жалость Петра вовсе не во благо: давая им возможность жить в этих ужасных условиях, он обрекал их на терзания. Но убрать он их не мог, был сердоболен, в отличие от своей жены Нины, которая терпеть не могла кошек и грозилась расправой над ними, как только муж окажется в больнице.

И это день настал.

У деда Петра была грыжа в паху, он готовился к операции. Дома, по наставлению жены, он сбрил свою бороду, усы и обстриг коротко свои длинные волосы, отмылся и надел чистую одежду. Все эти приготовления давались ему нелегко, и он делал это с нежеланием.

Этот человек так изменился, что его даже собака не узнала, кошки кинулись врассыпную, а друг прошел мимо.

Вот так преображение.

В больницу он приехал рано, врач его принял, осмотрел и отправил в палату.

На завтра ему была назначена операция.

В больнице дед Петро не лежал очень давно, поэтому вид врачей он воспринимал болезненно. А его богатое воображение рисовало страшную картину: будто лежит он на операционном столе и совсем не дышит, а рядом суетятся врачи, пытаясь вернуть его к жизни, он же смотрит на них сверху испуганным взглядом и пытается понять в чем дело; да он просто умер. От этих мыслей у него перехвалило дыхание и сердце заколотилось так быстро, что тошнота подступила к горлу.

«А ведь я и не жил толком. Мне всего лишь 65 лет… Сыну моему уже сорок. Какой кошмар! Кто бы мог подумать, что моя жизнь прервется в таком возрасте… Ох, сынок, сынок, а как живешь ты… Пьешь, семью бросил, ведь жизнь так коротка. А жена моя Нина, ведь я ее любил, когда-то и она меня. А теперь вот что… я даже не обсказал, как меня хоронить», – думал больной, лежа на кровати.

До самого вечера Петро мучился. Несколько раз он пытался уснуть, даже разговор с соседом по палате был сухим и коротким. Ничего его не радовало, а только одна мысль крутилась в голове: «Это мой последний день. А если каким-то образом я выживу, то жить буду по-другому».

Утром он встал очень рано, долго смотрел на ясное апрельское небо. Солнце уже было высоко, а больничный холодный двор казался мрачным и неуклюжим. Высокие стены корпусов, выкрашенные в грязно-розовый цвет, казалось, смотрели на деда с сочувствием, как смотрят на других тяжелых больных. А дворник, появившийся на горизонте, долго чиркал своей метлой по асфальту, словно выписывал слова: а я-то буду жить, а ты – нет. И хотя он тоже выглядел серо и невзрачно на фоне двора, он тоже был частью вселенной и был живым.

Сосед лежал с закрытыми глазами. Дед Петро посмотрел на него и обвел взглядом небольшую палату с четырьмя койками и тремя тумбочками, возле раковины стоял холодильник и стол. Стены в белой плитке, на потолке две люстры. Все здесь было чужим и холодным, несмотря на белоснежную чистоту и строгость.

В комнату зашла медсестра, она напомнила больному, что есть сегодня нельзя и позвала смерить давление.

Но давление со вчерашнего дня не изменилось, как было 160 на 90, так и есть.

– Ничего, – сказала женщина в бледно-оранжевом костюме, – сейчас я вам дам таблеточку и все будет в порядке.

– Я что-то разволновался перед операцией, – словно оправдываясь, проговорил больной, желая услышать слова утешения в ответ.

– Все будет хорошо, не волнуйтесь, вы не первый и не последний.

– Спасибо, утешили!

Дед Петро ушел в палату.

Сосед проснулся и молча смотрел в потолок.

Дворника уже не было, но двое мужчин несли кого-то на носилках.

«Вот так и меня поволокут», – подумал дед Петро.

Измученный мыслями, больной лег на кровать и, как бы ему не было тошно, смог все же уснуть. И ему приснился странный сон, в котором все перемешалось – кошки, люди, собаки, и все агрессивны и хотят его растерзать, а он, умирающий, лежит возле мусорки и внимательно обводит всех взглядом. И тут сквозь сон слышатся слова доктора: «Петр Семенович! Петр Семенович!»

Старик вздрогнул и открыл глаза, над ним стоял его врач.

– Пойдемте со мной.

– Пора?

– Да.

В операционной было стерильно чисто, пахло спиртом и еще чем-то. Врачи в белых и голубых костюмах заканчивали приготовления к операции. Больного раздели догола, накинули на него какую-то материю и попросили надеть тряпочные бахилы. Дед Петро был послушным, но руки у него тряслись и плохо слушались, а дыхание стало учащенным и появилась одышка. И, казалось, страх сковал все тело и мешал логично думать.

«Будь что будет, – подумал он и лег на операционный стол. – Что уж теперь говорить».

Больной обвел взглядом врачей, посмотрел на окно и приготовился ждать своей участи.

Операция прошла успешно, только наркоз долго мешал собраться с мыслями. Голова кружилась, а во рту пересохло. Но то, что он был жив, обрадовало и потрясло Петра Семеновича. А слова доктора: «Как вас звать?» – были самыми желанными в эту минуту. – «Петр Семенович», – ответил он каким-то далеким и глухим голосом. – «Очень хорошо!», – произнес ласково мужчина.

«Теперь все будет по-другому», – подумал дед Петро.

Через неделю его выписали домой.

Жена встретила мужа на пороге с улыбкой. А в доме по-прежнему было грязно. Раньше он не обращал на это внимания, а теперь заметил. В спальне стояли пакеты, принесенные когда-то с мусорки им самим.

«Вот поправлюсь и наведу здесь порядок… теперь все будет по-другому».

Кошки исчезли из его жизни, вернее пропали они по вине жены, которая всегда грозилась расправой над ними, но дед Петро о них не вспоминал.

Я встретила его уже летом. Он был опрятно одет, чисто выбрит, а запах резкого одеколона разносился по всей улице. И голос его звучал по-другому, он был строгим и деликатным. Сперва мне показалось, что я общаюсь с двойником деда Петра или с его братом, но зная, что нет того и другого, я поверила в его перевоплощение.

И возле мусорных контейнеров я его больше не видела. Говорят, что он стал и правда другим.

Не исправим

Александр Семенович пил очень часто, но пьяницей он себя не считал.

В лет сорок он начал это гиблое дело, но потихоньку, по праздникам или после работы. Работал Александр Семенович слесарем. Закинет одну стопку вечерком и доволен. А его жена Варвара Егоровна – женщина нервная и требовательная, твердила:

– Ох, сопьешься, Александр! Ей богу, сопьешься!

– Да что ты, Варя, такого быть не может, я вот выпил немножко и все, – отвечал он и думал: «Сейчас бы еще малеха выпить и больше не пить. Но завтра на работу, и придется ждать праздника, чтобы расслабиться по полной».

Праздник наступал, и Александр Семенович радовался ему, как дитя. Теперь можно и выпить, никто не запретит и пофилософствовать от души с самим собой. И одна стопка следовала за другой.

– Хватит пить, Александр! – повышала голос Варвара Егоровна, когда его умное лицо становилось небрежно глупым и беззаботным, а строгая интеллигентная походка превращалась в угловатую и неуверенную.

И вся его худощавая фигура крадучись передвигалась по дому, боясь попасться на глаза своей непьющей жене. А когда она его обнаруживала, то громко и с укором кричала.

Когда Александр Семенович вышел на пенсию, пьянка стала продолжительнее и смачнее. Времени свободного было больше. В огороде управлялась жена, а сам Александр всю работу по дому не мог уже выполнять без бутылки. У него получалось это как-то невесело и долго, а выпив, он оживал и, громко крякнув, брался за дело. В гараже у него всегда стояла заначка.

А однажды случилась неприятность. После недельного запоя Александр Семенович заметил, что опорожнить мочевой пузырь ему удается с трудом, появились рези и боль. Он пожаловался жене и услышал:

– Я же тебе говорила, что допьешься.

– Похоже, я допился! – спокойно произнес он и сел на диван. А он вообще был всегда спокоен, не скандалил, не дрался, выпьет и ходит себе преспокойно по дому, словно тень, а потом засыпает где-нибудь.

Но сегодня он забеспокоился. Так страшно не было ему давно. Мочевой пузырь у него наполнялся, а сходить в туалет толком он не мог.

Промучился больной до трех часов ночи, а ночью сказал:

– Вызывай, Варвара, скорую помощь, мочевой у меня заклинило.

– Допился! – громко произнесла она и вызвала врача на дом.

– Ох, хо-хо! – только и произнес муж.

Машина приехала через минут двадцать. За это время Александр Семенович несколько раз холодел, краснел, клялся, что в рот не возьмет спиртного, если останется жив. А мочевой пузырь, тем временем, все копился и становился больше. А Варвара думала, что давно бы вот так его переклинило, может быть он раньше бросил пить, ведь сколько он выпил – одному богу известно. Александр Семенович считал минуты и молился, чтобы его жизнь не оборвалась вот так, глупо и неприятно.

«И зачем я только пил… вот, если бы вернуться назад, то я ни за что бы не начал пить… где мои сорок лет», – думал больной.

Помощь ему оказали, он вздохнул с облегчением и сел не диван. Врач, мужчина степенный и важный, присев за стол в зале, сказал:

– Вы понимаете, Александр Семенович из-за чего у вас случился криз, вы человек взрослый и должны все понимать?

– Да, понимаю, – опустил глаза больной.

– Вот и хорошо! – обрадовался доктор такому пониманию. – Собирайтесь, поедете с нами.

– Нет, с вами я не поеду.

– То есть, как не поедете?

– Не поеду.

– Хорошо, от госпитализации вы отказываетесь, тогда распишитесь здесь, – показал доктор пальцем. – И вот вам список лекарств… и не злоупотребляйте соленым и острым, исключите всякие излишества, вы человек взрослый и умный.

– Я все понял, – основательно произнес больной.

– До свидания! Следуйте моим рекомендациям.

– Я все понял.

– До свидания! – сказала Варвара Егоровна и посмотрела на мужа, она давно не видела его таким покорным и воспитанным. Ведь от него в последнее время не дождешься слова приличного и доброго взгляда, а ходит как в рот воды набравши и лицо его вечно перекошено и недовольно. А тут – нате, интеллигент сраный.

Когда скорая помощь уехала, Александр Семенович решил, что за свое здоровье надо браться окончательно и бесповоротно, а иначе конец. Он заварил себе семена укропа, тысячелистник, душицу и вышел на улицу. Свежий июльский ветерок был чистым и добрым.

«Как все-таки прекрасно жить на белом свете… и когда на тебя уже не давит мочевой пузырь, а лишь немножко потрясывает с похмелья – очень хорошо, – подумал он, глядя на раскидистую черемуху. – Нет, за себя надо взяться, ведь жизнь у меня одна и другой такой не дадут».

Из дому вышла жена, прилично одетая, напудренная.

– Я за лекарством, – громко и важно сказала она и направилась к воротам.

– Ох-хо-хо! – тихо произнес муж и пошел в дом. Александр Семенович подумал о том, чем он займется завтра, когда его перестанет трясти. Работы, конечно, очень много, но работу по душе найти очень трудно, ту, которую можно сделать без выпивки, таких работ днем с огнем не сыщешь. И чем же ему таким заняться?

Вскоре вернулась жена и принесла кучу лекарств.

– Я редко употребляю лекарства, – громко произнес он расстроенно. – Разве можно одному человеку столько употреблять таблеток.

– Пей, это тебе прописал доктор!

– Я лучше травки попью, – махнул он рукой.

– А зачем я на тебя деньги потратила, паразит ты эдакий!

– Хорошо, я выпью попозже.

– Ладно! – успокоилась Варвара.

Пить лекарства все же пришлось, так как жена стояла над ним, как жандарм. Через несколько дней Александру Семеновичу стало значительно легче, но всю работу по дому делала Варвара, а он слонялся из угла в угол и думал: «Да, без бутылки здесь не разобраться».

– Ведь можно жить без выпивки очень хорошо и весело, – говорила она, глядя на опрятного и хорошо пахнущего мужа. – Ведь можно же жить по-человечески, без выпивки.

– Да уж, – отвечал муж. – Все можно, если осторожно. – А сам думал иначе.

– Завтра начинай делать что-нибудь по дому: забор поправь, во дворе приберись.

– Хорошо, – согласился Александр Семенович. – Завтра обязательно начну, а сам подумал: «Без ста грамм тут не обойтись… доктор, конечно, говорил не злоупотреблять, но про водку он ничего такого не говорил, а вот от соленого и острого надо отказаться… точно, так и сказал доктор».

Александр Семенович целый день думал и ходил, словно тень. А жена на него поглядывала и думала: «Как все-таки хорошо, что с мужем случился кризис, пить он больше не будет из-за страха… ведь, как не крути, он у меня трус и бездельник».

На следующий день, когда Варвара Егоровна ушла к соседке рассказать хорошую новость про мужа, Александр Семенович вспомнил, что в гараже у него имеется заначка – пол бутылки водки. В мозгу словно что-то щелкнуло, и настроение сразу поднялось. Захотелось жить и радоваться. Заначку он нашел быстро, но пить не спешил, а подумал, стоя с рюмкой наготове. Он вспомнил слова доктора: не злоупотребляйте соленым и острым, исключите всякие излишества. «А про водку он ничего не говорил… точно не говорил… но я же взрослый человек, и сам знаю, что для меня лучше… а для меня лучше – выпить и начать работать… что же зря время терять, итак столько времени потерял зря… надо выпить и работать».

Так он и сделал – выпил две стопки, закусил огурцом и пошел в огород поправлять забор.

Варвара Егоровна пришла домой и первым делом взглянула в огород. Александр Семенович ремонтировал забор.

– Ведь может же не пить и работать, – сказала она громко и улыбнулась.

Прошло около двух часов. Забор был отремонтирован, а Александр Семенович пропал из виду.

Варвара Егоровна довольная зашла в гараж, чтобы посоветоваться с мужем и дать ему новую работу. И перед ней предстала такая картина: Александр Семенович лежит на верстаке и храпит. Под головой у него лежит старый пиджак, свернутый аккуратно. Рядом лежит пустая бутылка водки, стопка и жопка от огурца.

– Паразит! – вскрикнула Варвара Егоровна. – Опять напился!

– Ага! Я иду работать! – в бреду произнес муж, не открывая глаз.

– Нет, тебя только могила исправит! – плаксивым голосом сказала жена.

– А! Ну! Да! – отрывисто проговорил Александр Семенович и повернулся на другой бок.

Без предупреждения в гости

Семен Красин сидел за столом на кухне и медленно ел щи. За его спиной весело потрескивала печь, только что затопленная, изредка выплевывая седой дымок с неприятным едким запашком. Но Семен, насупившись, выпятив вперед большие губы и втягивая с ложки наваристый суп, не обращал на это внимания. Он был пьян. В кухню зашла его жена Тоня, небольшого роста и полная, как Семен.

– Ой, алкаш, опять напился с утра… даже печь толком затопить не можешь… дымит… ой, глаза бы мои на тебя не глядели! – поругала она мужа и вышла в коридор.

– Но и не гляди, кто тебя просит, – произнес тихонько Красин себе поднос. – Ведь топится же печка.

– Что толку тебя кодировали… целых шесть тысяч на тебя потратили… какой толк… раньше меньше пил, а как вышел на пенсию… ай, что говорить, тараканья кровь Красинская! – громко сделала вывод Тоня. – У вас все алкаши.

– Помолчи, раскудахталась! – опять тихонько произнес Семен совершенно без злобы, так как горячий супец согрел его нутро и разморил.

Тоня снова зашла на кухню и открыла пластиковое окно настежь, октябрьский утренний морозец заторопился ворваться в комнату. Но Семен и на это не обратил внимания, хотя холодок был совсем близко. Он молча глядел в свою тарелку. Тоня вышла опять в коридор.

Наевшись, Семен откинулся на спинку стула и бережно погладил свой большой живот. Сам он был толст и ел много, но сегодня, кроме супа, в рот ничего больше не полезло, хотя настроение было неплохое, несмотря на ругань жены. Она его бранила, когда он напивался и ничего не делал. Семен не скандалил, не размахивал кулаками, даже когда Тоня постукивала его то по спине, то по голове. Он молчал, терпел и лишь заслонялся от нее руками.

– Окно закрой! – крикнула Тоня из спальни и, не услышав шума от закрывающегося окна, пошла на кухню. – Проветрили немножко и хватит…

Семен сидел с закрытыми глазами и наслаждался утренней прохладой.

В дверь позвонили, и Тоня пошла открывать.

– Здравствуйте! Вы не ждали, а мы приперлись! – послышался какой-то незнакомый, но очень громкий женский голос на веранде. – «Опять эти подруги будут косо смотреть на меня и осуждать», – подумал Семен и хотел уже уйти в свою комнату, но остановился в коридоре. На пороге стояла его двоюродная сестра Зоя и недовольная жена, глаза которой неугомонно твердили: «Опять эти твои родственники».

– Здравствуй, братец! – произнесла весело сестра.

– Зоя! Сколько лет, сколько зим! – обрадовался Семен и полез целоваться. Он точно отрезвел в один миг.

Следом зашел сын Зои, Максим и дочь Варя с грудным ребенком на руках. Тонины глаза ехидно сверкнули на мужа.

– Что так с утра, спозаранку дома не сидится? – спросила она недовольным тоном, точно видела гостей только вчера.

– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! – запел Семен весело и оживленно, целуя Варю и здороваясь с племянником. – Проходите в зал.

– Их еще не хватало, хоть бы предупредили, что приедут, – шепотом сказала Тоня своему мужу.

Гости прошли в зал и сели на диван.

– Сестренка моя, целый год я тебя не видел! А может, больше?!

– Год, год… последний раз виделись на похоронах у моей мамки, а у вас я не была лет пять… далеко живете, братец… три часа до вас ехали, – проговорила Зоя. – Максим машину купил месяц назад, вот и решили по родственникам прокатиться… ты первый… потом поедем к тете Тане с дядей Петей… к сестрам заедем, а завтра утречком домой.

– Ну, как вы там поживаете?

– Ничего, живем.

– Я так рад, что вы меня не забыли, – плаксивым голосом проговорил Семен.

Тоня постояла в дверях и ушла на кухню.

– Тоня! Чайку там поставь! – крикнул Семен жене.

– Ну, рассказывайте… как там деревня поживает? Дышит деревня?

– Нормально…

– Сейчас, минутку, – проговорил Семен гостям и, выйдя из зала, направился в кухню. – Тоня, чайку сооруди, – обратился он к жене.

– А ты купил что-нибудь к чаю… сооруди… вот и сооруди, – возмущенно упрекнула она мужа.

– Сбегай в магазин, гостей покормить надо, – сказал Семен жене тихо.

– Сбегай сам… у меня денег нет, – ответила она громко.

– Мы не голодные! – крикнула Зоя из зала. – И мы ненадолго! Иди, посиди с нами, Семен!

Разговора супругов Зоя, конечно, не слышала, но, по недовольному виду Тони поняла, что они гости нежеланные ей. И почувствовав себя неуютно который раз в этом доме, ей захотелось скорее покинуть его.

– Я вас никуда не отпущу… как я рад, что вы приехали… сестренка моя. – проговорил Семен, вернувшись из кухни.

Пятидесятилетняя Зоя была женщиной полной, очень приятной, доброй, веселой и работящей. Только вот горя она хлебнула – за пять лет она схоронила отца, мать, мужа и теперь жила, радуясь трем детям и шестерым внукам. У Максима, у Вари и у Кристины было по двое детей.

– Я рада, что все у вас в порядке… но попроведали вас, нам пора, – весело сказала сестра.

– Как пора?! Я вас так не отпущу… у меня водочка есть, – заволновался Семен. – Я сейчас в магазин сбегаю… если бы я знал, что вы приедете, хоть бы позвонили…предупредили.

– А мы без предупреждения любим, – вставил Максим словечко. – Тете Тане мы, правда, звонили.

Гости вышли в коридор.

– Вы что уже уходите? – обрадовалась Тоня, но сделала обеспокоенное лицо. – Семен сейчас в магазин сходит…

– Нет, ничего не нужно, – оборвала ее Зоя.

Семен засобирался ехать с гостями.

– Я поеду с вами, – суетливо проговорил он и стал надевать теплую куртку.

– Куда собрался? – спокойным тоном проговорила Тоня, довольная тем, что скоро останется одна и не нужно будет тратить нервы на непутевого мужа. – Дома будь и гости еще посидят, – сказала она для приличия.

– Нет, мы уходим, – приговорила Зоя спокойно и вышла на веранду.

– Ты с ними? – обратилась она к мужу. – Больше не пей.

– Знаю я, сколько мне пить… указывать мне еще станешь, – осмелевшими тоном проговорил Семен.

Сели в машину и поехали.

– Как брат твой поживает? – спросила Зоя.

– А, так себе… он женился же… а давайте к нему заедем, он недалеко теперь живет, дом приобрел… а вот его дом.

На глаза попалась очень маленькая перекошенная избенка, обшитая облезлыми узкими дощечками, кое-где прогнившими. Пристроенная веранда накренилась и готова была упасть, но лишь из-за жалости к хозяевам терпела и держалась. Из-за дома вышел и сам хозяин, пятидесятилетний Виктор. Он внимательно посмотрев на гостей, которые вышли из машины и направлялись к дому, подошел к воротам. Его лицо было серьезным и озадаченным. И даже когда он узнал Зою и ее детей, оно не изменилось, лишь густые русые брови расступились и не стали хмуриться. Гостям он не был рад и не ожидал, что его навестят. Зоя всегда плохо о нем отзывалась, называя его алкашем и тунеядцем. Так оно и было, Виктор, отсидев в тюрьме шесть лет, выйдя на свободу, женился, но работу так себе и не нашел, а по-прежнему пил и довольствовался случайными подработками. Семен купил ему этот старенький полуразвалившийся домик, скорее дом ничего не стоил, он заплатил лишь только за участок, за гнилые доски да кучку угля во дворе.

– Привет, Виктор! – громко и весело произнесла Зоя.

– Здрасьте! – тихонько ответил Виктор. Он растерялся, попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло, угловатое морщинистое лицо было холодным и равнодушным.

– Как живешь? – спросила двоюродная сестра, заходя в ограду.

– Помаленьку, как все.

– А в дом пригласишь нас или нет?

– Входите.

– А может, дальше поедем? – спросил сын у Зои.

– Да, сейчас… мы быстренько, – ответила мать. – Идемте, ребятишки.

Зашли в дом. В маленькой кухоньке сидела худенькая сорокалетняя женщина, с испитым желтым лицом, обрамленным темно-каштановыми жидкими волосами и вязала. Она выпучила большие карие глаза на гостей, отложила вязание в сторону и поздоровалась.

– Здрасьте! – Зоя с большим любопытством стала разглядывать комнатку, обставленную очень старой мебелью: полуразвалившимся шкафом, умывальником в углу, под которым стояла побитая раковина. Потом заглянула в соседнюю комнату с одной кроватью и шкафом. Все было убого, но почти чисто и тепло.

Пауза минутная.

– Разувайтесь, проходите, – предложил Виктор и был слегка растерян.

– Нет, мы поедем дальше, – ответила Зоя.

– Даже чаю не попьете? – спросил Семен.

– Мы не ждали гостей… Аля, чайку поставь, – сказал Виктор.

– Хорошо, – согласилась женщина и встала. Ее смешное и мужеподобное лицо стало очень серьезным и озабоченным.

– Не стоит, – произнесла Зоя и подумала: «А чайник тут хоть есть, я его не вижу… да, обстановочка!» – Нам пора… до свидания, – проговорила Зоя, брезгливо оглядываясь вокруг.

– До свидания! – отозвалась растерянно Аля и встала посреди кухни.

Гости вышли на улицу. Виктор их проводил до машины.

– Вот, домик этот взяли совсем недавно… ремонт нужно делать… пока денег нет, – стал говорить Виктор, словно оправдывался перед гостями и чувствовал себя неловко.

– Работаешь где или нет? – спросила Зоя.

– Работаю помаленьку, калымю.

– А! Понятно.

Подъехали к дому Алексея, сына Семена. Дом большой добротный, обшитый светлым сайдингом, всюду плитка тротуарная, клумбы и деревья. Сам хозяин только что вышел из гаража и подошел к входной двери. Его окликнул отец:

– Алексей! Леха!

– О! – откликнулся сын и повернул голову, его маленькие ехидные глазки прищурились и стали еще серее, а выражение лица приобрело оттенок серьезности и безразличия.

– Здравствуй, Алексей! – поздоровалась Зоя.

– Здрасьте! – ответил Алексей и посмотрел с укором на спокойного отца, который пожал плечами, мол, извини, что без предупреждения.

– Как поживаешь? – спросила Зоя.

– Лучше всех! Ремонт вот в доме затеял… пыль, грязь… а так, в общем, все в порядке.

– Молодец! – похвалила Зоя племянника. – А где твоя половинка?

– На работе, – ответил Алексей. – В дом будете заходить или как? – спросил он равнодушно и холодно.

– Давайте зайдем, – спокойно, довольным тоном произнес Семен.

– Нет, в дом мы заходить не будем, – также спокойно произнесла Зоя.

– Тогда, обойдите его вокруг и шуруйте отсюда, – с сарказмом ответил Алексей.

Зоя не ожидала такого ответа, больше похожего на шутку. Даже дети ее удивленно улыбнулись, не всерьез воспринимая сказанное. Но Алексей не шутил, гостям он не был рад, как Виктор да Тоня. Но почему? Может, они не любили Зою и ее детей? А может быть, просто не были гостеприимными или надо было предупреждать заранее о приезде.

Зоя улыбнулась и взглянула на своих детей, внука. И ей стало их жаль. Они стояли перед ней такие осиротевшие, жалкие. Семен тоже не ожидал от сына такого холодного приема. И взяв инициативу в свои руки, он еще раз пригласил гостей в дом. Алексей молчал. Стояла пауза.

– Нет, нам пора! – взволнованно проговорила Зоя и опять взглянула на своих детей.

– До свидания! – сказал Максим.

– Пока! – ответил Алексей, он хотел сказать: «Приезжайте еще», но язык не повернулся у него. Он косо взглянул на отца, потом на родственников. В этот момент он был очень похож на Тоню, свою мать, тот же ехидный прищур глаз, которые не просто смотрят, а прицеливаются для выстрела в упор. В них много ненависти и ехидства, ранящие до глубины души.

Уже садясь в машину, Семену стало стыдно за своего сына. И он подумал: «А это все Тонин настрой… Вот заноза…Да, это все она».

В машине никто не разговаривал, все молчали, переваривали услышанное. И уже подъезжая к дому тети Тани и дяди Пети, Зоя думала, что если и здесь их примут плохо, то она никогда больше не приедет к родным, забудет к ним дорогу.

Тетя Таня встретила их радушно. Ее светлый просторный дом, наполненный теплом, оказался куда гостеприимнее, чем три предыдущих дома. На кухне был накрыт стол, затопленная печь, радостно потрескивая, отдавала тепло. Гости согрелись и наелись.

А Семен напился. Он сидел за столом красный, как рак, и посматривал на родственников, которые веселились и пили вино. Зоя рассказала, как ее негостеприимно встретил Алексей и как недовольны были Тоня и Виктор. Тетя Таня посочувствовала и позвала Зою в гости на рождество.

– Только вы предупредите меня заранее, чтобы я могла накрыть стол, – сказала она, глядя на Зою своими добродушными глазами.

– Конечно!

– Точно! – произнес громко Семен, что все обратили на него внимания. – Без предупреждения никак нельзя, а иначе есть вам один хлеб с чаем.

– Что? – спросила Зоя, не поняв юмора брата.

– Без предупреждения нельзя, предупрежден, значит – вооружен… предупреждать надо заранее, что приедете.

– А ваших хоть предупреждай, хоть нет, они гостей терпеть не могут, – с укором проговорила Татьяна.

– Это почему же? Мои дети гостеприимные люди… просто позвонить надо было заранее. Я теперь понял, почему у нас в стране бардак. Мы не можем наладить контакты, – он сказал это и осекся, потеряв суть мысли. И теперь Семен думал, что же он этим хотел сказать. Но ничего не придумав, он произнес: «За гостеприимство!» и выпил стопку самогонки.