Buch lesen: «Ищу пропажу с нежным сердцем!»

Часть первая (Пессимистическая комедия)

Глава первая

1

Можно смело ставить сто против одного на то, что подавляющее большинство провинциалов страдают комплексом неполноценности. Они пребывают в том твёрдом предубеждении, что проживают в заштатных городишках и весях, не представляющих особой исторической или эстетической ценности. То ли дело – Москва, Рим, Афины, Токио, Нью-Йорк…

В корне противоположного мнения придерживался молодой чусовлянин Гордей Полунин относительно той местности, где имел честь родиться и проживать. И когда он услышал от одной знакомой, что Чусовой – «типичная ямка», его передёрнуло от несогласия с головы до ног. Гордей принадлежал к воинствующим провинциалам. Хотя формально его землячка не исказила истины: Чусовой действительно расположен в котловине. Но в какой котловине?!

Чусовское урочище представляет собой чашеобразную долину, которая, подобно концентрической линзе, буквально впитывает в себя космические лучи. Добавьте сюда три крупные реки-сестрицы: красавицу Чусовую, бурную Вильву и непокорную Усьву, сливающихся воедино в небольшом распадке и образующих мощнейший энергетический треугольник. Да приплюсуйте к тому неисчерпаемую сказочную энергетику недр Уральских гор, про которую писал ещё Бажов. Вот в итоге и получается уникальная природная реторта, выдающая «на гора» эксклюзивные исторические события и «штучный» человеческий материал.

Здесь зачинали российскую эпоху на Урале промышленники Строгановы. Из этих мест выступил в поход против хана Кучума и «воевал Сибирь» с ватагой пришлых казаков и местными витязями великий атаман Ермак Тимофеевич. Тут приступил к журналистскому и литературному творчеству известный писатель Виктор Астафьев. Отсюда родом олимпийский чемпион лыжник Михаил Девятьяров и чемпион мира по фристайлу Сергей Щуплецов.

А если к данному перечню присовокупить Чусовской металлургический завод? А знаменитую горнолыжную базу «Огонёк»? А единственный в мире музей реки Чусовой? И перечень местных по принадлежности, но мировых по значению чудес Гордей мог бы продолжать и продолжать.

Теперь поделите количество навскидку упомянутых и бегло перечисленных достопримечательностей на 80-тысячное население одного из малых городов России, и вы получите тот великий коэффициент, что столичным мегаполисам и не снился.

Однако пуще прочего убедил Гордея в исключительности родных мест конкретный случай. Да к тому же такой, что приключился не с кем-нибудь, а с ним лично. И произошёл он ещё в те годы, когда малец Гордейка Полунин пошёл в первый класс.

Надобно пояснить, что семья Полуниных проживала и благополучно живёт по сию пору в посёлке Шибаново, расположенного на левом берегу реки Чусовой и составляющего западную окраину города Чусового. Из посёлка путь в новую трёхэтажную городскую школу № 7 лежал через железную дорогу, один конец которой связывал Чусовой с Пермью, а второй – с Екатеринбургом (тогда ещё Свердловском). Высоченную железнодорожную насыпь с полотном проложили через Шибаново ещё в 19 веке, но болото, образовавшееся при этом у подножия откоса, отчасти сохранилось и в наши дни.

В то раннее осеннее утро, тогда ещё первоклассник Гордейка вышел из дома, от крыльца которого его проводила заботливая бабушка, и самостоятельно и бодро отправился в школу – уже далеко не впервые. Преодолев с разбегу крутой железнодорожный вал подобно суворовским чудо-богатырям, бравшим Измаил, малец осмелился сократить дорогу. Через болото он двинулся не по дощатому настилу на колышках, а напрямки – по козьей партизанской тропочке.

Утро выдалось сырое, мглистое. И хоть над горизонтом замаячило солнце, от него влажная воздушная взвесь наоборот спустилась вниз, накрыв лощину густым туманом. Гордейка вприпрыжку петлял вслед за тропинкой, напевая песенку про то, что трус не играет в хоккей. Он удачно «срезал» треть болота, пока путь ему не перегородили две здоровенные жабы, нагло усевшиеся непосредственно на притоптанной травке. Они уставились на пацанёнка дерзкими глазами навыкате, шевелили брыластыми щеками, как Гордейкин сосед по парте Колька Пехтин ушами, и нисколечки его не боялись. Должно быть, они впервые видели цивилизованного человека и воспитанного школьника.

– Кыш-шы! – шумнул Гордейка, подражая бабушке, прогонявшей кур. И замахнулся на них портфелем. – Кыш-шы!

– Ква-а-а-а! – раздула главная жаба щёки, точно борец-тяжеловес мышцы шеи. И как будто разом увеличилась в размерах до небольшой собачонки.

Вообще-то Полунин мог запросто отбросить жаб пинком на обочину или даже раздавить их. Однако он своевременно вспомнил, что это к дождю. Да и связываться не хотелось – руки ещё марать. Потому он решил обойти хамоватую чету. Школяр попятился, не сводя глаз с опасной парочки, оступился в ямку, запнулся о кочку и упал в лужицу. Лужица была так себе – малюсенькая, но грязная. От неё на брюках сзади осталось мокрое чёрное пятно.

– Ква-а-а-а! Ква-а-а! – с насмешливой ехидцей перебивая друг дружку, наперебой загалдели жабы. – Сла-ба-ак! Сдре-ей-фил!

Гордейка сообразил, что таким же образом над ним, перепачканным, засмеются ребята в классе. Особенно Колька Пехтин. И он стал искать, чем бы стереть грязь. Чистую и сухую траву маленький путник нашел невдалеке. Он привёл одежду в порядок и едва собрался продолжить путешествие, как обнаружил, что потерял тропинку из виду.

Напрасно Полунин метался в её поисках, всё более и более плутая. Туман сгущался сильнее и сильнее. Трава на болоте с каждым шагом становилась выше и выше, а почва под ногами – всё более коварной и зыбкой. И когда Гордейка, провалившись по щиколотки, свалился в вязкую жижу, то по-щенячьи тоскливо и безнадёжно заскулил, смекнув, что заблудился.

Беспомощный потеряшка вовсю размазывал слёзы по щекам и впустую озирался, когда из белёсого марева неожиданно появилась зеленоглазая красивая молодая женщина с распущенными по пояс тёмно-каштановыми волосами с изумрудным отливом, заплетёнными в мелкие косички. Она передвигалась над бездонной трясиной свободно, словно плыла над ней.

Незнакомка протянула Гордейке руку. Прикосновение её было эфемерным и практически неощутимым. Лишь тёплая волна окатила кисть мальчонки. И Полунин послушно последовал за неизвестной. Его не оставляло ощущение, что он взмыл кверху и бестолково перебирает ногами в безвоздушном пространстве. Женщина вывела заплутавшего к железной дороге – аккурат напротив полунинского дома, а сама безмолвно растворилась в тумане. Лишь ласково прикрыла чуть раскосые зелёные очи на прощанье.

Будь дома отец или мама, ох и попало бы перепачканному и мокрому недотёпе, опоздавшему в школу! Но родители были на работе, а добрая-предобрая бабушка и не помышляла ругать Гордейку, безоговорочно поверив его рассказу взахлёб.

– Вогулка, – коротко сказала она про красивую женщину на болоте. – Вогулка Марийка.

– Какая вогулка?! – переспросил её внук, широко округляя рот.

– Вогулка Марийка, – важно и таинственно пояснила бабушка, понижая голос до шёпота. – Невенчанная жена атамана Ермака Тимофеевича…Давным-давно хозяйствовали на Чусовой Строгановы. И в работном люде у них в Нижних Чусовских Городках обреталась прекрасная вогулка. Сказывали, что убёгла она издалёка от батюшки свово – колдуна Холуя, – сделала бабушка ударение на первом слоге имени неизвестного чародея. – Невзлюбил колдун её за что-то. Зато полюбил вогулку барин. Строганов Григорий Аникиевич. Приблизил он её к себе, ан женой не сделал. Прижили они дочку и нарекли Марийкой. Долго ли, коротко ли, выросла она и затмила красотой мать. К тому времени пригласили Строгановы на службу казацкого атамана Ермака Тимофеевича. Едва увидел тот Марийку, так и влюбился в неё без памяти. Недолго они жили да поживали, а сынишку прижили. Окрестили его Ерёмкой, а промеж себя люди кликали его Ермачонком.

– В честь атамана? – предположил Гордей.

– Знамо дело…А скоро пришёл черёд лихому атаману торить дорогу в Сибирь, – печально вздохнула бабушка. – О-хо-хо…Остались Марийка с Ерёмкой одни. И часто выбегал Ермачонок к Чусовой, игрался там и глядел свово батьку: не возвращается ли тот с победой. А матушка Ерёмку не пущала туда и за то бранила. Ровно предчувствовала что…

– Как со мной сегодня? – перебил её внук.

– И надо тебе сказать, Гордейка, – оставив вопрос без ответа, погладила его по голове бабушка, – что Марийка ведала заговорным словом. Шепталися, что была она доброй шаманкой, что ли…Людишек от лихоманки правила. А по воде ходила аки посуху. Однажды Ермачонок заигрался у реки, подхватила его вода да и понесла. Сорвался он. Начал тонуть. Неблизко была Марийка, а задрожало у неё материнское сердце, почуяла она беду неминуючую. Бросилась к Чусовой. И вызволила таки из стремнины сыночка, но сама захлебнулась. Городковский люд опосля судил да рядил: дескать, ходила по воде аки посуху, а тут – утащил её Водяной. Много позже разъяснилась оказия: донеслась из Сибири горестная весть, что в тот же августовский день канул в Иртыше и Ермак Тимофеевич. Оба разом утопли. Оба ушли из нашего мира в другой. Обоим друг без дружки на земле пусто стало. На том свете и встренулись.

– А говорят, что того света нет, – усомнился маленький слушатель.

– О-хо-хо…Вот, с той поры Марийка и спасает детей малых, как ноне тебя, – притиснула к своей груди бабушка Гордейку. – А сынок ейный да Ермака благополучно вырос в настоящего богатыря. Основал он починок подле Чусового. Превратился тот починок постепенно в деревню, кою назвали Ермаковкой.

– Ничё се! – поразился Гордей.

– Экая вот могущественная покровительница у тебя появилась, внучек, – завершила бабушка повествование. – Берегиня! Отныне она никому тебя в обиду не даст и станет о тебе заботиться. Коль в том нужда возникнет.

2

С первого нечаянного свидания Гордейки с вогулкой Марией много воды утекло. Более они не встречались. Да в том и не возникало необходимости. Полунин счастливо избежал в дальнейшем передряг, подобных детскому приключению. Из сопливого мальчугана и восторженного фантазёра, испугавшегося квакуш, он превратился в Гордея Михайловича. Теперь уже от него кое у кого сердце могло «задать стрекача в пятки», ибо он получил высшее юридическое образование, год «оттрубил» в милиции, а в настоящее время трудился следователем в Чусовской городской прокуратуре, куда и направлялся под утренними лучами июньского солнышка.

Старое-престарое, знакомое-презнакомое болото, значительно усохшее с тех лет, когда для Гордея не только «деревья были большими», но и болотные камыши и осока, Полунин пересёк уже по широкой и надёжной асфальтированной аллее, проложенной с десятилетие тому назад. За болотцем нога его переступила границы так называемого Нового города. «Новым городом», в противовес «Старому», чусовляне прозвали жилые микрорайоны, расположенные на высоком левом берегу реки Чусовой и состоявшие из современных многоэтажек.

Ещё пятнадцать минут энергичной и размашистой ходьбы, и Полунин поднялся на пятый этаж Дома правосудия, в котором размещались суд и прокуратура. Он отпер кабинет и шагнул внутрь, в маленькую цитадель законности. Именно здесь вздымался над убийцами, насильниками, мздоимцами и прочими лихоимцами разных мастей карающий полунинский меч возмездия, завершающий разящее движение в суде.

Интерьер его рабочего места являлся образчиком спартанской обстановки: большой канцелярский стол с компьютером, телефоном и графином, сейф в углу, несколько стульев по периметру комнаты, шкаф для верхней одежды и вещественных доказательств возле входа, – та скудная палитра мебели и оргтехники, что мог оценить удручённый глаз дизайнера, привыкшего к излишествам и изыскам. Цветочками и слониками, чайниками и кофеварками, портретами политических деятелей и бульварными календариками с астрологическими прогнозами здесь и в помине «не пахло». В этом плане следователь брал пример со своего непосредственного начальника – прокурора Ивана Ивановича: независимость от влияния извне и подчинение исключительно закону – превыше всего.

Как правило, аскетизм внутреннего убранства взбадривал Гордея и поднимал на бескомпромиссную борьбу с правонарушителями. Однако сегодня боевой дух следователя подтачивал и червячок сомнения и соглашательства, а быть может – отступничества и измены. Загвоздка, худо-бедно трактуемая в качестве невинной слабости для среднестатистического гражданина, входила в противоречие со статусом сотрудника прокуратуры. Беда коренилась в том, что Полунин был влюбчив. Ладно бы только это. Так нет же, он вспыхивал страстью не к прелестницам, что питали к нему взаимность, но, наоборот – к тем, кто неосознанно причинял ему страдания. Это были пассии его вкуса.

Судите сами, нормально ли для семиклассника «втюриться» в учительницу математики, которая ему «штампует» двойки, как тюремный надзиратель клеймо каторжанину? Наверное, нет. Между прочим, тем олухом и недотёпой в своё время был Гордей.

Или же, вы в состоянии представить несчастного, «запавшего» на женщину-стоматолога? Да не просто на стоматолога, а на того самого зубного врача и в ту самую минуту, когда она, сотрясаясь и пыхтя от натуги и поднятой пыли, зубодробильным инструментом выдалбливает канал в зубе мудрости пациента. При этом последний с переполненным слюной, кровью и эмоциями ртом мычит: «Боно!…Боно!…». А дантист его увещевает: «Да номано! Номано!»

Не в состоянии представить? Между прочим, тем в одночасье влюбившимся горемыкой тоже был Гордей. И платонические чувства его бесследно улетучились вместе с окончанием лечебного процесса.

Когда он в порыве откровенности обмолвился об умершей в нём страсти к эскулапу старшему помощнику прокурора Лобановой Алле Витальевне, та хохотала, как сумасшедшая. Будто её пощекотали в гинекологическом кресле. «Ну, Гордей!…– «умирала» она от смеха. – Ты меня уморил!…Оргазм на плахе палача!… Экстаз между двумя вырванными зубами…Садомазохизм обыкновенный…Тебе клещами-то то, что следовало, удалили?»

Нынче же Полунин запал крепко и опасно: на девушку по имени Лена и по фамилии Поспелова. То была запретная связь. Связь, порождавшая в Гордее противоречивое ощущение сладостного страдания. За то можно было круто поплатиться. Да только и отступать было нельзя – во имя сохранения чести джентльмена.

Фамилия Лены на редкость соответствовала её внешности. Она буквально сочилась юным женским началом. Избыточные флюиды феноменальной самки создавали вокруг неё эрогенную зону гарантированного поражения в пределах любого замкнутого помещения. При тактильном контакте с ней магнетизм обретал ощущение густой приторной патоки, растекающейся по телу и концентрирующейся в нижней части живота. А уж возможное погружение внутрь…Уф-ф-ф!…Про то Гордей пока только додумывал, воображая, как он захлебнётся в сладком потоке наслаждения – натуральный «апофигейный крантец»…Зато это будет самая лакомая в мире смерть настоящего мужчины!

Наряду с природной аурой многоопытной кокетки у Леночки было кукольное наивное личико «а-ля Барби», в минуты флирта бессловесно и недоумённо выражавшее: «Что я делаю?!…А что вы делаете?!…Боже правый, неужели это делаю я?!…Неужели это делаете вы!?…». Но при всём при том она продолжала скользить по наклонной грехопадения.

Да и сам Гордей, оставаясь в одиночестве и давая в кабинетной тиши трезвую оценку тому, что с ним происходит, не находил силы противиться крепнущим порочным отношениям.

Вчера при расставании Лена сама обвила его за шею гибкими руками и поцеловала в губы. Она обещала позвонить сегодня, и они должны были условиться о месте и времени конспиративного свидания.

Полунин, во избежание недоразумений, проверил, исправен ли телефон. Нет, всё в порядке, индукция в аппарате имелась. Да вот желанный корреспондент не выходил на связь. Немоте телефона позавидовал бы сфинкс, охраняющий загадки пирамиды фараона Хеопса. Следователь протяжно и нервно зевнул, открыл сейф и принялся выгружать из его «стального чрева» шесть уголовных дел, находившихся у него в производстве. С девяти до одиннадцати часов ему предстояло допросить трёх свидетелей.

Прежде Полунин расследовал дела в милиции. Там его самостоятельность и независимость суждений, всесторонний и основательный подход, с обязательным раскрытием психологической подоплёки мало-мальски значимого криминального эпизода вызывал раздражение руководства. Тому нужен был «вал» – максимальное количество дел законченных направлением в суд за минимальный период. Господство количественных критериев объективно обуславливалось «цунами преступности», захлестнувшим и Чусовой, и Пермскую область, и Коми-Пермяцким автономным округом, и Россию.

После выборов Ельцина на второй президентский срок олигархи и «блатная братва» окончательно распоясались. Потому Гордея с его психологическими изысками в отделе внутренних дел иронически и обозвали доктором Фрейдом. Зато прокурор не мог не заметить вдумчивого следователя-психоаналитика. И хоть существовала негласная договорённость между двумя могущественными ведомствами о «кадровом статус-кво», едва в прокуратуре появилась вакансия, Иван Иванович перетащил к себе Полунина. Так тот очутился во властном органе, осуществляющем тотальный надзор за соблюдением законов. И вот уже около года он добросовестно отрабатывал «аванс» и доверие прокурора.

Будоражащий мужскую душу телефонный звонок раздался ближе к обеду. Полунин схватил трубку, покраснев от возбуждения. Увы, следователя постигло разочарование – на него «вышел» шеф, а не Лена.

– Здравствуйте, Гордей Михайлович! Свободны? – спросил прокурор.

– Здравствуйте, Иван Иванович! – отрывисто отвечал ему следователь. – Допрашиваю главного инженера по несчастному случаю со смертельным исходом.

– Как освободитесь, пожалуйста, незамедлительно зайдите ко мне, – распорядился начальник и положил трубку.

3

Спустя полчаса Полунин сидел в кабинете у Ивана Ивановича и тот вводил его в курс «свежеиспечённой» проблемы, рождённой беспокойным человеческим бытом.

– Казус приключился в первомайские праздники, – неспешно просвещал его прокурор, указывая глазами на документальные материалы, лежавшие перед ним на столе, отчего создавалось впечатление, что меж бумаг и затаился пресловутый «казус». – Факты в нём не лежат на поверхности. Для того, чтобы вспороть, вскрыть покров изощрённой лжи, думается мне, массив собранных данных нуждается в глубоком аналитическом исследовании. В том, так сказать, психологическом препарировании, каковым мастерски владеете вы, Гордей Михайлович, – заговорщицки подмигнул ему Иван Иванович, обычно не охочий до фамильярности.

– Да-да, – польщённо и с готовностью распрямил спину Гордей.

– Ну, обо всём по порядку, – поёрзал в кресле прокурор, усаживаясь поудобнее. – История, значит, приключилась ещё в майские праздники. В посёлке Чунжино стоят рядышком три дачи. Четверть века назад, то были жилые домишки. Проживали в них семьи…Алякиных, Тарановых и Поморцевых, – сделал паузу рассказчик, заглянув в протоколы. – Постепенно главы семейств получили благоустроенные квартиры в Новом городе и переехали сюда на постоянное место жительство. Прежние жилища переоборудовали под дачи. Так как их сыновья сдружились меж собой, то товарищеские связи у них с переездом не ослабли. На дачах они регулярно устраивали вечеринки. Двое обзавелись молоденькими жёнами, третий – близкой подругой. И под вечер первого мая молодёжная компания по заведённой традиции собралась на травке у Тарановых. Выпивали, жарили шашлыки, болтали о пустяках…

Гордей мысленно представил посёлок Чунжино, раскинувшийся на восточной окраине города, ряды деревянных домов, выстроившихся вдоль реки Чусовой, щедрую, мягкую и прохладную зелень огородов, дымку костра, аромат искусно поджаренного мясца, и украдкой проглотил завистливую слюну.

– …К ночи похолодало, и неразлучная шестёрка перебралась под крышу, – раскручивал меж тем цепочку событий недавнего прошлого Иван Иванович. -Ближе к полуночи меж супругами…, – вновь зашелестел шеф бумагами, – меж супругами Алякиными происходит размолвка. Надежда Алякина, до того заявлявшая, что уедет к некоему поклоннику издалёка, хлопает дверью, бросает сотрапезников и исчезает в ночи. Причём исчезает так, что найти её не в состоянии и поныне, спустя полтора месяца. В общем, мелодрама из серии: «Ушла и не вернулась».

– Лихо, – напрягая извилины и мускулы, сдвинулся Гордей на краешек стула.

– На следующий день она нигде не объявляется, и брошенный муженёк идёт в милицию. Там ему по заведённому порядку, – умудрённо качнул головой прокурор, – ставят вопросы «в лоб»: «Когда, говоришь, пропала-то? Вчера? В больнице нет? В морге – тоже? Труп не обнаружен? Ну, парень, не паникуй! Женщина она молодая, горячая…Погуляет – и вернётся».

– Они могут, – согласно кивнул Полунин.

– Минула декада, ничего не прояснившая, – развёл руками Иван Иванович. – Таранов опять является в отдел и от него вынужденно и со скрипом принимают официальное заявление. Проводят для отвода глаз доследственную проверку в порядке статьи сто девятой Уголовно-процессуального кодекса и преспокойно, с дремлющей совестью отказывают в возбуждении уголовного дела. Нет трупа – нет поводов и оснований для принятия иного решения.

– Да уж…, – вздохнул Гордей.

– С данным отказным материалом ко мне и подошла Валентина Николаевна. Ну, вы же знаете Гурышеву – она лучше породистой ищейки или трупоискателя криминал чует, – характерно сморщил нос шеф, неосознанно демонстрируя то, как его старший помощник по надзору за милицией вынюхала кое-что сомнительное.

– Гурышева – она такая!

– Мало того, что человек пропал, – поднял указательный палец прокурор к потолку, – так ещё и при весьма любопытных обстоятельствах. Со слов двух очевидцев – участников вечеринки – меж Тарановыми произошла размолвка. Она и предшествовала уходу пропавшей Надежды, извиняюсь за двусмысленность выражения. Тогда почему трое других настаивают, что вечеринка протекала нормально? И с чего бы Алякиной столь демонстративно, с вызовом удаляться в ночь? И сорок дней, как-никак, уже истекло. Для шуточек великоват период. Вопросов больше, чем ответов.

– Да-а-а-а, у-у-уж…, – неопределённо и затянуто выразил эмоции Полунин, точно выдерживал мхатовскую паузу.

– Короче говоря, – хлопнул прокурор обеими ладонями по столу, давая понять, что вводная беседа закончена, – милицейское постановление я отменил и возбудил уголовное дело по статье сто третьей Уголовного кодекса, то бишь по убийству. Так что, Гордей Михайлович, принимайте его – и вперёд, за поиски объективной истины. И попрошу подойти к следствию, при всех изначально нарождающихся сомнениях, творчески.

– Понял, – с готовностью поднялся со стула Полунин.

– Может что-то неясно? Есть какие-то соображения? – остановил его прокурор.

– Да какие могут быть соображения, – скептически выпятил нижнюю губу Гордей. – Фабулы, толком не зная…

3

До обеда Полунин занимался по намеченному накануне плану. Лишь к полудню он удосужился обзвонить мало-мальски осведомлённых лиц по факту исчезновения Алякиной. С помощью лучшего друга следователя – телефона – он застал дома Инну Таранову, а на рабочем месте мужа Алякиной – Игоря. Ныне уж, не исключено, бывшего мужа.

Хотя, вряд ли: Гордей склонялся к тому, что шеф поспешил с возбуждением дела, ибо вертихвосток, которые в эпоху дикой российской приватизации и разврата горазды были в одночасье упорхнуть аж в Америку – пруд пруди. Как бы там ни было, «на прицел» ему попались именно те, кто обмолвился про ссору молодожёнов – добрая примета. Остальные участники злополучного майского пиршества на местах отсутствовали: кто-то умчался в командировку, кто-то – в отпуск с выездом из Чусового, а кто-то, возможно, элементарно загорал и купался на реке, пользуясь славными погожими деньками – на Урале они не столь часты.

Поскольку у Гордея не то что рабочее, но и часть формально свободного времени были «расписаны» по следственным мероприятиям вплоть до девятнадцати часов, он вынужденно вызвал Алякина и Таранову на ещё более поздний срок.

Затем, уже пообедав, Полунин выкроил минутку и позвонил начальнику отдела кадров медицинского учреждения, в котором Надежда Алякина трудилась медсестрой. На телефонный вызов тот откликнулся немедленно: после первого же зуммера – будто в нетерпении «танцевал на цырлах» у аппарата связи, предвкушая удовольствие от беседы и уже начиная разочаровываться от чрезмерно долгого ожидания.

– Извините, я разговариваю с начальником отдела кадров? – осведомился инициатор разговора.

– Да, – неожиданно последовал довольно таки раздражённый отзыв.

– Здравствуйте. Вас побеспокоил следователь прокуратуры Полунин.

– Здравствуйте, – несколько смягчился дребезжащий старческий тон голоса собеседника. – Федин Андрей Андреевич. Слушаю вас.

– Андрей Андреевич, у вас числится работающей медсестра Алякина Надежда Зиновьевна. Мне бы хотелось перетолковать по интересующим следствие деталям с её прямым…м-м-м…начальником и с теми, кто с ней непосредственно контактировал по службе.

– Простите…, господин следователь, – вновь набрал недовольства жидкий тенорок кадровика. – Вас как звать-величать?

– Гордей Михайлович.

– Что же, Гордей Михайлович, такая уважаемая контора как прокуратура, коли уж она проявляет интерес к Алякиной, и вдруг не знает, что Надежда Зиновьевна у нас уже более полутора месяцев не работает…

– Я в курсе, Андрей Андреевич, – спокойно и авторитетно перебил кадровика следователь. – Я в курсе, что она, так сказать, без вести пропала. Мы её и разыскиваем. И, само собой разумеется, что она давно не появлялась в больнице. Но числится-то, так сказать, Алякина за вами.

– Ошибаетесь, господин следователь, – самодовольно возразил кадровик. – Я даю отчёт каждому своему слову. Вы – юрист, и я – юрист. Алякина «за нами», как вы изволили выразиться, не числится. Ибо она уволилась по собственному желанию. И получила окончательный расчёт. Щас, гляну в карточку. Обождите минутку.

До Полунина через трубку донеслось, как невидимый Андрей Андреевич стал кого-то отчитывать, возобновив прерванный разнос, зашелестел бумажками, а вскоре продолжил диалог:

– Нуте-с, Гордей Михайлович, она уволилась от нас 30 апреля сего года. И получила на руки трудовую книжку, о чём имеется её собственноручная роспись.

– Ничего себе! – растерялся Полунин, про себя автоматически оценив то, что разыскиваемая «вчистую» убыла из больницы в канун приснопамятных первомайских праздников. – А-а-а…А вы не ошибаетесь?

– Абсолютно! – неизвестно почему торжествовал кадровик. – Каждый «кадр» у меня, как под электронным микроскопом.

– Это кое-что меняет, – признал Гордей. – Но не отменяет необходимости допроса некоторых ваших сотрудников. Напротив, усиливает.

– Записывайте, – важно закряхтел Андрей Андреевич, перебирая невидимые документы. – Главная медсестра Будина Лидия Степановна. Ответственный товарищ. Наденьке она, пожалуй, по отзывчивости не главной медсестрой, а названной старшей сестрой приходилась, – внезапно прорезались теплые человеческие интонации в сухом юридическом лексиконе кадровика. – Да и Наденька того заслуживала. Мы с вами заладили: Алякина да Алякина, Алякина да Алякина. А она же по годам для меня – девчушка, во внучки годится – ей в конце августа двадцать должно стукнуть. Приветливая. В ней и больные души не чаяли, и медперсонал…

Полунин условился с Андреем Андреевичем о предоставлении характеристики и заверенной копии карточки из личного дела Алякиной, а также о направлении для допроса Будиной по официальному запросу. Итоги беседы с кадровиком привнесли дополнительную интригу. Гордей уже с некоторым нетерпением поджидал прибытия Инны Тарановой и Игоря Алякина.

В самом деле, почему эти двое и остальная компания не то утаили, не то не придали значения вскрывшемуся любопытному обстоятельству? Интересный нюанс косвенно склонял к тому, что экстравагантная молодая женщина в действительности получила денежки и…– ту-ту в манящую голубую даль. Майами…Канары…Остров Борнео…

Между тем, опустившийся на Чусовой летний вечер спутал следователю все карты и выверенные намерения. В седьмом часу, когда здание суда и прокуратуры практически опустело, Гордею вновь позвонил шеф.

– На месте? – в своей обычной напористой манере спросил он.

– Да вроде бы, – не без скрытого ехидства отозвался Гордей: дескать, к чему неуместная детализация с элементами кретинизма со стороны звонящего, если я отвечаю?

– Происшествие, Гордей Михайлович, – пропустил иронию мимо ушей Иван Иванович. – Убийство. Я спускаюсь и жду вас в «Волге». Подробности – там же.

Полунин чертыхнулся, сожалея главным образом о том, что «летело» интимное рандеву с Леной Поспеловой. Достав из нижнего отдела сейфа объёмистый следственный чемодан, он поспешил к выходу. Спустившись на первый этаж, Гордей предупредил дежурного вахтёра, чтобы тот «отпустил» Инну Таранову и Игоря Алякина при их явке. И Поспелову, если та покажется…

4

«Волга» городской прокуратуры отбыла к месту происшествия в темпе «аллюр три креста». Иван Иванович, разместившись на переднем пассажирском сиденье вполоборота к Гордею, излагал оперативную вводную:

– Убийство на даче в посёлке Чунжино…

– Опять в Чунжино! Опять на даче!– аж подпрыгнул на заднем сиденье следователь.

– Да. Напасть какая-то, – поддакнул начальник, уловив ход мыслей подчинённого. – За той разницей, что Алякина исчезла с дачи, расположенной на восточной окраине посёлка, а труп, который мы едем осматривать, кажется «сбегать» не собирается. Да и находится близ центра города.

– Радость-то какая, – сыронизировал вполголоса следователь.

– Ну, так вот, – вернулся к основной теме Иван Иванович, – как сообщил начальник милиции, убит некто Острянский Евгений Борисович, 39 лет от роду, собственник мастерской в Старом городе. С полчаса тому назад его в дачном домике обнаружила мёртвым жена – Острянская Жанна Николаевна. И сразу же от соседей позвонила по «ноль-два».

– Острянская?…Жанна? – вступил в разговор пожилой водитель служебной автомашины Лукьянов Анатолий Васильевич, до сих пор молча крутивший «баранку». – Известная личность!

– А что такое? – встрепенулся шеф.

– Хм! – многозначительно хмыкнул шофёр. – Некогда она слыла самой смазливой бабёнкой в городе. Мне как-то старший сын сказывал. Её, знаете, как звали?…Первая секс-бомба в истории Чусового! И ещё – маленько запамятовал: то ли потрясная штучка, то ли потрясная сучка.

– Ничего себе разница! – всё более оживлялся прокурор, вникая в «криминальную диспозицию». Вместе с тем в его голосе прорезался и неподдельный мужской интерес. – С чего же это её так окрестили?