Buch lesen: «Леший. Трилогия. Часть I»

Глава 1

В пансионат (или дом отдыха, или неприметный глазу кабак – чёрт его знает) «Лукоморье» я приехал душным августовским вечером, когда в дороге не ощущаешь ничего, кроме солнца и пыли. Не заметив никаких признаков стоянки, также как наличия запрещающих знаков, я небрежно припарковал потрёпанную иномарку под развесистым дубом – без всякой златой цепи и кота; вылез из машины, размял затёкшие ноги и огляделся. Особо рассматривать было нечего. Казённое двухэтажное здание грязно-белого цвета, выцветшая на солнце вывеска «Лукоморье», широкая щербатая лестница, массивная деревянная двустворчатая дверь с бронзовыми давно нечищеными ручками – всё это оставляло лишь неприятный осадок от царящего запустения в месте, построенного в своё время с должным размахом. Приняв окружающую действительность как она есть, я решительно поднялся по лестнице, не без усилий открыл дверь и сразу оказался в довольно прохладном помещении, где в глаза прежде всего бросались хорошо сохранившийся кожаный диван и большой доперестроечный стол с табличкой «Администратор». За столом сидела миловидная женщина неопределённого возраста между тридцатью и сорока, чуть полная, с большими зелёными и настороженными (это слово первое пришло на ум) глазами. От стола явственно несло рыбой. Я не большой любитель играть в гляделки, но тут мы секунд тридцать молча рассматривали друг друга, оценивая достоинства и недостатки каждого, пока она первая не заговорила низким, чуть хрипловатым голосом, который у женщин принято считать сексуальным (хотя, возможно, им просто поменьше надо было бы курить):

– Ну, здравствуйте, мил человек. Лешего нашего приехали навестить?

От такого попадания в яблочко я невольно растерялся, выдавая себя с головой, и неловко ответил вопросом на вопрос:

– К-какого лешего?

– Того самого. – Женщина чуть поморщилась. – Вы кто вообще – любитель или… как это там… специалист по парааморальным явлением? При окладе небось?

И опять точно в цель. Я действительно работал в секретном Институте паранормальных явлений, и там накопилось достаточно информации для того, чтобы один из лучших сотрудников данного учреждения был послан командировку и разобрался, стало быть, на месте во всей творящейся здесь хреновине.

Между тем не в меру проницательная администраторша уверенно держала инициативу в своих руках:

– А почему бы нам с вами для начала не познакомиться? Аделаида Ивановна. Русалка. Днём.

В подтверждении её слов из-под стола вдруг появился большой облезлый рыбий хвост, игриво поиграл в воздухе и снова исчез, шумно плюхнувшись, по всей видимости, в какую-то большую бадью.

Я попытался мысленно досчитать до десяти, но Аделаида Ивановна прервала это моё занятие фразой:

– Зря вы машину под дубом поставили. Уберите, пока не поздно.

– П-почему? – выдавил я из себя.

– Уберите-уберите. Поверьте, это очень хороший совет. – Он шевельнула хвостом.

Но машина занимала меня сейчас меньше всего.

– Вы… настоящая русалка? – промямлил я.

– А вам какая нужна? – иронично осведомилась моя собеседница.

– Н-не знаю, я никогда ни одной не видел… А почему вы не на дереве… не в ветвях? – блеснул я эрудицией шестиклассника.

– Хватит, насиделась, – неожиданно резко ответила женщина-русалка. И добавила вполне уже вполне миролюбиво:

– Уезжали бы вы поскорее отсюда. Тут и без вас весело.

– Да нет, пожалуй, мне лучше остаться, – медленно произнёс я. Аделаида Ивановна повела плечами, а заодно и хвостом:

– Ваше дело. Хотите с ума сойти – сходите. Вы, как я вижу, не сторонник прислушиваться к чужим советам. Будем заселяться?

Она записала мои данные в потрёпанный гроссбух, всем своим видом показывая, что не верит ни одному моему слову, но никаких документов не спросила. Мне был вручён ключ от комнаты № 17 и велено подниматься на второй этаж и далее по коридору направо. На том наш первый разговор и закончился.

Комната оказалась по коридору не направо, а налево. Я безуспешно несколько минут пытался провернуть ключ в замке, пока дверь под моим нажимом не открылась сама. Обстановка в номере была самая что ни на есть спартанская: тощий матрас на железной кровати, стол в окружении трёх ветхих стульев и умывальник типа «а-ля моя деревня» глаз особо не радовали. Правда, окно было широкое, занимавшее большую часть стены, и выходило оно как раз на дуб, одна из мощных ветвей которого почти касалась стёкол. Я осторожно присел на тут же заскрипевший стул и задумался. От дуба в комнату тянулись тени, и мною вдруг овладело какое-то смутное, иррациональное беспокойство. Я встал со стула и подошел к окну. Машина стояла под деревом. Решив для себя, что моё состояние вызвано словами Аделаиды Ивановны (как, впрочем, и экстравагантным видом последней), я счёл нужным всё-таки последовать её совету. Спустившись, я обнаружил осиротевший стол, и некоторое время мотал головой по сторонам, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки администратора. «У неё что… ноги выросли?» Я даже заглянул под стол – бадья с водой была на месте. Вздохнув, я уже без всякой охоты вышел на улицу, добрёл до машины, уселся на сиденье, повернул ключ зажигания… Машина не заводилась. Почему-то не особо этому удивившись, я вылез обратно, поднял капот и обнаружил отсутствие аккумулятора. Чтобы хоть как-то унять подступавшую вместе с сумерками совсем не шуточную тревогу, я решил для разнообразия рассердиться.

– Ну и какая сволочь это сделала? – заорал я, обшаривая взглядом территорию.

– Если через пять минут….

Никаких пяти минут не понадобилось. В ветвях дуба что-то зашуршало, и на крышу машины с грохотом свалился аккумулятор. Затем наверху кто-то то ли срыгнул, то ли мяукнул, причем как-то нехотя, без всякого довольства.

«Охренеть…»

Желания покарать обидчика не возникло у меня однозначно. Ноги сами устремились обратно к парадному входу, далее наверх – в номер, где я обнаружил уже опрятно заправленную кровать и тут же завалился на неё, пытаясь в глубинах сознания обнаружить остатки мужского достоинства. Их не было. Было огромное желание оказаться подальше отсюда, но за окном были дуб, поздний вечер и моя раскорёженная машина. И какая-то тварь, повадками напоминающая в меру сытого удава. В комнате скрипнул стул. Я вскочил, судорожно нашарил выключатель и при свете тусклой лампочки, выглядывавшей из пыльного неопределённого цвета абажура, увидел незамеченную мной ранее Аделаиду Ивановну, сидевшую в непринуждённой позе «нога-за-ногу», с руками, скрещенными на шедевральной груди. Ноги, как и руки, были чуть полными и очень сексуальными. Из одежды кроме чёрных чулок со стрелками на женщине больше ничего не было.

– Что же вы, дружок, из банальности трагедию делаете? – с лёгкой укоризной спросила Аделаида Ивановна, спокойно давая разглядывать свое почти совершенное тело.

Вид обнажённой человеческой плоти вдруг почти успокоил меня.

– Вам легко говорить… Вы сами себя считаете… – тут я слегка замялся, – обыденностью.

– Ну да. Обычная баба. И вы можете мне помочь. – Тут она закинула руки за голову и сладко потянулась. Я заморгал и отвёл глаза:

– Может, сначала вы хоть что-то мне объясните?

– Да что тут объяснять-то? – Вполне искренне удивилась женщина. – Было Лукоморье – стало Залукоморье. Скоро сам всё поймёшь, раз уж решил остаться.

Она перешла на «ты», и в этом «ты» у неё было больше вежливости, чем когда ранее она обращалась ко мне во множественном числе. Я помотал головой:

– Это не объяснение.

– Ну хорошо, – проворковала собеседница и провела руками сверху вниз по своим прелестям. – Каких объяснений ещё желает мой милый мальчик?

Ох, как она это выдохнула – «мой милый мальчик». Нечто совсем уж плотоядное отразилось у неё на лице, и чувственность, никак неуместная для бывалого мужчины и опытного спецработника, полностью овладела мной.

Она, конечно, заметила, как я уже в открытую лихорадочно шарю глазами по ее ногам и выше, непринуждённо улыбнулась:

– Извини, привыкла нагишом в озере купаться. – Хохотнула:

– Однако, сейчас Машка подоспеет, так ты на меня больше и не взглянешь.

Я немного опомнился:

– Машка? Что ещё за Машка? Куда подоспеет? Зачем?

Опять смешок, почти вульгарный:

– А дочь бабы-яги это. Ей уж скоро лет триста стукнет… Мамаше-то, конечно, поболе будет.

Тут в комнату действительно вошла девица, медленно прикрыв за собой дверь, как бы сожалея о сужении радиуса обзора её форм оттуда, извне. Вся она была словно точеная: точеная маленькая головка в экзотическом обрамлении путаницы черных волос, точеная шейка, точеные упругие груди с точеными стоящими сосками, точеная талия, изящные точеный ножки с маленькими ступнями… Из одежды на ней, естественно, были только слегка прикрывающие лобок трусики и прозрачная мини-ночнушка. Эта немыслимая по своей совершенности точёность сразу же скрутила моё либидо и начало выжимать из него соки эротических фантазий. Всё это, очевидно, явственно отразилось на моём лице, потому что Аделаида Ивановна (не без некоторой ревности в голосе), произнесла:

– Ну всё, Машенька, хватит… Пожалей человека.

И Машка тут же преобразилась. Волосы ее вдруг оказались заплетёнными в косу, шальные карие глазки потупились, на щеках заиграл смущенный румянец, а тело до самых ног прикрыл полотняный сарафан.

Мой пульс постепенно стал возвращаться от 180 к более привычной норме.

– Ну а теперь, милочка, расскажи вкратце нашему гостю, что тут у нас происходит. Вдруг его психика окажется сильнее, чем мне показалось вначале, и он именно тот, кто нам нужен, – мило проворковала Аделаида Ивановна.

– Ну что же, голубушка, раз вы так считаете… Как вы относитесь к сказкам? – обратилась непосредственно ко мне дочь сказочного персонажа. – Считаете их только плодом буйной фантазии, как и своей в данном случае?

Последнюю фразу она произнесла с явным удовольствием, как будто хорошо ответила на выученный урок.

– Ну… – я помялся с ответом, тем более что сомнения в расшатавшейся психике у меня действительно уже появились.

– Не нукайте. – Машка сдвинула писаные брови. – Всё, что когда-либо было описано в сказках, действительно происходило на самом деле. Слово-то оно, милок, не зря молвилось… О том же, что творится сейчас, разговор у нас пойдёт впереди.

Право, было несколько странно выслушивать, как молодая очаровательная девушка говорит чистым голосом, но с явными интонациями старухи.

– Так вот, – без запинки жарила роковая красавица, – в один прекрасный момент насочиняли столько, что деваться стало уж некуда: тут тебе и драконы, и кащеи, и водяные, и кикиморы, и домовые – да кого только не было! И все к нам, к нам – да куда же ещё-то? Порядок срочно надо было наводить. Ну и Сергееич – царствие ему небесное, как у вас говорят – его и навёл.

– Что за Сергееич? – осведомился я.

–Чё тупим, милый? – Машка пожевала медовыми губками. – Пушкин конечно же, Пушкин. Александр Сергееич. Он всем проживающим в Лукоморье место своё и определил. Кое-кем пришлось, конечно, пожертвовать. Драконы вымерли, домовые обиделись и сами по миру разбрелись. Так оно и шло до поры до времени… Но всем-то, понятное дело, не угодишь. Вот и у нас свой мессия объявился.

Тут фыркнула и подала голос Аделаида Ивановна:

– В ЛТП вовремя не определили, вот и объявился. Извини милая – продолжай, продолжай.

Голова у меня пошла кругом.

– Подождите, подождите… Так что, Лукоморье в самом деле существует?

– Ну как же… – Машка обиделась почти натурально. – О-хо-хо-х, вам ли не знать… А ведь многие и знали, да времена сам ведаешь какие были, так что был здесь заповедник прикрытый. Кто привилегии имел, тот и кота слушал, и русалкой любовался, и у бабы-яги в баньке парился, и на неведомых дорожках невиданных размеров кабанов да медведей калечил. Всё было, милок. И леший был как леший – шут гороховый, да и только. Да вот только наловчился как-то из травки болотной кисель свой мерзкий делать, вот тут-то веселье всё и началось…

Машка немного помолчала, словно боясь наговорить лишнего. Продолжила, с некоторой натугой:

– В общем, чёрт ему привиделся. Сам-то он говорит, мол, дар ему открылся, теперь запросто с чёртом за одним столом сиживает – с перепою мужики и не такое могут насочинять, почище этого альфонса лохматого… Но кое-что всё-таки сходится.

– Что значит… сходится? – устало выдавил я.

– А ты подумай-ка, подумай, это полезно бывает… – Её снова прорвало. – Чёрту ведь что надо? Душу твою забрать, дар твой бесценный. Вот леший вроде бы как ему в этом деле и помогает.. Ведь природа-матушка как устроила-то? В каждом человеке и плохое и хорошее перемешано, но отродясь ему велено самому во всём разобраться: что в нём плохо, ну а что хорошо. Понимаешь, милок? Самому. А леший со своей отравою заставляет находить у людей в себе только плохое. Каждому по потребности, марксист хренов… – Рассказчица не то хихикнула, не то хрюкнула. – Слабину-то каждый в себе держит. Вот, например, водяная у человека душонка – ну так что ж? к водяному его теперь, в утопленники записываться? Или любит человек золото – ну, любит и любит – так, значит, к кащею его, болезного, в подручные? Или баба вон, на мужиков падкая – к кикиморам её, до смерти мужей неверных защекотывать?…

По коридору кто-то протопал, судя по звукам, явно босиком и с мокрыми ногами. Машка быстренько просунула голову за дверь и обратно, затем зло сплюнула на пол:

– Шляются тут…

– Простите… кто шляется? – мне, в общем-то, было уже всё равно, что за новый персонах там появился.

– Да сам посмотри, что языком-то по-зряшному молоть…

Я осторожно выглянул за дверь и через три комнаты от себя увидел человека среднего роста, с водянисто-мучной кожей, с тиной на голове и плечах и с худыми ногами, которые венчали зримо перепончатые ступни. Из одежды на нём были только неряшливо весящие пиджак и трусы. Человек трясся перед дверью, прыгал поочерёдно то на правой, то на левой ноге и что-то непрерывно бормотал. Затем внезапно он повернул голову в мою сторону, и я увидел его рыбьи белёсые глаза, которые, казалось, будто и не заметили меня вовсе, отчего мне сделалось совсем муторно. «Водяная душонка…»

– Чего это он так … нервничает?

Машка зевнула.

– От лешего явился… Заклинания вспомнить не может, чтобы в комнату попасть… Что-ты, они же все чародеи у нас теперь, дверь открыть без своей абракадабры не могут.

Машка опять плюнула на пол.

Тут в разговор вмешалась Аделаида Ивановна:

– Ну-ну, Машенька, хватит пожалуй… Человек с дороги, уставший, его пригреть для начала бы надо…

Как-то неожиданно проворно она оказалась рядом, обвила мою шею руками и поцеловала в губы… И вот мы уже лежим вместе на узкой кровати, она – сверху; и обволакивает, обволакивает меня своим телом, пока я не погружаюсь в сладкое бездонье… Потом – вспышка – на мне уже новое тело, жгучее и стремительное, берущее своё, истязающее мою плоть, ноющую до исступления – и снова провал в спасительную одурь… Когда я наконец очнулся, в голове сильно шумело, но не настолько, чтобы не расслышать доносившийся шепоток:

– Ну, он или ни он?

– Ой, не знаю… Вроде бы ещё ни с кем так сладко не было… Есть в нём силушка, есть… Да как угадать-то? Опять ведь грех на душу можем взять…

Я открыл глаза и шепоток сразу смолк. Говорят, что мужики от секса глупеют, но я почему-то резко поумнел, а поумнев, спросил строгим и чужим для самого себя голосом:

– A ну, нимфоманки, быстренько выкладываем, какого лешего я вам тут нужен.

Они обе стояли передо мной голые, раскрасневшиеся от пережитого грехопадения, и молчали. Наконец заговорила Аделаида Ивановна.

– Ну да ладно… Видно, судьба. Нужен ты нам, мил человек, действительно – ох как нужен…

– И для чего это? – подозрительно спросил я, вдруг представив нескончаемые дикие оргии.

– Да видишь ли, – Аделаида Ивановна смотрела куда-то мимо меня, – киселёк-то, что леший сподобил, особенный для нас, для здешних… Меня вот – женщиной делает, а ни рыбой – ни мясом; Машке – красоту даёт… Коту правда, впрок не пошёл, в остервенение только вогнал, хвост мне чуть не отгрыз – решил, что в доброго молодца превратился, а как был скотиной говорящей, так и остался. Леший-то потчевать нас этим кисельком потчует – но не за просто так, разумеется, сквалыга чёртов… – Аделаида Ивановна тут зримо закручинилась. – Услуги мы ему должны за это оказывать разные непотребные, Залукоморье его расширять, самим противно, уж мочи нет – а что делать? – мне опять в кадку? а Машке в страшилище трёхсотлетнее превращаться? И к нам, значит, ключик нашёл, окаянный… А я бабой простой хочу побыть, мужика найти путёвого. Детишек-то, понятно, завести вряд ли не удастся. И венчанной не ходить…

Она всхлипнула.

У меня снова разболелась голова.

– А ну-ка, быстренько пошли отсюда! – рыкнул я. – Устал я от вас что-то до невозможности…

Они тут же словно испарились. Я накрыл голову одеялом и странно быстро кувыркнулся в темень…

Глава 2

Проснулся я утром не сразу, всё никак не мог сбросить липкую паутину сновидений. Кое-как встал, ополоснулся мутноватой водичкой из умывальника, подёргал руками и ногами для поднятия боевого духа. Потом вздохнул, оделся и спустился в вестибюль, где уже игриво поигрывала хвостом в кадке Аделаида Ивановна.

– Доброе утро, мил-человек, – приветливо обратилась ко мне она. – Как спалось-то?

– Да вроде бы ничего… вашими стараниями, – не удержался я от шпильки в ее адрес. Впрочем, она не повела ни ухом, ни хвостом.

– Поесть-то у вас можно где-нибудь? – решил я сменить тему.

– Ну а как же, как же… – проворковала Аделаида Ивановна, донельзя административная в пиджаке мужского покроя и строгой блузе.

Судя по её интонациям чаровницы-баловницы, я ожидал появление скатерти-самобранки – никак не меньше; но всё оказалось гораздо прозаичнее. Аделаида Ивановна достала какой-то замусоленный талон, потребовала от меня денег за комплексный завтрак, обед и ужин и отправила в столовую, которая находилась за углом. При этом велела поторапливаться и после приёма пищи немедленно возвращаться к ней, потому как скоро должна подойти Машка.

Я вздохнул и побрёл через уже опостылевший вестибюль на улицу.

На улице рос дуб. На его кряжистом суку сидел громадный чёрный котяра с белым узором на груди и исподлобья пялился на меня.

– Ну здорово, сволочь… – сказало вдруг животное утробным голосом-не-голосом, но явно членораздельно.

Я взбеленился. Увидел лежащий камень и направился было к нему, но вновь произнесённые с угрожающим шипением слова заставили меня остановиться:

– Желудями закидаю… А то и сук на башку свалится.

Это мне хотелось меньше всего. Пришлось пойти на мирные переговоры.

– Тебе чего от меня надо, недоразумение ты сказочное? Зачем машину угробил? – голос мой звучал низко и, как мне казалось, угрожающе.

– Неча под дубом было ставить. Мой дуб. – Кот смачно зевнул, ощерился зубастой пастью. Зрелище было сильное, но я упрямо продолжил:

– Табличку прибей, мурло ушастое!

– Не хами. Убаюкаю.

И почему-то прикрыл свои бесстыдные зелёные глазища.

– Хрен тебе, – тут же воодушевился я. – Я тебя сейчас сам убаюкаю – так убаюкаю, что и налево, и направо одни частушки матерные будешь голосить!

Кот вдруг широко открыл зенки и упёрся зрачками прямо мне в переносицу. Там сразу же зачесалось, и я чихнул.

– Это что ещё за метода? – язвительно спросил я, постепенно успокаиваясь.

– Ну, не получилось… – Кот начал перебирать лапами, выставляя напоказ здоровенные когти. – Бывает. Щас зато получится.

Не знаю, чтобы у него получилось, но тут откуда-то выскочила Машка, схватила меня за руку и потащила прочь от дуба, приговаривая:

– Предупреждали тебя, олух, не связывайся ты с ним, вредный он, и кисель ему не на пользу…

Она дотащила меня до столовой, усадила за стол, притащила с кухни жаркое с зеленым горошком и стакан компота, бросила:

– Лопай давай, да дела пора делать!

Жаркое было вкусное. Компот сладким. Горошек я проигнорировал. Машка сидела напротив в своём сарафане и смотрела, как я ем. Выглядела она уже не так сексапильно, как вчера, черты лица у неё заострились, бросалась в глаза одряблость шеи. И голос был с какой-то трещинкой.

– Стареем? – попивая компот, не удержался я от явной бестактности.

Она только вздохнула.

– А ты как думал? Киселёк только вечером будет, а до этого его ещё заработать надо…

– За мой счёт? – вдруг вырвалось у меня.

– Соображать начал… – Машка пытливо изучала моё лицо. – Что помрачнел? Али забоялся уже?

Я допил кисель и решительно поднялся.

– Пойдём-ка. Не мешало бы для начала узнать, с чего мне вдруг вообще надо бояться.

Генеральный план компании был поведан мне в какой-то зачумленной кладовой, куда мы с Машкой перетащили кадку с Аделаидой Ивановной (ох, и запашок же шёл от неё!), где, по словам источника амбре, нас вряд ли могли подслушать. Началось всё, естественно, с переживаний по поводу – тот я или не тот; когда «охи» и «ахи» достигли своего накала, мне пришлось прикрикнуть на них. Я сказал, что понятия не имею, тот я или не тот, а также кто они – те или не те. Как более великовозрастная и опытная первой сдалась Машка. Она сказала Аделаиде Ивановне, что устала от вечных ожиданий и готова рискнуть. Тогда последняя тоже решилась на ва-банк и дальше всякую хрень вещала преимущественно она. Ничуть не смущаясь Машки, она сказала, что мне надо к бабе-яге, что это редкостная сволочь, давно бы вошла в долю с лешим, но тот её не привечает. Кроме лешего, она ведёт интриги против водяного, ищет свой рецепт киселя и вообще – вряд ли она мне по зубам, но попробовать всё же стоит, потому что выхода у них нет и… Услышав мой зубовный скрежет, она тут же спросила, есть ли у меня вопросы к ней и Машке. Вопросы у меня были.

– Зачем мне вообще соваться к этой вашей бабе-яге?

– Потребности она твои определит… – Аделаида Ивановна явно начала скупиться на слова.

– Так… И как же я к ней попаду? – оценив эту скупость, ёкнул я нутром.

– А Машка и проводит… А то тут знаешь – на неведомых дорожках следы неведомых зверей. Да и богатыри расстарались – капканов везде понаставили…

– Тридцать три – или сколько их там – богатыря, что ли? – хмуро спросил я, опять начиная терять почву под ногами.

– Ну да… – Аделаида Ивановна немного оживилась. – Они здесь вроде как для охраны, но кроме как бражничать да шуметь по зряшным поводам ничего уж и не могут… Цепь вон золотую на печатки себе разобрали, когда модно было, кота в дупло запихали (три дня вылезти не мог, орал, как недорезанный) – вот и все их последние подвиги…

– Подожди-подожди, – встрепенулся я, – если они для охраны здесь, то почему сами этого вашего лешего не образумят?

– Так ведь пробовали уже… – Русалка снова угасла. – Слабы они против него. Всю силушку прображничали…. Дядька ихний от злости балуется иногда кисельком, когда полетать хочет, чтобы, значит с черномором подраться. – Она покачала головой. – Про этого в последнее время вообще мало что известно – колдует там сам по себе, держится от всех в стороне, особенно от дядьки.

Я помолчал, покряхтел задумчиво. Продолжил дознание:

– А… К чему это леший дядьку киселём потчует?

Аделаида Ивановна потупилась, как от стыда.

– Да я так думаю – для смеха едино… Цирк устраивает, глумится.

Я вздохнул.

– Что тут у вас ещё за персонажи имеются? Как насчёт водяного?

– У-у, – русалка аж вздрогнула, – чума это болотная. Свой счёт на души ведёт. С ягой воюет по этому поводу, лешему же люто завидует… Но пока в драку не лезет, киселёк ему ох как нужен, так что в обмен на него всех своих кикимор заставляет по болотам шастать, корешки искать… Сколько раз сам пытался его сварить – бестолку всё. Секрет только леший знает.

Я ещё поднапряг память:

– А кащей как поживает? Над златом чахнет?

Аделаида Ивановна фыркнула:

– А что ему будет-то? Барыга он и есть барыга. Дружок у бабы-яги, вечно вместе в каких-то проектах участвуют.

– Ещё какие-нибудь фольклорные личности присутствуют? – Всё не унимался я. – Соловей-разбойник, например?

Они переглянулись, пропустив мимо ушей «фольклорных личностей». Потом Машка стала загибать пальцы:

– Царевна сбежала давно – и слава Богу, а то совсем себя Катькой вообразила – со всеми мужиками переспала. Раз до сих пор не вернулась – значит, сгинула где-то. Волка вот жаль, добрый был зверюга, подстрелили по недоразумению… Про Соловья твоего тут слыхом не слыхивали – это видимо, из другой оперы. Тут теперь новых персонажей полным-полно, из этих… натурализовавшихся.

– Каких-каких?

– Таких. Кто душу продал. Уж и не знаю кому – лешему-ли, чёрту-ли…

Мы ещё немного поболтали в том же духе, пока я не понял, что спрашивать-то, собственно говоря, больше и нечего, и придётся мне топать к бабе-яге, если действительно хочу я хоть сколько-нибудь разобраться во всей этой этой баламути. Разбираться, однако, не очень-то и хотелось – слишком всё происходящее смахивало на плохой сон, да и подмоги никакой… Я было заикнулся Аделаиде Ивановне, что мол, неплохо бы было позвонить куда-нибудь, посоветоваться с товарищами, на что она тут же железным голосом ответила, что лишний шум им только во вред, что они с Машкой от всех своих слов откажутся и вообще окажусь я в дурдоме – куда мне и дорога, если я не тот.

Я вздохнул. Молвил устало:

– А теперь конкретно и без лирики: что вам от меня надо?

Всё с теми же стальными нотками в голосе русалка отчеканила:

– Лешего надо вернуть в прежнее его докисельное состояние. И добыть рецепт этого самого киселя. Для нас.

– Для кого это – для вас? – зачем-то переспросил я. Ох, не в своей я всё-таки был тарелке, не в своей.

– Как это для кого? – недобро прищурилась хвостатая администраторша. – Для нас Машкой, разумеется.

– А соблазна не будет свои порядки начать устанавливать?

Увидев на лице Аделаиды Ивановны готовность немедленно обидеться, я предостерегающе поднял руку.

– Ладно, ладно. Шучу я, шучу. Когда тронемся-то?

Тронулись почти сразу. Машка на прощание ещё о чём-то пошепталась с Аделаидой Ивановой, но мне уже было на это наплевать. Кота на дубе не было, что немного меня расстроило – я хотел было напомнить ему про роту нетрезвых товарищей. Как бы-то не было, солнце было высоко, идти, как сказала Машка – недалеко, но все ноги обобьёшь; и я потопал навстречу своей судьбе.