Баллада о любви. Стихи и переводы

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части…

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части:

Австралия ревности, Африка страсти,

В мозгу полушария – как две Америки

Спорят друг с другом на грани истерики.

Одно мне твердит «Не прощают такое».

«Как жить без нее?» – возражает другое.

Размером с Евразию боль и обида.

Льдом сердце сковала тоски Антрактида.

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части,

И снова собрать его – лишь в твоей власти…

Персидская песня

Наш дом чадрой накрыла Ночь-ханум,

В ладонях её месяц вызревает.

Сижу у очага я, полон дум.

Ты вышиваешь, тихо напевая.

Из шелка вязь струится на ковер,

По полотну стежки летят, как птицы,

А голосом сплетаешь ты узор

Тот, что на сердце вышивкой ложится.

Щемит тоскою песня душу мне,

В ней каждое знакомо с детства слово.

Твой профиль тонкий тенью на стене

Рисует отблеск очага родного.

Из-под иглы выходит красота,

Готов ковер богатый будет скоро.

Но музыка, что пляшет на устах,

Прекрасней рукотворного узора.

Пой, Лейла, пой! Слезу смахнув рукой,

Возьму дутар, негромко подыграю.

Его изгиб изысканно-крутой,

Как твои бедра, нежно обнимаю.

Шелк струн его, как шелк твоих волос,

Я глажу пальцами, рождая робко звуки.

И сердце вдруг от чувств к тебе зашлось,

И по тебе затосковали руки.

Я песне твоей грустной подпою —

Легенде старой о любви несчастной,

О воине, что храбро пал в бою,

И девушке, что ждет его напрасно.

Мелодия взлетает ввысь, звеня,

Пронзая сердце, как клинок дамасский.

Любимая! Ты – солнце для меня,

А музыка – как воздух. Жить без вас как?

Две спутницы. Две страсти. Две любви.

Как две лозы, в душе сплелись навечно.

То, что всегда согреет, вдохновит,

Утешит в нашей жизни скоротечной.

Как выбрать лишь одну? Кто вас сравнит?

Кто мне дороже, я и сам не знаю.

И в сердце моем музыка звучит,

Когда тебя, любимая, ласкаю.

Дорожным ангелам

Вязкая тишина.

Черный квадрат окна.

Там, за окном, стена пустоты.

Слепо гляжу я в ночь

И отгоняю прочь

Мысли о том, вернешься ли ты.

Ты снова где-то там,

За пеленой дождя.

Как еще долог и труден твой путь!

Ты не со мной опять —

Замер мир без тебя.

Всё потеряло смысл и суть.

Просит душа моя встревожено

Лишь одного:

«Ангелы дорожные,

Храните его!»

Серая лента шоссе

Бесконечным клубком

Стелется под колеса, шурша.

Свет твоих фар дрожит

Крошечным островком,

И на него летит моя душа.

Трасса «Москва–Ростов».

Резкий скрип тормозов.

Сильный удар.

В страдании мир затих.

Сердце оборвалось:

Чувствую: что-то стряслось,

Но веры моей хватит на нас двоих.

К черту свое достоинство,

Вопль летит к небесам:

«Вышлите светлое воинство

Его спасать!»

Чувствую успокоенно:

Мимо прошла беда.

Ангелы дальнобойные,

Рядом будьте всегда!

Так будет

Знаю точно,

Настанет момент:

Мое ровно стучащее сердце

Треснет вдоль от любви,

Как под острым ножом переспелый арбуз.

Зазвучит она хором звеняще-воздушных октав или терций

В миг, когда на тебя я в толпе зачарованно вдруг оглянусь.

Ты в ответ вскинешь брови забавно,

Всплеснёшь удивленно руками

И воскликнешь:

«Привет! Это ты?

Как же долго тебя я ждала!»

Мы замрем ошарашено,

Сразу забыв, куда шли, что искали,

И обнимемся,

Глядя друг другу в глаза жадно, как в зеркала.

Время быстро летит.

Как-то утром наступит еще одно завтра —

То, которое всё же приходит счастливые дни завершить.

Будет всё, как всегда.

Но, встряхнув волосами, ты скажешь внезапно:

«Ну пока. Я пошла.

Больше мне не звони и, прошу, не пиши».

Ты посмотришь с тоскою в окно,

Обнимая свои зябко плечи,

Скажешь:

«Нам же не больно, ведь правда?

Ты тоже меня не любил».

Я, пытаясь запомнить тебя навсегда,

Еле слышно отвечу:

«Слишком поздно. Прости.

Я в обратном случайно себя убедил».

А потом…

А что будет потом, я пока, если честно, не знаю.

Я еще не решался заглядывать в тот черный день далеко.

Может, там оборвется неловко моей странной жизни кривая?

Или вновь позмеится вперед

Равнодушно и даже легко?

А сейчас я беру карандаш и листок,

Торопливо рисую —

Проступает набросок дорожками тонкими линий скупых.

Я твой образ спешу ухватить,

Пока помню тебя,

Вот такую,

Чтобы после,

Когда час придет,

Распознать среди шумной толпы.

Разговор

Жизни твердой рукой

Между нами пространства бескрайние брошены,

Ад тайги ледяной

И пурги завывающей буйное крошево.

И в виске всё быстрей

Жизнь годам счет ведет свой толчками-секундами.

Снятся в хмари ночей

Твои синие очи, сияя корундами.

Я не скоро вернусь —

Впереди экспедиции долгие месяцы.

Не впервой мне. И пусть

Над палаткой все вьюги таежные бесятся,

Не дает мне пропа́сть

Отраженный от спутника голос далекий твой,

И любви нашей власть

Побеждает пространство и демонов снежных вой.

Там, во тьме, плачет волк

И гуляет в еловых ветвях одинокого ветра смех.

Но весь мир словно смолк,

Когда слово «люблю» прорвалось через гул помех.

И я вздрогнул в тоске,

Сразу вспомнив, как это мне в губы шептала ты.

И как будто в руке

В этот миг твои пальцы я сжал вместо пустоты.

И волос твоих шелк

Будто снова лицо мне душистой накрыл волной.

И я плачу, как волк,

И смеюсь, словно ветер, под ласковый голос твой.

Слышат нас только звезды,

Деля с нами неба бездонный ночной эфир.

Ненадолго, но создан

Из мира тревог моего мост в твой светлый мир.

И летит над застылой,

Чужой, величаво молчащей седой тайгой:

«Я люблю тебя, милый». —

«И я тебя тоже». – «До встречи, мой дорогой».

Двенадцать

Я знаю, что пробьет двенадцать раз —

И ты появишься. Зажгутся свечи.

Твой пестрый зонт, водой дождя слезясь,

Подсохнет, грустно сморщившись у печи.

Твой плащ, попав впервые в этот дом,

Давно пропахший холостяцким бытом,

Брезгливо передернет рукавом

И провисит всю ночь тут, позабытый.

А по утру исчезнут зонт и плащ,

И свечи воском вслед им прослезятся.

Останусь, одинок, пьян и пропащ,

Ждать, когда вновь часы пробьют двенадцать.

До края и за край

Стон удовольствия и наслаждения тихий вздох.

Черт это выдумал для искушения или Бог?

Мы на стене фантастической тенью слились вдвоём.

Граней стиранье, понятий смешенье: «твоё-моё».

Грудью к груди: словно сердце у нас одно гонит кровь.

Как называется это – нам всё равно. Пусть любовь.

Пробую жадно на вкус твои соки, ищу ключи.

И исступление нотой высокой звенит в ночи.

В жарких объятьях сплетаемся снова мы, как в борьбе.

Все поцелуи мои нарисованы на тебе.

Вместе к вершине взбираемся страсти, и рвется вскрик.

Вдруг разлетаемся вместе на части на долгий миг.

Мы теперь знаем, всего себя просто ли отдавать.

Падаем снова на мятые простыни на кровать.

И на телах наших каплями пот, как в траве роса.

Знать бы: грешим или, наоборот, рвемся в небеса?

После за это куда, и не знаю мне: в ад ли, в рай?

Лишь бы с тобой, лишь бы вместе до края, потом за край.

Сонет

Закат подкрался, затихает сад,

Вновь по листве стекает тень ночная.

От твоих губ не отвожу я взгляд

И замерев словам твоим внимаю.

А воздух – словно негой напоен,

И та же нега в томной твоей позе.

Мне кажется – я сплю и вижу сон,

Глаз не свожу с тебя я, как в гипнозе.

Нет никого здесь, кроме нас двоих.

Вот вдруг ты что-то грустное запела,

И на уста я нежные твои

По-прежнему гляжу оцепенело.

Пой, говори, но не молчи, прошу я —

Не то не удержусь от поцелуя.

Любовь уходит

Любовь уходит на излете лета.

И точный день не назовешь, когда

Вдруг прервалась, как песня средь куплета,

И утекла сквозь пальцы, как вода.

И остается только сожаленье,

Что чувствами я обманулся вновь.

С досадой вспоминаются мгновенья,

Когда от взглядов закипала кровь.

Любовь уходит – я не жду возврата.

К чему? Страницу я перевернул.

Не пьян я больше страсти ароматом,

Я трезво наконец на всё взглянул.

Любовь уходит. Буднично, неспешно.

И гаснет искрою в душе, на дне…

…Да, будут встречи новые, конечно,

Но вот вернется ли любовь ко мне?

Ангел и демон

Я – падший ангел.

Ты – восставший демон.

Меня отверг Эдем.

Ты рвался в высоту.

На миг сошлись лишь

На одной черте мы,

Наивно раем посчитав эту черту.

А через миг —

Так был он или не был?

Всё та же сила,

Что столкнула нас,

Тебя уже влекла всё дальше в небо,

А моё тело опускала в грязь.

Серебряная свадьба

Четверть века – немало,

Но не ощущаются бременем.

Настоящее чувство – не мода:

Оно не подвержено времени!

И за руку твою не устанет

С любовью держаться рука моя.

Губы шепчут: «Родной». И в ответ:

«Дорогая! Прекрасная самая!»

Взгляды тонут друг в друге,

Сердца бьются в такт,

Мысли часто так сходятся.

Жизнь щедра не всегда,

И порой нам за счастье

Бороться приходится.

Но встречаем невзгоды мы вместе,

Что б ни было послано нам судьбой.

Губы шепчут: «Родная, держись!».

И в ответ: «Не сдавайся, ведь я с тобой!»

Четверть века – лишь дата,

Лишь столб верстовой на большом пути.

И пусть знать не дано нам,

Как долго еще предстоит по нему идти,

Мы обнимемся крепче

С надеждой во взглядах и смерти назло самой.

Ты прошепчешь: «С тобой навсегда».

Я отвечу: «Навечно, любимый мой!»

Баллада о менестреле

Море ладонями пенными гладит

Берег Шотландии милой, лаская.

Люди, впустите меня Христа ради!

Я вам за это спою и сыграю.

Многие годы брожу по дорогам —

Гонят тоска и нужда менестреля.

Вам благодарен я был бы премного,

Коль накормили б меня и согрели.

Старость теперь моей спутницей стала.

Тронула плечи – спина искривилась.

По́ходя волосы мне приласкала —

И седина на висках появилась.

Здесь уж бывал я когда-то: мир тесен!

Нынче к вам скуку явился нарушить.

Знаю я много преданий и песен —

Их к очагу собирайтесь послушать.

Арфы коснусь я рукою неспешно,

И отзовутся покорные струны,

Сопровождая мелодией нежной

Повесть мою о красавице юной…

* * *

В этих краях подрастала девица

В домике скромном, в семье небогатой.

К ней иль посвататься, иль подивиться

Многие горцы съезжались когда-то.

Цвета фиалки глаза, косы вьются,

Стан ее жадно мужской взгляд ласкает,

Алы уста. Но кому достаются?

Кто с них украдкой лобзанья срывает?

Ради кого отвергает Давина

Всех женихов – холодна, непреклонна?

В сердце ее лишь один есть мужчина —

Это отцовский батрак Нил Макдоннан.

Но, видно, мужем ей стать он не сможет:

Жадный отец на мольбу не сдается —

Дочь свою хочет продать подороже,

Раз уж вокруг богачей столько вьется.

Жалкий поденщик? Еще не хватало!

Коль небогат, к чему с нищим родниться?

Гнать его в шею! «Проваливай, малый!

Сватает дочку купец из столицы!»

Только батрак не бросает затею.

Смотрит орлом, держит прямо он спину:

«Коли возьму я и разбогатею,

То за меня ты отдашь ли Давину?»

Тут только хитрость, наверно, поможет.

«Да, обещаю, коль ты раздобудешь

Тыщу дукатов. Тогда уж, ну что же,

Свадьбу сыграем, и зятем мне будешь».

Эдакий куш бедняку и не снился.

Так-то! Исчез из селенья Нил вскоре.

Кто говорил: с горя он утопился,

Кто говорил, что уплыл он за море…

Год пролетел…

Гордо споря с волною,

Мчался корабль, паруса надувая,

В тучах играл ветер в прятки с луною,

Что-то негромко в снастях напевая.

Тихо на палубе. Лишь у фальшборта,^[6]

Облокотясь о планширь,^[7] Нил Макдоннан

Замер в раздумьях в кольчуге потертой,

Глядя в лицо морской глуби бездонной,

Время от времени взор устремляя

Вдаль, где видны уж знакомые скалы…

Близко Шотландия, сердцу родная!

Горцу для счастья ведь нужно так мало:

Сила, свобода, меч верный и ветер,

Вереска запах несущий и хлеба,

Преданный конь, самый быстрый на свете,

Звуки волынки да родины небо.

Только вот мрачная тайна хранилась

В стылой душе и в устах крепко сжатых —

Память о том, когда року на милость

Сдался Макдоннан, продавшись в солдаты.

В битвах чужих и с чужими врагами

Кровь проливал за неправое дело,

И покрывались жестоко рубцами

Верное сердце да сильное тело.

Щедро злодейство оплачено златом,

Продана совесть не раз подороже.

И не одну – десять тысяч дукатов

Нил за Давину отдать теперь может.

Нынче богат он и шхуной владеет.

В трюме добра, что добыл он, – без счета.

Но почему сердце так холодеет,

Тяжким предчувствием гложет забота?

Дом уже близко, и счастье уж рядом…

Чу! Показалось? Его окликают?

Смотрит за борт удивленным он взглядом

И цепенеет. Нет. Так не бывает.

В во́лнах морская наяда в привете

Вскинула руки: «Приди, Нил, ко мне ты!»

И чешуя на хвосте в лунном свете

Переливается, словно монеты.

О наважденье! Лицо той русалки

Странно знакомо чертами родными.

Эти глаза цвета дикой фиалки

Не перепутать ни с чьими другими.

«Боже! Давина! Не лгут ли мне очи?» —

«Нет, мой любимый, не морок, не тень я». —

«Может, уснул я среди темной ночи,

Грежу тобою?» – Нил молвит в смятенье.

«Нет, я не сон. Вот такой теперь стала

После того, как в разлуке с тобою

С кручи обрыва упала на скалы

В волнах ревущего громко прибоя.

Замуж отец против воли сосватал.

Ты – далеко. Не придешь, не поможешь.

Застит глаза отцу выкуп богатый…

Но не взошла я на брачное ложе.

Свадебный пир был в разгаре бурливом,

Я же, скользнув меж гостями хмельными,

Тихо прокралась на берег залива

И утопилась, шепча твое имя».

Нил застонал и упал на колени,

В муке смертельной за грудь ухватился:

«Ждал я отцовских зачем дозволений?

Выкрасть тебя почему не решился?

Ты убежать мне тогда предлагала

И обещала моей стать невестой.

Ты говорила, нам нужно так мало,

Счастливы будем и в хижине тесной.

Я же мечтал тебя видеть в муарах,

Шею твою украшало чтоб злато.

Втайне боялся: вдруг скажешь, не пара

Первой красавице смерд небогатый.

Как я был слеп! Думал, деньги всесильны —

Купят и руку твою мне, и душу.

Отнял тебя мрак холодный могильный.

Нынче имущ я, но мир мой разрушен». —

«Нет, не потеряно счастье, мой милый!

Помнишь, клялись мы друг другу до гроба

Верными быть? Сможем и за могилой

Быть неразлучными вечно мы оба.

Сделай лишь шаг через борт ты без страха!

В жарком объятье сольемся мы снова. —

Вскинулись руки из вод легким взмахом. —

Стать навсегда я твоею готова».

Нил потянулся навстречу, но замер

В мрачную бездну взглянув: там свинцовый

Волн хоровод пляшет перед глазами.

Пена – как саван, пловцу уж готовый.

Тянутся нежные руки Давины,

Глаз свет фиалковый воли лишает.

Только под зыбью холодной пучины

Хвост в чешуе то и дело мелькает.

«Нет! Не моя ты Давина уж боле!

Кто б ни была ты, сгинь, темная сила!

Милой опла́чу я смерть в чистом поле,

Раз у нее даже нету могилы.

Ветру и небу поверю я горе,

Грудь раздеру, на луну я завою.

Но не зови в неприютное море!

Нет, я не прыгну туда за тобою!»

Гнев исказил лик прекрасный наяды.

«Нашу любовь не сумела предать я.

Только тебе той любви и не надо —

Так получай же русалки проклятье!

Коль на меня и смотреть ты не хочешь,

Коль позабыл, как ласкал до рассвета,

Пусть на других никогда твои очи

Больше не взглянут. Да сбудется это!»

В злобе ударив хвостом, вглубь нырнула,

След за собою оставив лишь пенный.

Молния в небе тотчас же блеснула,

Шторм разыгрался необыкновенный.

Море безжалостно шхуну швыряло,

Словно играясь, кренило, крутило,

В щепки корабль разбило о скалы,

Вместе с нажитым добром проглотило,

После, внезапно свой пыл поубавив,

Вынесло Нила на берег песчаный,

Только одно лишь богатство оставив —

Жизнь, остальное забрав ураганом.

Еле дыша, Нил глаза открывает,

Но темноту слепо зрит пред собою

И о проклятии вдруг вспоминает,

В гневе наложенном девой морскою…

Больше с того дня не видел он света.

К делу негож, слишком юн для могилы.

Участь одна – менестреля-поэта —

Лишь и осталась, покуда есть силы.

Нынче всё бродит от дома он к дому,

Жив кое-как на подачки людские.

Только ночами всё снятся слепому

Цвета фиалки глаза колдовские.

* * *

Стих перебор сладкогласый струн жильных,

Бард поклонился: допето сказанье.

Но пошатнулся внезапно бессильно,

Вырвалось глухо, из сердца, рыданье.

Слепо повел вкруг он взглядом незрячим,

Несколько слез затерялось в морщинах,

И раздалось то ли стоном, то ль плачем:

«Сможешь простить ты меня, о Давина?»