Buch lesen: "Там, где жила Луна"

Пролог

Солнце Энска наконец вырвалось из студёного плена. Округа потеряла рассудок от свежести всё ещё морозного, но уже весеннего воздуха две тысячи двадцать пятого года. Мальчишки гурьбой высыпали на широкую облысевшую улицу – гонять чуть потрёпанный футбольный мяч. Начали свои задорные переклички голосистые и пугливые скворцы: начало марта – время для самопредставления. Собачьи свадьбы потянулись караваном то тут, то там на стыд девкам и потеху парням. По берегу заводи пешком метров пятьсот, а дальше – небольшой лесок.

Вечерело. По узкому мосту проехал автомобиль, за ним – телега, запряжённая лошадью. В вечернем небе городка появилось небольшое облако, которое через несколько мгновений вдруг превратилось в огромную тучу. Пошёл мелкий нежданный снег, а потом он вдруг повалил хлопьями. Недовольно и хрипло залаял чей-то сторожевой дворовый пёс. Стемнело быстро. Суровая равнина превратилась в снежное море.

Мокрый мартовский снег хрустнул под тяжёлыми ботинками: полицейский шагнул ближе к ещё не оттаявшей заводи. Он остановился у тела, наполовину скрытого ноздрявым сугробом и прибрежными высохшими зарослями рогоза. Лейтенант Фёдор Гришин поднёс фонарь к трупу, распластавшемуся у берега в неестественной позе.

– Чёрт, – устало выдохнул Гришин, присаживаясь на корточки. – Будто сама природа пыталась спрятать смерть. Мужчина лет шестидесяти-семидесяти. Не бомж точно: обувь приличная.

– Кошмар, – страж порядка, неделей ранее переведённый из столичного шумного города в тихую провинцию, присел на корточки рядом. Он пытался рассмотреть и понять, что случилось с мертвецом, издали производящим впечатление сильно уставшего человека.

– Сглазил я. Проверяли на днях побережье: жмуриков точно не было.

– Думаете, убийство?

– Хрен его знает. Может, зверьё напало, лес ведь рядом, – Гришин, оглядываясь по сторонам, встал сам и помог новичку подняться.

– Покойник-то немолодой. Может, от жизни устал, вот и решил поскорее на тот свет ноги сделать. У нас в конторе подобный случай имел место.

– Разберёмся. Вот что, Лунин, ты давай, звони в дежурку. Пусть поднимают следователя, судмеда, тащат сюда криминалистов.

– А родным будем сообщать?

– Сначала установим личность, потом поищем родственников. Всё по протоколу, что ты, ей Богу, как в первый раз.

– Виноват. Две недели назад мать схоронил. Кое-как в себя пришёл. По службе никогда ещё с покойниками дел не имел, этот – первый.

– Сочувствую, Алексей, – лейтенант по-отечески похлопал молодого по плечу, – пройдусь, посмотрю, что в округе. Ты огради пока берег: зеваки скоро набегут.

Глава 1. Пчела

Тёплым летом две тысячи двадцать четвёртого года почтенная семья возвращалась из Нидерландов в Россию. Сбитая женщина лет пятидесяти с уложенными под атласную ленту и выкрашенными в шоколадный цвет волосами разрыдалась прямо на одном из пограничных постов, обращаясь к супругу.

– Я не верю, жизнь моя, не верю, что всё это происходит в реальности! Наконец, исполню волю своей мамы: она так хотела, чтоб я хотя бы краем глаза увидела её родину, – женщина говорила на русском языке с чуть заметным акцентом, постоянно трогая своё раскрасневшееся лицо. Её супруг, симпатичный пожилой мужчина с аккуратно стриженными на современный лад серебряными волосами, поджарый, высокий и слегка сутулый, выскочив из кабины грузовика, принялся её успокаивать.

– Россия прекрасна! Тебе понравится здесь, – он взглянул на возвышающийся холм, на котором густой зеленью распластался нескончаемый сосновый лес, согреваемый лучами тёплого солнца. Дыхание перехватило то ли от ветра, то ли от аромата, то ли от острого ощущения великолепия увиденного: для него родным был не только русский язык. – Милая! Я часто возвращался сюда. Правда, во сне.

– Почему ты не рассказывал?

– Потому что не хотел торопить события. А теперь, видишь, Нюта, мы здесь…

Приступ душевной слабости случился с Анной ван ден Брук от долгого душевного воздержания. Она знала, что проявлять свои чувства на людях в Европе ни в коем случае нельзя, иначе это воспримут, как эмоциональную неустойчивость. Анна оправдывала свои слёзы ещё и смертельной усталостью: на границе с Сербией она и её благоверный, Иван Алексеевич Македонов, провели около четырёх часов в пробке. Добравшись до Болгарии ночью, супруги задержались ещё на два часа. Ни один из них не рассчитывал, что путь окажется таким сложным. Водитель устал. Однако ему удалось немного вздремнуть, пока чета караулила грузовую повозку.

– Говорила ж я, Ваня, надо было самолётом, – ворчала Анна.

– Здрасьте, самолётом. Ты ведь понимаешь, нам бы пришлось пользоваться услугами перевозчиков. Во-первых, дорого, а во-вторых, небезопасно: растащут все твои картины и тарелочки из делфтского фаянса, и поминай, как знали.

– Да брось, Иван.

– Нюта, бережённого Бог бережёт. Ну, сама подумай. А Рика куда б? Как бы мы его, лося такого, везли? – Иван посмотрел на чёрного лабрадора, который дружелюбно тёрся влажным носом о сумку с пищевыми дорожными припасами. – Ты поспи. А я пойду шефа будить, мне ещё развлекать его всю дорогу. Ты ж знаешь, имеется у меня такая привычка – разговаривать, чтоб водитель не уснул за рулём. Где там бутерброды у нас? Перекусим, и в добрый путь. Совсем немного осталось, а там уж и отчий дом. К вечеру будем в Энске.

Супруги в скором времени без пробок и аварий добрались до городка, который ничем не уступал другим российским провинциям: сильно била в глаза серость кирпичных двухэтажных домов, скромность деревянных построек, ветхость несколько раз переложенных асфальтированных дорог. На пути к городу простирались широкие просторы, леса и реки, по случаю величия своего равнодушно глядевшие на путника сине-зелёной гладью.

Теперь и Иван дал волю скупой мужской слезе – залюбовался бескрайним полем голубого ячменя, тёмной заводью, что разделяла город надвое, чуть осунувшимся, как одинокий старик, домом его детства. Войдя в опустевшую избу, принадлежащую когда-то отцу Ивана Алексеевича Македонова – супруга Анны и одновременно её кузена по материнской линии – сентиментальности поддались уже оба супруга. Новый хозяин склонил голову под оставшимися осиротело висеть на стенах портретами его родителей. Вдохнул запах спрятанной в резном сундуке вышитой когда-то рукой матери крестильной своей рубахи. Поклонился иконе Николая Угодника в красном углу.

Соседи, увидев грузовик, высыпали на улицу. Почти никто не узнал Ивана, да и как узнать, ведь прошло ни много ни мало – сорок лет. Однако всё равно помогли: русские люди известны всему миру широтой души, простотой, готовностью к подвигам, способностью находить радость даже в обыденности. Мужики быстро перетащили привезённое из-за границы добро в дом. Бабы тут же сообразили угодить новым жителям: одна принесла банку вишнёвого варенья; другая угостила пирогом и куском свинного копчёного сала; третья приволокла корзинку с бумажными стаканчиками и двухлитровым термосом свежего чая.

– Ба, да у вас и собака есть? – ахнула одна из женщин. – Какая красавица!

– Это кобелёк, – улыбнулась Анна и ласково потрепала пса за ухом.

– Жених! У нас тут в городке почти у каждого есть четвероногий друг, так что скучно ему точно не будет, – ответила восхищённая грацией лабрадора соседка.

– Может, помочь чем-то? – обратилась женщина, приблизительно одного возраста с новоприбывшей четой. – Вещей у вас много – умаешься разбирать. Если хотите, подсоблю: мне на пенсии всё равно делать нечего.

Анна ван ден Брук смутилась: прожившая долгое время в Нидерландах, будучи наполовину голландкой, она не привыкла к бесплатной помощи. На её памяти – специальные службы и услуги уборщиц, труд которых щедро оплачивался. В Европе без приглашения в чужой дом никто не навязывался. Анна вздрогнула, вдруг вспомнив, как её позвала к себе голландская соседка – напоила чаем, угостила небольшим кусочком яблочного пирога со сливками, а потом прислала по What’s app ссылку на приложение tikkie¹ со счётом за угощение. Анна ласково улыбнулась новой соседке, растерянно посмотрев на мужа.

– Благодарим вас сердечно, милые дамы. Сначала посмотрим, что там в доме. Вдруг ремонт потребуется, тогда и вещи вынимать из коробок нет смысла. Сами понимаете, столько лет дом пустовал. Спасибо Матвеичу, присмотрел, да ключ не потерял, – промолвил Иван.

Николай Матвеевич Воропаев, друг детства, все эти долгие годы оставался на связи и держал чету в курсе событий. Именно он сообщил и о смерти родителей Ивана, он же поддерживал, когда Иван, весь почерневший от горя, приезжал на похороны.

Николай Матвеевич был из тех мужчин, что держатся прямо, несмотря на возраст. Он с детства знал цену выправке. Обладал широкими плечами, мощными руками, уверенной гордой походкой. Его лицо, резкое, крепко сбитое, как и он сам, отличалось чёткими чертами и крупными скулами. От ветра, солнца и тяжёлого труда щёки и шея давно покрылись сетью морщин. Выцветшие серо-голубые глаза смотрели цепко, словно проникали вглубь души собеседника, примеряли другого человека на какую-то свою внутреннюю мерку. Николай Матвеевич всё время прищуривался, поскольку любил наблюдать. Под его густыми с проседью бровями скрывался взгляд человека, привыкшего к тишине, к своим мыслям – не всегда добрым. Однако в голосе его слышалось ровное, даже ласковое спокойствие, и лишь иногда проскальзывала металлическая нота – тонкая, как лезвие ножа.

– Перестань, Алексеич. Мой долг – помочь другу.

– Это я теперь перед тобой в долгу. Не знаю, что б я без тебя делал, брат, – Иван пожал ему руку и крепко обнял, похлопывая по плечу.

Анна вздохнула с едва слышным облегчением. Поблагодарив новых соседей, пара отправилась к Николаю Матвеевичу и его супруге в дом с баней и огромным медным самоваром, гордо восседавшим на столе в самом центре просторной веранды. Там новые жители Энска решили заночевать, чтобы, отдохнув с дороги, на следующий день взяться за обустройство собственного дома. Верный Рик охранял заботливо застеленный свежим бельём раскладной диван, устроившись на полу возле своих засыпающих хозяев.

Следующим утром Анна и Иван отправились в свой дом, пригласив на всякий случай Николая Матвеевича. Прошлым вечером новые жильцы не успели разглядеть, как прекрасно их гнёздышко благодаря саду. Увидев всё его великолепие через огромное окно в кухне, Анна от счастья совсем по-девчачьи завизжала, выскочив во двор, огороженный деревянным высоким забором. Рик рванул за ней.

– Вот, где будет моё место силы, Ванюшка! Я снова смогу выращивать свои цветы! Огурцы! Помидоры! Нет ни одного слизня, ты только посмотри! Помнишь, как эти чудовища съели все мои растения?

– Как такое забыть?! – Иван улыбнулся и подмигнул Николаю Матвеевичу.

– Июнь всё же непривычно жаркий здесь. А в Нидерландах июнь – странный предмет: он вроде бы есть, но его сразу нет. Там и лета толком не чувствуешь – холодно, как в погребе. А хочется жары! Той самой, когда ощущаешь себя мороженым, тающим в забытом стаканчике на столике летнего кафе. Вань! Тут куст смородины! Гляди скорее!

– Ого, какой огромный! Помнишь, Нют, я тебе куст красной смородины в кадке приволок однажды?

– Да, конечно, помню. Я в цветочном его увидела, любовалась зелёными листочками и ягодами, которые только начали вызревать.

– Всё по Марине Цветаевой, только вместо куста рябины – куст красной смородины – тоска по Родине², все дела, – Иван снова посмотрел на Николая Матвеевича, только на этот раз – с тенью печали во взгляде.

– А потом ты тот куст купил и подарил мне. А сажать-то куда? Так и пришлось его на балкон ставить.

– Жаль, конечно, что не взяли в ипотеку дом с большим садом, Нют.

– Да ну, платили б деньжищи, и во всём себе отказывали. А куст тот всё равно пришлось бы отдать…

– Да, до сих пор перед глазами лицо соседки: не ожидала она, конечно, такой щедрости. Что ж, главное, куст ещё поживёт, а ты не горюй. Теперь у тебя целых два куста: глянь-ка, вон там белая смородина ещё. Видишь?

– Да где? Ах! Тут ещё и малина, Ваня! Она скоро посыпется, посмотри, какая крупная! – Анна протянула мужчинам целую пригоршню спелых мягких ягод.

Иван с Николаем Матвеевичем кинулись в кухню, искать посуду, чтоб собрать созревшие тяжелые ягоды с гибких веток. Куст культурной еживики выпустил свежие нежно-зелёные листья. Рядом рос крыжовник, он показывал всем своим соседям красивые лиловые бусинки. Разрослась виноградная лоза – время собирать и мариновать листья. Анна умела делать заготовки, а потом удивляла супруга своими кулинарными способностями и приготовлением долмы. Некоторые листья она просто замораживала, свернув трубочкой в пищевую плёнку. Зацвели пионы и маки, раскрыла свои жёлтые головки скромная календула. Розы на подходе, затем – белые ароматные лилии. Благоухал куст розмарина. Веточки тимьяна, мяты и шалфея так и просились в чайник.

– А вот тут, Ванюша, посадим помидоры! Семена мне аж из Греции прислала участница из группы садоводов в Фейсбуке. Это породистые помидоры, в Нидерландах вряд ли нашла бы подобное.

– Да поздно уже, Нют. В следующем году я тебе тут теплицу сооружу, свежую земельку нужно, навоз. Засадим всё твоими помидорами!

– Как же я тебя люблю!

– И я тебя, родная, – Иван обнял супругу.

– Вот сюда тюльпаны высажу, – Анна, освободившись от объятий, продолжала осматривать свои владения, – самые лучшие луковицы отобрала ещё в Нидерландах, чтоб здесь рассадить красоту.

– Многие считают родиной тюльпанов Голландию. Ничего подобного! Никаких тюльпанов там не было, по происхождению это цветок османов! Россию без картофеля тоже представить трудно, хотя его к нам из Америки завезли. Вот и с тюльпанами так, – Николай Матвеевич деловито поправил засаленный воротник фланелевой рубашки и прокашлялся.

– Здрасьте, приехали… «цветок османов», – фыркнул Иван, – именно Нидерланды сейчас славятся тюльпанами.

– Это понятно, Иван, просто в Османской империи люди не знали, какие деньги они могли бы заработать на цветах! А голландцы всегда были нацией прирождённых коммерсантов. Вы, кстати говоря, знали о том, что выращивать тюльпаны в своё время могли себе позволить лишь богачи? В семнадцатом веке у голландцев началась тюльпаномания: одна луковица редкого сорта стоила больше, чем хороший дом или даже целая ферма. Если перевести на наши деньги, то это миллионы долларов.

– Откуда такие познания, Матвеич? – Иван покраснел, его шея покрылась пятнами.

– Историю учил в отличие от некоторых. А тебе, Иван, стыдно этого не знать, ведь столько времени в Нидерландах прожил. Хоть бы поинтересовался.

– Интересовался я, Матвеич, всем, чем мог! Это ж родина моей супруги! Я и про историю чёрного тюльпана знаю! Вот, слушай, так и быть, расскажу. Во времена расцвета тюльпанного бизнеса жил некий обувщик из Гааги. Он настолько пленился мыслью разбогатеть, что забросил колодки, шилья и молотки и занялся разведением цветов. Забыв про своих клиентов и семью, он день и ночь ухаживал за тюльпанами. Надо сказать, сапожник обладал художественным вкусом и решил вырастить цветы особо редкой окраски, чтобы продать их и навсегда забыть о нужде. Он хотел вырастить не какой-нибудь, а именно черный тюльпан! Трудно сказать, чем он руководствовался в своих опытах, что за заклинания произносил и каким раствором поливал грядки, но ему удалось вырастить чёрные тюльпаны!

– Да ладно?

– Так история рассказывает, сам не видел. Но это ещё не конец! Казалось бы, дело сделано, но тюльпаны были такие красивые, что сапожник влюбился в них. Он просиживал часами возле грядки, разговаривал, ухаживал за тюльпанами. К тому времени сапожник остался совсем один: не выдержав маниакального хобби, его покинула семья, отвернулись все друзья, считая, что мастер потерял рассудок.

– Ещё бы, я б тоже сбежал от такого чёнутого, – Николай Матвеевич захохотал.

– Но и это ещё не всё. О новом сорте тюльпанов прослышали другие садовники. Они испугались, что появление такой диковинки на рынке подорвёт их авторитет, чёрные цветы взлетят в цене до невиданных пределов, а обычные резко подешевеют и подорвут их бизнес! Хитростью и обманом они заставили сапожника за большие деньги продать все луковицы чёрного тюльпана, их было всего несколько штук. Прямо на глазах несчастного селекционера они растоптали их. Гаагский сапожник не выдержал потрясения и вскоре умер.

– Хороша ж любовь: сапожник тюльпаны продал, несмотря на чувства. Всё-таки жадные эти голландцы: какими были в старые времена, такими и остались.

Николай Матвеевич боковым зрением видел, как Анна всплеснула руками и хотела что-то сказать, но сдержалась, посмотрев на мужа.

Вокруг слышалось постоянное рабочее жужжание – пчёлы, не переставая, трудились и опыляли новые распустившиеся почки.

– Полосатые брюшки выглядывают из каждого цветка. Трудятся девчонки, живут! Смотрите, чтоб не цапнули, – Иван отмахнулся от крупной пчелы.

– Кажется, Рику уже досталось!

Пёс подошёл к хозяевам, жалобно скуля: пчела ужалила его в нос, и морда на глазах становилась всё шире, приобретая глуповатый вид.

– Рик, чудо ты моё! Ей Богу, как ребёнок. Куда ты вот полез, где нашёл пчелу-то, а? – заворчала Анна и побежала к холодильнику, чтобы достать лёд.

Через несколько мгновений она вспомнила, что холодильником ещё никто не занимался, и даже не подключил к электричеству.

– Ваня! Нам нужно с Риком к ветеренару. Я совсем не подумала, – Анна кивнула в сторону холодильника и быстро протянула провод к розетке. Старенький советский «Орск» грозно буркнул и затарахтел.

– Бежим ко мне, я вас на мотоцикле отвезу. Заодно зарегистрируете Рика: станет полноценным жителем Энска раньше вас, – Николай Матвеевич с неподдельной жалостью взглянул на пса. Отёк на его морде увеличился: медлить нельзя.

Иван быстро подбежал к соседнему дому, где ещё вчера парился в берёзовой бане и ночевал, уставший с дороги. Николай Матвеевич притащил замотанный в полотенце ледяной пакет, вручил его Анне, которая кое-как доволокла пострадавшего от укуса Рика. Быстро завели трёхколёсный мотоцикл. Николай Матвеевич – за рулем, Иван – позади водителя, а Анна с Риком – в люльке. Рик недоверчиво поглядывал на хозяйку и тревожно поскуливал: ему никогда ещё не доводилось кататься в люльке мотоцикла. Анна прижала к пёсьему носу обёрнутый в полотенце ледяной пакет, пытаясь успокоить. Мотоциклист быстро привёз горемычных соседей в ветклинику, находящуюся всего в шести километрах от дома пожилой пары.

Ветеринарная клиника располагалась в небольшом кирпичном, почти неприметном, здании с аккуратным фасадом с зелёной стеной и деревянной лавкой. Во дворе находилась ещё одна кирпичная постройка, напоминающая домик для гостей из зарубежных фильмов: оттуда доносился лай собаки. Над входом висела табличка с надписью «Айболит». У двери сидел дед в клечатой рубашке с пушистым котом на коленях.

– Что, друг? Цапнула? – спросил старик, глядя на несчастного Рика, когда Анна наконец смогла выбраться из люльки.

– Да, в нос, пчела ужалила. Дышит, но мы побоялись, что будет хуже, – произнёс Иван и протянул деду руку, тот ответил крепким пожатием.

– Правильно, что приехали. Сейчас доктор выйдет, – сказал он, погладив кота. – Я – Пётр Николаевич, местный философ на пенсии. Мне ваше лицо, молодой человек, как будто знакомо.

– Это Вы, отец, меня «молодым человеком» величаете? Благодарю сердечно, – Иван пригладил серебристые локоны, упавшие на высокий лоб, и покраснел шеей, – мне седьмой уж десяток пошёл.

Старик хотел что-то ответить, но дверь ветклиники распахнулась, и оттуда вышла молодая женщина в зелёной форме, с косой цвета тёмного ореха, собранной в большой аккуратный пучок.

– С лабрадором: заходите, пожалуйста. Здравствуйте, я Вера.

Кабинет внутри оказался неожиданно просторным, светлым и уютным. Пахло ромашкой, йодом, шерстью и дыханием животных. Рик жалобно заскулил, когда Вера осторожно принялась его осматривать.

Хозяева Рика с таким же интересом рассматривали женщину-ветеринара. На вид ей было около сорока лет. Невысокого роста, худенькая, хрупкая. На лбу – глубокая морщина – безмолвный свидетель несбывшейся мечты. Однако все остальные черты казались неподвластными возрасту: высокие скулы, прямой нос, задумчивый взгляд серо-зелёных глаз, и ни одной морщины. Волосы были собраны, видимо, для поддержания порядка не только в причёске, но и в мыслях. В движениях наблюдалась сдержанная грация и строгость, свойственная тем, кто работает с людьми и животными. Для людей – она обычный ветеринар: опытная, спокойная, надёжная, уважаемая. Для животных – тихая гавань и спасительница.

– Тебя, дорогой друг, я что-то у нас не припомню… Новенький? Вы в гостях или переехали сюда? – спросила Вера низким, чуть хрипловатым, словно от недосказанных слов, голосом, не поднимая глаз с собаки.

– Переехали. Только вчера, из Голландии.

– Ого! Аж из Голландии… Ну, теперь вы – свои. Если к ветеринару попали, значит, судьба приняла, – улыбнулась Вера. Лёгким движением пинцета она вытащила из носа Рика жало пчелы и промыла место укуса.

Рик тихо вздохнул, когда Вера сделала ему укол и, закончив все свои ветеренарные дела, отпустила.

– Готово, беги к своим скорее, – Вера погладила Рика и обратилась к хозяевам собаки, – я обработала рану перекисью, ввела супрастин. Дала бы мазь, но он всё равно будет её слизывать. Поэтому прошу Вас последить за его состоянием. В особенности – за дыханием и отёком. Постоянно прикладывайте холодный компресс. Еды не давайте пока, побольше питья и отдыха. Вы молодцы, что сразу же приехали: у парня сильная аллергия.

Рик уткнулся распухшим носом в ладонь Анны. Его взгляд постепенно перестал казаться испуганным, теперь он благодарно разглядывал свою спасительницу и тихонько повиливал хвостом, внимательно слушая спокойную речь ветеринара.

– Давайте-ка мы на нового пациента карточку заведём, – Вера что-то записала в журнал, мельком взглянув на Анну и Ивана Алексеевича, а потом и на Николая Матвеевича, который находился тут же, в небольшой приёмной. – Кличка?

– Манрик. Это комбинация корня «ман», что означает на голладском – «Луна», и древнегерманского суффикса «рик», что означает «правитель». Манрик в переводе с голландского – «Лунный властелин». Но зовём мы его коротко – Рик. Просто Рик, – проговорил Иван, опустив взгляд на носы своих нечищенных ботинок.

– Запишу – Рик. Хотя полное имя звучит гораздо красивее и романтичнее.

– Имя нашей дочери – Луна, с ударением на первый слог. Рику она подбирала кличку сама, – Иван хотел ещё что-то сказать, но промолчал.

– Интересная история… Луна, Лунный правитель… А у нас тут по большому счёту всё гораздо прозаичнее: Шарики-Бобики, Васьки да Мурки… Ну, ладно. Если что-то с питомцем случится – сразу ко мне. Адрес забудете – у любого прохожего спросите. У нас тут все друг друга знают, и новости бегают быстрее собак.

Вера аккуратно погладила Рика между ушами и шепнула:

– Молодец! Потерпел.

Расплатившись и попрощавшись с ветеринаром, Иван взял новую карточку Рика, пообещав Вере вложить в неё все записи о прививках и болезнях, сделанные в Нидерландах.

– Теперь перевести всё надо на русский язык. Есть у вас тут бюро переводов, Матвеич?

– Как не быть-то? Скажешь тоже. Чай, не в глуши какой живём, – чуть обиженные нотки послышались в голосе друга детства. – Отвезу, куда надо. Все покажу. Мы своих не бросаем.

У выхода Анна на мгновение обернулась: Вера стояла у окна, погрузившись в свои мысли, а Пётр Николаевич что-то записывал в блокнот. Кота рядом с ним больше не наблюдалось. Иван помог Анне усесться в люльку, Рик сам прыгнул к ней на колени.

– О! Освоился, братишка! Раньше хозяев своим тут стал! Молодец, – Николай Матвеевич звонко засмеялся и завёл свой старенький мотоцикл.