Buch lesen: «Исход Благодати»
Пролог
Эстеву Соле выпала великая честь готовить при дворе Черной Маски к празднику его Восшествия. Эта церемония – важнейшая в человеческой истории, ведь Черная Маска – это живое божество, олицетворяющее победу над мраком.
– Живей! – прикрикнул он, вытерев пот со лба.
На кухне стояла невообразимая жара, поэтому Эстев позволил себе небольшой перерыв. Поднявшись из подвалов, он прошел по широкому служебному коридору и высунулся в ближайшее окно. Восхождение по обычаю праздновали в каждой харчевне и каждом доме Ильфесы. Укутанный ночью город напоминал темный альков церкви, заставленный тысячами горящих свечей. На горизонте, словно большая жемчужина, сиял белый Аль, звезда жизни и процветания, символ Благодати. По городу ходили слухи, что она тускнеет, а вот ее кроваво-красный близнец Иф пылает с каждым днем все ярче и ярче, а это знак беды. Что может быть глупей, чем рассуждать о звездах?
В какой-то момент Эстев задремал прямо на широком подоконнике. В сладостном видении он пересекал тронный зал из мрамора, гладкого, словно перламутр. Ему чудился запах сладких благовоний в курильницах и еще более сладкий, полный благородства голос Всеблагого, подзывающий к себе. Укутанная в мантию фигура, выше любого живущего на свете человека, восседала на многоступенчатом троне, и колени Соле дрожали от страха и благоговения, когда он подошел к его подножию. Рука в черной перчатке поднялась…
Раздался страшный грохот и вой. Эстев встрепенулся, разом сбросив сон. «Гуси, что ли, вырвались?» – подумал он, покидая удобный подоконник.
На кухне царила гробовая тишина.
– Что, заклюй вас гайи, застыли? – прикрикнул Эстев.
Словно колокол во время пожара, прогремело в затихшей кухне:
– Его Благодать мертв. Отравлен.
«Бом!» – провозгласил колокол в часовне палаццо1, и пекарю показалось, что это с грохотом рухнуло его собственное сердце. Соле захлестнуло смятение чувств, засасывая в свой водоворот, но ледяной страх отрезвил его. Внезапно в мыслях воцарилась тишина, и внутренний голос прокричал: «Я погиб!».
И, словно не желая соглашаться с этим выводом, ноги сами понесли его прочь из кухни.
1. Густая имперская кровь (Асавин)
Через распахнутое окно повеяло увядшими морскими водорослями. Издалека доносился шум судоверфи и визгливые крики чаек. Асавин Эльбрено сонно отмахнулся от солнечного зайчика, словно от надоедливой мухи, а затем продрал глаза. В голове ужасно гудело, во рту стоял кисло-горький вкус похмелья, горло саднило от жажды. Убрав с лица растрепавшиеся волосы, он огляделся в поисках воды. Столик с кувшином сиротливо стоял у окна.
Несколько шагов до столика чуть не окончились падением: Асавин Эльбрено споткнулся о пустую бутылку, но чудом удержал равновесие, ухватившись за оконную раму. Бутылка прокатилась по полу и ударилась о стеклянный курган, который неприятно зазвенел. На кровати недовольно заворчали. Асавин заглянув в кувшин. Мда, сухо, как в пустыне.
Прищурившись от солнца, он выглянул в окно. «Негодница», бордель, в котором он провел замечательную ночь, стоял на пологом холме недалеко от побережья. Со второго этажа открывался отличный вид на плавный изгиб бухты, блеск морской волны, краешек судоверфи с башней Адмиралтейства и уходящие к воде ряды черепичных крыш, украшенных красными флажками с изображением черной маски, бумажными гирляндами и фонариками. Город медленно оправлялся от вчерашнего праздника. Вчера тут было шумно. «Негодница» стояла на кончике Копья Любви – треугольной границе между районами Моряков и Акул. Шаткий буфер, где люди и нелюди относительно мирно коротали яркие приморские вечера в компании развеселых шлюх и огненной кижары.
Облокотившись о подоконник, Асавин посмотрел на большую двуспальную кровать с покосившейся спинкой. Девушки уже сбежали. Солнечный луч добрался до серебряной шевелюры, торчащей из-под покрывала. Тьег все еще спал, и это к лучшему. Асавин поскреб щетину и принялся натягивать раскиданную по номеру одежду. Аккуратно переступая через бутылки, он прокрался к двери и спустился в основной зал борделя. С самого утра тут стояла духота. Поймав девку, Асавин попросил воды. Лаванда, полная брюнетка с необъятной грудью, подмигнула ему и уверила, что «все будет в кружевах». Дурацкое местное выражение, от которого некуда бежать в Ильфесе.
Лаванда с охотой побежала на второй этаж, расплескивая воду. Она питает слабость к таким, как Тьег, молодым красавчикам с аристократическим лицом, выбритым до девичей гладкости. Они провозятся там еще какое-то время. Склонившись над бочкой, Асавин ополоснулся. Он и сам был недурен собой. Смуглый, как любой другой житель полуострова, но с хитрыми светло-голубыми глазами. Серебристые волосы выгорели почти до белизны. Нос, пожалуй, длинноват, но не портил лица, а, наоборот, придавал ему добродушного лукавства. Но куда ему до отпрыска дворянской семьи, от которого за версту несет густой имперской кровью?
Вчера Асавин подцепил мальчишку, праздно слоняющегося по району Певчих Птиц. Парень нерешительно прохаживался между рядами увеселительных заведений, кутаясь в дорожный плащ с фибулой2 из чистейшей морской кости. Из-за пояса торчали изумительно украшенный кинжал-дага3 и кожаный кошель, разумеется, доверху набитый золотом. Колет4 с богатой белой вышивкой, широкополая шляпа и трость с навершием в виде серой орлиной головы. Мода имперской знати, да и убранные под шляпу волосы отдавали серебром при юном лице – явный признак рубийца, как еще их называют, в честь их острова. Очень богатый мальчишка. Асавин профессионально наживался на таких и ничуть не стыдился своего ремесла. Они ведь сами хотели понюхать жизни, а она пахнет отнюдь не чайными розами. Асавин виртуозно втерся в доверие к молодому дворянину и устроил ему увлекательную экскурсию по красотам района Певчих Птиц с конечной остановкой в «Негоднице». По цене и качеству бордель слыл одним из самых лучших, номера были просторными и матрасы почти без клопов, а эту комнату он любил за широченную кровать, которая легко вмещала четверых. Такая роскошь могла бы стоить бешеных денег, если бы не пограничное расположение и рыбьи морды в постояльцах, но Асавин справедливо считал, что акул бояться – в море не ходить. С Адиром, курчавым хозяином «Негодницы», у него был старый уговор, и часть прибыли от облапошенных дворян уходила в его замызганный карман. Схема стара как мир: богатеев напаивали кижарой, подкладывали под них местных девок, и, пользуясь их бессознательностью, выписывали баснословные счета. Асавин так поднаторел в этих маневрах, что в узких кругах его звали Сводником.
Мальчишка представился типичным для Империи именем Тьег. Он охотно ударился в разврат, с легких вин быстро перешел на кижару и скоро утонул в объятьях двух потасканных, но все еще симпатичных шлюх. Вчера Адир прогнал всех прочих клиентов, так что бордель был в их полном распоряжении. Юношу выследили, приманили, осталось только подстрелить.
Несмотря на солнечное утро в зале стояли сумерки, как в пещере. За утопленным в тени столиком курлыкала парочка рыбомордых. Краем глаза Асавин видел, как блестела их светло-серая кожа, испещренная дымчатыми волнами по всему торсу и рукам – они не носили доспехов или рубах, только кожаные портупеи, на которых крепилось оружие. Тяжелые белые косы, перехваченные ремнями, струились между сильных лопаток и мощно разведенных плеч. Их сложению можно только позавидовать, но лица подкачали. Треугольные, широкоскулые, с плошками серебристых глаз, расчерченных кошачьими зрачками, и полная пасть острых зубов. От одного их вида пробегала толпа мурашек по позвоночнику, но ильфесцы уже давно привыкли к ним, да и в «Негоднице» они частенько появлялись и даже снимали шлюх, что посмелей. Вот и сейчас они скалились девушке с кувшином пива, то ли очаровывая, то ли запугивая, кто поймет этих морских драконов.
Адир сам поставил перед Асавином тарелку с жареной рыбной мелочью и кружку чуть теплого вина, пронзив многозначительным взглядом. Асавин улыбнулся и кивнул ему. Сегодня старый развратник получит солидную долю от рубийца и поэтому не скупился на грубые любезности вроде бесплатного завтрака.
Асавин уже допил вино, когда дверь широко распахнулась, ударившись о ветхую стену, и в зал ворвалась группа парней в закатанных по локоть рубахах. Красные обветренные лица, опаленные солнцем и едкой морской солью. Матросня с какого-нибудь промыслового судна, жадная до выпивки, женщин и крови. Во всяком случае, так подумал Асавин: уж больно недобрым огнем блеснули их глаза, когда они увидели акул за дальним столиком. Чутье подсказывало Эльтбрено, что пора выписывать счет и сматываться. Краем глаза он заметил, что Адир тоже напряженно сжал кулак. Натянув берет, Асавин взбежал по лестнице. Если сейчас прольется кровь, то Адиру придется звать стражу, а Эльбрено ни в коем случае нельзя попадаться на глаза сизым плащам. Преодолев пролет, он услышал, что моряк рявкнул что-то грубое в адрес акул, и припустил еще быстрее.
В дверях он столкнулся с раскрасневшейся Лавандой. Она поправила лиф платья, подарив ему очаровательную улыбку, и поспешила вниз. Тьег сонно потягивался на кровати. Он рослый, на полголовы выше Асавина, и тонкий, как шпага. Кожа – кровь с молоком, не запятнанная землей, навозом и тяжелой работой на фабрике. Лицо породистое, такое правильное, что, казалось, принадлежало изваянию. Особенно выделялись серые миндалевидные глаза. Пепельные брови вразлет придавали им обманчиво серьезное выражение даже в разгар веселья.
– Неужели мы проспали до обеда? – спросил Тьег хрипловатым спросонья голосом.
Асавин улыбнулся, лукаво прищурив глаза:
– Нет, еще успеваем позавтракать. Предлагаю другое место, кормят тут паршиво. Только вот оплатим счет.
Тьег поморщился:
– Я почти ничего не помню. После третьей бутылки все как в тумане.
– Не беспокойся, я все отлично помню. – Асавин, протянув парню штаны. – Только поторопимся, иначе опоздаем. Я знаю местечко, там подают потрясающие мидии, и вид прямо на бухту.
Кивнув, Тьег принялся натягивать одежду, горестно вздыхая и стирая капли пота со лба. Еще бы – говорят, на Рубии куда прохладней, чем в Ильфесе.
Внизу послышались грохот, и Асавин моментально подскочил к двери, положив ладонь на рукоять даги. За тонкой деревянной стеной доносился шум драки. Чутье, как всегда, не обмануло Асавина, только уходить обычным путем было, пожалуй, поздно. Может, сами уберутся? Раздался истошный женский визг, переходящий в нечеловеческий вой. Выхватив дагу, Асавин выглянул в коридор. Крик то затихал, то нарастал и обрывался в мычание. Адира не слышно. Это очень плохой знак. Тихо затворив дверь, Асавин шепнул:
– Кажется, какие-то головорезы захватили бордель. Предлагаю спасаться через окно, пока они не решили проверить номера.
Второй этаж, высота небольшая, есть риск сломать ногу, но все обойдется, если удачно сгруппироваться. А дальше вниз по холму, под защиту узких переулков, которые Асавин знал как свои пять пальцев. Размышления заняли всего несколько мгновений, но Тьег уже замер у двери, словно охотничий пес. На нем надеты только штаны, блуза да перевязь с дагой, в руках он держал свою трость с кривым набалдашником. Трость! У матросов – тяжелые морские тесаки, которые скорее кромсают, чем рубят, у акул – костяные кинжалы и гарпунометы. А он собирается прорываться с тростью наперевес? Однако в серых глазах плясал огонек решимости. Асавин мысленно застонал. Если паренек сгинет, то пропадут и его ловко заработанные денежки, ведь некому будет подписать банковские чеки. Похолодев, Асавин прислонился к дверному косяку напротив своей неразумной жертвы.
– Тьег, это очень храбро, но и глупо. Мы выпрыгнем, позовем стражу и…
Прежде чем он договорил, мальчишка толкнул дверь и пересек коридор. Идиот! Асавин опрометью побежал следом.
Страшная картина. Стойку залила кровь, струящаяся вниз, на подергивающееся тело Адира. Предсмертные судороги. Трое моряков, красных с ног до головы, повалили на стол Лаванду. Это ее сдавленные крики слышались до второго этажа. Двое держали ее за руки, а третий вклинился между ее ног. Ворот рубашки насильника оттопырился, обнажив заднюю часть шеи. Пятна! Все ясно.
На полу лежали тела трех моряков и акул, изрубленных, словно тунцовые туши. Доски маслянисто блестели от растасканной сапогами крови, в сумраке похожей на черную смолу. Асавин остолбенел. Он повидал всякое, особенно в Угольном, но никак не ожидал такого на Копье Любви. Тьег сделал еле заметное движение рукой, и деревянная трость разлетелась на части, обнажая длинный узкий клинок.
– Ха! – Сталь вошла в спину увлеченного девкой моряка. Между ребер прямо в сердце. Тот захрипел, и его подельники прыснули от узкого лезвия, как тараканы.
– Вот мразь! – крикнул один из них, выхватив тесак, потемневший от сгустков застывшей крови, а второй зашел с другой стороны. Пронзенный так и остался лежать на Лаванде, которая не решалась ни шевельнуться, ни пискнуть.
Переглянувшись, моряки одновременно напали на Тьега. Тот ловко поднялся по лестнице, увернувшись от обоих ударов, словно это бальный танец, а не драка в грязном борделе. Шпага плясала в руке, избегая тяжелого лезвия, быстрая, словно ручеек. Кто-то хорошо натаскал его, любо-дорого посмотреть.
Моряк бездумно рванул следом за Тьегом, забыв о дистанции, и парень тотчас воспользовался этим. Легкий укол в занесенную для удара руку, кровавое пятно на рубашке. Вскрикнув, моряк выронил тесак, и рубиец отправил его в полет мощным пинком в грудь, прямо на второго бандита, бегущего следом.
Окрыленный победой, Тьег сбежал вниз и приставил шпагу к горлу раненого головореза:
– Именем Святой Короны, вы арестованы!
– А ты кто таков? – прохрипел моряк, искоса глядя на парня. – Протектор что ли?
Асавин крадучись спустился следом за юношей и увидел, как лежащий снизу моряк незаметно передал свой тесак второму.
– Закон небесный и земной писан для всех… – начал Тьег, и в этот момент раненый дернулся, замахнувшись саблей поверх лезвия шпаги, прямо в шею оторопевшего юноши. Тело моряка дернулось, тесак выпал из ослабевшей руки, когда Асавин вонзил кинжал ему в спину и нажал потайной рычаг на рукояти. Лезвие раскрылось подобно стальному цветку, и моряк завалился набок. Второй закричал по-звериному, силясь выбить шпагу из рук рубийца. Тускло блеснула сталь, и лезвие иглой вошло в шею моряка. Тот захрипел в безуспешных усилиях зажать рану. Четыре удара сердца, и все было кончено.
Тьег растерянно посмотрел в глаза Асавина, ставшие вдруг холодными и спокойными, словно лед на горном озере.
– Не стоит вести с ними бесед… – сказал Эльбрено. С тихим щелчком дага выскользнула из тела послушно и легко, словно ручной зверек. Он вытер лезвие платком. – Да и смысла не было. Погляди… – Он оттянул ворот рубахи убитого и показал Тьегу зеленые пятна на грубой загорелой коже. – Это морская горячка.
Он оттолкнул тело, а Тьег отшатнулся от него, словно от прокаженного.
– Это заразно? – прошептал он.
– Нет, – ответил Асавин, скомкав испачканный платок. – Это будет нашим аргументом в суде.
– В суде? – пролепетал Тьег.
– Да. Как ни крути, мы убили троих в публичном месте. Сизые плащи не будут разбираться. Придется посидеть в темнице какое-то время, а после, на слушании…
– Мне нельзя за решетку, это просто недопустимо… – простонал парень, растерянно пригладив волосы.
Асавин мысленно улыбнулся. Он галантно помог девушке встать со стола, театрально растянул паузу.
– К твоему счастью, я имею кое-какие связи, – наконец сказал он. – Но возьму дорого, ведь я буду рисковать репутацией и свободой, Тьег. Не обижайся.
– Я все понимаю. Моей благодарности не будет предела, если ты спасешь меня от разбирательства.
Хмыкнув на это, Асавин запер дубовые двери на засов.
Шлюхи высунули размалеванные лица. Пышка Лаванда охала и ахала, глядя на труп Адира. Маман Гардения, крепкая смуглая баба, деловито отодвинула ее в сторону:
– Жадность сизаря сгубила… Нехрен было пускать сюда рыб, говорила ж ему… Лаванда, Мимоза, Ромашка, че глаза вылупили? Помогите господину Эльбрено! Воды сюда тащите!
Иного от старых Адировых подельниц и не ожидалось. Многие из них в свое время были полковыми женами и трупов боялись не сильней, чем тараканов. Куда больше они боялись за свою свободу.
– Тьег, поди, оденься, – распорядился Асавин, закатав рукава. – Выпей вина, успокойся… Милая, принеси парню вина, – велел он пробегающей мимо девушке.
Та подхватила кувшин в оплетке и повела бледного как полотно Тьега наверх. Когда мальчишка скрылся из виду, Асавин шепнул Гардении:
– Говори, у Адира сегодня встреча? Ну!
– Сегодня, – буркнула та. – Ночью припрутся.
– Чудесно, – усмехнулся Эльбрено. – Кажется, это ребята Кривого Шимса. Поморники будут в восторге. Скажешь… Пусть кинут на дно.
Тела стащили в подпол, где сохранялась относительная прохлада, и запечатали в мешки с требухой, утяжелив тесаками и горшками с песком для варки ильфедры. Ночью контрабандисты с Угольного порта заберут мешки, утопят в ночном океане, и никто никогда не узнает, где нашли вечный покой эти моряки, акулы и Адир Салмао. По Адиру, пожалуй, Асавин будет скучать, работать с ним было очень выгодно. Кто знает, каким окажется его наследник и захочет ли вести темные дела.
Когда девки отскоблили зал до небывалой доселе чистоты, приятели по несчастью отправились в Купеческий район, в банк Золотая Птаха, что принадлежал влиятельному семейству Сарафино. В здании был внутренний дворик с небольшим апельсиновым садом и фонтаном, украшенным лазурной мозаикой. Асавин коротал время там, попивая предложенное вино и шербет, пока обслуга прыгала вокруг Тьега, словно нищие за подаянием.
Когда бархатные сумерки опустились на Ильфесу, и ряды домов засветились разноцветными фонариками, с бумажными делами было наконец покончено. Приятели пошли вдоль усаженного пальмами парка между кварталами зажиточных господ. Тьег передал Асавина аккуратно свернутую расписку:
– Вот. Сможешь снимать понемногу или одной суммой, здесь все оговорено. Мой личный счет, так что никто не задаст лишних вопросов. – Слегка помявшись, он смущенно продолжил: – Мне очень жаль. Все произошло по моей вине. Если бы мы выпрыгнули в окно и позвали стражу, ты не ввязался бы в эти приключения. Если у тебя все-таки возникнут проблемы с законом и этой суммы будет недостаточно, чтобы покрыть все издержки, ты всегда можешь обратиться ко мне.
Асавин усмехнулся. Какой же он еще молодой и наивный, хоть и богатей.
– Разумеется, обращусь, если буду знать, к кому. – Он протянул Тьегу ладонь для прощального рукопожатия.
Рубиец тотчас уцепился в нее и энергично затряс.
– Конечно! Прошу прощения… Обрадан. Тьег Обрадан, к твоим услугам. Двери Лазурного Поместья открыты для тебя, Асавин. А теперь… мне надо бежать, я и так пропал на сутки.
Он растворился в тени парка, оставив Асавина взволнованным. Обрадан! Невозможно, но все же… В свете ближайшего фонарика, понукаемый лаем сторожевого пса, он развернул врученный ему свиток и проверил подпись с печатью. На него смотрел ощерившийся коронованный грифон Священной Империи. Тьег Обрадан – не просто дворянин, а член императорской семьи. Невероятная удача. Таким знакомством можно было бы воспользоваться в будущем, когда придет черед новой попытки покушения на Шейадана. Рука руку моет.
Вспомнив изрубленных акул, Асавин нахмурился. Покой в Медном и Угольном портах последние годы держался на хрупком мире между людьми и морским народом, соседствующими на одной земле уже больше двадцати лет. Скоро миру настанет конец. Две убитые акулы – это не так уж и страшно. Полосатые сами горазды пускать друг другу кровь. Страшнее морская горячка, ведь всем известно, что она возникает у тех, кто ест мясо рыболицых, стремясь заполучить их небывалую силу. А такого акулы точно не спустят.
2. Позорное бегство (Ондатра)
Ондатра не любил Угольный порт и этот пляж, покрытый мусором и мелкой галькой. От мутной воды шел запах нечистот и тухлятины, его чувствительный нос улавливал в этой какофонии оттенки гниющей человеческой плоти. Плавать в такой грязи – все равно что в луже, поэтому Ондатра прохаживался по берегу, превозмогая жару. Да, в Ильфесе Небесный Мореход чересчур сильно гневался на всех, кто живет внизу. Но Ондатра слышал, что южнее есть еще более жаркие края, целые океаны песка без капли влаги, и ему было сложно представить подобный мир.
В Нерсо, откуда Ондатра прибыл месяц назад, гораздо прохладней. Возможно, дело в обилии тенистых деревьев прямо у кромки воды. Здесь же к берегу лепились человеческие норы, а прохладные рощи таились далеко в глубине человечьего рифа. Ему не разрешалось покидать район Акул, но иногда он пренебрегал этим запретом и уходил далеко за пределы рифа, к прохладному озеру Веридиан. Этой водой так приятно дышать, что молодой охотник хмелел от одной мысли об этом месте и возвращался снова и снова, несмотря на риск быть обнаруженным. Его единственная отдушина, сокровенная тайна, которую он доверял только красному зверю.
Путь из Нерсо до Ильфесы представлялся ему легким морским приключением, однако, когда Ондатра ступил на землю, то понял, что здесь не будет ни тенистых заводей, ни дневной охоты, ни священных обрядов. Жизнь резко переменилась, из ежедневных ритуалов осталось лишь подношение крови, чистая вода превратилась в пахнущую разложением муть, от которой жабры стали болезненно бледными, а сердце сжалось, как высушенная на камнях медуза. Поморщившись от этой мысли, Ондатра почесал бледно-розовые жаберные щели в ключичных впадинах.
Пришлось лишиться и своего имени. Люди неспособны говорить на певучем языке племени, поэтому изо дня в день молодому охотнику приходилось учить их грубое наречие. Когда он освоил азы, ему приказали выбрать имя на языке людей. Теперь он – Ондатра, названный в честь юркой водяной крысы, живущей на берегах озера Веридиан. Непритязательное имя, под стать его скромному росту, однако в нем скрывался двойной смысл. Зверьки процветали несмотря на кажущуюся слабость, и Ондатра питал надежду на собственное процветание.
Первые дни в Ильфесе, чтобы не сойти с ума от обилия чуждых образов, он судорожно искал вокруг нечто знакомое, и, найдя, обрел уверенность. Вот и сейчас Ондатра отождествлял людей с морскими гадами, занятыми повседневными заботами. Коричневые от загара нищие в одних ветхих набедренных повязках и головных платках копались в прибрежном песке в поисках ценного мусора. Это – мелкие креветки, рачки, стоит оскалиться на них, и они тотчас разбегутся, роняя немногочисленное добро. А вот тот, кто прожигал его спину взглядом, притаившись под навесом для лодок – рыба другого сорта. Этот вцепится в спину, стащит с мертвого тела портупею из блестящей акульей кожи, чтобы продать на человечьем рынке.
Ходило много слухов о пропавших без вести кораблях и охотниках, что навсегда потерялись в лабиринтах человечьего рифа. Племя принимало потери. Борьба – неотъемлемая часть жизни, а смерть – неизбежная жертва богам и главному из них, Вечному Шторму, Дающему и Отнимающему. Погибнуть во время охоты или костяной ловли, пролить последнюю кровь в горячке боя – это ли не желанная участь любого воина? Только чаще всего люди дарили скверную смерть, уродовали тела или употребляли в пищу, что недозволено сухопутным тварям. Вылазки за Красной Платой на несколько лет поубавили пыл людей, но все равно время от времени кто-нибудь пропадал.
От этих мыслей Ондатра поежился. Страх – удел слабых, но он уже давно смирился, что далек от идеала племени. Ростом молодой охотник уступал своим братьям и сестрам. Они должны были сожрать его еще до формирования первичных легких, однако Ондатра выжил. Почему боги дали ему вырасти? Все равно из-за своего дефекта он никогда не станет равным прочим воинам племени и не найдет пару для продолжения рода. Даже старейшины не могли ответить на мучивший его вопрос.
Иногда Ондатра с тоской вспоминал Нерсо. Там, на далеком северном оконечье острова, он родился, отрастил свои первичные легкие, научился рыбной охоте и искусству сражения. Там прошел его обряд посвящения в молодые охотники и ритуальная ловля исполинской акулы. Приятный солоноватый привкус воспоминаний заполнил рот. Детство прошло, теперь он – мужчина, а мужчина должен уметь все, в том числе – вести дела с двуногими рыбами.
– Плывут, – сплюнул человек из-под навеса, кутаясь в длинную серую хламиду, скрывающую торс и руки.
Лицо со шрамами. Щербатый, словно скалистое побережье, пахнущий чем-то прокисшим и солью застарелого пота. Платок плотно обматывал голову, подбородок и шею. Этот, если что, оскалится в ответ и кинется прямо в лицо, словно бешеная корабельная крыса. Ондатра глянул на него исподлобья. Ему не нравилось общаться с этим человеком, но этот щербатый – часть другой семьи, что делит с племенем один охотничий ареал. Спустя месяц мучительного привыкания к новому климату, зубрежки чужеродного языка и обычаев, стая доверила ему задание – встретить корабль с «грузом» после шумного человеческого праздника. Его первое самостоятельное дело! Молодой охотник чувствовал тяжесть лежащей на нем ответственности. Если он справится с заданием, возможно, ему доверят дело, достойное мужчины.
На горизонте показалась ветхая баржа. Зрачки Ондатры сузились до двух тонких полосок. Он приметил, что корабль пережил столкновение со стихией. Его человеческий компаньон свистнул, и на воду опустили лодки, устремившиеся к барже. Старейшины говорили, что этот груз очень важен для племени и его совместных дел с людьми. Ондатра ловил слова, словно рыбу, не задумываясь о причинах и следствиях. Его дело принять груз и проследить за его сохранностью, остальное – не его забота.
Баржа встала на якорь, лодки ловко шли против волны к ее обшарпанным бортам. Человеческий компаньон рыкнул за спину:
– Готовь фургоны, – и снова приложил ладонь козырьком ко лбу.
Груз начали спускать в лодки. Ондатра скривился – очевидно, что люди поскупились на свои лоханки. Почти черпают воду.
– Лодка! Больще! – прошипел он щербатому, махнув рукой в сторону баржи.
Людской язык давался ему нелегко. Звуки сквозь острые зубы получались глухими и шепелявыми, словно шуршание песка в прибой.
– Сколько оговорено, столько и дали, – огрызнулся тот. – С меня какой спрос?
Ондатра заглушил нарастающее в груди клокотание. Красный зверь уговаривал вскрыть этой тухлой рыбине горло и пустить горячую кровь во славу Вечного Шторма, но усмирение бездумной кровожадности – это шаг к становлению. Не зверь управляет тобой – ты им.
Лодки причаливали к берегу, люди выгружались на мокрый песок, грязные, оборванные и тощие, словно сушеная мелочь, и воздух наполнился запахом человеческих тел и страха. Да, он низок для своего племени, но рослый для человека, а эти узелки мышц на голом торсе, перехваченном портупеей вокруг плеч, пояса и шеи, способны вызвать дрожь у двуногих рачков, как и пасть, полная острых зубов.
Гребцы подталкивали людей к фургонам у берега. Издали раздались крики и плеск. Одна из последних лодок накренилась, черпнула воды и медленно начала погружаться на дно Угольного порта. Гребцы попытались выровнять ее, но слишком поздно – груз, обезумев от страха, окончательно потопил суденышко, люди посыпались в воду. Это очень плохо. Его первое задание должно пройти гладко и без потерь. Сердце еще не успело стукнуть, как Ондатра стрелой метнулся к лодкам.
Как только голова ушла под воду, легкие инстинктивно вытолкнули воздух, раскрылись жаберные щели под ребрами и в ключичных впадинах. В нос ударил густая вонь. Зрачки расширились, привыкая к полумраку, полупрозрачные перепонки на руках и ногах оттолкнулись от плотной толщи. «Быстрее!» – мысленно шепнул он красному зверю и почувствовал, как вены обожгло горячей волной. Тело устремилось вперед с ловкостью и быстротой тунца.
Люди судорожно барахтались, вспенивая воду, поверхность пестрела головами державшихся на плаву. Гребцы безуспешно пытались поднять потонувшую лодку, кто-то истошно кричал, захлебываясь водой. Лодка уже стукнулась о дно, подняв облако песка. Схватившись за борт, Ондатра потянул лоханку к поверхности. «Сильнее!» – приказал он красному зверю, и огненная волна прокатилась по мышцам спины, рук и ног. Днище лодки с плеском вынырнуло на поверхность.
– Перевернуть! – прорычал он растерявшимся гребцам и снова ушел под воду.
Те быстро вернули лодку в изначальное положение, а Ондатра выдернул на поверхность нескольких барахтающихся, чтобы они могли ухватиться за борта.
Вытянув на воздух последнего несчастного, Ондатра почуял запах человека откуда-то со дна. Пропустил! Он устремился в мутную глубину, уже почти не замечая вони от воды. Вскоре Ондатра увидел укутанную в ткань фигуру, безвольно колыхающуюся у дна. Поперек тела перекинут ремень здоровенной торбы, которая и потопила человека. Ондатра схватил утопца за руку и потянул к поверхности. Немудрено, что пошел ко дну, торба словно набита камнями.
Подняв человека над поверхностью, он оглядел его лицо. Самка, на смуглой коже проступила голубоватая бледность, и острый слух Ондатры не улавливал дыхания. Поцелуй богов, но каждый в племени знает, что ритмичная молитва и освященное ею дыхание вместе с толчками в грудь способны уговорить богов отпустить ее. Через несколько минут она исторгла струю воды, закашлялась и жадно вобрала воздух, словно это ее первый в жизни вдох. Глаза открылись, невидяще уставившись прямо на Небесного Морехода, а руки первым делом схватились за опутавшую ее торбу.
– Это! – Ондатра дернул за ремень. – Брось!
Она плотно сжала губы и отрицательно замотала головой. Глупая самка! Что ценного может быть в этой торбе? Стоит только оставить ее, и снова непременно уйдет на дно.
– Хоро-щ-щ-щ-о, – процедил Ондатра и, удостоверившись, что никто не пострадал, увлек самку за собой. Та вцепилась в его портупею до побелевших костяшек.
Он выволок ее на берег и оглядел еще раз. Длинные черные волосы, глаза цвета чернил осминога, уставившиеся куда-то вперед и сквозь Ондатру, на лице следы какой-то краски. От нее пахло, как и от прочих, однако к этому примешивался какой-то непривычный, но приятный аромат. Он наклонился к ней, втянув воздух, и перед его мысленным взором распустились пурпурные анемоны на коралловом рифе Нерсо.
Самка тихо сказала:
– Спасибо, что помог мне. Я думала, что умру.
Он ничего не ответил, продолжая думать о незнакомом запахе, вызвавшем столько эмоций. «Может, мне просто кажется?» – подумал Ондатра. В племени часто говорили, что тоска по дому может вызвать сильные видения. До этого момента он считал это байками.
