Год Нюрки
С самого утра Солнце, словно расщедрившийся король, бросало на Пустошев яркие, еще теплые лучи. Но местный барон, злюка Октябрь, знал свое дело хорошо: он уже успел ободрать все золото с деревьев, а по улицам со зловещим воем носились его вассалы Ветры.
Андрей сидел на скамье перед дворцом бракосочетания, втянув голову в воротник темно-зеленого дутика. Кончики его ушей покраснели от холода, а глаза слезились. Когда к парадному входу ЗАГСа подкатывала очередная свадебная процессия, он выпрямлялся и напряженно всматривался в выходящих из машин людей. Так продолжалось уже не менее двух часов, но Маргариты все не было.
Неделю назад один из их общих друзей сказал Андрею, что она выходит замуж. Конечно же, он не сомневался, что рано или поздно это произойдет. Но даже если знаешь заранее, что яблоко, которое ты собираешься съесть, кислое, слаще от этого оно не станет. Вот только яблоко можно выбросить и не есть, а не прийти сюда Андрей не мог.
Его отношения с Маргаритой были долгими и болезненными. Уже через полгода после знакомства девушка поняла, что избранник ее – человек добрый и мягкий, но совершенно не амбициозный и не честолюбивый. Жил он в маленькой бедно обставленной квартире, доставшейся в наследство от деда. Зарплату получал среднюю, одевался скромно, и при этом почему-то был доволен своей жизнью. Рита никак не могла понять, как можно сохранять спокойствие и равновесие, если не имеешь возможности купить себе машину, или отправиться летом в Тайланд. Какое удовольствие может приносить рыбалка на озере в маминой деревне? Чистой воды мазохизм: сидишь, как истукан, кормишь комаров. После тщетных попыток уговорить его бросить работу в научном институте, Марго стала «перебирать варианты» (это было ее собственное выражение): время от времени, встретив кого-нибудь другого, она уходила от Андрея, но через некоторое время возвращалась. Первый «вариант», свозив Риту на Кипр, вернулся в семью. Второй, как оказалось очень скоро после знакомства, любил воспитывать своих подруг рукоприкладством. После разрыва с ним под левым глазом Марго довольно долго красовался фиолетовый синяк. Третий, иностранец, несколько месяцев достойно обеспечивал ее, но уехав, нарушил свое обещание и не выслал приглашения.
Каждый раз Андрей давал себе обещание, что не примет Марго назад, но после недели уговоров ломался. Девушка была весьма недурна собой и обладала особой женской притягательностью. Порою ему казалось, что он ненавидит ее и больше никогда не хочет видеть, но стоило встретиться, как все негативные чувства улетучивались.
Когда Андрей уже решился написать заявление на увольнение и начал искать себе работу в торговле (единственная сфера в Пустошеве, в которой можно было надеяться на приличный заработок), на горизонте появился четвертый «вариант». Мелкокалиберный, великовозрастный и весьма крупногабаритный пустошевский бизнесмен предложил Маргарите выйти замуж.
Зачем Андрею нужно было смотреть на это, он и сам не знал. Он испытывал чувство, подобное желанию сорвать корочку на едва затянувшейся ране. Знаешь, что будет больно, что снова начнет кровоточить, но руки сами тянутся к этой ерундовине.
И что он стает делать, когда они подъедут? «Теперь твоя очередь перебирать варианты», – горько заметил он про себя. Приятнее всего было бы расквасить морду этому богатею. Глупо, но приятно. Или можно подойти и попросить ее подумать еще раз прежде, чем она сделает этот шаг. Еще глупее. Хотя, он никогда не просил ее вернуться сам, и, может быть, если сделает это впервые в жизни, то сможет чего-то добиться?
К полудню небо посерело, словно старое поношенное пальто. Начинали падать первые крупные капли дождя. Андрей встал, чтобы подойти поближе к зданию ЗАГСа и ждать под выступом его крыши, как вдруг услышал тихое прерывистое мяуканье. Под скамейкой, на которой он только что сидел, лежала маленькая кошка. Животное имело очень необычный окрас: вся белая, и только одно правое ушко ярко-рыжее. Мордочка круглая, нос розовый.
– Кс-кс-кс, – позвал Андрей, протянув руку ладонью вверх. Кошка встала, и он увидел, что передняя ее лапа согнута неестественным образом. Скорее всего, она попала под машину, так как это явно был перелом. Причем, достаточно серьезный. Андрей аккуратно достал зверя из-под скамейки.
– Что, плохи твои дела, да?
Сказав это, он вдруг задумался. У него на руках сидело живое существо, которое испытывало жуткую физическую боль. Если никто не подберет эту кошку, в скором времени бедняжка погибнет. Маленькая, беспомощная. А он, здоровый мужик, сидит здесь и страдает из-за своих «сердечных дел». Была бы у тебя, Андрей, сейчас переломана нога, так не думал бы о всякой ерунде. Ему даже стало совестно за самого себя.
– Ну что, поехали к ветеринару! – объявил он кошке и осторожно спрятал ее за пазуху.
В ноябре Нюрке (так Андрей назвал своего нового питомца) сняли гипс, и она по-хозяйски расхаживала по квартире, уверенно опираясь на все четыре лапы. Каждый день она радостно встречала Андрея с работы, а когда он смотрел вечером телевизор или читал книгу, забиралась на его шею, словно лисий воротник, и нежно урчала в ухо. Парень тоже очень привязался к кошке и никогда не забывал порадовать нового друга свежей рыбой или кусочком ее любимой колбасы.
Накануне Нового года, когда Андрей готовился к приходу друзей, нарезая салаты, в квартире раздался звонок. Поспешно вытерев руки, он отворил дверь. На пороге стояла Рита.
– Ну, здравствуй! – кокетливо произнесла она. – Можно войти?
– Входи, – Андрей отступил в сторону.
– Чем обязан? – спросил он, когда Рита расположилась в комнате на диване. Выглядела она еще лучше, чем прежде. Ухоженная, дорого одетая. В лице что-то изменилось, видимо, вследствие каких-то процедур. Он не мог понять, что именно.
– Да так, решила заглянуть к тебе в гости. Как поживаешь?
– Хорошо поживаю.
– С кем Новый год будешь встречать?
– Да как всегда. С Мишкой, Антоном и их женами. Не меняю приоритетов.
Комнату наполнил запах очень стойких духов. Андрей почему-то вспомнил, как когда-то потратил ползарплаты на туалетную воду, которую преподнес Рите на день рождения, но приятный аромат парфюма не держался и часа.
– Ясно. А я вот одна. Муж улетел по делам в Бельгию. Чего-то скучно стало, так я подумала, может, встречу Новый год со старыми друзьями.
Она одернула юбку так, что в разрезе появилось бедро в черном чулке. В этот момент в комнату, мягко ступая, вошла Нюрка. Кошка подошла вплотную к незнакомке, села у ее ног и стала рассматривать женщину.
– Ой, у тебя появилась зверушка. Какая милая!
С этими словами Рита слегка приподняла ногу и потрогала морду кошки кончиком пальцев, просвечивающих сквозь черный чулок. От этого ее действия Андрею вдруг стало так гадко на душе. Ведь все эти годы она поступала с ним так, как сейчас с Нюркой. Пренебрежительно, высокомерно.
– Это домашняя кошка, ее можно гладить руками, а не копытами, – вдруг выпалил он неожиданно для себя грубым тоном. Рита резко выпрямилась. За пять лет их отношений он ни разу так не говорил с ней. Он ждал, что сейчас она взорвется и устроит истерику. Но этого не произошло.
– Извини, я не хотела обидеть твою кошку, – тихо сказала она.
– Вот и отлично. До Нового года осталось восемь часов, тебе пора идти искать старых друзей, а то придется встречать одной.
– Но я думала остаться с вами сегодня, – мягко попросила Рита.
– Прости, не получится.
Рита хотела еще что-то спросить, но Андрей уже прошел в коридор и взял в руки ее шубу.
– Ах, вот ты как, значит. Ну хорошо!
Она вырвала шубу и вышла за дверь, не одевшись. Первый раз в жизни Андрей почувствовал облегчение от ее ухода и вдруг понял, что он свободен.
Весною, в мае, случилась неприятность. Вернувшись с работы, Андрей обнаружил, что Нюрки нет в квартире. Видимо, она выбралась на улицу через форточку. Это было очень странно, так как никогда раньше она этого не делала. Даже напротив, опасалась выходить даже на лестничную клетку.
Весь вечер Андрей бегал по окрестностям, пытаясь разыскать ее. Когда стемнело, вернулся домой, написал несколько объявлений о пропаже, и уже ночью расклеил их по району. Дом без кошки будто опустел. Заснуть Андрею удалось только под утро, а сны он видел очень неприятные: будто плавал в глубоком грязном водоеме, которому не видно было конца.
На рассвете его разбудил треск дверного звонка. Как был, в смешных семейных трусах с розовыми полосками, он бросился открывать, ожидая, что кто-то нашел Нюрку и принес ее домой. Так оно и было: на пороге стояла миниатюрная девушка с кошкой в руках.
– Здравствуйте, это ваша кошечка? Вот здесь, кажется, ваш адрес?
Она протянула сорванный со столба листок.
– Моя! – воскликнул Андрей. Моя! Проходите!
От радости он даже забыл, в каком виде вышел встречать утреннего гостя. Девушка замялась.
– Ох, блин! Простите меня! – Он съежился. Проходите, пожалуйста, в комнату, я сейчас оденусь мигом.
– И где же она была? – крикнул он из прихожей, поспешно натягивая спортивные штаны.
– Да прямо под столбом с вашим объявлением сидела, будто ждала, что ее там и найдут, представляете?
– Это очень необычная кошка. Как вас зовут?
– Катя.
– А меня Андрей. Вы уже завтракали? Будете чай с бутербродами?
– Можно, пожалуй.
Летом Андрей поехал в деревню, чтобы познакомить Катю с мамой. Нюрку оставили на попечение соседки, так как ей уже подходило время рожать. Видимо, не все время своего отсутствия она просидела под столбом. Зинаида Степановна очень поладила с будущей невесткой. В первый раз за долгие годы ее сердце не рвалось от того, что сын несчастен в личной жизни. Создавалось такое ощущение, что эти двое знают друг друга всю жизнь. К тому же, они оказались коллегами – оба биологи. Только Катя работала в школе.
Просматривая вечером старые альбомы с фотографиями, Катерина вдруг охнула.
– Андрей, иди сюда, быстро!
– Ты чего? Что стряслось?
– Гляди!
Она протянула пожелтевшее от времени фото, на котором была изображена еще совсем молоденькая Зинаида Степановна. На ее руках сидела маленькая кошка, как две капли воды похожая на Нюрку. Вся белая, а правое ухо рыжее.
– Я раньше не видел эту фотографию. Мам, что это за кошка?
– Это Машка. Она у нас долго жила, лет четырнадцать. Еще до твоего рождения. Хорошая была, добрая.
– Чудеса, – сказал Андрей и поцеловал мать.
В октябре сыграли свадьбу. Нюрка успешно разродилась пятью котятами. Четверо были дымчатые, а один – белый с рыжим ушком.
Сельская эротика
Не позднее середины июня каждого лета, во времянку, расположенную на территории скромной приозерненской усадьбы четы Сенюшкиных, въезжали отдыхающие. Областной центр находился в полусотне километров от захудалой, но очень живописной деревеньки Приозерное и исправно снабжал ее городскими постояльцами, в основном, из числа тех, кто не мог позволить себе потертые цивилизацией красоты морских пейзажей и сомнительный сервис далеких приморских пансионатов.
Довольными, как правило, оставались обе стороны. Первым не нужно было весь год отказывать себе в мясопродуктах и прочих жизненно важных вещах, чтобы накопить на поездку в теплые, но очень далекие края. К тому же, чудесное озеро, обнимавшее деревню подковой, успешно замещало бурлящие соленые просторы, в которых нельзя было поймать ни сомика, ни щуренка. Приозерненский загар ровным слоем ложился на тела отдыхающих, освобожденных от необходимости натягивать свой легко расползающийся по швам отпускной бюджет на непомерные курортные цены и от того спокойных и умиротворенных. Тот факт, что удобства по старой доброй традиции размещались во дворе, иногда даже в соседском, никогда не пугал постсоветского туриста. В этом была своя, ностальгическая романтика. Для жителей деревни сдача в аренду аккуратных сарайчиков, которые высокомерно именовались «времянками», было неплохим подспорьем.
В первый летний день Валентин и Зинаида Сенюшкины начинали сложный ритуал подготовки своего «пансионата» к приему отдыхающих. Коробки, инструменты, ветошь – все это уносилось в сырой подвал или затаскивалось на чердак, чтобы, в конце курортного сезона вновь вернуться в «гостиничный номер». Зинаида выметала сор, вытирала пыль, мыла полы и окна; Валентин белил, красил и подправлял все, что можно было побелить, покрасить и подправить. За этим следовал монтаж двух панцирных кроватей, в своем бессмертии способных дать фору любому Кащею, и расстилание ковровых дорожек в разноцветную полоску. Громкий вздох облегчения, который оба супруга издавали всегда одновременно и не сговариваясь, символизировал окончание священнодействия. Теперь оставалось лишь дожидаться клиентов.
За реализацию путевок в семейную «мини-гостиницу» Сенюшкиных отвечала их дочь, Антонина, студентка третьего курса пищевого техникума. Тоня не подводила родителей и исправно получала свою долю от доходов предприятия, которую имела право не вкладывать в семейный бюджет. Каждый год после окончания сезона она щедро пополняла свою грандиозную коллекцию дешевой бижутерии гроздьями и кольцами новых сережек, браслетов, кулонов и колье самых разных цветов и размеров. Комната общежития, в которой Сенюшкина-младшая жила в течение учебного года, из-за обилия пестрых украшений всегда имела праздничный рождественский вид. Однокурсницы ходили сюда, как на экскурсию. Экспонаты было дозволено трогать руками, но не одевать.
– Ну дай мне вот эти бусики на свиданку, пожалуйста, – просила иногда какая-нибудь из Тониных подруг.
– Не могу.
– Ну почему? Я сразу же верну!
– Все вещи обладают энергией хозяина. Если наденет кто-то другой, энергия испортится, – с трудом выдавливала из себя Тоня подобие фразы, которую как-то слышала по телевизору.
Подруг у нее было не много. Но девушку это не очень печалило.
Однажды очередным жарким летом в сарайчик Сенюшкиных заселились три очень миленькие девушки-студентки, которых Тоня обнаружила на факультете бродильного производства и виноделия. Услышав название специальности, мать, Зинаида, поначалу воспротивилась потенциальным клиентам.
– Небось выпивохи какие? – поинтересовалась она у дочери.
– Ты, мать, что, дура? Сейчас на всех факультетах выпивохи есть. Не выдумывай!
Как и пообещала Тоня, никакого беспокойства чете Сенюшкиных девушки не доставляли. Почти все время они проводили на природе, гуляя по окрестностям с ровесниками, местными и отдыхающими.
– Хорошие девочки, – печально произнесла Зинаида, провожая взглядом хрупкие фигурки, тянущие турецкие клетчатые сумки к автобусной остановке, когда к Приозерному уже начал подбираться сентябрь.
– Хорошие, – согласился Валентин, не отрывая взгляда от экрана громоздкого «Фотона», который в теплое время года выносили на улицу под навес, чтобы дышать свежим воздухом во время просмотра. Кроме того, он выполнял роль летнего кинотеатра для постояльцев.
– Я такая, чтобы они хоть весь год жили. Тихие. Никакого неспокойства, – продолжала Сенюшкина.
– Никакого, – снова согласился Валентин и громко поскреб щетинистый подбородок.
– Все в свой хутбол чертов пялишься? Сходил бы лучше воды наносил.
Сенюшкин покорно вздохнул и вышел из комнаты. Зинаида сняла засаленный фартук и пошла в сарайчик осмотреться после отъезда клиентов.
Времянка была непривычно пуста, и только обнаглевшие к августу мухи рассекали спертый воздух и садились на низкий потолок. Остановившись посредине комнаты, Зинаида по-хозяйски осмотрелась. Может быть, девицы чего забыли? Иногда отдыхающие оставляют после себя любопытнейшие вещи, которые вполне могут пригодиться в хозяйстве.
На первый взгляд, ничего особенного в комнате не было. Но вдруг уже было разочарованная женщина заметила что-то разноцветное под маленькой тумбочкой. С трудом изогнув массивное тело, Сенюшкина наклонилась и взяла в руки пластиковую баночку, наполненную прозрачной студенистой массой. На ярко-синей этикетке красовалась желтая надпись:
LUBRICANT
– Крэм какой, что ли? – спросила она вслух сама себя. – Импортный. Дорогой, наверное.
Зинаида сильно напрягла практически неиспользуемую часть памяти, которая когда-то отвечала за багаж школьных знаний и хранила в себе обрывки латинского алфавита. Наморщив лоб и выпучив глаза от умственного напряжения, она громко прочла по слогам:
– Лу-бри-кант!
Слово коротким эхом разнеслось по пустой комнате, и Зинаида вслушалась в его звучание.
– Лубрикант, – снова повторила она. – Ишь ты!
Женщина еще раз, со всех сторон осмотрела баночку, недоуменно хмыкнула и сделала категорический вывод:
– Для лица. Точно.
Громко звеня длинными серьгами, выполненными в стиле веток рябины, Тоня властно отворила калитку и ступила на тропинку, тщательно очищенную от палой листвы и куриного помета к ее приезду.
– Мама, папа, знакомьтесь, – сказала Антонина, – это Николай.
– Можно просто Коля.
Сенюшкины с недоумением смотрели на молодого человека. Рядом с Антониной, сочетавшей в себе мощную отцовскую стать и унаследованную от матери грудь, размером в два баскетбольных мяча, Николай смотрелся, примерно, как самец рыбы-удильщика рядом со своей самкой. Маленький, тощий, в мешковатом пиджаке и коротких брюках над потертыми кедами, он кренился вправо под весом большой спортивной сумки, ремень которой жестоко врезался в костлявое плечо. Коля с сомнением взглянул на ручищу Валентина Сенюшкина, протянул ладонь для рукопожатия, а в следующую секунду сдавленно хрюкнул и побледнел. Отпущенная на свободу маленькая кисть затрепыхалась в воздухе. Зинаида попыталась загладить неловкость и заключила юношу в гостеприимные объятия.
– Очень приятно, – на городской манер произнесла она.
Визит дочери всегда был радостью для Зинаиды, а известие о том, что Тоня приедет с кавалером, повергло женщину в деятельный восторг. Два дня Сенюшкина готовила, прибирала дом и участок. Угрожая физической расправой, она заставила Валентина побриться, а утром обрядила мужа в новую рубашку, голубую с темно-синими полосками. Зинаида договорилась с Тамарой, продавщицей единственного в Приозерном магазина, и та раздобыла две банки качественной красной икры, за которыми пришлось идти после закрытия, дабы не возбуждать подозрений соседей.
Сияющая Сенюшкина, облаченная в цветастое новое платье, делавшее ее еще более необъятной, радушно улыбнулась и пригласила всех за накрытый на веранде стол. Там уже томилась в ожидании кастрюля щей, по габаритам больше напоминавшая бочку, рядом с которой вулканическим столбом поднимался пар от огромного блюда с вареной картошкой, окруженного тазами салатов. Повсюду стояли тарелки с разнообразными соленьями и маринадами. Тут же, в специальной посуде, покоились тела трех куриц, запеченных в духовке. В центре стола гордо вздымала тонкое горло внушительная, запотевшая бутыль белесого самогона, вокруг которой водили хоровод бутерброды с икрой.
При виде всего этого великолепия, лоб Николая покрылся испариной.
– Извините, – проблеял он, – у меня панкреатит.
– Отец – учитель, мать – инженер, – сказала Антонина в ответ на недоуменные взгляды родителей. – Умный.
– Интеллигент, – понимающе кивнула Зинаида. – А я-то подумала, что там у него за панкре итить!
Во время обеда она не спускала глаз с дочери. «Какая Тонька стала, – думала Зинаида. – Взрослая совсем. И ухажера себе нашла городского. Интеллигента».
– А ты, мать, молодец, – прочавкала Антонина, терзавшая уже третий кусок курицы. – Все хорошеешь. Мне б в твои годы так выглядеть.
– Так, а чего ж не выглядеть? – кокетливо согласилась Зинаида. – Мы тут, хоть и деревенские, а от времени не отстаем. В курсе последних достижений этой… космологии…
– Космологии? – не поняла Тоня.
– Косметологии, наверное, – робко поправил Николай.
– Ага, ее, – кивнула Зинаида. – Знаем, как не стареть-то.
– О как? – удивилась Антонина.
– А то! – Зинаида состроила серьезное лицо. – Думаешь, только вы, городские, все знаете? Дудки! Мы тоже лубрикантом пользуемся.
При этих словах вилка выскользнула из рук Николая и упала в тарелку с громким звоном.
– Чем ты пользуешься? – спросила Антонина.
– Лубрикантом, – повторила Сенюшкина-старшая. – А ты не знаешь? Крэм такой. Пользуюсь утром и вечером, каждый день.
– Я всегда хотел жить в деревне, – сказал вдруг Николай, ни к кому не обращаясь. – Чистый воздух, натуральная пища… здоровье, долголетие…
– И как? – Тоня внимательно смотрела на мать. – Помогает лубрикант-то?
– Спрашиваешь! – фыркнула та. – Еще как помогает! И от морщин, и от мешков… от всего! На прошлой неделе, вон, деду Харитону дали чуток.
– Ему-то на кой?
– Дык, он там себе смазал, – терпеливо пояснила Зинаида. – Теперь, когда ходит, не скрипит.
– Что у него не скрипит? – с подозрительным ужасом спросил Николай.
– Да протез, – отмахнулась Сенюшкина-старшая. – Ноги у него нету.
Николай кивнул и продолжил есть, время от времени испуганно поглядывая на Зинаиду.
– Одно плохо – ни хрена не впитывается, зараза… Смывать приходится.
Под пристальным взглядом Тони, Зинаида подошла к серванту и достала баночку, на дне которой оставалось совсем немного прозрачного геля. Взяв немного на палец, Сенюшкина-старшая принялась наносить его на лицо движениями, подсмотренными в рекламном ролике. В тот же миг Николай подавился и закашлялся, но, после быстрого удара локтя Антонины, сдавленно захрипел и умолк.
Зинаиде не спалось. Она лежала на широкой кровати одна – Валентин, прихватив три старых, керосиновых фонаря, уехал на озеро, пообещав утром угостить всех раками. В открытое окно спальни вползали звуки августовской ночи: далекий лай собак, стрекотание сверчков, еле слышная возня ветерка в кронах деревьев.
В комнате напротив спальни родителей спала Антонина. Вечером, когда пришла пора устраиваться на ночлег, Сенюшкина-старшая категорически воспротивилась желанию дочери спать в одной постели с будущим мужем.
– До свадьбы, – грозно глядя на Николая, сказала она, – ни-ни!
Юноша, мучимый обострившимся от обильных кушаний панкреатитом, истерзанный ласковыми тычками, щипками и шлепками будущих жены и тещи, кивнул покорно и даже с облегчением. Антонина начала было возмущаться, но, взглянув на грозно насупившуюся мать, умолкла. Николая разместили в «пансионате», Зинаида сама проследила, чтобы молодой человек поселился с максимальным комфортом.
Перед тем, как улечься в кровать, она заглянула к дочери. Тоня, одетая в длинную ситцевую ночную рубашку, доставала вещи из спортивной сумки и аккуратно раскладывала по полкам.
– Ох, умаялась, – выдохнула Зинаида и уселась на край отчаянно взвизгнувшей панцирной кровати.
– Да, накормила ты нас, мамка, знатно, – сказала Тоня и, словно в подтверждение своих слов громко икнула. – Спасибо.
– На здоровьичко. Ты, Тонька, молодец. Мальчика хорошего нашла. Тихий, скромный. Тощий, правда, совсем как сосед наш, Егор, после развода. Ну да это ничего, откормим.
– Откормим, – согласилась Антонина и снова икнула.
– Целовались уже? – резко сменила тему Зинаида.
– Ну ма, – промычала Тоня.
– Смотри, – тихим, наставительным голосом сказала Сенюшкина-старшая, – пока не женится, до себя его не подпускай. А то знаем мы их, кобелей городских-то. Попользуется и бросит. Будешь потом дите сама растить. Поняла?
– Поняла, – кивнула Антонина, ставя опустевшую сумку под стол.
– Смотри мне, – с этими словами Зинаида встала и вышла из комнаты.
На самом деле, она очень радовалась за дочь. В ожидании запаздывающего сна, Зинаида думала о том, как хорошо все получилось у Тоньки. Хоть мелкий, но все ж мужик. Интеллигент. Рожа, правда, страшная, но это и хорошо – по бабам таскаться не будет…
Поток приятных мыслей поднял Зинаиду на ноги и повлек на улицу. Хотелось вдохнуть полной грудью. Но едва выйдя на порог, женщина вдруг увидела едва различимую согнувшуюся в три погибели темную фигуру, крадущуюся к дому по капустной грядке. Зинаида испугалась, но быстро взяла себя в руки. Отступив за угол, она ухватила наперевес остро отточенную лопату и, с неожиданной для своих габаритов бесшумностью, подкралась ближе ко входу в огород. Сенюшкина-старшая старалась не шуметь, но все же таинственный злодей учуял ее появление. Силуэт злоумышленника вздрогнул и распрямился.
– Коля? – узнала будущего зятя Зинаида. – Ты что тут делаешь? Чего не спишь-то?
– Да… э… я… да… – протянул Николай и замялся было, но внезапно рассмеялся, – хотел вам сюрприз сделать, Зинаида Васильевна.
– Это какой? – подозрительно спросила женщина, легким движением загнав лопату в землю по черенок.
Коля опустил руку в карман и протянул ей пластиковую баночку.
– Вот, – сказал он. – Хотел оставить у дверей вашей комнаты, чтобы утром нашли. В благодарность за гостеприимство…
В неверном лунном свете Зинаида рассмотрела на этикетке слово «Lubricant» и нарисованную рядом клубничку.
– Ишь ты, – сказала она смягчившимся голосом, – ягодка.
– Он ароматизированный, – с готовностью пояснил Николай. – Клубникой пахнет.
– Аромазированный, – Зинаида опустила руку с баночкой. – Я клубнику люблю. Спасибо. Ты, Коля, шел бы спать. Чего комаров кормить?
– Да, я пойду, – грустно согласился Николай. – Спокойной ночи, Зинаида Васильевна.
– Спокойной, Коленька, – сказала Сенюшкина-старшая, развернулась и пошла к дому.
«А ведь и вправду хороший парень, – думала она, засыпая. – Заботливый, внимательный. Ишь, сюрприз придумал… откормим… ничего».
Утром, когда Николай и Антонина пришли завтракать, Зинаида с улыбкой хлопотала у стола.
– Доброе утро, дети, – сказала она, повернув к ним блестящее лицо. – Садитесь, все на столе.
– Мам, чего это от тебя клубникой пахнет? – спросила Тоня, втянув носом воздух.
– А это Коля мне ночью сюприз сделал, – радостно сообщила Зинаида. – Лубрикант новый подарил. Аромазированный. Целую банку.
– Коля? Ночью? Тебе? – Антонина, сдвинула брови и перевела взгляд с матери на жениха, который тут же подавился тушеной капустой, покраснел и закашлялся.
– Да, – ответила Зинаида. – А что? Я что – страшная такая, что мне нельзя ночью сюприз устроить?
Тоня не ответила, вонзая вилку в кусок кровяной колбасы. Николай проследил за этим движением, и в его глазах возникло выражение смертной тоски.
– Ой, да что ж это я? – спохватилась вдруг Зинаида. – Пойду вам компотику холодного принесу.
Она вышла из комнаты и замерла за дверью, прислушиваясь.
– Так вот ты что удумал, – донесся до нее тихий голос дочери. – Я не сплю, жду, а ты… Мамку мою, значит, огулять хотел?
– Тоня, пожалуйста, только не волнуйся, – быстро и сбивчиво заговорил Николай. – Я перепутал…
– Я т-тебе перепутаю, – угрожающе сказала Антонина. – Знаю я вас, кобелей городских. Только одно на уме…
– Тоня, не надо, я все объяс… ай!
За возгласом последовало шипение человека, борющегося с сильной болью.
– Смотри мне, – сказала Антонина, – еще раз такое вытворишь – все отцу скажу. Понял?
Зинаида улыбнулась и пошла в кухню. «Молодец, Тонька, – с материнской гордостью думала она, наполняя компотом две пол-литровые кружки. – И парня хорошего отхватила, и спуску не дает. Правильно! Будет знать, как по ночам в окны к честным девушкам лазить да сюпризы устраивать, кобелина».
Когда она вернулась в столовую, Антонина хищно терзала очередной ломоть колбасы. Николай вяло ковырялся в тарелке, шмыгая время от времени носом. Его левое ухо побагровело, вспухло и торчало в сторону.
«Да и я молодец. Вона, какую дочку вырастила, – подумала Зинаида и с любовью взглянула на свое дитятко. Потом перевела взгляд на будущего зятя, – ничего, откормим».